Глава 21
Уэллс
– Прости, что так вышло, – сказал Уэллс, со вздохом отпуская Сашу.
Он не слишком удивился, когда вместе с другими ребятами наткнулся в лесу на Сашу и Кларк, которые, судя по всему, двигались в направлении лагеря наземников. И даже разозлиться на Кларк он не мог – она сделала то же самое, что совсем недавно сделал сам Уэллс. Ему понадобилась вся сила воли, чтобы со снисходительным лицом повернуться к Грэхему и приказать тому возвращаться в лагерь:
– Я с этим разберусь. А ты бы в воде постоял. Кажется, тебе больно, – и он многозначительно покосился в сторону промежности Грэхема, туда, куда пришелся Сашин удар. Один из парней тихонько заржал.
Обменявшись нерешительными взглядами, ребята все же двинулись в сторону ручья, а Уэллс, не говоря ни слова, повлек Сашу в сторону лагеря. Он не говорил ни слова, пока они не отошли достаточно далеко.
– И за все прости, – продолжил он. Извинений, конечно, было недостаточно, но ему в любом случае хотелось это сказать. – Мы давным-давно должны были тебя отпустить.
Какой-то смысл в том, чтобы держать Сашу в плену, конечно, был, но Уэллс не мог без тошноты и жалости видеть отметины от веревок на ее запястьях. Что бы подумал его отец, если бы следующий челнок приземлился прямо сейчас, и папа увидел бы, что происходит? Что он сказал бы Уэллсу, узнав, что они, по сути, похитили первого же наземника, с которым столкнулись? Кем он счел бы сына, героем или глупцом? Трусом или преступником?
– Да все нормально, – Саша склонила голову набок, чтобы посмотреть на Уэллса под новым углом. – Хотя тогда мне на секунду показалось, что ты действительно в ярости. – И она нарочито грубым, низким голосом передразнила Уэллса: – Я с этим разберусь.
– С чего бы мне приходить в ярость? – спросил он.
Саша испытующе посмотрела на него. Стоял ранний вечер, небо было глубокого оранжевого цвета, и в просочившемся сквозь полог листвы свете ее зеленые глаза словно светились.
– Потому что я вроде как твоя пленница.
Уэллс посмотрел в сторону, внезапно смутившись.
– Прости, я сорвался. Мы все были напуганы тем, что случилось с Ашером и Октавией, и я не знал, что еще делать.
– Я понимаю, – мягко сказала она.
Они оба остановились. Хотя свет дня угасал, Уэллсу не хотелось спешить в лагерь.
– Может, немного отдохнем? – спросил он, указывая на участок земли, особенно густо поросший мхом.
– Конечно.
Они уселись и замолчали надолго. Уэллс смотрел прямо перед собой, на исчезающие в сумерках силуэты деревьев, пока они не стали почти неразличимы во тьме. Он перевел взгляд на Сашу, и оказалось, что она смотрит на него. Уэллс давным-давно не видел ни у кого такого выражения. С тех самых пор, как они с Кларк сидели вместе на смотровой палубе и обменивались новостями за день, зная, что не поделились бы этим больше ни с одним человеком во всей Вселенной.
– Это не твоя вина, – нарушила молчание Саша. – Ты делал то, что считал самым правильным, чтобы защитить их всех. Нелегко принимать такие решения, я знаю. А еще я знаю различия между тобой, когда ты стараешься быть лидером, и тобой, когда ты становишься обычным парнем.
– Как забавно, что ты это сказала, – удивленно проговорил он.
– Что именно?
– Что ты видишь разницу между мной-руководителем и мной-личностью.
– Я сказала не «личностью», а «обычным парнем», – поправила Саша, и в ее голосе слышалась улыбка. Над их головами розовели цветки одного из странных светящихся деревьев, словно в его лепестках запутались закатные лучи.
– Ну я немного повысил себя в должности.
