Глава 24
Атмосфера на сегодняшней встрече явно праздничная, если уместно использовать этот эпитет в отношении сборища воскресших, полуразложившихся трупов.
Нас почти вдвое больше, чем обычно. Рей, как и обещал, привел с собой Зака и Люка. Наоми, Карл и Хелен тоже пригласили гостей. Нет лишь Тома: наверное, стыдится, что руки разные.
В группе никто не знает, как мы пытались вернуть Тому руку. В новостях об этом не упомянули, и мы с Джерри тоже решили помалкивать. Наша троица придумала историю, что новую руку Том нашел на складе пригодных для повторного использования органов. Если нужно достать себе конечность, зомби частенько заглядывают туда, и служащие склада относятся к нам вполне благосклонно. Одно условие — приходишь в сопровождении живого и платишь наличкой. Выбор там невелик, так что байка наша вполне похожа на правду. Подумать только, а ведь я встречал зомби, у которых обе руки левые!
На доске Хелен написала «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ», подчеркнула и наставила восклицательных знаков. Не хватает только смайликов.
Я толкусь у стола, пробую пирожные и мечтаю, чтобы у меня хватило мужества произнести несколько слов, которые я научился воспроизводить. Вообще слов всего два: «Привет, Рита», но у меня получается только «Иэ, Ита», что больше смахивает на ослиный крик, чем на приветствие. Поэтому я не решаюсь и лишь посматриваю в сторону новоявленного объекта моей страсти, который тоже бросает на меня взгляды и улыбается.
На Рите сегодня белая водолазка, белая вязаная шапочка и белые джинсы. Выглядит этакой снежинкой-зомби.
У самого выхода, опершись спиной о стену, стоит координатор из окружного департамента воскрешения трупов. Похоже, он ошеломлен. Еще бы, увидеть такую ораву зомби! Ковыляю к нему и протягиваю тарталетку с ореховым кремом, чтобы помочь расслабиться. Он белеет как полотно — вполне может сойти за одного из нас.
Несколько минут спустя он удаляется.
За исключением Рея, никто из новичков ко мне не подходит, так что я просто наблюдаю, как они расхаживают по комнате, поедают выпечку, потягивают пунш и болтают о том о сем.
— Как вы умерли?
— Вас бальзамировали?
— Где тебя собирались похоронить?
— Чувак, у тебя грим, что ли?
Передо мной в сбившейся набок шапке стоит Джерри, мотня висит почти у колен. Не успеваю я нацарапать на маркерной доске какую-нибудь отговорку, как справа возникает Рита.
— У Энди грим, — сообщает Джерри.
— Правда?
Она поворачивается и пристально разглядывает меня огромными темными глазами. Неожиданно мне становятся безразличны все остальные. Для меня они просто перестают существовать.
Указательным пальцем правой руки Рита касается моего носа, проводит по щеке. Затем засовывает палец в рот и слизывает след от маскирующего карандаша и тональника.
— М-м, Ив Сен-Лоран!
Джерри с отвисшей челюстью смотрит на Риту. Потом, захлопнув рот, переводит взгляд на меня.
— Блин!
— Итак, — говорит Хелен, — прошу всех занимать места, мы начинаем.
Мы с Ритой и Джерри усаживаемся вместе. С одной стороны от нас сидит Рей с рюкзаком в руках, а с другой — Зак и Люк. Они придвигают стулья и жмутся друг к другу, словно молодые обезьяны. Того и гляди начнут блох искать.
Рядом с близнецами уселся Карл со своей гостьей — женщиной лет пятидесяти по имени Лесли. У нее английский акцент, шрамов не видно, но кожа бледная с голубоватым оттенком. Хотя… разве такая кожа не у всех нас?
Не знаю, что случилось с Лесли, и как они встретились, однако судя по тому, как Карл ерзает на стуле и пытается согнать с лица нервную улыбку, он явно втрескался по уши. К тому же сегодня он не брюзжит — тут определенно что-то не так.
