Часть IV

— Ах ты, ублюдок! — вопила Герцогиня, распростертая на родильном столе Еврейской больницы Лонг-Айленда. — Твоих ведь рук дело! Наш сын вот-вот появится на свет, а ты стоишь, точно столб бесчувственный! Ну, я из тебя душу вытрясу, дай только со стола слезть!

Во сколько это случилось, в десять? Или в одиннадцать? Кто знает?

Как бы там ни было, именно в этот момент я вырубился — потерял сознание в самый разгар родов. Забавно, но я остался стоять, правда, согнулся практически вдвое, уронив голову между ее ляжками, которые в настоящий момент покоились на специальных подставках. Очнулся я, когда кто-то грубо потряс меня за плечо.

— С вами все в порядке? — Голос доктора Бруно донесся до меня как будто с другого конца света.

«Господи», — хотел прошептать я, но не смог. На меня вдруг навалилась свинцовая усталость. Из-за кваалюда я с утра чувствовал себя как выжатый лимон, хотя, сказать по правде, я бы и без него вырубился. В конце концов, роды — чертовски изматывающая процедура, и не только для жены, но и для мужа — но женщины как-то умудряются справляться с такими делами гораздо лучше нас, мужчин.

С того памятного вечера при свечах прошло три триместра — жизнь Богатых и Никчемных шла своим чередом, Сьюзен все так же пользовалась полным моим доверием, а дети тетушки Патриции перебрались в Швейцарию и продолжали требовать свое наследство. Как я сильно подозревал, за всем этим стоял агент Коулмэн — последнее, что я о нем слышал, это как он в одно прекрасное утро заявился к Кэрри Чодош и стал грозить, что подаст на нее в суд и отберет у нее сынишку, если она не согласится сотрудничать. Но сказать подобное мог только человек, дошедший до последней степени отчаяния. Кэрри, как и следовало ожидать, оказалась на высоте — велела агенту Коулмэну поцеловать себя… ну, вы поняли куда.

К тому времени, как первый триместр плавно перешел во второй, «Стрэттон» уже шла ко дну — отстегивать мне по миллиону в месяц им было уже не под силу. Правда, я этого ожидал, поэтому отреагировал довольно спокойно. Кроме того, оставались ведь еще «Билтмор» и «Монро Паркер», а они обе выложили мне по миллиону за сделку. К тому же «Стив Мэдден Шуз» должна была смягчить удар. Мы со Стивом едва-едва справлялись с заказами от крупных универмагов, а разработанная Эллиотом программа работала как зверь. В нашем распоряжении уже было пять магазинов, и мы рассчитывали в течение следующего года открыть еще пять. Помимо этого мы зарегистрировали название в качестве торговой марки — сначала на ремнях и сумках, а скоро она должна была появиться и на спортивной одежде. И, что самое главное, Стив постепенно научился делегировать полномочия, и мы с ним были уже на полпути к тому, чтобы создать команду первоклассных менеджеров. Полгода назад Гэри Делука уговорил нас перенести склад в Южную Флориду и оказался прав. Идея себя оправдала. Джон Базиле был занят по уши, разгребая поступавшие к нам от универмагов заказы, так что приступы ругани, которым он и был обязан своему прозвищу, больше напоминали добродушное ворчание.

Дела у Сапожника шли в гору — хоть и без помощи «Стив Мэдден Шуз». Он крутился как белка в колесе, и в этой бешеной погоне за богатством «Стив Мэдден Шуз» была символом его будущего. Меня это не особо волновало. Мы со Стивом давно уже стали не разлей вода, даже тусовались вместе. Зато Эллиот все крепче подсаживался на наркоту — скатывался все ниже и ниже в бездну долгов и отчаяния.

В самом начале третьего триместра Герцогини мне прооперировали позвоночник, но снова неудачно — в результате стало даже хуже, чем было. Может, я это заслужил, поскольку, проигнорировав советы доктора Грина, предпочел довериться местному костоправу с весьма сомнительной репутацией, который убедил меня ограничиться «минимально инвазивной» процедурой под названием «чрескожное удаление межпозвонкового диска». В конце концов боль в левой ноге стала не просто мучительной, но еще и непрерывной. Единственным моим спасением, как и следовало ожидать, стал кваалюд — беда только в том, что от него у меня заплетался язык, и я то и дело отключался, что все сильнее раздражало Герцогиню.

Однако к этому времени она уже настолько привыкла к положению жены, которая полностью зависит от мужа, что не знала, как из этого положения выбраться. А со всеми этими деньгами, которые сыпались на нас со всех сторон, особняками, яхтой, со всеобщим заискиванием и безудержной лестью, которыми сопровождалось любое наше появление в универмаге, ресторане да и вообще везде, было совсем несложно убедить себя, что все отлично.

И вдруг… ужасное жжение у меня под носом. Нюхательные соли!

Вздрогнув, я резко дернулся, вскинул голову и… прямо у меня перед глазами снова была рожающая Герцогиня — ощущение было такое, словно ее гигантская «киска» с презрением взирает на меня.

— С вами все в порядке? — осведомился доктор Бруно.

— Да, доктор Бруно, все нормально, — я сделал глубокий вдох. — Просто при виде крови слегка закружилась голова. Сейчас плесну в лицо водой и приду в себя, — кое-как ворочая языком, невнятно пробормотал я. Извинившись, я кинулся в ванную, поспешно нюхнул кокса и бегом вернулся в родильную палату, чувствуя себя заново родившимся.

— Ну, все в порядке, — объявил я, радуясь, что язык у меня больше не заплетается. — Давай, Надин! Не сдавайся!