– Личность, конечно, на ступеньку выше по сравнению с просто парнем, – насмешливо, с деланой серьезностью сказала Саша. – Я, правда, не уверена, что эти существа принадлежат к одному виду.
Уэллс протянул руку и легонько дернул ее за прядку струящихся по плечам черных шелковистых волос:
– Я пока даже не решил, принадлежим ли мы с тобой к одному виду.
Усмехнувшись, она игриво хлопнула его по плечу и пододвинулась ближе.
– И все-таки, почему это забавно? – спросила она.
Уэллс почти забыл, с чего начался разговор, настолько заворожили его эти глаза, сияющие в вечернем свете.
– Да просто я всегда точно так же думал о своем отце. Вот он – Канцлер, а вот – мой папа. И это два совершенно разных человека.
– Я прекрасно понимаю, о чем ты, – тихо сказала Саша. – Когда твой папа прилетит на Землю, он будет гордиться тобой.
«Если прилетит», – подумал Уэллс. Грудь защемило уже привычной болью, и он промолчал.
– Смотри! – Саша показала рукой на темнеющее небо, туда, где бесстрашно зажглась первая звезда. – Загадай желание.
– Желание? – переспросил Уэллс, не уверенный, что правильно расслышал ее слова.
Саша снова протянула руку к небу:
– Когда появляется первая звезда, принято загадывать желание.
Уэллс повернулся к Саше, подозревая, что она шутит, но ее лицо было искренним. Наверное, это какой-то обычай наземников, понял он, ведь если бы звезды исполняли желание тех, кто живет в космосе, его, Уэллса, жизнь была бы совсем другой. И мама была бы жива. И никто никогда не подстрелил бы отца.
В любом случае, он ничего не терял, поэтому закрыл глаза и загадал было, чтобы отец прилетел на землю, но понял, что сказал бы об этом сам папа: Non nobis solum nati sumus. Поэтому он загадал другое: «Хочу, чтобы Беллами нашел Октавию и чтобы мы могли жить в мире с наземниками».
Он снова посмотрел на Сашу, которая, в свою очередь, с легкой улыбкой смотрела на него.
– Хочешь узнать, что я загадал? – поддразнил он девушку, но та решительно замотала головой:
– Нет уж, – в ее голосе звучал протест, – нельзя никому говорить свое желание. Это тайна.
Уэллс много чего знал о том, как хранят тайны. Чего уж там, учителя у него были превосходные.
* * *
Уэллс никак не мог забыть о том, что отец солгал. Всю неделю после дня рождения он внимательно следил за тем, что говорит и делает Канцлер, в надежде, что какая-нибудь незначительная деталь объяснит, зачем папе понадобилось врать насчет заседания Совета. Но ничего подобного не случилось. Отец по-прежнему выходил из дому в одно и то же время незадолго до того, как настроенные на суточный цикл лампы переходили в дневной режим, прогоняя темноту, и возвращался как раз перед тем, как мать отправлялась в постель (в последнее время она сильно уставала). Папа целовал ее в щеку на ночь и проверял, как Уэллс сделал домашние задания. Мать шутила, что, когда отец говорит «Как твоя контрольная работа», он имеет в виду «Я люблю тебя и горжусь тобой». Уэллс знал, что отец действительно допоздна засиживается на работе, потому что неоднократно тайком пробирался к канцлерскому офису и прижимался ухом к двери. Каждый раз его бешено колотящееся сердце успокаивалось, потому что из кабинета доносились то звуки споров в Совете, то звон чашечки, которую папа ставил обратно на блюдце, отхлебнув глоток чая.
Почему же тогда Уэллс не мог избавиться от ощущения, будто отец что-то скрывает… что-то серьезное?
К тому времени, как подошел День Единения, Уэллс уже не мог взглянуть на папу, не ощутив при этом укола беспокойства. Он всегда ненавидел День Единения, утро которого всегда приходилось проводить, стоя между родителями и изо всех сил стараясь не подавать виду, как ему скучно от бесконечных колонн марширующих детей Уолдена и Аркадии.