Возле Рея сидят Наоми и Бет — девочка-подросток, которую сбила машина. Подробности аварии мне не известны, заметно лишь, что основной удар пришелся на лицо.
Рядом с девочкой — Йен. Лет ему с виду примерно как мне, привела его Хелен. Вот и все, что я знаю. В своем синем костюме Йен больше похож на живого, чем на зомби. И уж слишком много одеколона вылил на себя.
— Для начала я хотела бы поприветствовать вновь прибывших, — обращается Хелен к воскресшим трупам, рассевшимся полукругом на пластмассовых стульях. — Знаю, некоторым из вас решение прийти сюда далось нелегко; возможно, даже было страшно. Поэтому благодарю за то, что сделали первый шаг и протянули нам свою руку.
Карл начинает хлопать в ладоши, но, заметив, что никто не аплодирует, затихает и рассеянно теребит одну из ран. Остальные, в особенности постоянные члены, смотрят на него в изумлении.
— Спасибо, Карл, — говорит Хелен. — А сейчас, прежде чем перейти к сегодняшней теме, я попрошу каждого — не только новичков — поведать нам, как ему удалось вернуться к жизни. Карл, вы сегодня полны энтузиазма. Может, с вас и начнем?
С несвойственной ему нервной улыбкой Карл встает, откашливается и, запинаясь, пересказывает историю о том, как его закололи. Наоми смеется над ним, однако сегодня Карл не отвечает на насмешки и, закончив, спокойно садится.
— Здравствуйте. Меня зовут Лесли, — представляется его гостья, расправляя васильковое платье, тоном темнее цвета ее лица. — Наверное, моя история не такая захватывающая. В прошлый четверг у меня случился инфаркт, и я умерла.
— Ух ты! — восклицает Джерри. — Так вы, значит, пока не привыкли ко всей этой дребедени с воскрешением, да?
— Совершенно верно.
— Как же вы адаптируетесь? — спрашивает Хелен.
— Разумеется, в какой-то степени это был шок, — говорит Лесли, и английский акцент делает разговор о нежити необычайно пристойным и церемонным. — Спасибо Карлу, он молодец.
Все смотрят на Карла, который конфузливо улыбается, а затем встает.
— Простите, мне нужно выйти.
Пока он идет к двери, Наоми издает еще один смешок.
— Так что же произошло? — интересуется Рита.
— В пятницу утром я очнулась на столе под простыней, — рассказывает Лесли. — Не знала, что умерла, пока до меня не дошло, где я нахожусь.
— Где же? — спрашивает Хелен мягким, сочувствующим голосом.
— Я откинула простыню и села. Двое мужчин в халатах и масках вскрывали грудную клетку мертвому мальчику на соседнем столе.
Понимающие кивки и гул голосов.
— И что вы сделали? — спрашивает Рита.
— Сперва мне просто захотелось прикрыться. Одежды на мне не было, я попыталась натянуть простыню и увидела швы на собственной грудине. Тут меня заметил один из мужчин и поднял крик.
Снова бормотание и шум.
— Ну а с Карлом вы как познакомились? — осведомляется Наоми.
— После небольшого скандала я угодила в приют для животных, откуда меня забрала дочь. А Карл сидел в соседней клетке.
В это время из туалета возвращается Карл. Пока он идет к своему месту, все молчат. Повисла такая тишина, что я слышу, как разлагается Джерри.
— Что? — спрашивает Карл и опускает взгляд — проверить, застегнута ли ширинка.
— Чувак, ты что, был в загоне? — спрашивает Джерри.
Карл обводит комнату виноватым взглядом, словно его поймали за мастурбацией.
— Я рассказала, где мы с тобой встретились, — говорит Лесли.
— А, понятно. Случилось небольшое недоразумение, — поясняет Карл и просит: — Давайте лучше продолжим.
Зак и Люк, стоя плечом к плечу, сообщают о полете вниз головой с железнодорожного моста в реку Сан-Лоренцо. Немного странно наблюдать, как они рассказывают: несколько слов говорит один, затем подхватывает второй, и так по очереди, будто у них на двоих один ум и два рта.
