Когда Мериэм пробежала по деревне половину улицы, из темных хижин выскочили негры и погнались за ней. Мериэм ускорила шаг, надеясь спастись, но сильные руки схватили ее, и она упала. Она стала умолять негров отпустить ее, но слова замерли у нее на устах… Мериэм увидела высокого, сурового старика, который, сверкая глазами, глядел на нее из-под белых складок бурнуса. Мериэм вздрогнула от удивления и ужаса. Это был шейх!

Она затрепетала перед этим страшным стариком, как трепещет убийца перед судьей, который сейчас прочтет ему смертный приговор. Она не сомневалась, что шейх узнал ее. Годы не настолько изменили ее, чтобы человек, знающий ее с детства, мог не узнать ее.

— Ты вернулась на родину? — насмешливо проговорил шейх. — Ты просишь, чтобы мы накормили и приютили тебя?

— Отпустите меня! — вскричала девушка. — Мне ничего не надо, только отпустите меня к Великому Бване.

— Отпустить тебя? К Великому Бване? — зарычал шейх и из уст его полился целый поток сквернословия по адресу белого человека, которого ненавидели и боялись все преступные люди джунглей.

— Ты хочешь вернуться к Великому Бване? Так вот у кого ты скрывалась с тех пор, как бежала от меня! Так вот кто гонится за тобой по пятам через реку — Великий Бвана, да?

— Через реку переплывает швед, которого ты прогнал из своей страны, когда он и Мбида замышляли похитить меня! — ответила девушка.

Глаза шейха загорелись гневом. Он оставил Мериэм и помчался со своими неграми на берег, чтобы устроить засаду в прибрежных кустах, убить Мальбина и истребить весь его отряд. Но было уже поздно. Мальбин давно высадился на берег, ползком пробрался через лес к деревне и в эту минуту, не смея верить своим глазам, смотрел на разыгрывающуюся перед ним сцену. Шейха он узнал сразу. Мальбин боялся больше всего на свете двух людей: Великого Бваны и шейха. Одного взгляда на высокую, знакомую фигуру было достаточно, чтобы Мальбин, гонимый страхом, поспешно вернулся со своими людьми к реке. Шейх достиг берега, когда лодки Мальбина были уже далеко. После залпа стрел с берега и нескольких ответных выстрелов с лодок, араб приказал своим людям прекратить стрельбу, захватил пленницу и двинулся на юг. Одна из пуль Мальбина попала в негра, который с несколькими воинами был оставлен шейхом в деревне сторожить Мериэм. Товарищи не стали заботиться о раненом, присвоили себе его оружие и платье и оставили его на том месте, где он нашел свой конец. На него-то и наткнулся Бэйнс, когда вошел в деревню.

Шейх со своим отрядом ехал вдоль реки к югу. Один из негров отъехал в сторону напиться воды и увидел Мериэм, которая изо всех сил старалась оттолкнуть свою лодку от противоположного берега. Негр обратил внимание шейха на это странное зрелище: белая женщина, одна, без спутников, в глубине Африки! Шейх спрятался тогда со своими людьми в покинутой деревне, чтобы поймать таинственную незнакомку, когда она выйдет на берег. Мечты о богатом выкупе никогда не покидали шейха. Уже не раз случалось ему таким путем набивать свои карманы. Это была легкая нажива, но шейх лишился ее с тех пор, как Великий Бвана сократил его прежние владения.

Когда же белая женщина попалась в расставленную ей ловушку, и шейх узнал в ней ту самую девочку, которую он столько лет терзал и тиранил, он почувствовал глубокое удовлетворение. Немного времени потребовалось шейху для того, чтобы установить прежние "отеческие" отношения к девушке: при первом удобном случае он ударил ее по лицу. Он заставил несчастную пройти всю дорогу пешком в то время, как мог дать ей лошадь одного из своих воинов, или посадить ее к себе на седло.

Он упивался ее страданиями, и во всем отряде не нашлось ни одного человека, который с сочувствием отнесся бы к ней. А, может, кто и сочувствовал ей, но из страха перед шейхом не решался проявить свою жалость.

Двухдневное путешествие вернуло Мериэм в родную деревню, где протекало ее горькое детство. Первое, что бросилось в глаза девушке, когда ее ввели за ограду, было беззубое отвратительное лицо Мабуну, ее бывшей няньки.

Быстро промелькнувшим сновидением показались Мериэм долгие годы, проведенные ею вдали от этой ограды, без Мабуну и шейха. Только новое платье да окрепшее девичье тело заставляли Мериэм верить, что эти годы были не сном, а явью.

Жители деревушки, казалось, были обрадованы появлением странно одетой белой девушки, которую многие из них знали еще ребенком. Мабуну притворялась, что очень рада возвращению Мериэм, и, обнажая беззубые десны, строила отвратительные гримасы, которые должны были служить выражением радости. Но Мериэм не могла без содрогания вспомнить те пытки, которым подвергала ее старая ведьма в былые годы.

