Книга: Дьявол знает, что ты мертв
Назад: Глава 13
Дальше: Глава 15

Глава 14

Компания «Уоддел энд Йонт» располагалась на восьмом этаже двенадцатиэтажного здания на углу Девятнадцатой улицы и Бродвея. Первый этаж занимали два магазина. Один торговал фотоаппаратами и оборудованием для фотолабораторий, второй – канцелярскими товарами. Среди арендаторов помещений в здании значились также поставщик принадлежностей для рекламного бизнеса и журнал организации охраны окружающей среды. Непосредственно под «Уодделом энд Йонт» целый этаж занимала фирма, продававшая мужскую одежду со скидкой – остатки товара закрывшихся или обанкротившихся магазинов – по бросовым ценам.
И сам дом выглядел старым, и офис «Уоддела энд Йонт» тоже давно не ремонтировали. Красно-коричневое ковровое покрытие местами сильно потерлось, а меблировка состояла из покрытых царапинами стандартных рабочих столов и вращающихся стульев с застекленными книжными полками красного дерева по стенам. Свет давали сверху обычные лампочки, накрытые зелеными металлическими абажурами. В давней истории компании, таким образом, сомневаться не приходилось, и из общего ряда выбивалась только современная технология. На древних столах стояли компьютеры и кнопочные телефоны последней модели. В одном из углов приютились факс и ксерокс. Впрочем, здесь явно трудился и какой-то потомок луддитов, предпочитавший компьютеру обычную пишущую машинку. Я мог слышать стук ее клавиш, следуя за Элеонорой Йонт, которая вела меня сквозь лабиринт выгороженных отдельных кабинок для сотрудников к своему кабинету.
Это была все еще привлекательная и стройная женщина лет около шестидесяти, с металлического оттенка седыми волосами и умными голубыми глазами. Она носила камею в виде броши на лацкане темно-синего костюмного жакета и золотое кольцо с бриллиантами на безымянном пальце левой руки. Когда я позвонил ей в десять часов с просьбой о встрече, она сказала, что будет ждать меня через час. Поэтому я неспешно прогулялся до указанного адреса, остановившись по пути, чтобы выпить чашку кофе. А сейчас было уже одиннадцать, и она усаживалась за стол, указывая мне на стул перед собой.
– Со мной произошло нечто забавное, – сообщила она. – Когда мы с вами закончили говорить по телефону, я задумалась об уместности подобной встречи. Мне понадобился чей-то совет, и первый, о ком я подумала, был Глен. – Она чуть заметно улыбнулась. – Но, разумеется, теперь это уже невозможно, ведь так? Тогда я позвонила личному адвокату и объяснила ситуацию. И он отметил, что поскольку мне нечего скрывать и у меня нет какой-то секретной информации, то я могу не опасаться сказать что-то лишнее. – Она взяла со стола карандаш. – Так что у меня для вас есть и хорошие и плохие новости, мистер Скаддер. С одной стороны, ничто не мешает мне откровенно поговорить с вами, но с другой – боюсь, мне почти нечего вам рассказать.
– Как долго Глен Хольцман проработал у вас?
– Чуть больше трех лет. Я наняла его вскоре после смерти мужа. Говард умер в апреле, и, как мне кажется, Глен приступил к работе у нас с первой недели июня. Я провела с ним собеседование как раз в канун начала ежегодной конвенции книготорговцев, которая всегда проходит в уикенд Дня поминовения. – Она вертела карандаш между пальцами. – Прежде муж сам был нашим главным юрисконсультом. Он окончил юридический факультет университета Колумбия и был членом коллегии, а потому естественным образом сам разбирался с текстами договоров.
– И после смерти мистера Йонта…
– Мистера Уоддела, – поправила она. – Дома мы оставались мистером и миссис Уоддел, и только здесь нас знали как мистера Уоддела и миз Йонт. Но, конечно, ко мне обращались мисс Йонт, прежде чем словечко «миз» получило распространение в повседневной речи. Что очень не нравилось Говарду. И мужской шовинизм здесь ни при чем. Ему просто казалось, что это обращение звучит как-то грубовато.
Ее взгляд устремился куда-то поверх моего левого плеча, словно она вглядывалась вдаль ушедших лет.
