Гектор учится измерять счастье
— Представьте себе, что я марсианин, — сказал профессор, — и хочу узнать людей. Как вы дадите мне понять, что счастливы?
Это был странный вопрос, впору задуматься, а не марсианин ли сам профессор. Сначала Гектор вообразил, что в ходе пространственно-временной телепортации тот уменьшился — весь, кроме носа и хохолка. Ему, однако, было известно, что великие ученые иногда мыслят парадоксально и именно этот взгляд на вещи позволяет им делать открытия. Поэтому он постарался ответить так, как если бы пытался объяснить марсианину, что это значит — ощущать себя счастливым.
— Что ж, я бы сказал, что чувствую себя хорошо, мне радостно, весело, я оптимистично и позитивно настроен, я в форме. Естественно, если бы вы были марсианином, мне бы еще следовало растолковать вам все эти определения и что такое эмоции в принципе. А эмоции — это как цвета, их трудно объяснить.
— Совершенно верно!
— Может, проще было бы сказать, что я доволен жизнью и все складывается так, как я хочу. Что я испытываю удовлетворение в разных областях — в работе, здоровье, дружбе… любви.
— Неплохо, неплохо! А еще?
Больше ничего Гектору не приходило в голову.
— Вы когда-нибудь видели жеребенка на весеннем лугу? — неожиданно спросил профессор.
Конечно, Гектор видел, и представшая перед его внутренним взором картинка напомнила ему об Инь Ли, которая напевала в ванной и через минуту появилась перед ним довольная, пританцовывая.
— Да, — сказал Гектор, — совсем недавно видел.
— Ну вот! Как вы догадались, что он счастлив? Обратите внимание: для жеребенка вы как бы марсианин. Вам понятно, что я имею в виду?
Еще одно парадоксальное замечание, однако Гектор уже привык к образу мыслей профессора.
— Ага, мне ясно, что жеребенок счастлив, так как он ржет, скачет, хочет играть… Я мог бы улыбнуться своему марсианину, начать напевать, смеяться, подпрыгивать, скакать от радости. Я бы сказал ему, что люди так себя ведут, когда счастливы. Или, по крайней мере, когда у них хорошее настроение.
— Вот видите, — обрадовался профессор, — вы нашли три прекрасных метода измерения счастья.
И он объяснил Гектору, что можно измерять счастье, спрашивая испытуемых, сколько раз за день или за неделю они чувствовали себя в хорошем настроении, веселыми, радостными. Это первый способ. Можно также задать вопрос, довольны ли они своей жизнью в разных ее аспектах, и это второй способ. Наконец, можно вести наблюдение за выражением лица испытуемых, снимать его на камеру и замерять по очень сложным методикам. (Ученые даже научились выделять примерно дюжину разных типов улыбок — от улыбки, которая появляется у вас на лице, когда вы действительно довольны, до той, которой вы хотите показать, что спокойны, тогда как на самом деле раздражены.)
— И вот доказательство того, что при всех трех подходах мы измеряем одно и то же. Если вы исследуете одну группу людей всеми тремя методами, а потом ранжируете ее участников согласно полученным результатам, они займут примерно одно и то же место в каждом из трех замеров.
Говоря это, профессор выглядел очень счастливым. Можно было подумать, что он сам сейчас начнет скакать, как жеребенок. Гектор припомнил, Аньес говорила ему, что часть своей жизни профессор посвятил доказательству того, что эти три разных метода измерения счастья приводят практически к одним и тем же результатам.
Глядя на такого довольного профессора, Гектор вспомнил уроки 10: Счастье — это заниматься тем, что любишь, — и 13: Счастье — это чувствовать себя полезным. Он спросил профессора:
— А как же эти результаты используют?
— Чтобы получать финансирование для своих исследований. Скоро я приступлю к новой работе!
И тут он изложил довольно запутанную гипотезу: ему хотелось узнать, действительно ли счастье зависит главным образом от того, что все в вашей жизни удачно складывается, или дело все-таки в вашем характере, то есть можно быть как бы рожденным для счастья. С этой целью он долго изучал юных девушек (к этому времени они уже стали взрослыми женщинами), ежегодно предлагая им отвечать на вопросы больших анкет. Там спрашивалось, счастливы ли они и что у них происходило в течение года. При этом изучались их портреты в двадцатилетием возрасте.
