Новость о том, что князь Монако женится на голливудской звезде Грейс Келли, распространилась по Америке со скоростью света. Уже на следующий день все газеты запестрели статьями и фотографиями, строя самые фантастические предположения о том, как развивался их роман. Всю эту шумиху радостно поддерживали на «Метро-Голдвин-Майер», где сразу поняли, что такая реклама бывает раз в сто лет.

Ренье это не слишком понравилось, он считал, что его личная жизнь — его личное дело, и не собирался пускать репортеров дальше гостиной. Но Джек Келли, лучше представлявший, что такое американская пресса, а главное всегда любивший быть в центре внимания, быстро объяснил ему, что от журналистов все равно не скрыться, а значит надо самим срежиссировать «спектакль» для репортеров и фотографов.

Было устроено два вечера с участием прессы — в Филадельфии в кругу семьи и на благотворительном балу в Нью-Йорке. Ренье это сильно раздражало, и он даже обронил несколько фраз насчет того, что он не собственность «Метро-Голдвин-Майер» и не обязан улыбаться перед их камерами. Впрочем, дальше небольшого ворчания дело не зашло.

А Грейс среди всей этой шумихи нужно было еще уладить кое-какие личные дела, чтобы начать новую жизнь с чистой совестью. Она написала о своей помолвке Джину Лайонзу и Жан-Пьеру Омону, а с Олегом Кассини попрощалась лично.

Встретилась она и с Доном Ричардсоном, с которым даже поделилась своими страхами. «Она сказала, что к ней приходил священник, чтобы обсудить религиозную сторону дела, и что при этом присутствовал врач, который должен был сделать заключение, что Грейс не страдает бесплодием, — рассказывал он много лет спустя. — Она сказала, что ей не избежать гинекологического кресла и связанных с ним разглядываний и ощупываний. Ее беспокоило не столько бесплодие, сколько девственность. Неизвестно, что там хотел разглядеть врач, однако она ужасно волновалась».

Ричардсон посоветовал ей не паниковать и сказать врачу, что случайно «порвалась», занимаясь спортом в школьные годы. Грейс так и сделала, и врач ей поверил. Ну или сделал вид, что поверил, потому что князь, судя по всему, вовсе не питал иллюзий насчет девственности своей избранницы и хотел только соблюдения внешней благопристойности. Он был уверен в серьезности намерений Грейс стать образцовой женой и княгиней. «Я знал с самого начала, что могу доверять княгине, — сказал он в одном из интервью вскоре после свадьбы. — Это было одной из причин, почему я сразу проникся уверенностью, что она — женщина, которую я ищу».

Но если прежние возлюбленные Грейс все поняли и не стали доставлять ей неприятностей, то о родителях того же самого сказать было нельзя. Причем на этот раз источником проблем стал не Джек Келли, который к тому времени уже понял, как сильно вырастет его статус в глазах филадельфийских снобов, когда его дочь станет принцессой. Правда, у него были серьезные столкновения по финансовым вопросам с отцом Такером, представлявшим интересы князя. Но в конце концов это дело уладили — по брачному договору имущество супругов оставалось раздельным, а Джек выплатил еще и хорошее приданое, сумма которого официально не разглашалась, но ходили слухи о двух миллионах долларов.

Возможно, на его сговорчивость повлияла появившаяся 15 января 1956 года в одной из крупнейших лос-анджелесских газет статья под названием «Моя дочь Грейс Келли. Ее жизнь и любовные увлечения». Этот неожиданный «подарок» преподнесла дочери не кто иная, как Маргарет Келли. Она поведала репортерам о детстве и юности Грейс, а главное — обо всех ее любовниках, правда, выведя большинство из них, за исключением самых знаменитых вроде Кларка Гейбла или Олега Кассини, под вымышленными именами: «В действительности его зовут иначе, — пояснила она, рассказывая о Лайонзе, — однако я не вижу причин, зачем ему каждый раз морщиться, встречая в статье свое настоящее имя».

«Для Грейс это был настоящий удар, — вспоминал потом Ренье. — Она отказывалась понять, зачем ее собственная мать решилась на такой шаг». Она позвонила матери и впервые в жизни высказала все, что о ней думала. Растерявшаяся Маргарет после этого даже стала оправдываться, что, мол, журналисты ее обманули, вырвали у нее признания хитростью и т. д. Но учитывая, что статей был целый цикл, и подробности, содержавшиеся в них, журналисты точно не могли бы сами додумать, верится в это слабо.

В чем же было дело? Точно не в корысти — под каждой статьей было подписано: «Гонорар Миссис Джон Б. Келли за серию этих статей целиком и полностью передается Женскому медицинскому колледжу в Филадельфии, единственному в Соединенных Штатах медицинскому колледжу, где обучаются исключительно женщины». Грейс это, пожалуй, бесило больше всего — мало того, что все детство они вечно были обязаны помогать собирать деньги на этот колледж, который для Маргарет был дороже собственных детей, так теперь та готова вообще разрушить ее жизнь!

Впрочем, насчет разрушенной жизни Грейс зря паниковала: тон статей, несмотря на перечисление всех ее увлечений, выставлял ее не развратной потаскушкой, а влюбчивой дурочкой, поэтому сильно ее репутация не пострадала. А вот гордость — да. По статьям выходило, что она то и дело влюблялась в кого попало, поэтому своим счастьем полностью обязана мудрости родителей, которые удержали ее от необдуманных поступков, а потом нашли ей самого лучшего жениха.

Последним ударом по ее гордости стала шутка Джона Келли на пресс-конференции, посвященной помолвке. «Кажется, мы наконец распродали весь товар», — сказал он, имея в виду, что Грейс — последняя из его дочерей, кто выходит замуж. Узнав про это, она с горечью сказала подруге: «Сначала я должна была сражаться с киностудией, чтобы меня не считали товаром. И вот теперь родная семья торгует мною, словно на базаре. Неужто это никогда не кончится? Когда же я, наконец, стану просто человеком?»