– Когда мы въехали в это здание, президентом еще был Эйзенхауэр, – сказала она. – Тогда наша фирма не занимала и половины нынешнего пространства. Мы делили этаж с человеком, которого звали Морри Келтон. Он продавал билеты на концерты танцевальных ансамблей, на выступления стриптизеров и на водевили самого безвкусного толка. Вы не представляете: в нашу дверь в любой момент могли войти самые странные типы, какие только водились во всем Нью-Йорке. Вы видели фильм «Дэнни Роуз с Бродвея»? Когда мы с мужем сходили на него, сразу вспомнили о Морри. Интересно, что с ним сталось? Боюсь, он уже умер. Ему бы сейчас стукнуло лет девяносто.
Пишущая машинка продолжала стучать в отдалении.
– Да, Морри Келтон, – продолжала она. – Это был грубоватый, видавший виды мужчина, но было в нем и что-то очень милое. Вы пользуетесь очками для чтения, мистер Скаддер?
– Простите, не понял вопроса.
– Вы уже в том возрасте, когда они бывают нужны. Вы читаете в очках?
– Нет, – ответил я. – Мне, вероятно, было бы в них удобнее, но пока вполне обхожусь. Если освещение нормальное.
– Тогда едва ли вы наш покупатель. Если вы легко читаете без очков, то вам не нужны и книги с крупным шрифтом.
– Да, пожалуй.
– А вы терпеливы, – заметила она. – Позволили мне удариться в воспоминания, отвечаете на не имеющие отношения к делу вопросы. Я их задавала, потому что думала о первых днях существования нашего издательства. Когда я познакомилась с Говардом Уодделом, он занимался составлением договоров и перепродажей прав для «Ньюболд бразерс». Они были маленькой фирмой, которую несколько лет назад купил наконец «Макмиллан», но в то время еще процветали и приносили прибыль. Но только Говард все равно решил основать свое дело. И знаете, что подвигло его на это?
– Что же?
– Пресбиопия. Он сам щурился на мелкий текст, держал бумаги на вытянутой руке и никогда не покупал книжек в мягких обложках как раз потому, что там слишком мелкие буквы. И через неделю после того, как он обзавелся первой парой очков для чтения, уже начал подыскивать помещение под свою компанию. Через месяц он арендовал здесь несколько комнат и подал уведомление об увольнении из «Ньюболд». Я трудилась там помощницей начальника производственного отдела, целыми днями сидела на телефоне и ругалась с типографиями, а сама мечтала стать такой, как Максвелл Перкинс, чтобы открывать новых звезд на литературном небосклоне. «Элли, – сказал мне Говард, – мир полон старых пердунов с ослабленным зрением, и им совершенно нечего читать. Если не брать специальные издания Библии, есть только две книги, напечатанные крупным шрифтом: «Сила позитивного мышления» и «Справочник мормона». И если это не возможность стать самостоятельными издателями, то других я не вижу. Почему бы тебе не перейти работать ко мне? Не придется даже встречаться с авторами книг и носить при себе красный карандаш для правки текстов. Не думаю, что мы разбогатеем, но уж точно повеселимся от души».
– И вы стали работать у него?
– Ушла не раздумывая. Терять мне было нечего, верно? И мы действительно трудились весело, а потом как-то незаметно даже сумели разбогатеть. Далеко не сразу, видит Бог. Нам обоим приходилось работать по двенадцать часов в сутки. Говард забыл дорогу к себе домой и спал здесь же на диванчике, а потом вовсе избавился от квартиры, заявив, что сэкономит на арендной плате и стоимости проезда, не говоря уже о времени в пути туда и обратно. Он привез сюда электрическую плитку и небольшой холодильник, чтобы мы могли обедать прямо на рабочих местах. Несколько лет наши книги покупали только библиотеки, да и то лишь некоторые. Но мы держались, и дела пошли на лад.
И конечно, мы полюбили друг друга. Все получилось очень романтично, потому что каждый из нас думал, что его чувство может помешать работе, и прошло немало времени, прежде чем состоялось взаимное признание. Ну, уж зато потом наверстали упущенное, хотя едва ли это можно так назвать, правда?
Я вспомнил годы своего пьянства, бурные дни, черные провалы по ночам. Пришла на память песня Фредди Фендера «Упущенные дни, упущенные ночи». Но на самом ли деле они пропали зря?