За близнецами выступает Джерри с занятной повестью об автокатастрофе, окончив которую, он предлагает всем и каждому потрогать торчащие наружу мозги, на что соблазняются только близнецы.
Я поднимаюсь было, чтобы нацарапать свой рассказ на доске, но Рита кладет свою руку на мою и удерживает меня на месте.
— Энди воскрес после автокатастрофы, в которой он сильно пострадал и теперь не может говорить, — объясняет она, с улыбкой глядя на меня. — Зато он прекрасно умеет слушать.
Сижу и смотрю на Риту, очарованный движением сочно-красных губ, облекающих в слова то, что должен был сказать я. Она делится со всеми моей историей, и это честь для меня.
Затем Рита приступает к повести о собственном самоубийстве. Об одиночестве и безысходности, о том, как была изгоем среди людей — ни друзей, ни компании, ни чувства духовной близости. Однажды, доедая на кухне своей крошечной квартиры остатки пиццы под музыку группы «The Smiths», она схватила столовый нож и полоснула по запястьям, а потом перерезала себе горло. Без раздумий. Без всяких записок. Просто надавила лезвием и перерезала плоть.
Раньше она не так преподносила свою историю. Ее рассказ всегда был кратким и сухим — торопливое перечисление фактов, которых она стыдилась. На этот раз никакого стыда. Никаких угрызений совести.
— До сих пор помню, как чувствовала себя, когда увидела лужу крови на полу, — говорит Рита. — Как меня покидали силы, как убывала жизнь, помню ощущение, что мне удалось покончить со своим унылым существованием — и все это лишь для того, чтобы два дня спустя очнуться в морге и обнаружить, что я не умерла.
Все понимающе кивают, а у Джерри вырывается сочувственное: «Вот облом!»
— Однако хотя среди живых я так и осталась изгоем, — продолжает Рита, обводя взглядом сидящих полукругом зомби и останавливаясь на мне, — больше я не чувствую себя одинокой.
Будь у меня возможность залиться румянцем, сидел бы сейчас как с ожогом лица третьей степени.
Рей представляется и рассказывает, как его подстрелил из ружья скорый на расправу землевладелец, как выгнала из дома жена, и как он поселился в зернохранилище. Затем встает, открывает рюкзак и вручает каждому по банке «роскошного рагу». Некоторые члены группы скептически рассматривают содержимое, но мы с Джерри и Ритой готовы поручиться за качество, и, кажется, это всех удовлетворяет.
О собственной смерти от рук мужа Наоми отчитывается зло и кратко. Вслед за этим она закуривает одну из своих напичканных формальдегидом сигарет, затем, подчинившись требованию Хелен, тушит сигарету. Как всегда, о пустую глазницу.
Ох, и любит же она выставить напоказ свои переживания.
Бет, гостью Наоми, убил пьяный водитель. Сейчас она обитает в доме своих родителей и младшей сестры. Лицо и кожа черепа у девочки исчерчены швами, правая сторона головы обрита наголо — врач пытался остановить кровоизлияние в мозг.
— Как тебе живется в семье? — спрашивает Наоми.
— Мама постоянно плачет, — рассказывает Бет, нервно теребя волосы на правой стороне головы. — Папа теперь почти все время проводит на работе. А сестра приводит друзей — на меня поглазеть.
Слушая Бет, я не могу не думать об Энни. Интересно, что хуже: иметь дочь-зомби, или самому быть зомби при живой дочери? Полагаю, хорошего мало в обоих вариантах, но если бы мне выпало быть живым, я хотя бы имел право воспитывать собственную дочь.
Я стараюсь не думать об Энни, о том, чем она занимается и как я по ней скучаю. Нет ничего естественного в том, что отец стремится забыть дочь. Однако если вам запрещают общаться, то раздумья о ней принесут лишь невыносимую боль.
Иной раз при виде других детей, играющих или возвращающихся домой из школы, мне чудится голос Энни, ее смех. Порой я будто чувствую аромат ее волос. Она обожала бальзам «Тропические фрукты».
