Глава сороковая
Томаса отбросило назад, развернуло, и швырнуло лицом вниз. Сквозь боль и приглушенный звон в ушах он расслышал второй выстрел, потом кто-то хрюкнул, кого-то ударили, скрежетнул металл об асфальт.
Перекатившись на спину, Томас зажал рукой рану и набрался мужества взглянуть на нее. Звон в ушах только усилился. Блондина тем временем повалили на землю — Минхо мутузил его со всей дури.
От вида раны пульс участился вдвое.
Сквозь маленькую дырочку в рубашке, чуть выше подмышки, выступил красный пузырь. Потекла кровь. И если головная боль казалась Томасу жестокой, то эту боль словно спрессовали из трех-четырех точно таких же, вонзили в плечо, и она теперь растекалась по всему телу.
Ньют, опустившись рядом на колени, принялся оглядывать Томаса.
— Подстрелил. — Фраза родилась сама собой, дополнив список глупейших высказываний Томаса. Боль живыми металлическими скобами расползалась по внутренностям. Второй раз за день он готов был потерять сознание.
Кто-то передал Ньюту рубашку, и он, сложив ее, крепко прижал к ране. Новая волна боли захлестнула Томаса, и он вскрикнул, совершенно не стесняясь, что ведет себя по-девчачьи. Боль он испытывал небывалую. Мир опять начал меркнуть, и Томас взмолился, скорей бы потерять сознание, скорей бы…
Послышались голоса — такие же далекие, как его собственный тогда, на танцполе.
— Могу вынуть пулю. — Хорхе, его ни с кем не спутаешь. — Только огонь разведите.
— Здесь не место для операции. — Ньют?
— Уходим из этой дыры стебанутой. — Определенно Минхо.
— Так, ладно. Помогите нести его. — Это еще кто?
Томаса подхватили за руки и за ноги.
Как больно. Кто-то говорит: «На счет „три“».
— Боль, боль… жуткая боль. Раз. Больно же. Два. А-ай! Три!
Томас воспарил навстречу небу, ощутив новый взрыв ничем не сдерживаемой боли.
Потом — ну наконец! — тьма сомкнулась вокруг, унося прочь заботы и неприятности.
Когда Томас очнулся, разум словно застлало туманом. В глаза бил слепящий свет. Парня трясло и кидало из стороны в сторону; снизу по-прежнему держали руки товарищей. Слышалось быстрое, тяжелое дыхание; топот ног по мостовой; крики (слов не разобрать); чуть в отдалении — безумные визги шизов. (Похоже, преследуют, ненормальные.)
Жарко. Воздух горячий, аж обжигает. Плечо в огне.
Боль отозвалась чередой химических взрывов, и яд, растекшись по телу, вновь погрузил Томаса в забытье.
Он самую малость приоткрыл глаза.
Свет уже не такой резкий. Видны золотистые отблески вечерней зари.
Томас лежал на твердой поверхности, в поясницу упирался камень. Впрочем, эта боль ни в какое сравнение не шла с той, что угнездилась в плече. Вокруг, коротко перешептываясь, столпились глэйдеры.
Гоготанье психов звучало теперь совсем далеко. Над собой Томас видел лишь чистое небо и никаких зданий.
Плечо болело непередаваемо.
Рядом танцевали, плюясь искрами, языки пламени. Сквозь горячий воздух плыли, обдавая тело жаром, волны тепла.
Кто-то произнес:
— Держите его крепче. За руки и за ноги.
И хотя разум пребывал в тумане, Томас понял: за этой фразой ничего хорошего не последует.
Свет гаснущего солнца отразился вспышкой на серебристой поверхности… ножа? Раскаленного докрасна ножа?
— Больно будет просто пипец.
Томас так и не понял, кто это сказал. Зашипело, и в следующий миг в плече разорвался мегатонный заряд динамита.
Разум в третий раз помахал ручкой телу.