– Нет, – сказал я. – Время никогда нельзя считать совершенно упущенным.
– Но как же нам хотелось вознаградить себя за вынужденное воздержание! Целую неделю мы позволяли себе уезжать спать ко мне домой. У меня были две комнатушки на Ист-Энд-авеню. Пятый этаж без лифта, а Говарду тогда уже было под пятьдесят, и ему эти подъемы давались нелегко. Как не могло ему нравиться ездить по утрам на работу на двух автобусах с пересадкой. После первой недели он сказал: «Элли, так жить просто смехотворно. Я только что переговорил с агентом по сдаче недвижимости в аренду. Есть свободная квартира у Грамерси-парка. Две спальни, гостиная на втором уровне, свой ключ от парка – он ведь в частной собственности. Оттуда мы сможем быстро добираться до работы даже пешком. Взгляни на квартиру, пожалуйста. Я доверюсь твоему суждению. Если тебе понравится, сразу скажи агенту, что мы заселяемся». А потом, словно это входило в условия сделки, он добавил: «Нам надо пожениться. И я не вижу, почему бы нам не сделать этого сегодня же, понравится тебе квартира или нет».
– Вот так просто?
– Да, так просто. И я сменила фамилию. Стала миссис Уоддел, а фирма стала называться «Уоддел энд Йонт», чтобы носить это имя тридцать лет. Мы даже ни разу не меняли офиса. Забрали себе помещения Морри Келтона, когда он съехал, а потом и еще одну освободившуюся пристройку. Теперь это модный район. Издательские дома на каждом шагу. Но мы были первыми, и все еще остаемся на прежнем месте. А живу я у Грамерси-парка. Конечно, квартира стала великовата для меня одной, зато офис маловат – так что, если брать среднюю величину, то все сходится. Но я должна просить у вас прощения, мистер Скаддер. Слишком заболталась. Вам следовало давно направить разговор в нужное вам русло.
– Но мне было интересно вас послушать.
– Тогда немедленно беру извинения обратно. Глен Хольцман, Глен Хольцман. Он прислал нам анкету и заявление по совету друга, который работал в фирме, чьими услугами мы иногда пользовались в тех редких случаях, когда нуждались в дополнительной юридической помощи. «Салливан, Бьенсток, Роуэн энд Хэйес». Они располагались в Эмпайр-стейт-билдинг, но, по-моему, этой фирмы больше не существует. Впрочем, не важно. Я даже не знаю, как звали друга Глена, работавшего там, но, насколько поняла, он занимал какую-то незначительную должность. Кто-то из младшего персонала.
На тот момент Глен оказался не у дел. Он вырос в Западной Пенсильвании, в местечке под названием Роаринг-Спринг. Ближайший к нему город, по-моему, Алтуна. Окончил университет штата Пенсильвания. Не смотрите на меня так. Я ничего этого не помнила наизусть. Пришлось заглянуть в его личное дело перед встречей с вами.
– Вы и в самом деле несколько удивили меня.
– После колледжа он какое-то время проработал в Алтуне. У его дяди было там страховое агентство, и Глен пошел под его начало. Потом умерла его матушка – отец скончался еще раньше, – и он воспользовался их сбережениями и страховками жизни, к которым прибавил деньги за проданный дом, чтобы перебраться в Нью-Йорк, где поступил в юридический колледж. Когда бегло просматриваешь его резюме, то думаешь, что речь идет о юридическом факультете университета Нью-Йорка, хотя на самом деле это совсем другое учебное заведение, рангом намного ниже и не престижное. Но Глен показал себя способным студентом, с первой попытки сдал экзамены и получил диплом. Потом он уехал в Уайт-Плейнз, потому что там нашлась для него работа в небольшой фирме. Он говорил, что компании в Нью-Йорке не имели вакансий, но я истолковала его слова несколько иначе: у них не было вакансий для молодых людей с дипломами всего лишь университета Пенсильвании и нью-йоркского юридического колледжа.