Прослушав историю Бет, Джерри наклоняется ко мне:
— Потрясная телка, чувак!
— Джерри, ей только шестнадцать лет! — возмущается Рита.
К тому же у нее обрито полголовы. И лицо как поле для крестиков-ноликов.
— И что с того? — говорит Джерри. — Потрясная шестнадцатилетняя телка.
Он отхлебывает виноградную газировку, достает из кармана «Алтоидс» и засовывает в рот две освежающие таблетки.
— Удивительно крепкая мята, — ухмыляется Джерри.
Чтобы освежить его дыхание, таблеткам мало иметь вкус удивительно крепкой мяты.
Затем Хелен рассказывает о том, как ее застрелили из дробовика, когда она пыталась уладить семейную ссору одного из пациентов. Закончив, она поворачивается к своему гостю. Его шикарный костюм и дорогой галстук здесь не совсем к месту. Благодаря недавнему ускоренному курсу по применению тональных кремов, маскирующих карандашей и пудр, могу точно сказать, что он в гриме.
— Я познакомилась с Йеном год назад, когда еще была жива, — докладывает Хелен, — а узнала, что он один из нас, только на прошлой неделе. Думаю, его история всем вам покажется в какой-то степени исключительной. И, быть может, воодушевляющей.
Как-то раз субботним вечером Йен, тридцатидвухлетний юрист, напился допьяна, упал в переулке, шваркнулся головой об асфальт, вырубился и во сне захлебнулся рвотой.
Ага. Воодушевляет. Ничего не скажешь.
— Шесть часов спустя я очнулся, — говорит Йен. — Заметил, что со мной происходит неладное, только когда залез в душ. Мне было нехорошо. Нельзя сказать, что тошнило, просто внутри что-то работало не так. Да, и еще я чувствовал запах, который никак не исчезал. Я истратил целый кусок мыла и полбутылки шампуня, но от меня все равно разило.
— Когда же вам стало ясно, что вы уже не живой? — спрашивает Хелен.
— Пожалуй, после душа. Я заметил, что изменился цвет лица — стал сероватым, а от дыхания на зеркале не оставалось следов. Дышал, дышал на него — все впустую. Затем проверил пульс. И снова упал в обморок.
Раздается гогот Джерри. Остальным не смешно.
— Придя в себя, я решил, что мне приснился кошмар. Неужели я могу быть мертвым? Потом до меня дошло, что все это случилось на самом деле, и я разнес вдребезги зеркало, унитаз и несколько плиток на полу в ванной. Покончив с битьем, сел и попытался заплакать, пока не почувствовал, что меня того и гляди вырвет. И снова заснул. Проснувшись, облился как следует дезодорантом и одеколоном, сходил в магазин и запасся еще двумя бутылками одеколона, зубной пастой, жидкостью для полоскания рта, мылом, шампунем, дезодорантом и кучей косметики. Весь остаток ночи провел перед зеркалом — накладывал грим, пока не стал выглядеть почти естественно.
Должен признать, по части естественности грима Йен меня уделал. Нужно спросить, что у него за тональник. И маскирующий карандаш тоже пусть посоветует.
— А зачем вам понадобился макияж? — интересуется Рита.
— Чтобы продолжать работать, — отвечает Йен. — Я адвокат, хорошо зарабатываю, у меня прекрасный дом. Не хотелось всего этого лишиться.
Все молчат, пока, наконец, в разговор не вступает Наоми:
— Никто не знает, что вы труп?
— В конторе пока все тихо, — говорит Йен. — Но от свиданий я отказался. И от тренировок в спортзале. И от тенниса. И собаку пришлось отдать, потому что пес беспрестанно вертелся вокруг меня.
Мне об этом можете не рассказывать.
— И как давно вы ожили? — задает вопрос Хелен.
— Три недели назад, в воскресенье.
Слышен изумленный шепот.
