Было еще темно, когда мистер Морисон Бэйнс выехал к месту свидания.

Он потребовал, чтобы ему дали проводника. По его словам, он боялся, что ему одному не отыскать небольшой просеки среди необъятных джунглей.

В действительности, причина была другая: ему просто было страшно пробираться одному в предрассветном мраке по джунглям. Вдвоем не так страшно. Ему дали в проводники одного из чернокожих, который и побежал впереди.

А сзади, по веткам деревьев, мчался вслед за мистером Морисоном Корак, которого разбудила утренняя суматоха в лагере.

Морисон добрался до просеки лишь в десятом часу утра. Мериэм еще не пришла. Чернокожий лег на землю отдохнуть. Бэйнс небрежно развалился в седле. Корак с большим комфортом растянулся на одной из верхних веток ближайшего дерева. Оттуда он отлично видел все, а его не видел никто.

Прошел час. Бэйнс начал нервничать. Корак догадался, что молодой человек явился сюда на свидание. Не трудно было угадать, кого он ждет. Корак был очень доволен, что скоро он снова увидит гибкую фигуру милой девушки, напоминавшей ему Мериэм.

Вдруг до его ушей донесся конский топот. Это была она. Бэйнс лишь тогда заметил ее приближение, когда она появилась у другого конца поляны. Он пришпорил коня и помчался ей навстречу.

Корак испытующе вглядывался в нее, мысленно проклиная ее широкополую шляпу, не позволявшую рассмотреть черты ее лица. Корак увидел, что лицо мужчины на мгновение юркнуло под ту же широкополую шляпу. Он ясно представил себе, как их губы слились в поцелуе, и на миг в душе у него так ясно возникло одно воспоминание, одновременно и горькое, и сладостное, что он закрыл глаза, как бы стараясь скрыть нахлынувшие на него тревожные чувства.

Когда он снова поднял глаза, он увидел, что молодые люди уже не целуются, а о чем-то очень горячо разговаривают. Молодой человек, по-видимому, убеждал ее в чем-то, а она колебалась.

Многие ее жесты напомнили Кораку Мериэм. Мериэм так вскидывала голову — подбородком вперед, так же качала головой: направо, налево.

Кончив разговор, мужчина крепко сжал девушку в объятиях и долго целовал на прощание. Потом она повернула коня и поехала по той же дороге, по которой приехала сюда. Мужчина смотрел ей вслед. Доехав до опушки, она оглянулась и помахала ему на прощание рукой.

— До вечера! — крикнула она ему, откинув голову назад, и тут, впервые за все это время, Корак увидел ее лицо.

Корак задрожал как лист. На мгновение он закрыл глаза, и когда открыл их, ее уже не было, только потревоженная листва на опушке все еще продолжала колыхаться.

Неужели это правда? Это невозможно! Этого не может быть! И все же он видел собственными глазами свою Мериэм.

Она выросла, пополнела. Она очень изменилась, но это была она, она! Она стала красивее, но это его прежняя, его маленькая Мериэм! Она жива! Она не умерла! Он видел ее, видел свою Мериэм! Но она в объятиях другого мужчины!

И теперь этот мужчина тут, внизу, и его так легко убить!

Корак-Убийца нежно погладил свое любимое тяжелое копье. Он вынул из-за пояса охотничий нож.

Человек, сидевший на коне, кликнул своего сонливого проводника, поправил уздечку и двинулся обратно на север.

Неподвижно сидел Корак-Убийца, один среди молчаливого леса. Руки у него опустились, оружие и кровавые замыслы были забыты. Корак задумался. Он заметил ту неуловимую перемену, которая произошла с Мериэм. Когда в последний раз он видел ее, это была маленькая полуголая Мангани, неуклюжая дикарка. Тогда она не казалась ему неуклюжей. Но теперь, когда он увидел, как она грациозна, он понял, что тогда ей действительно не хватало изящества. А он как был дикарь, так и остался.

И все же он любил ее по-прежнему. Ревность обожгла его душу, когда он увидел ее в объятиях этого английского франта. Любил ли ее англичанин? Впрочем, можно ли не любить ее? И она тоже несомненно любила его, иначе зачем бы она стала так страстно целоваться с ним!

Мериэм любила другого!

Ему снова захотелось пойти и убить этого человека.

Но нет, ведь она любит его. Разве можно убить человека, которого любит Мериэм!

Потом ему захотелось догнать девушку и заговорить с нею. Он приподнялся, чтобы пуститься вдогонку, но тотчас же остановился: он вспомнил, что он голый, и ему стало стыдно.

Он, сын британского лорда, довел себя до такого состояния, что ему стыдно показаться на глаза любимой женщине!

В течение нескольких лет ему никак не удавалось возвратиться к родным, а потом он уже сам не захотел возвратиться — из гордости!