Однако жить и работать в округе Вестчестер оказалось ему не по душе, и уже скоро он нашел себе место в юридическом отделе издательства, базировавшегося в Нью-Йорке. Но ему снова не повезло. Он попал под крупномасштабное сокращение штатов, когда его компанию подмял под себя в результате «недружественного поглощения» огромный голландский конгломерат. Затем случилось так, что умер Говард Уоддел, а Глен подал заявление о приеме на работу. Я лично побеседовала с ним, и в поиске других кандидатур надобность отпала.
– Поначалу, – вспоминала она, – он был не слишком сильно занят. Дела мы вели в основном с американскими коммерческими издательствами, с которыми отношения установились много лет назад. А потому наши контракты с ними не представляли сложностей и имели четкие формулировки. Занимаясь всего лишь перепечатками, мы не заботились о правах, разрешениях и возможных обвинениях в превышении данных нам полномочий. Поскольку не мы заказываем оригинальные произведения, нам не приходится судиться с авторами по поводу возврата авансов, если нам не представляют в срок готовую литературную продукцию. Так что, как видите, Глена наняли для выполнения небольшой части обязанностей, прежде лежавших на Говарде.
Но это не значит, что мы могли бы совсем обходиться без его услуг. Даже не знаю, как вам лучше это объяснить. – Она наморщила лоб в поисках аналогии. – Вот, например, у моей секретарши имеется пишущая машинка, – продолжила она почти сразу. – Но теперь у нее есть, конечно же, и компьютер, который она использует почти постоянно. Однако время от времени нам нужно заполнить бланк, и это никак невозможно сделать на компьютере. Потому что там другой тип бумаги. И тогда ради всего одной бумажки в ход идет машинка. Порой многие дни она простаивает, но это не значит, что мы можем выбросить ее.
– Кажется, я уже слышал, как она работает.
– Нет, я знаю, что вы слышали. Машинка моей секретарши – современный электрический аппарат, почти такой же бесшумный, как клавиатура компьютера. А вы слышали стук древнего «Ундервуда», напоминающий звуки из фильма о журналистах «На первую полосу». Но наша специалистка по зарубежным правам не желает пользоваться ничем другим для подготовки всей своей корреспонденции. Это жуткий анахронизм, где некоторые буквы западают, а «о» и «е» приходится вписывать от руки чернилами. Она печатает на старинном агрегате неряшливые с виду письма, в которых полно поправок, а потом факсом рассылает по всему миру. И это женщина двадцати восьми лет, которая, казалось бы, уже принадлежит к компьютерному поколению! – Она вздохнула. – Я не хочу сказать, что Глен был старомоден, вовсе нет. Но как пишущая машинка моей секретарши, он становился незаменим лишь в отдельных случаях, а это бывало не так уж часто.
– Чем же он занимался в остальное время?
– Знаю, что он много читал, сидя за рабочим столом. Отдавал предпочтение истории и международным отношениям, и мы даже приняли несколько книг в печать по его рекомендациям. Впрочем, другие темы его тоже интересовали. – Она прищурилась. – Когда Глен приступил к работе у нас, я посчитала, что в перспективе он может стать не простым юристом с ограниченным кругом обязанностей. Признаюсь, я видела в нем одного из будущих совладельцев фирмы. Даже, возможно, своего преемника.
– В самом деле?
– Да. Не забывайте: мой покойный муж тоже начинал с юридических консультаций. И я подумала, что Глен сможет использовать свою должность как стартовую площадку, чтобы постепенно начать охватывать все аспекты нашего дела. Я вовсе не собираюсь пока уходить на покой, но через несколько лет это может случиться, и процесс ускорился бы, имей я человека, готового сменить меня у руля. Глену я никогда прямо не говорила об этом, но давала достаточно ясно понять. Так что здесь его ожидало большое будущее.
– Но он не ухватился за такую возможность?
– Увы. Одним из последних проектов мужа было создание специальных клубов для любителей изданий с крупным шрифтом. На начальном этапе требовалось оформить множество официальных документов, и Глен действительно уделял этому повышенное внимание. План предусматривал развитие сети клубов по интересам в соответствии с пристрастиями читателей: для тех, кто предпочитал детективы, научную фантастику или кулинарные рецепты. В этом сегменте рынка крылся огромный потенциал для роста продаж, и от Глена требовалось только взяться за это дело как следует, сделать своим любимым детищем, отойти от одних лишь мелких юридических забот и провести первую для себя крупную деловую операцию. Но он не стал этого делать, и уже через несколько месяцев я поняла, что он явно вполне доволен своим положением лягушонка в нашем огромном пруду, если так можно выразиться. У меня даже возникло предположение, не ставит ли он перед собой скрытых целей, не использует ли нас как временное пристанище в ожидании шанса перебраться в действительно крупную юридическую фирму, обслуживающую корпоративных клиентов. Но прошло еще немного времени, и я поняла свое заблуждение. Он и в самом деле был доволен своей должностью, не имея никаких подлинно крупных амбиций.
