Глава 43

Тем вечером я пошел на собрание в собор Святого Павла. И правильно сделал, потому как заранее внес себя в список выступающих в связи с круглой датой. Я сидел и обдумывал, как буду рассказывать свою историю. Сначала решил, что как обычно, но затем вдруг понял: надо начать с конца, с последней рюмки, которую я взял, но не выпил, заказал, но оставил на стойке бара. Ну а потом пошло-поехало… И я распинался примерно с полчаса, откровенничал о своем последнем годе жизни, о первом годе трезвости.

Впрочем, не важно, что ты скажешь. Как-то утром я отправился на Западную Тридцатую улицу, на встречу под названием «Книжный магазин в полдень». Они представили первого оратора, он назвал свое имя, сообщил, что алкоголик. А потом окинул взглядом человек двадцать или тридцать, которые сидели и ждали, что будет дальше. Улыбнулся и выдал: «Это ваше собрание, можно начинать дискуссию».

Никто не стал критиковать его за то, что он пренебрег своим долгом, а некоторые даже сделали ему комплимент: краткость — сестра таланта. Позже я сообщил об этом случае Джиму, и мы с ним рассмотрели разные варианты. Возможно, парень так часто рассказывал свою историю за последнее время, что ему было просто противно повторяться. Или же он сделал это для пущего драматизма, чтобы подогреть к себе интерес или запомниться. Или же оступился за последние три месяца, а потому испытывал неловкость перед аудиторий и еще не был готов сознаться перед ней в этом. Собрание меж тем продолжилось, и я ощущал себя комфортно. Я ведь был все еще трезв, верно?

— Трудно придумать, что дальше делать, — говорил мне чуть ранее Деннис Редмонд. — Доказательства вряд ли появятся, прямые или косвенные. Я просмотрю файлы, узнаю, рассматривало ли следствие его или Эллери в связи с событием на Джейн-стрит. Хотя… не вижу особого смысла. А у вас есть хоть какие-то идеи?

— Это вы о чем?

— Что он пьет? Не «Мейкерс Марк»?

— Нет. Тоже виски, но вроде бы «Джонни Уокер». А что?

— Купите ему «Джонни Уокер», — сказал он, — и посылайте по бутылке каждый день на протяжении года или двух. До тех пор, пока не подействует.

— Пока не подействует?

— Пока он не станет алкоголиком. Тогда сможет вступить в этот ваш клуб, будет карабкаться вверх по всем этим вашим ступеням и рано или поздно напишет чистосердечное признание. И уж тогда мы возьмемся за него всерьез.

— Но как мы узнаем, что он написал?

— Вы можете стать его ребе, не знаю, как это там у вас называется.

— Его поручителем?

— Да, именно так. Прямо вертелось на языке. Его поручителем. И тогда сможете все у него выведать. А потом сдать полиции. Но вроде бы поручители не имеют права это делать?

— Нет, подобное не входит в их обязанности.

— Именно этого я и боялся. Что ж, в таком случае я иссяк, других идей нет. Конечно, мы можем нацепить на вас подслушивающее устройство, но ведь это не поможет, верно?

— Он никогда и ни за что не проболтается.

— Нет. А если даже и сознается, использовать это нам вряд ли удастся. Стоит его привлечь хоть за что-нибудь, как тут же появится адвокат, а с учетом того, что он пусть и мелкий, но все же винтик в политической машине Джерси, то знает, какому адвокату позвонить. Сколько прошло со времени того двойного убийства? Лет десять-двенадцать? Да за это время он мог совершить еще два или три, и все сошло с рук. Можете с этим смириться?

— Думаю, придется.

— Я тоже так думаю. Стоит проработать в полиции несколько лет, и понимаешь, что можешь смириться почти со всем. — Он сощурился. — Но вы ведь ушли в отставку, правильно? У вас был золотой жетон, и вы от него отказались. А стало быть, наткнулись на нечто, с чем нельзя смириться.

— Но это не было связано с работой, — возразил я. — И произошло в критический для меня момент, я ведь уже говорил. Есть такой элемент во множестве историй, которые слышишь на собраниях анонимных алкоголиков. И называется он географическим решением. Человек переезжает в Калифорнию, потому что Нью-Йорк для него проблема. Затем переезжает на Аляску, потому что уже Калифорния становится проблемой. Но проблему представляет он сам, и куда бы ни поехал, она остается с ним.