Среди арабов, появившихся в деревне за время отсутствия Мериэм, был Абдул Камак, высокий, красивый молодой человек лет двадцати. Он глядел во все глаза на Мериэм с нескрываемым восхищением и ушел, злобно ругаясь, когда шейх велел ему убираться вон.

Мало-помалу арабы свыклись с Мериэм и оставили ее в покое. Как и раньше, ей было разрешено свободно ходить по деревне. Частокол был высокий и крепкий, у ворот день и ночь стояли часовые, и шейх не боялся, что она убежит.

Мериэм не любила жестоких арабов и развратных грязных негров. Она была совсем одинока и, как прежде, в далекие дни своего безрадостного детства, уходила на окраину деревни, в темный уголок, где в былые годы так часто играла с милой Джикой под тенью развесистого дерева; дерево срубили, и Мериэм угадала причину: ведь с этого дерева спрыгнул Корак в тот памятный день, когда шейх был избит до полусмерти; благодаря этому дереву Мериэм была спасена от мучительно тяжкой жизни, которая так долго была ее уделом, что она даже и представить себе не могла, что такое радость и счастье.

Мелкий кустарник рос около частокола; под его тенью любила мечтать Мериэм. Огонек счастья вспыхивал в ее сердце и согревал своим светом ее тоскующую душу, когда она вспоминала первую встречу с Кораком, а потом долгие годы их жизни в лесу, где Корак окружил ее нежными заботами и мужественно охранял от всех напастей с самоотвержением и чистой любовью старшего брата. С каждым днем он становился ближе и дороже ее сердцу, и она с удивлением и негодованием вспоминала о тех месяцах, когда его образ почти изгладился из ее памяти.

Но вот перед мысленным взором девушки вставал облик Морисона, и в ее душе наступало смятение. Любила ли она изящного молодого англичанина? Она думала о блеске и роскоши Лондона, который такими яркими красками описывал ей Морисон.

Она старалась представить себя уважаемой и любимой среди блестящего общества великой столицы. Картины, которые рисовало ей ее воображение, были нарисованы для нее Морисоном. Это были великолепные, соблазнительные картины, но они быстро тускнели и меркли, когда в ее памяти вставал могучий образ смуглого полунагого гиганта, молодого повелителя джунглей. Мериэм тяжело вздохнула и приложила руку к стучащему сердцу.

Ее рука почувствовала под тонким платьем края фотографической карточки, которую она спрятала у себя на груди, когда бежала из палатки Мальбина. Тогда она не успела как следует рассмотреть ее. Мериэм вытащила карточку и стала вглядываться в лицо маленькой девочки. О, конечно, это ее лицо! Из-под большого кружевного воротника спускался на тонкой цепочке золотой медальон. Мериэм нахмурила брови. Какие-то мучительно-неуловимые воспоминания проснулись в ее душе. Разве может быть эта одетая по-европейски девочка дочерью арабского шейха? Соблазнительная надежда зажглась в ее сердце. Она не могла не верить свидетельствам своей памяти. Она помнит этот медальон, это ее медальон. Какая же тайна погребена в ее прошлом?

Мериэм долго сидела, разглядывая карточку, и вдруг почувствовала, что она не одна, что кто-то стоит близко, кто-то неслышными шагами подкрался к ней. С быстротою молнии девушка спрятала карточку у себя на груди. Тяжелая рука опустилась ей на плечо. Мериэм была уверена, что это шейх, и с ужасом ожидала удара.

Но удара не последовало. Мериэм нерешительно подняла голову и увидела темные глаза Камака, молодого араба.

— Я видел карточку, которую ты сейчас спрятала, — сказал он. — На карточке изображена ты, когда ты была совсем маленькой. Дай мне взглянуть на нее еще раз.

Мериэм испуганно отодвинулась от араба.

— Я отдам ее тебе, — сказал он. — Я знаю, что ты не любишь шейха, своего отца. Я тоже не питаю к нему нежности. Не бойся, я не выдам тебя. Позволь мне посмотреть на твою карточку.

Одинокая среди бессердечных врагов, Мериэм ухватилась за соломинку, которую ей протягивал Абдул Камак. Может быть, в нем она найдет друга, в котором так нуждается! Все равно, он уже видел карточку и, если захочет, может рассказать о ней шейху. Тогда все пропало — шейх отнимет у Мериэм ее драгоценность. И Мериэм решила уступить просьбе молодого араба, положилась на его благородство и протянула ему карточку.

Абдул Камак внимательно рассматривал фотографию. Он сравнивал лицо, изображенное на карточке, с лицом девушки. Он медленно покачал головой.

— Да, — сказал он, — это ты. Но как случилось, что дочь шейха одета в одежды неверных?