– Вы испытали разочарование?
– Вероятно, испытала. Я видела в нем второго Говарда Уоддела, но Глену было далеко до него. А я-то собиралась ускорить свою отставку! При нынешнем положении дел мне придется возглавлять компанию еще лет пять, и я уже наметила другую кандидатуру, чтобы в дальнейшем передать бразды правления, когда придет время.
– Той девушке, которая занимается правами на зарубежные издания, – сказал я.
– Именно так! И к тому времени ее чудачества с пишущей машинкой перестанут иметь значение, потому что у нее самой появится секретарь. А теперь колитесь: как вы об этом узнали?
– Просто угадал, и все.
– Чепуха! Вы не гадали. Вы говорили абсолютно уверенным тоном. Как, черт возьми, вы могли это узнать?
– Было нечто в вашем голосе, когда вы рассказывали о ней. И в выражении глаз тоже.
– И ничего более конкретного?
– Ничего.
– Потрясающе! Она сама понятия не имеет, что я строю в отношении нее какие-то планы. Вы, должно быть, талантливы в своей области, мистер Скаддер. Ваша работа заключается в том, чтобы беседовать с людьми, слушать, что они говорят, и наблюдать при этом за выражением их лиц?
– Это важная часть моей профессии, – ответил я. – И мне она нравится больше всего.
Мы немного обсудили мою работу, а потом я спросил о заработной плате Глена Хольцмана.
– Конечно, ему полагалась ежегодная прибавка, – сказала она, – но он все равно получал здесь намного меньше, чем в крупных юридических фирмах платят самым младшим сотрудникам, недавним выпускникам университетов. Но, разумеется, за свои деньги заставляют людей трудиться по семьдесят – восемьдесят часов в неделю, а вы уже знаете, как мало мы требовали от Глена. Он зарабатывал достаточно, чтобы вести приличный образ жизни. Начиная работу здесь, он был еще холост, а когда женился, то у него хватило ума найти себе супругу из обеспеченных кругов общества. Я сморозила какую-то глупость?
– Значит, он сказал вам, что его жена богата?
– Он не слишком много распинался об этом, но у всех создалось такое впечатление. В том числе и у меня.
– Но она всего лишь художник, – сказал я, – получала весьма скромные гонорары, работая внештатным книжным иллюстратором. И жила она тогда в запущенном доходном доме в Нижнем Ист-Сайде.
– Невероятно!
– Он встретился с ней здесь, – продолжал я. – Она пришла показать образцы своих рисунков вашему художественному редактору, он заметил ее, и, насколько понимаю, дальше все обстояло очень романтично, хотя и не совсем так, как у вас с покойным мужем. Красивые ухаживания и все такое.
– Ну, едва ли у нас было время на красивые ухаживания, так что это не совсем верное определение, – сказала она. – Но прошу вас, рассказывайте дальше. Это весьма увлекательно.
– Глен буквально ошеломил ее. И сделал предложение через месяц после первой встречи.
– Мне казалось, они были знакомы несколько дольше.
– Вы когда-нибудь встречались с его женой?
– Нет. Я слышала, она из Денвера, и поженились они именно там. Никто из нашей компании на свадьбу приглашен не был. Все выглядело как сугубо семейное торжество.
– Она из пригорода Миннеаполиса, – сказал я, – но, по-моему, почти порвала связи с семьей после переезда в Нью-Йорк. Они поженились в здешней мэрии и улетели на Бермуды.
– Значит, ее отец не вкладывал деньги в строительство горнолыжных курортов Вэйла и Аспена?
– Не помню, чтобы она вообще мне рассказывала о своем отце, но едва ли он занимался чем-то подобным. Когда они вернулись из свадебного путешествия, Глен преподнес ей приятный сюрприз в виде новой квартиры. Первый взнос внес из наследства, оставленного родителями.