— Значит, вы были проблемой. — Он впал в задумчивость. — Тогда получается, теперь вы — проблема Ивена Стивена, верно? А мы с вами знаем, как он решает свои проблемы, и география не имеет к этому никакого отношения. Что мы должны сделать, чтобы сохранить вам жизнь?

— Сам задаю себе тот же вопрос.

— На данном этапе я даже не смогу предоставить вам защиту полиции. Звучит как плохая шутка, согласны? Но сами подумайте. Мы подрядим несколько копов охранять вас, и они будут охранять вас, и ничего не случится. Но потом их придется отозвать, и вы окажетесь в том же положении, что и сейчас, потому как этот парень очень умен и терпелив. Он умеет ждать и будет ждать, сколько понадобится. Пистолет у вас есть?

— Нет.

— Если есть и это незарегистрированное оружие…

— Я же говорю, нет.

— Если вдруг удастся раздобыть ствол, думаю, прихватить его с собой будет невредно. Вообще-то…

Редмонд вдруг резко умолк. Я продолжал смотреть на него, приподняв брови, ждал продолжения.

— Я говорю число гипотетически, и желательно, чтобы этот разговор остался между нами. Если некто вознамерится убить меня, и я узнаю об этом, и еще буду знать, что намерения этого некто вполне серьезны, мне остается сделать одно, чтобы как-то защититься. Ну, вы поняли мой намек.

— Сам подумал о том же.

— Вы одно должны усвоить, — произнес он, глядя в сторону. — Если что-то случится с этим нашим «другом» и вас вдруг заподозрят из-за этого, я про наш сегодняшний разговор ничего не знаю и не помню. Не было его, и все тут. — Наши взгляды встретились. — Так что вам есть о чем подумать, — добавил он.

Пистолета у меня не было, ни зарегистрированного, ни левого. Раздобыть ствол — не самое сложное для меня занятие в этом мире, и я уже подумывал, где и как, но затем решил, что не стоит.

После собрания, после посиделок в «Пламени», после традиционной встречи с Джимом я вернулся в гостиницу и остался наедине со своими мыслями. Этот человек бродит где-то, возможно даже поблизости, и если сейчас и не думает обо мне, то, возможно, через день, неделю или месяц вспомнит и приступит к активным действиям.

Поскольку я представляю для него проблему. А я уже знал, какой способ он выбирает для решения своих проблем. Когда единственным твоим орудием является молоток, каждая проблема, как принято говорить, похожа на гвоздь.

Я лежал в темноте и пытался сообразить, страшно мне или нет. Наверное, все же страшно, но боялся я не смерти. Если бы умер год назад, если бы умер пьяным, тогда это был бы ужасный конец столь же ужасной и никчемной жизни. Но я оставался трезвым вот уже год, и, хотя не собирался торжественно отмечать событие, это еще не означало, что я не гордился своим достижением. И если умру сейчас, никто его уже у меня не отнимет. Слабое утешение, но все лучше, чем никакого.

По-настоящему боялся я совсем другого — того, что мне предстоит предпринять. И опасался: вдруг не успею вовремя сообразить, что именно нужно сделать.

Проснувшись утром, я увидел, что за окном сияет солнце. А в соседнем номере работало радио. Слов разобрать не удавалось, но диктор вещал с особым энтузиазмом. Я принял душ, побрился, оделся и только тогда заметил, что сосед мой радио выключил. А солнце продолжало сиять. И я решил, что день выдался неплохой и что я знаю, как должен его провести.

Хотелось есть, но прежде чем пойти позавтракать, я нашел визитку Ванн Стеффенса и набрал номер. И удивился, когда он подошел к телефону: по моим предположениям, должен был включиться автоответчик и предложить мне оставить сообщение. Он сказал «алло», я тут же выпалил:

— Возможно, вы догадываетесь, кто вам звонит.

— Может, и так.

— Вы недавно угостили меня выпивкой, — продолжил я. — А я так и не отблагодарил вас за это.