— И можете себе представить? — воскликнул профессор. — Существует связь между искренностью и интенсивностью улыбки в двадцать лет и счастьем в сорок!
Гектору захотелось увидеть фотографии этих девушек, но профессор пустился в описание другого исследования. Ведя наблюдения за парами близнецов начиная с детского возраста, ученые пытались понять, одинаково ли счастливы оба, даже если позднее жизнь разводит их в разные стороны. Приходилось осуществлять множество расчетов, типа тех, которые так нравились Алену.
Профессор начал пояснять расчеты на доске, а Гектор сказал, что это ни к чему, но профессор возразил: —Что вы, что вы, сейчас вы все уясните! Вам понятно, что я имею в виду?
Гектор подумал, что профессор похож на лыжников, которые увлекают вас на очень сложную трассу, утверждая, что вы будете в восторге. Впрочем, об этом мы уже говорили в самом начале.
Гектор стал понемногу уставать и потому задал вопрос:
— А для уроков из моего списка расчеты уже делались?
Профессор раздраженно обернулся к нему:
— Ну да, естественно, это я и пытаюсь вам объяснить.
Он заглянул в список Гектора и сказал, что благодаря многочисленным исследованиям и расчетам удалось доказать следующее. Если сравниваешь себя с другими и видишь, что у тебя все не так плохо, если нет проблем с деньгами или здоровьем, если есть приятели, дружная семья, любимая работа, если ты — человек верующий и ходишь в церковь, ощущаешь себя полезным, время от времени совершаешь пешие прогулки, причем все это происходит в стране, которой руководят не слишком плохие люди и где о тебе заботятся, когда тебе плохо, — так вот, все эти факторы здорово повышают твои шансы на счастье.
Гектор обрадовался: согласно тому, что утверждал профессор, у него было немало шансов стать счастливым. Правда, настоящая семья у него отсутствовала, и он не был слишком верующим, а уж в церковь заходил совсем редко. С другой стороны, ему знакомы люди, живущие в вечном аду семейных ссор и скуки. Случались среди его пациентов и верующие, часто посещающие церковь, которые при этом искренне страдали, потому что казались себе плохими, даже если на самом деле были вполне хорошими. Он поделился этими соображениями с профессором.
— Тут я ничего поделать не могу! — воскликнул профессор. — Таковы результаты исследований. Неженатые и незамужние менее счастливы, чем состоящие в браке, к тому же у них больше проблем со здоровьем. А практикующим верующим лучше, чем остальным, согласно всем замерам. Естественно, все это усредненные данные и есть особые случаи. Но смотрите, сколько исследований было проведено!
И он указал Гектору на большой шкаф со стопками бумаги. Это были сотни статей, написанных такими, как профессор или Аньес.
Гектор испытал чувство гордости: он со своим блокнотиком пришел к тем же выводам, что и специалисты вроде профессора и Аньес в результате сложных исследований. Но в том-то и заключается наука: недостаточно что-либо выдумать, нужно еще проверить, правильно ли это. Иначе все подряд могли бы придумывать и болтать невесть что. А если к тому же это будут люди, которые по какой-то причине в моде, то им вообще сразу поверят. (Гектор вспомнил, что в психиатрии много таких модных докторов, которые любят высказываться по любому поводу, но совсем не любят проверять свои идеи; они-то и изрекают уйму благоглупостей.)
— Ладно, — сказал профессор, — сейчас я вам покажу нечто по-настоящему интересное.
Он повел Гектора в подвал. Они пришли в большое помещение, сплошь выложенное плиткой. В центре стояла большая и довольно сложная машина с креслом, соединенным с огромными гудящими приборами, и Гектор сказал себе: все ясно, это и есть тот самый аппарат для пространственно-временной телепортации, и сейчас они с профессором отправятся на прогулку по Марсу.