– У меня сложилось впечатление, что ему едва хватило денег, чтобы закончить юридический колледж.
– Может, он экономил на обедах?
– А что это за квартира?
– Небольшая, всего на две спальни, но с потрясающими видами из окон. Я бы оценил ее минимум в четверть миллиона долларов.
– И в новом здании, разумеется? Там подрядчики порой берут первый взнос, не превышающий десяти процентов. Ему понадобилось бы на первых порах только двадцать пять тысяч. Но как он потом выплачивал взносы? Это должно было стать проблемой.
Я объяснил, что как раз с взносами никаких проблем не возникло, ведь жилье оплатили сразу по полной стоимости.
Она в изумлении уставилась на меня:
– Где он мог взять столько денег?
– Этого я не знаю.
– Конечно, первое, что приходит в голову – он их украл. Но четверть миллиона долларов? Так и хочется сказать, что такое невозможно, но ведь случается. За последний год я слышала о двух мошенничествах с деньгами издательских фирм. Только в одном значилась шестизначная сумма. Оба дела замяли, поскольку в них фигурировал кокаин, который, как говорят, и толкает людей на преступления. Он, во-первых, дает им мощный мотив, одновременно разрушая характер и способность к здравомыслию. Глен употреблял кокаин?
– А вы подозревали его в этом?
– Разумеется, нет. Не думаю, что он даже со спиртным позволял себе лишнее.
Я спросил о наличных деньгах. Много ли хранилось в офисе?
– Мы храним значительные суммы на депозитах, – ответила она. – По бухгалтерским книгам они проходят как наличные, но, я полагаю, вы имели в виду нечто другое.
– Да, я говорил о купюрах. О таких зеленых бумажках, знаете?
– Забавно… О зеленых бумажках… Что я могу вам на это сказать, мистер Скаддер? Моя секретарша держит коробку с мелкими деньгами в правом верхнем выдвижном ящике своего стола. Она открывает ее, когда нужно дать на чай мальчишке-посыльному. Но там никогда не набиралось больше пятидесяти долларов. И нужно быть необычайно ловким человеком, чтобы сделать из них четверть миллиона.
– Думаю, деньги Хольцмана были именно наличными. И если он нашел способ увести такую сумму у вас, то ему пришлось бы сфабриковать множество выплат за мнимые услуги на подставные счета. Но, кажется, ничего подобного не происходило.
– Нет, и это развеивает все мои тревоги, но не удовлетворяет любопытства. Где же, как вы предполагаете, он взял столько денег?
– Еще раз повторю: я не знаю.
– А не может быть такого, чтобы деньги лежали у него уже давно? Вдруг его родители и в самом деле были очень состоятельными людьми? Они оставили ему огромное наследство, но он хранил это в тайне от всех. Потратил немного на учебу в юридическом колледже, а остальное бережливо отложил.
– Наличкой? Нет, в таком случае деньги лежали бы на банковских счетах или на депозитах. Если только он не унаследовал их наличными.
– А разве такое возможно?
– Возможно, когда деньги хранят в банках… Из-под фруктовых джемов. Быть может, его родители складывали доллары в кубышку и не платили налогов, а по их смерти все досталось ему? Когда он, по его словам, приехал в Нью-Йорк? Лет десять назад?
– По меньшей мере. Я могу попросить Энид уточнить даты.
– Не стоит. Не так важно. Десять лет. Но купюры, которые видел я, выглядели почти новенькими. Я, конечно, не сверял серии и номера, не изучил подписи представителей финансовых властей, а потому…
– Вы видели купюры?
Признаться, это вырвалось у меня невольно. Я не хотел делиться с ней подобной информацией.
– Да, в его квартире нашли наличные, – ответил я.
– И крупную сумму?
– Я бы сказал, весьма крупную.
Мы помолчали. После долгой паузы она спросила, кто мой клиент. Я сказал ей. Она спросила, означает ли это, что Джордж Садецки невиновен. Нет, напрямую не означает, ответил я. Он с таким же успехом мог застрелить человека, у которого была своя тайна. Я буду знать больше, когда докопаюсь до сути секрета Глена Хольцмана, но пока мне удалось только установить, что такой секрет у него был.