— Вроде бы узнаю голос, — заметил он, — но понятия не имею, о чем вы.

— Да я и сам не всегда знаю. Думаю, нам надо встретиться и переговорить с глазу на глаз.

— Вот как?

— Разрядить, так сказать, атмосферу. Положить конец недоразумениям.

— Что ж, неплохая идея. Всегда дышится легче, когда воздух чист. Вы можете подумать, я воспользовался известным афоризмом, но нет. Я пришел к этому заключению сам.

— Впечатлен.

— Но не факт, что Конфуций не пришел бы к точно такому же заключению, если бы задумался об этом первым. Так вы хотите встретиться? Где и когда?

Мы встретились в три часа дня в Музее естественной истории. Я пришел пораньше и ждал его под ископаемым — огромным скелетом динозавра. Он появился ровно в три, в костюме, галстуке и с перекинутым через руку пальто. Очки запотели, и он протянул мне пальто, а сам принялся протирать стекла носовым платочком.

«Пальто казалось бы тяжелее, — подумал я, — если бы в кармане лежал пистолет». Впрочем, я не считал, что Ванн придет на встречу вооруженным. Он мог заподозрить ловушку, и если бы прихватил пистолет, пришлось бы объяснять его наличие.

И вот он надел очки и, моргая, уставился на меня через стекла, а потом забрал пальто.

— Спасибо, — сказал он. Затем подошел к ближайшему динозавру. — Привет, дружище. Сколько лет прошло, а ты ничуть не изменился.

— Ваш старый приятель?

— Моя дочь просто обожала этих ребят, — ответил Стеффенс. — Только не спрашивайте почему. Почти каждое воскресенье я приводил ее сюда посмотреть на динозавров и других разведенных папочек. Но это было давно.

— Наверное, просто переросла это увлечение, — предположил я.

— Могла бы перерасти, — вздохнул он. — Но мамаша взяла ее с собой на Карибы, на зимние каникулы. Там есть островок Саба. Слышали?

Я не слышал.

— Туда надо добираться маленьким самолетом с другого острова. Забыл название. А Саба — это вулканический остров, гора, а прямо под ней — песчаный пляж. И маленькие самолеты, летящие туда, часто разбиваются о склоны этой горы.

Что я мог ответить? Наверное, каждый предпочел бы промолчать.

— Мы с ней еще не успели оформить развод, — добавил Стеффенс, — так что официально я вдовец. С погибшим ребенком. Впрочем, не думаю, что есть слова, которыми можно описать такое состояние. И если посмотреть на ситуацию определенным образом, можно остаться с разбитым сердцем. А с другой стороны, так уж сильно убиваться не стоит. Потому что как раз к тому времени она охладела к динозаврам, и впереди нас ждала долбаная длинная и скучная жизнь, когда сказать друг другу особо нечего. И судьба милостиво избавила от этого и ее, и меня.

— Довольно своеобразный взгляд на трагедию.

— Разве? Если на вас «жучок», можете записать эту трогательную историю и показать потом своим психоаналитикам. Одному Господу ведомо, что они накрутят вокруг нее.

— Никакого «жучка» у меня нет.

— Нет? Может, и так, а может — нет. Будь вы помоложе и посимпатичнее, я бы ощупал и охлопал вас со всех сторон. Ну и главное условие, будь вы девушкой. Не думайте, что старина Ванн какой-то там педик.

— Это утешает.

— Но мне от этого какой толк? И потом, что это доказывает? У рыцарей плаща и шпаги появляются все новые и более усовершенствованные гаджеты. Всякие там шариковые ручки с микрофончиками. А буквально на днях слышал о записывающем устройстве размером с таблетку аспирина. Глотаешь ее, и на фоне урчания в животе можно расслышать беседу в радиусе двадцати ярдов. Нет, конечно, все это может закончиться довольно печально: начнешь продираться сквозь дебри собственных размышлений, тут и свихнуться недолго. Но ведь эти клоуны подходят к делу формально, верно? Ладно, пошли отсюда. Нормально поговорить здесь все равно не удастся, к тому же в музее запрещено курить. Словно дым может побеспокоить этих бронто-гребаных-завров.