— Я с тобой после поговорю! — прорычала она.

И она начала тужиться — закричала, потом еще поднатужилась, скрипя зубами, и вдруг произошло чудо: ее влагалище расширилось до таких размеров, что туда смог бы протиснуться средних размеров «фольксваген», и хлоп! — появилась головка, к моему изумлению покрытая легким пушком влажных темных волос. Вслед за нею потоком хлынули воды, и через мгновение я увидел крошечное плечико. Доктор Бруно, отпихнув меня в сторону, ухватил тельце моего сына, легонько повернул его, и малыш выскользнул наружу.

— Уаааааааааа! — услышал я.

— Десять пальчиков на ногах, десять на руках! — улыбаясь до ушей, объявил доктор Бруно, положив новорожденного на живот Герцогини. — Имя ему уже придумали?

— Да, — с сияющим видом объявила Герцогиня. — Картер. Картер Джеймс Белфорт.

— Замечательное имя, — закивал доктор Бруно.

Доктор Бруно был настолько любезен, что великодушно забыл о моей позорной слабости и позволил мне перерезать пуповину. Смею надеяться, я неплохо справился. Видимо, этим я снова завоевал его доверие, потому что доктор, кашлянув, объявил:

— Ладно, а теперь самое время папаше подержать на ручках своего сыночка, пока я займусь его мамочкой, — и с этими словами он протянул мне моего новорожденного сына.

К глазам подступили слезы. У меня сын. Мальчик! Волчонок с Уолл-стрит! Чэндлер была очаровательной крошкой, и вот теперь судьба подарила мне шанс полюбоваться очаровательным личиком моего сына. Затаив дыхание, я опустил глаза и… какого дьявола?! Он выглядел ужасно! Крошечный, весь какой-то сморщенный, с заплывшими глазками. Ну, вылитый цыпленок, только какой-то тощий, словно недокормленный.

Должно быть, Герцогиня заметила выражение ужаса у меня на лице, потому что кинулась меня успокаивать.

— Не волнуйся, дорогой. Не все дети появляются на свет такими же ангелочками, как Чэндлер. Наш сынок просто немного недоношенный. Ты глазом не успеешь моргнуть, как он станет таким же красавчиком, как его папочка.

— Ну, надеюсь, что со временем он станет похож на свою мамочку, — хмыкнул я, ничуть не покривив при этом душой. — Если честно, меня не волнует, на кого он будет похож. Знаешь я уже сейчас люблю его так сильно, что мне плевать, если у него будет нос размером с банан. — Любуясь сморщенным, но от этого ничуть не менее совершенным личиком моего сына, я вдруг поймал себя на мысли, что Бог, наверное, все-таки есть, потому что подобное чудо не могло произойти случайно. А то, что плодом нашей любви стало появление на свет этого совершенного крошечного живого существа, было настоящим чудом.

Наверное, я таращился на него довольно долго, потому что очнулся я только услышав, как доктор Бруно охнул.

— Господи, помилуй, у нее кровотечение! Быстро готовьте операционную! Анестезиолога сюда! — медсестру после этих слов будто ветром сдуло.

Взяв себя в руки, доктор Бруно уже более спокойным тоном продолжал, обращаясь к Герцогине:

— Ладно, Надин, у нас небольшая проблема. У вас, по-видимому, не отделилась плацента. Что означает, дорогая, что ваша плацента, скорее всего, вросла в стенки матки. Если немедленно ее не извлечь, вы можете потерять много крови. Ну, а теперь, не волнуйтесь, я собираюсь вас почистить. Не бойтесь, я осторожно… — доктор умолк, словно стараясь подобрать подходящее слово, — но если ничего не получится, у меня не останется другого выхода, кроме как прибегнуть к гистероэктомии.

Я открыл было рот, чтобы сказать жене, что люблю ее, но не успел — в родильную палату ворвались две медсестры, переложили ее на каталку и куда-то покатили. Доктор Бруно рысцой бросился за ними. Уже взявшись за ручку двери, он, видимо, вспомнил обо мне.

— Не волнуйтесь, я сделаю все возможное, чтобы сохранить вашей жене матку, — торопливо сказал он. И пулей вылетел за дверь, оставив нас с Картером вдвоем.

Опустив глаза, я посмотрел на своего новорожденного сына и заплакал. Что с нами будет, если я потеряю Герцогиню? Как я смогу без ее помощи поднять двух детей? Ведь она для меня все. Даже хаос, который я называл жизнью, целиком и полностью зависел от нее, поскольку у Герцогини был дар все улаживать. Я глубоко вздохнул и попытался взять себя в руки. Нужно было держаться — ради сына, ради Картера Джеймса Белфорта. Я вдруг поймал себя на том, что расхаживаю по комнате, машинально укачивая на руках малыша и умоляя Всевышнего спасти Герцогиню, вернуть ее мне живой и здоровой.

Не прошло и десяти минут, как вошел доктор Бруно. Улыбаясь во весь рот, он прямо с порога объявил:

— Ну, нам удалось удалить плаценту. Держу пари, вы никогда не догадаетесь, как.

— И как же? — спросил я, ухмыляясь, как последний дурак.

— Позвали одну из наших девушек-интернов, у которой ручки как у десятилетней девочки. Ей удалось ввести руку в матку вашей жены и аккуратно извлечь плаценту по частям. Настоящее чудо, Джордан. Благополучно извлечь плаценту удается крайне редко, и эта процедура очень опасна для роженицы. Но сейчас уже все позади. Поздравляю вас — скоро получите совершенно здоровую жену и совершенно здорового сына.

Так сказал мне на прощанье доктор Бруно, Король Сглаза.