Глава 42
— Бедняжка Рей, — говорит Рита. Сегодня на ней кашемировый свитер с треугольным вырезом, белые брюки в обтяжку из смеси полиэстера и лайкры и черные сапоги. Помада тона «розовая эйфория».
— Бедняжка Рей? — переспрашивает Карл. — А с нами-то что будет?
— Боже правый, Карл! — возмущается Наоми, прикуривая следующую сигарету и выпуская дым. — Ты когда-нибудь думаешь о ком-нибудь, кроме себя?
Ирония ее обвинения вперемешку с дымом, который нам всем приходится вдыхать, обволакивает помещение.
— О тебе я думаю каждый раз, когда вижу рекламу клюшек для гольфа, — парирует Карл.
Наоми реагирует с соответствующей враждебностью, чем еще больше раззадоривает Карла. Том и Лесли пытаются их утихомирить. Джерри находит ссору забавной и просто ржет. Бет тоже смеется — из солидарности.
— Карл прав. — Хелен повышает голос, стараясь перекричать шум.
Все разом прекращают болтовню, смех и споры и переводят взгляды на Хелен. У нее за спиной, на доске, появилась надпись: «Я НЕ СТАНУ ЖЕРТВОЙ».
— Местные власти вряд ли сочтут аномалией то, что обнаружили у Рея.
Джерри в недоумении оглядывается по сторонам. Похоже, слово «аномалия» он услышал впервые.
— Это типа индийская еда?
— Это значит, они догадаются, что не он один питается человечиной, — поясняет Рита.
— Вот облом!
Облом — иначе и не скажешь. И два огромных облома лежат у меня в морозильнике.
— Скорее всего они теперь будут контролировать нас куда усерднее, — говорит Хелен. — Будут изучать наше поведение. А кому-нибудь, возможно, запретят ходить сюда, чтоб припугнуть остальных.
— Полный отстой, — вздыхает Джерри.
— Ага, — вторит ему Бет.
Они мягко ударяют друг друга костяшками пальцев и отхлебывают из банок апельсиновую газировку. Бет осталось только надеть бейсболку «Окленд Атлетикс» козырьком в сторону и приспустить штаны.
— И что нам теперь делать? — спрашивает Том.
— Прежде всего, — поучает Хелен, — нужно быть осмотрительными и не привлекать к себе внимание.
Чувствую, как температура в комнате повышается градусов на десять.
— И неплохо было бы отказаться от поедания человечины.
Я мчусь по долине Смерти в автомобиле без кондиционера.
— А как же родители Энди? — интересуется Джерри.
Говорят, пустыня Калахари чудесна в это время года.
Обсуждать или нет то, как ты убил и съел своих родителей, — личное дело каждого. Об этом не говорят, пока не почувствуют, что наступил подходящий момент. Впрочем, в памятке для членов «Анонимной нежити» не рассматриваются нормы поведения зомби при таких обстоятельствах, поэтому я снисходительно отношусь к словам Джерри.
— А что с твоими родителями? — спрашивает Хелен.
При поддержке Риты я рассказываю о случившемся.
Затем достаю фасовочные пакеты с приготовленными кусками родителей и угощаю. Берут все. Даже Хелен.
— Вот тебе и отказались от человечины! — Карл облизывает губы, обгладывая папину лопатку.
В следующие несколько минут слышно лишь, как зубы рвут мясо под стоны неописуемого наслаждения.
Если вам не доводилось бывать в комнате, полной зомби, поедающих свежеприготовленную человеческую плоть, то, возможно, вы не поймете.
— М-м-м… — Наоми смакует одну из маминых грудей. — Лучше, чем секс!
— Говори за себя, — отвечает Рита.
Все взгляды — в разной степени удивленные или радостные — устремляются на нее и меня, а затем слышен смех, присвист и беззлобное подтрунивание.
— Не хочу портить настроение, — обращается к нам Хелен, — но если выяснится, что холодильник у Энди забит человечиной, всех нас, как пить дать, отдадут на научные опыты.
— Так как же нам избавиться от его родителей? — спрашивает Том.
Все молчат. Переглядываются, смотрят в пол, затем переводят взгляды на доску… Куда угодно, только не на меня.
— Позвольте, я внесу предложение, — просит Лесли, обдирая последние волокна мяса с папиной левой руки. — Думаю, лучше всего их съесть.
— В смысле, устроить барбекю? — уточняет Джерри.
Чтобы приготовить вкусное барбекю из человечины, возьмите по одной столовой ложке кетчупа, вустерского соуса, винного уксуса и молотого красного перца, четверть чайной ложки соли и щепотку кайенского перца. Перемешайте с фаршем из человечины, придайте нужную форму и запекайте на открытом огне.
— «Быть осмотрительными и не привлекать к себе внимание» — вам разве не ясно? — спрашивает Карл.
— Мы — зомби, — парирует Рита, — и самим своим существованием уже привлекаем к себе внимание.
— Существовать и уплетать под пиво гамбургеры с человечиной у всех на виду — не совсем одно и то же, — бурчит Карл.
— Вообще-то я скорее подразумевала нечто вроде званого обеда, — оправдывается Лесли.
— Вы не слышали, что сказала Хелен? — сердится Карл. — После случая с Реем нас будут контролировать еще усерднее.
— Я знаю, что сказала Хелен, — отвечает Рита. — Но думаю, чем дольше мы ждем, тем больше шансов попасться.
Карл пытается привести контраргументы, однако их заглушают голоса сторонников барбекю. Судя по всему, даже Хелен признает, что необходимо избавиться от улик до воскресенья. Карла поддерживает только Том — ему страшно подумать, что будет, если нас поймают.
Ни с того ни с сего я встаю, подхожу к доске и стираю написанные Хелен слова «Я НЕ СТАНУ ЖЕРТВОЙ». Никто меня не останавливает, никто не спрашивает, что я намерен делать. Я и сам от себя подобного не ожидал. Однако беру мел и пишу свое предложение — с тем же чувством, с каким изготавливал плакаты, чтобы отстаивать права зомби. Только на этот раз мое воззвание достигает цели.
Со мной никто не спорит. Никто не произносит ни слова. Все просто смотрят на доску, на пять написанных слов: «У НАС ЕСТЬ ПРАВО СУЩЕСТВОВАТЬ».
— Хорошо, — говорит Карл. — И где же будет барбекю?
— Может, у Энди? — предлагает Джерри.
По мнению Риты, нам не следует привлекать внимание к тому, что мои родители мертвы, поэтому устроить вечеринку, на которой они будут основным блюдом, в моем доме, — вряд ли хорошая идея.
— Тогда можно у меня, — говорит Джерри. — Предки на выходные уезжают.
Рита советует встретиться в субботу после заката солнца, чтобы не собирать зевак. Хелен поможет перевезти то, что осталось от моих родителей, к Джерри. Лесли и Наоми сделают закуски. За Карлом готовка главного блюда. А с меня, само собой, вино.
— Ладно, идет, — говорит Хелен. — Только умоляю, никому ни слова.