Сколько себя помнил, Уэллс всю церемонию исподтишка таращился на ветви Райского Древа. Если удавалось посмотреть на них под правильным углом, можно было вообразить себя заблудившимся в лесу исследователем, который, например, сражается с голодным тигром. Или строит лодчонку, чтобы сплавиться на ней по опасной реке.
Но в этом году он не мог отвести глаз от отца. Обычно тот с мягкой улыбкой наблюдал за церемонией, но сегодня почему-то не сводил глаз с одного сироты из уолденского детского центра. Это было так не похоже на обычное поведение Канцлера, что Уэллс встревожился и начал разговор.
– Что происходит? – шепнул он отцу.
– О чем ты? – Канцлер бросил на сына короткий острый взгляд и снова переключился на ребят из детского центра, которые как раз выступали со стихами, выученными специально для торжественного случая.
В груди Уэллса вскипела злоба.
– Что ты скрываешь? – прошипел он.
Вот теперь Канцлер посмотрел прямо на сына.
– Понятия не имею, о чем это ты, – сказал он, очень медленно выговаривая слова. – А сейчас помолчи и вообще веди себя прилично, чтобы нам с матерью не пришлось за тебя краснеть.
Он говорил в своей обычной манере – монотонно, невыразительно, – но все равно чем-то отличался от привычного Канцлера. В его глазах появилось нечто, чего Уэллс никогда не видел прежде.
Страх.
* * *
– Хотя ты можешь сказать мне, если твое желание сбылось, – прошептала Саша.
Она сидела так близко к Уэллсу, что тот чувствовал щекой ее дыхание.
– Что? – переспросил он, растерявшись.
– Желание. Оно сбылось?
– О-о, – протянул Уэллс, вдруг смутившись, – а должно сбыться вот так сразу? На мое-то нужно время.
– Ясно. – Его сконфузил легкий намек на разочарование в голосе Саши.
– А ты что загадала?
Саша потянулась вперед и поцеловала его.
Уэллс на миг заколебался, в мозгу замельтешили миллионы мыслей, но потом руки Саши обвились у него вокруг пояса, и все мысли куда-то подевались. Он притянул девушку к себе, растворившись в поцелуе. А потом Саша чуть отстранилась и шепнула, щекоча ему ухо своим дыханием:
– Вот что я загадала.
Протянув руку, Уэллс убрал с ее лица прядку волос.
– Я рад, что твое желание сбылось. – Ему казалось, что он готов навсегда остаться с Сашей тут, в лесу. Больше всего на свете он хотел провести ночь, глядя на звезды и используя каждую новую серебристую точку в небе как повод слиться своими губами с Сашиными.
Но это, конечно, невозможно. «Мы родились не только для себя». После всех ужасов минувшего дня Уэллс не мог бросить остальных ребят. Нужно было вернуться в лагерь, помочь похоронить Прийю, утешить тех, кто не мог уснуть. И утихомирить тех, чьи горе и страх могут перерасти в потребность мстить.
– Тебе надо идти, – сказал Уэллс; его голос дрогнул, и он ничего не смог с этим поделать.
– Идти?
– Да, – сказал он куда более твердо, – иди домой, как вы с Кларк и задумали. Оставаться тут тебе небезопасно: ты видела, что сделал Беллами, а я знаю, на что способен Грэхем. – Он потянулся сквозь тьму и взял руку девушки. – Ты доберешься одна, это не опасно?
– Домой, – с легкой задумчивостью сказала Саша и улыбнулась неспешной, печальной улыбкой. – Со мной все будет хорошо. Спасибо тебе. – Прежде чем исчезнуть в темноте, она подалась вперед и снова быстро поцеловала Уэллса.
И если бы губы не пощипывало, он мог бы подумать, что ее никогда тут и не было.