– Он часто допоздна задерживался на работе, – сказал я. – По крайней мере таково было объяснение задержек для жены. Но вы сами говорите, что нагрузка у него…
– Не помню случая, чтобы он оставался на рабочем месте после пяти часов.
– Интересно, куда же он уезжал отсюда?
– Не имею представления.
– А еще он по вечерам отправлялся на деловые встречи. Вероятно, они и были деловыми, но не имели отношения к «Уоддел энд Йонт».
Она помотала головой:
– Для меня все это совершенно непостижимо. Никогда не считала себя особенно легковерной или наивной женщиной, но если был человек, менее всего в моих глазах годившийся на роль мистера Двойная Жизнь, то именно Глен.
– Я как-то встречался с ним.
– Об этом вы еще не упомянули.
– Мне особенно и рассказать-то нечего. Однажды мы с подружкой провели вечер вместе с ним и его супругой. Это было весной. Потом я лишь пару раз случайно сталкивался с ним. Мы жили всего в квартале друг от друга. Он хотел поговорить со мной о возможности написать книгу.
– А вы пишете?
– Нет, и предложение совершенно не заинтересовало меня. Но имелось в виду, что книгу напишут за меня на основе моего опыта. Хотя я уже тогда знал, что ваша фирма занимается только переизданием литературы.
– Да, это так.
– И впечатление сложилось такое, что Глену моя книга была нужнее, чем мне самому. Он чего-то от меня хотел, но не говорил, чего именно. Рядом с ним я всегда чувствовал себя неуютно. Мне с самого начала показалось, что он скользкий тип.
– Очевидно, ваши инстинкты острее моих.
– Или же его секреты никак не касались его работы у вас, – предположил я. – Вероятно, темная сторона его жизни находилась за пределами этого здания.

 

Она была его начальницей, напомнила мне Элеонора Йонт. И если у Глена имелась темная сторона или даже, допустим, самая светлая тайная сторона, он едва ли раскрылся бы полностью перед женщиной, подписывавшей чеки на его жалованье. Она устроила мне экскурсию по офису, представив трем своим сотрудникам, одним из которых оказалась та самая молодая женщина, отвечавшая за иностранные права, но короткие разговоры с ними не прибавили никакой ценной информации к уже известной мне. В последнее время основные усилия Глена были сосредоточены на планах создания книжных клубов и юридической обоснованности требования, чтобы каждый член подобного клуба в обязательном порядке приобретал определенное количество изданий ежегодно. Мои знания о том, как функционирует книжный бизнес, расширились и вышли за рамки подлинного интереса. Трудно было увязать все это с деньгами в стальном ящике, стрельбой и кровью на тротуаре.
Когда мы вернулись в кабинет Элеоноры Йонт, она стала задавать мне вопросы, на которые я не имел ответов. Пришлось просто сказать, что расследование находится на слишком ранней стадии, чтобы делать выводы. Уж очень мало было пока собрано данных.
– Я опасалась такой реакции с вашей стороны, – сказала она. – Мне очень интересно, чем дело обернется, но я заранее предполагаю, что не узнаю этого даже из газет.
– Почему же?
– Потому что они никогда ничего толком сами не знают или не публикуют всего, что им известно, ведь так?
– Да, здесь вы, пожалуй, правы.
– А вы не сможете как-нибудь потом снова встретиться со мной? А я, со своей стороны, заставлю бухгалтерию убедиться, что не мы оплатили квартиру Глена, и сообщу вам немедленно, если вскроется что-то необычное. У вас нет визитной карточки?
Я вручил ей одну из своих визиток.
– Имя, фамилия, номер телефона и больше ничего, – отметила она. – Визитная карточка минималиста. Вы действительно очень интересный человек, мистер Скаддер. Я в самом деле не публикую оригинальных произведений, но знакома почти со всеми издателями в этом городе. Так что если когда-нибудь созреете для выпуска книги…
– Не созрею. Уверяю вас.
– И это тоже ваша особенность, – сказала она. – Я не знаю ни одного полицейского или частного сыщика во всем Нью-Йорке, который бы не хотел, чтобы о нем написали книгу. Никто больше не ищет преступников. Зато каждый ищет для себя литературного агента.
Назад: Глава 13
Дальше: Глава 15