Мальчиком он бежал в этот лес, просто потому, что, как всякий мальчик, он страстно любил приключения, опасности, дикую жизнь. Но потом он нечаянно оказался причастным к убийству одного американца-преступника, и это убийство нагнало такой ужас на его детский ум, что он бежал в джунгли. Та жестокость, с которой постоянно встречали его белые и черные люди, еще сильнее отдалила его от человеческого общества и заставила побрататься со зверями. По своей собственной воле он сделался зверем. Зверем он жил, зверем он и умрет!

Теперь уже поздно сожалеть об этом. Мериэм не умерла, как он думал ранее, но между ним и ею разверзлась такая пропасть, какой не могла бы создать и сама смерть: Мериэм стала культурной, образованной женщиной. Она любит человека своего круга. Корак понимал, что иначе и быть не может. Она не для него, не для голой, дикой обезьяны. Да, она не для него, но он все-таки будет принадлежать ей до могилы, он постарается сделать все, что в его силах, чтобы она была счастлива. Он пойдет за этим молодым англичанином — и раньше всего посмотрит, не замышляет ли тот чего-нибудь худого по отношению к ней. Если окажется, что этот человек действительно желает ей добра, Корак подавит в себе ревность и будет всячески помогать ему. Но горе этому человеку, если он хочет обидеть Мериэм!

Кораку не стоило большого труда догнать молодого англичанина. Он догнал Бэйнса в ту самую минуту, когда Бэйнс въезжал в лагерь Гансона. Гансон вышел навстречу своему гостю. Корак бесшумно скользнул на вершину ближайшего дерева и притаился в листве. Там он пролежал до вечера. Англичанин никуда не уезжал. Неужели Мериэм придет в лагерь? Прошло еще немного времени, и из лагеря выехал Гансон, в сопровождении одного из своих чернокожих. Корак не обратил на это почти никакого внимания. Его в этом лагере интересовал лишь один человек: молодой англичанин.

Стемнело, а молодой человек все еще оставался в лагере. Поужинав, он принялся курить и выкурил бездну папирос. Приказав слуге подбросить дров в костер, он стал расхаживать взад и вперед перед палаткой. Из леса донеслось глухое рычание льва. Молодой человек ушел в палатку, через несколько минут вернулся с ружьем и снова приказал сильнее разжечь костер. Корак понял, что англичанин нервничает и боится, и губы у Корака сложились в презрительную усмешку.

Вот кто вытеснил его из сердца Мериэм! Этот трусишка, который весь задрожал, когда услышал, как рычит лев. Разве может такой человек защищать Мериэм от тех бесчисленных опасностей, которые угрожают ей в джунглях? Впрочем, этому человеку не придется ее защищать. Они оба будут жить в безопасности, среди культурной европейской обстановки. Разве европейцу нужна смелость? Разве ему приходится защищать свою подругу?

Снова усмешка презрения заиграла на губах у Корака.

Гансон со своим негритенком приехал на ту же лужайку, куда сегодня утром приезжал Бэйнс. Было уже темно. Гансон оставил слугу на лужайке, а сам подъехал к опушке леса, ведя на поводу коня слуги. Там он остановился и стал ждать. В десятом часу вечера он увидел одинокую фигуру, скачущую к нему верхом от дома Бваны. Это была Мериэм.

Мериэм была сильно взволнована. Щеки у нее пылали. Когда она увидела, что сидящий на коне не Морисон, она отпрянула назад в изумлении.

Гансон поторопился объяснить ей, в чем дело:

— Мистеру Бэйнсу лошадь отдавила ногу. Поэтому он сам не мог приехать и поручил мне встретить вас и проводить в лагерь.

Девушка не могла заметить в ночной темноте, что на лице у говорящего играла злая улыбка.

— Не будем медлить, — продолжал Гансон, — надо торопиться, если мы не хотим быть настигнутыми.

— А он сильно повредил себе ногу? — тревожно спросила девушка.

— Нет, пустяки, небольшое растяжение связок. Боль в ноге не помешала бы ему держаться на лошади, но мы оба решили, что будет лучше, если он в эту ночь отдохнет и полежит спокойно. Ведь предстоит неблизкий путь.

— Это правда! — согласилась девушка. — Пусть отдохнет перед дальней дорогой.

Гансон повернул обратно в джунгли. Девушка следовала за ним. Они проехали на север не больше мили, а потом Гансон круто переменил направление и поехал на запад. Мериэм не обратила внимания на эту перемену маршрута. Она не знала в точности, где находится лагерь Гансона. Ей и в голову не могло прийти, что Гансон везет ее совсем в другое место.

Всю ночь они пробирались на запад. Когда рассвело, Гансон остановился, чтобы сделать краткий привал для завтрака. У него было припасено много провизии в двух мешках, привязанных к седлу. Подкрепившись едой, путники снова пустились в дорогу и в течение нескольких часов не сходили с коней. Наконец, после полудня, в самый зной, Гансон остановил коня и предложил девушке лечь отдохнуть.