— Но как? — удивляется Рита. — Как вам удалось…
— У меня есть друг, хозяин крематория в Салинасе. Я заплатил ему за бальзамирование, — объясняет Йен. — Вообще это скорее плата за молчание. За пятьсот долларов в месяц он держит язык за зубами и снабжает меня формальдегидом, чтобы замедлить разложение.
Вряд ли это честно. Чтобы получить рекомендуемую дневную норму формальдегида, мне приходится выпивать море бальзама для волос, а этот парень пьет чистейший продукт.
— Если никто не знает, что ты труп, — спрашивает Карл, — зачем тебе было идти сюда — ведь это риск?
— Меня попросила Хелен. Я перед ней в долгу и отказаться не мог.
— А что за долг? — интересуется Наоми.
— Если бы не Хелен, моя сестра умерла бы.
Выходит, пациенткой Хелен с проблемами в семье была сестра Йена. Хелен спасла ей жизнь.
— Итак, — говорит Хелен, — какие выводы мы можем сделать из рассказа Йена?
Мы молча смотрим друг на друга. Наконец свое предположение озвучивает Джерри:
— Хорошо иметь знакомого в крематории?
— Нет, — отвечает Хелен. — То есть хорошо, конечно, но суть не в том.
— А, тогда, — продолжает Джерри, — если собрался умирать, убедись, что тебя никто не видит.
— Не совсем так, — изрекает Хелен, обходя полукруг. — Мы все выжили. Мы все собрались здесь, потому что пережили нечто необычное. И хотя на нашем пути встречается больше преград и страданий, чем нам хотелось бы, нельзя позволить себе пасть духом. Нельзя позволить себе сдаться.
Она идет к доске и под надписью «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ» выводит сегодняшний призыв: «НИКОГДА НЕ СДАВАТЬСЯ».
— Теперь повторите это вместе со мной.
В оставшееся время мы проводим конструктивный диалог: каждый может поближе познакомиться с другими и посоветовать, что ему или ей предпринять, чтобы не перестать надеяться.
Рей и близнецы, похоже, вполне довольны своим существованием, а вот Бет и Лесли в наших рядах недавно и пока не могут справиться с трудностями, связанными с новым статусом. Джерри предлагает свою кандидатуру в качестве этакого духовного наставника Бет в мире зомби. Девушке явно льстит его предложение, и они проводят остаток вечера вместе, сравнивая свои швы и раны. Очень мило, правда-правда.
И все постоянные члены группы прикладывают усилия к тому, чтобы улучшить бытие.
Рита стала ходить на прогулки. Джерри работает над арт-проектом для «Плейбоя». Чтобы справиться со злостью на бывшего мужа, Наоми стала фанаткой Ассоциации профессиональных гольфистов. Карл помогает другим зомби, с которыми он познакомился в приюте для животных, а в остальное время занимается медитацией. Хелен, само собой, помогает всем нам.
Тут меня одолевают сомнения в отношении собственных попыток измениться в лучшую сторону.
Разумеется, я работал над голосом и научился растушевывать маскирующий карандаш. Я выходил протестовать, меня описал пудель, а люди забрасывали продуктами. Но кроме участия в операции по возвращению Томовой (или чьей там?) руки, я никому ничем реально не помог, как помогает, например, Хелен. Я не предпринимал шагов к самосовершенствованию, как Наоми или Карл. И творческого хобби, как у Джерри, у меня нет.
Поэтому, когда я — с мыслью о ничтожности своего вклада в копилку добрых дел — достаю петицию о правах зомби, то жду лишь самого поверхностного внимания. Вроде жидких аплодисментов, которые обычно достаются группе на разогреве от публики, жаждущей скорее увидеть своих кумиров. Но как ни странно, все полны энтузиазма. Удивлены. Поражены. Тогда я рассказываю, как устраивал протесты, как попадал в приют и о маленькой девочке, спросившей, правда ли, что зомби тоже люди.
— Чудесно, Энди! — одобряет Хелен, подписывая петицию.
— Молодец! — хвалит Карл — он все еще в образе галантного джентльмена.
— А у тебя полно тайн… — говорит вполголоса Рита.