— Я не знаю, — ответила Мериэм. — Я никогда не видела этой карточки. Я нашла ее только несколько дней назад, в палатке у шведа, у Мальбина.

Абдул Камак удивленно поднял брови. Он повертел карточку в руках и его взгляд упал на газетную вырезку, приклеенную с другой стороны. Араб кое-как разбирал французские буквы. Он провел шесть месяцев в Париже с несколькими товарищами на выставке и немного усвоил язык и приобрел пороки своих победителей. Теперь он применял к делу приобретенные познания. Медленно, с трудом, он прочел газетные строки. Лукавый огонек зажегся в его глазах.

— Ты читала это? — спросил он.

— Это по-французски, — сказала Мериэм, — я плохо знаю этот язык.

Абдул Камак молча смотрел на девушку. Она была прекрасна. Как и во многих других мужчинах, она зажгла в нем неодолимую страсть. Он опустился перед ней на колени.

Счастливая мысль пришла в голову Абдулу Камаку. Он не расскажет Мериэм, что написано в газете рядом с фотографическим снимком. Надо, чтобы она ничего не знала о своем происхождении. Иначе, для него все погибло.

— Мериэм! — прошептал араб. — Когда я увидел тебя впервые, мое сердце сказало мне, что я навсегда останусь твоим рабом. Я помогу тебе. Ты ненавидишь шейха, я тоже ненавижу его. Позволь мне спасти тебя. Беги со мной, и мы вернемся в великую пустыню, где правит мой отец, такой же могучий шейх. Ты согласна?

Мериэм молчала. Ей было очень тяжело обидеть единственного человека, который предлагал ей покровительство и дружбу, но она не хотела его любви. Ободренный ее молчанием, молодой человек обнял ее и привлек к себе. Но Мериэм с силой оттолкнула его и освободилась из его объятий.

— Я не люблю тебя! — вскричала она. — Не заставляй меня ненавидеть. Ты один был добр ко мне, и я не хочу быть злой, но я не люблю тебя.

Абдул Камак вскочил.

— Ты полюбишь меня! — сказал он. — Хочешь, или не хочешь, а я увезу тебя. Если ты выдашь меня шейху, я расскажу ему о твоей карточке. Я ненавижу шейха, и…

— Ненавидишь шейха? — раздался грозный голос. Араб и Мериэм обернулись. В двух шагах от них стоял

шейх. Абдул быстро засунул фотографическую карточку

себе под бурнус.

— Да! — сказал он. — Я ненавижу шейха! И с этими словами он нанес страшный удар старику, повалил его на землю и бросился через деревню к высокому толстому дереву, к которому была привязана его оседланная лошадь.

Вскочив на коня, Абдул Камак помчался к воротам. Шейх быстро оправился от полученного удара, вскочил на ноги и стал громко сзывать своих воинов. Чернокожие бросились навстречу скачущему во весь опор всаднику, но Абдул Камак раздавал удары направо и налево прикладом своего длинного ружья, и черные воины не могли подойти к нему. Он быстро приближался к воротам. Тут неизбежно должны были его остановить! Часовые торопливо запирали широкие двери. Беглец взвел курок. Лошадь мчалась бешеным галопом. Два раза выстрелил сын пустыни, и часовые упали. С торжествующим громким криком, высоко над головой размахивая винтовкой, Абдул Камак проскакал через ворота, и джунгли поглотили его.

Шейх был взбешен. Пена ярости показалась у него на губах, и он приказал во что бы то ни стало изловить беглеца. Воины бросились исполнять приказание, а шейх быстрыми шагами подошел к Мериэм.

— Карточка! — зарычал он. — О какой карточке говорил этот негодяй? Где она? Дай ее сюда!

— Абдул Камак унес ее! — печально сказала Мериэм.

— Какая это карточка? — спросил шейх. Он грубо схватил девушку за волосы, поставил на ноги и стал дико трясти. — Кто изображен на карточке? Говори!

— Там изображена я! — сказала Мериэм. — Маленькая девочка, лет шести. Я украла карточку у шведа, у Мальбина. А на другой стороне наклеена вырезка из старой газеты.

Шейх побледнел от гнева.

— Что написано в газете? — прохрипел он сдавленным от бешенства голосом, так что Мериэм с трудом поняла вопрос.

— Я не знаю. Я не понимаю по-французски. Эти слова успокоительно подействовали на шейха. Он даже улыбнулся и перестал трясти Мериэм. Шейх приказал Мериэм никому не говорить о фотографической карточке. Чтобы никто не слышал о ней, кроме шейха и Мабуну.

А в это время по дороге торговых караванов мчался к северу на вспененном коне Абдул Камак.

Морисон потерял из виду раненого шведа. Пирогу англичанина уже не могла настигнуть пуля, и он устало растянулся на дне лодки. Много часов пролежал он в полном оцепенении.