— Здесь мы немного поспим, а наши кони пусть попасутся! — сказал он.

— Я не думала, что ваша стоянка находится так далеко, — заметила девушка.

— Я приказал своим людям, чтобы они отправились в дорогу на рассвете! — объяснил ей Гансон. — Я хотел отойти от вашего дома по возможности дальше. Нам ведь нетрудно будет догнать тяжело нагруженных сафари. Завтра утром мы догоним их.

Но они скакали добрую половину ночи и весь следующий день, а никаких сафари не видали. Мериэм, с детства изучившая джунгли, знала наверное, что по тем тропинкам, по которым они пробирались теперь, уже давно никто не проходил. И, в конце концов, в ее душу начало закрадываться подозрение.

И спутник стал мало-помалу относиться к ней как-то иначе. Несколько раз она замечала, как он пожирает ее жадными глазами. К ней снова вернулось подозрение, что где-то когда-то она уже видела этого человека. В джунглях ему ни разу не случилось побриться; русая щетина стала покрывать его подбородок, его щеки и шею. Чем больше девушка вглядывалась в эту начинавшую пробиваться бороду, тем сильнее росла в ней уверенность, что этого человека она уже видела прежде.

Она долго не решалась сказать своему спутнику, что она не совсем доверяет ему. Но, наконец, не выдержала. На второй день она остановила коня и высказала все свои сомнения. Гансон принялся уверять ее, что стоянка находится всего за несколько миль отсюда.

— По моим расчетам мы должны были настигнуть их еще вчера, — сказал Гансон. — Но я ошибся, они идут быстрее, чем я думал.

— Они вовсе тут и не проходили, — сказала Мериэм. — Все следы по дороге стерты. Этим следам никак не меньше трех недель.

Гансон засмеялся.

— Что же из этого? — вскричал он. — Жаль, что вы мне этого раньше не сказали. Я сразу объяснил бы вам, что мы идем по другой дороге, но сегодня… сегодня мы вступим на их дорогу, по которой идут они.

Теперь, наконец, Мериэм поняла, что этот человек лжет. Какой идиоткой он считает ее, если думает, что она способна поверить подобному вздору!

Но она не показала и виду, что разгадала его, а сама решила при первой же возможности бежать от своего похитителя. Украдкой она всматривалась в его лицо, и ее мучила мысль: где же видела она этого человека, когда, при каких условиях, встречались они прежде, задолго до того, как они встретились на ферме у Бваны? Она перебирала в уме тех немногих белых людей, которых до сих пор ей доводилось знавать. Белые люди приходили в дуар ее отца, когда она была маленькой девочкой. Их было мало, но она помнит их всех.

Наконец около полудня они вышли на берег какой-то широкой и тихой реки. На другом берегу реки Мериэм увидела лагерь, окруженный высокой стеной терновника.

— Ну, вот мы и приехали! — крикнул Гансон. Он достал револьвер и выстрелил несколько раз в воздух. Немедленно весь лагерь встрепенулся. Черные люди прибежали к реке. Гансон окликнул их и распорядился, чтобы черные подъехали в лодке и перевезли их на тот берег. Чуть только Мериэм вступила в лагерь, она тотчас же спросила о Бэйнсе. Ее страхи на минуту улеглись, так как она увидела, что лагерь, который она считала выдумкой, существует на самом деле.

Гансон указал ей палатку, стоявшую посредине площадки, окруженной терновником.

— Там! — сказал он и повел Мериэм к палатке. Перед тем, как войти в палатку, он приподнял одно из полотнищ и пропустил девушку вперед.

Она вбежала туда — там никого не было! Она повернулась к Гансону. Широкая улыбка озарила лицо негодяя.

— Где мистер Бэйнс? — спросила она.

— Его нет! — ответил Гансон. — По крайней мере, я не вижу его. Но зато здесь я, а я, черт возьми, почище этого ничтожного труса. Вам он больше не нужен: вы теперь имеете меня.

И с громким хохотом он схватил ее за руку. Мериэм сопротивлялась, но Гансон охватил ее железными руками и медленно понес к груде одеял, лежавших в углу палатки. Его лицо придвинулось к ней близко-близко. Глаза сузились от страсти и похоти. Мериэм изо всей силы вырывалась и билась, и вдруг она вспомнила точно такую же сцену, в которой он играл точно такую же роль, и только теперь она поняла, кого напоминает ей Гансон. Гансон — это швед Мальбин, он однажды пытался взять ее силой. Тогда он пристрелил своего спутника, который хотел помешать ему; тогда ее спас подоспевший на помощь Бвана, — да, да, это он! Это Мальбин! Она не узнала его, потому что он сбрил себе бороду, но теперь борода появилась опять, и она видит: это он, это Мальбин.

Но теперь уже Бвана не явится к ней на помощь.