Подписи поставили все, кроме Йена, который не желает снимать маску живого, ну и, конечно, Тома — он сегодня отсутствует. По мнению Рея, толку от петиции будет мало, но он все равно подписывает.
Все жмут мне руку, целуют и благодарят за то, что составил письмо. Нежданно-негаданно я оказался на высоте. Стал героем-зомби на час. Меня уважают, мной восхищаются. Я переполнен гордостью и чувством удовлетворения. Ощущаю себя не группой на разогреве, а самым что ни на есть кумиром. Знаменитым актером, который выступает перед горящей желанием увидеть его игру аудиторией. Словно все, что я сделал до сегодняшнего дня, требует блестящего завершения.
— Чувак, — обращается ко мне Джерри, — чем займешься дальше?
Не успев осознать, что делаю, пишу: «Поеду навестить дочь».
— Замечательно! — радуется Хелен.
— Когда? — спрашивает Рита.
— Чувак, а я и не знал, что у тебя есть дочь, — изумляется Джерри.
Будь у меня возможность говорить, я бы стал заикаться.
«Завтра», — пишу я.
— Что ж, поздравляю! — говорит Хелен. — Ты сделаешь большой шаг вперед. На следующем собрании ждем от тебя рассказа, как все пройдет.
Будь у меня возможность покрыться потом, я бы весь блестел.
Не желая отвечать на дальнейшие расспросы о моей воображаемой поездке к дочери, хватаю рюкзак и прошу разрешения выйти по нужде. Вернувшись, стою у порога комнаты и наблюдаю за остальными.
Рей ведет беседу с Йеном: склонился и почти шепчет ему в ухо; Йен кивает головой. Джерри подставил Бет свои мозги, а та ковыряет в них пальцем. Рита смеется над чем-то вместе с Хелен, а Наоми и Лесли обсуждают Карла, который стоит поодаль с видом одновременно конфузливым и сердитым. Близнецы молчат и наслаждаются обществом друг друга.
Не могу заставить себя войти.
Тела некоторых зомби как ходячие носители паразитов для научных опытов: кишмя кишат бактериями, грибками и личинками. Этим бедолагам не посчастливилось, их не успели забальзамировать, и теперь они вынуждены терпеть гнилостное разложение — мышцы у них разрушаются, кожа становится склизкой, а внутренние органы разжижаются до состояния куриного бульона.
Среди зомби этих неудачников называют не иначе как кончеными.
Вот таким конченым я и чувствую себя сейчас.
Не знаю, с чего мне пришло в голову выдумать историю о том, что я хочу съездить к Энни. Слишком увлекся своей ролью? Или так на меня подействовало воспоминание о встрече с девочкой в парке? Не важно. Мне не следовало врать. Точно, конченый!
Пока никто не заметил, я делаю шаг назад и направляюсь к выходу.
Понимаю, это плохая идея — идти одному, особенно поздним вечером, и вполне возможно, что, уходя, я лишь все усугубляю, но мне совсем не хочется и дальше врать о поездке к Энни. Особенно Рите.
Хорошо хоть нет дождя. А поскольку после семи все магазины в городке уже закрыты, можно идти боковыми улочками, не боясь нарваться на оскорбления и попытки оторвать конечности. И все же я знаю, живые здесь: слышу, как они толкутся возле пиццерии, ожидая, когда освободится столик, как садятся в машины, отобедав в ресторане, ржут и болтают заплетающимися языками на выходе из паба.
Эти звуки будят щемящую тоску. Бесплодные мечтания. Обиду. Хочу, чтобы эти звуки издавал я. Хочу наслаждаться ночной жизнью. Хочу, перебрав коктейлей, вываливаться из бара под веселый дружеский гогот. Вместо этого приходится ковылять в тишине, боясь попасть в свет фонарей.
Я не могу зайти в бар и пить, пока не отстегнется печень. Не могу прогуляться по пляжу в раздумьях о собственной жизни. И не хочу идти домой, сидеть в одиночестве у телевизора и слушать, как из-за меня ссорятся родители.
Остается лишь одно место, куда мне можно пойти.