Времени, похоже, прошло много. Открыв глаза, Томас увидел над собой темное небо в крапинках света. Кто-то держал его за руку. Он попробовал обернуться и посмотреть, но в позвоночнике стрельнуло так сильно, что парень счел за благо не двигаться. Да он и так понял, кто рядом. Бренда.
Кто же еще? Плюс рука — маленькая и мягкая. Точно, Бренда.
Сильная боль ушла, сменившись чем-то похуже. В теле как будто зарождалась болезнь. Она прокладывала себе дорогу через плоть зубами, словно ползущие по венам и полостям костей могильные черви, пожирающие все на своем пути.
Боль стала тупой, тянущей. В желудке нехорошо бурлило, по венам тек жидкий огонь.
Томас не догадывался, откуда пришло знание, однако дела явно были плохи.
В мозгу всплыло и заколыхалось на поверхности слово «инфекция». Томас вновь потерял сознание.
Он проснулся с рассветом и первым делом заметил, что Бренда больше не держит его за руку. Кожу обдувал прохладный ветерок, даруя краткие секунды наслаждения.
Проснулась и боль. Пульсируя, она отдавалась в каждой молекуле тела. И причиной было вовсе не плечо, не пулевая рана. С организмом случилось нечто иное, более страшное. Инфекция… Опять это слово.
Как выдержать следующие пять минут? Следующий час? Весь день? И как заснуть, чтобы пробудиться и начать все заново? Томас не знал. Он погружался в бездну отчаяния. К панике примешалось безумие, и поверх всего наложилась боль.
А в следующий миг начали твориться странные вещи.
Томас ничего не слышал, но глэйдеры вместе с Минхо засуетились, потом стали высматривать что-то в небе. В небе? При чем здесь оно?
Вдруг кто-то — наверное, Хорхе — прокричал: «Берг!»
И вот Томас расслышал мерную дробь, состоящую из тяжелых ударов. Не успел он ничего сообразить, как дробь усилилась, проникая в череп, просачиваясь в позвоночник; зубы и барабанные перепонки немилосердно вибрировали. Как будто били в самый большой барабан и гудел некий тяжелый механизм. Поднялся ветер, и Томас испугался нового шторма. Хотя нет, небо над головой было чистое, голубое, ни единого облачка.
От вибрации самочувствие ухудшилось, и Томас чуть не потерял сознания. Он боролся — хотелось застать источник странного звука. Прокричав что-то, Минхо указал на север. Обернуться и посмотреть не дала боль.
Ветер крепчал, грозя сорвать с тела одежду, поднимая тучи пыли. Рядом вдруг возникла Бренда и снова взяла Томаса за руку.
Девушка низко наклонилась к нему; ветер беспорядочно играл с ее волосами.
— Мне жаль, — сказала Бренда. Томас не расслышал ее. — Я не хотела… то есть я знаю, что ты…
Пытаясь подобрать нужное слово, она отвернулась.
О чем она вообще? Пусть скажет, откуда эта невыносимая дробь! Как же больно…
На лице девушки отразилась смесь любопытства и ужаса. Открыв рот, она широко распахнула глаза, и в следующий миг ее схватили двое…
Томаса обуяла паника. Появились люди в невиданной форме: мешковатая и словно пошитая из единого куска темно-зеленой ткани; на груди какая-то надпись, на глазах — большие очки. Нет, не очки даже, противогазы. В них люди походили на страшных пришельцев. Гигантских, злых и безумных муравьев-людоедов, завернутых в полиэтилен.
Один из них схватил Томаса за лодыжки, второй — под руки, и вместе они рывком его подняли. Он заорал от боли. Он почти привык к ней, но сейчас не было сил бороться, и Томас обмяк.
Его понесли, и тогда он сумел разобрать надпись на груди у державшего его за ноги человека:
«ЭТО ПОРОК».
Томас поддался накрывающей его тьме, и вместе с сознанием ушла боль.