Морисон очнулся ночью. Он лежал неподвижно и, глядя на звезды, старался понять, где он находится. Почему качается его жесткая кровать? Почему так часто меняются очертания звезд? Сначала ему пришло в голову, что он грезит во сне, но когда он пошевельнулся, чтобы стряхнуть с себя сон, острая боль заставила его вспомнить все. Он плывет по великой африканской реке, в туземной пироге, раненый, одинокий и беспомощный.

Морисон с трудом приподнялся и сел. Он осторожно нащупал рану: кровь остановилась, и ему было почти не больно. Может быть, рана легкая, может быть, задеты только мускулы? Но что, если рана будет заживать медленно? Тогда он умрет с голоду. Разве может он, раненый, добывать себе пищу?

Он стал думать о Мериэм. Морисон знал, что Мериэм была в руках у шведа, но какая судьба постигла ее потом? Если даже Гансон и умер, разве это спасет Мериэм? Она во власти негодяев, жестоких дикарей, и ей не будет пощады. Бэйнс закрыл лицо руками, а совесть говорила ему, что он один виноват в ее несчастной судьбе. Его необузданная страсть отдала невинную чистую девушку в лапы развратного шведа и его воинов. Он слишком поздно понял, что всего дороже для него в жизни первая любовь, загоревшаяся у него в груди, любовь к девушке, которую он погубил.

Он должен искупить свое преступление. Он должен спасти Мериэм и, если нужно, пожертвовать для нее своей жизнью! Морисон стал искать в лодке весла: его решение придало ему сил, и он забыл о своей ране. Но весла не было. Он взглянул на берег. Во мраке безлунной ночи он смутно различал очертания леса. Джунгли больше не пугали его. Но он даже не удивился своему бесстрашию, потому что не думал о себе и был всецело поглощен мыслями о том, как спасти Мериэм.

Он опустился на колени и, перегнувшись через борт, стал грести раскрытой ладонью. Боль мучила его, он слабел с каждой минутой, но все-таки с невероятной настойчивостью греб несколько часов. Ближе и ближе подплывала пирога к берегу. Морисон услышал рычанье льва. Он положил рядом с собой винтовку и продолжал безбоязненно грести.

Изнеможенному Морисону казалось, что целая вечность прошла, пока, наконец, нос пироги не уткнулся в кусты у берега. Морисон схватился за гибкую длинную ветку. Опять раздалось рычанье льва. Лев подполз ближе; что, если грозный хищник бросится на Морисона, чуть только нога англичанина вступит на землю?

Морисон попробовал, надежна ли ветка. Да, она выдержит дюжину таких, как он! Англичанин спустил ветку, наклонился, нашел на дне пироги винтовку и вскинул ее на плечо. Потом схватился за сук и стал медленно, испытывая мучительную боль, подниматься на мускулах. Он висел над пирогой. Пирога выскользнула у него из-под ноги, и, тихо покачиваясь, поплыла вниз по течению. Скоро ночная тьма покрыла пирогу своей непроницаемой пеленой.

Все пропало; отступление невозможно. Или взобраться выше на дерево, или рухнуть в воду — другого выбора нет. Он сделал попытку перекинуть ногу через сук, за который держался, но последние силы оставили его, и нога не слушалась. Он не мог шевельнуться. Несколько минут он висел неподвижно. Он ясно сознавал, что если он не вскарабкается выше, гибель для него неизбежна.

Лев зарычал совсем близко. Бэйнс глянул вверх. В двух шагах от себя он увидел две сверкающие фосфорические точки. Лев стоял у воды, глядя на Морисона и ожидая его. — Что же, — подумал англичанин, — пускай подождет. Львы не умеют лазить по деревьям, и если я взберусь на дерево, он не достанет меня.

Его ноги почти касались воды. Он не подозревал, что висит так низко, потому что густая тьма скрывала от него поверхность реки. Внезапно раздался плеск воды, и около ног Морисон услышал страшное лязганье зубов крокодила.

— Боже! — вскричал Бэйнс. — Эта гадина хватает меня за ногу!

Он напряг все свои силы, чтобы сесть на сук, на котором висел, но тщетно. Его ноги не повиновались ему. Надежды не было. Он чувствовал, что его усталые, затекшие пальцы скользят и готовы разжаться. Он падает в воду, в черную пасть смерти, которая уже раскрыта, чтобы поглотить его.

И вдруг листья зашуршали у него над головой. Ветка, в которую судорожно вцепились пальцы Морисона, опустилась под удвоенной тяжестью. Морисон еще держался: смерть наверху и смерть внизу, но добровольно он ей не отдастся.

Что-то мягкое и теплое прикоснулось к его руке, а потом кто-то сильной рукой поднял его слабеющее тело в черную чащу ветвей.