Глава двенадцатая
И вновь глэйдеры принялись беспорядочно сыпать вопросами. Томас решил поискать уединения в ванной. Правда, пошел он не в большую спальню, а в маленькую. Там сел и, прислонившись спиной к ванне, уставился в пол. Благо, никто за ним следом не отправился.
Желая обдумать ситуацию, Томас не знал, как и с чего начать. Висельники, вонь смерти и разложения — все исчезло в считанные минуты. Потом незнакомец в белом (и мебель!), закрытые непонятным барьером, пропали без следа.
Но это не самое страшное. Побег из Лабиринта подстроили, однако неясно: кто стал марионетками ПОРОКа и, вытащив глэйдеров из комнаты Создателей, посадил в автобус и привез сюда? Сознательно ли отправились на смерть «спасители»? И взаправду ли умерли? Крысун предупредил: нельзя верить своим глазам и разуму. Чему тогда вообще можно верить?
И хуже всего новость об инфекции, Вспышке. О том, что за лекарство предстоит побороться.
Плотно зажмурившись, Томас потер лоб. У него забрали Терезу; оба они лишились семьи. Завтра начинается маразм под названием «Жаровня». Лабиринт по сравнению с ней — цветочки. А снаружи — шизы, психи. Как с ними-то справиться? Что сказал бы Чак, будь он жив?
Что-нибудь банальное типа: «Ну мы попали!»
И не ошибся бы. Глэйдеры и правда попали.
Чака зарезали буквально пару дней назад, умер он на руках у Томаса. И еще легко отделался, как бы ужасно это ни звучало. Впереди, похоже, нечто пострашней смерти от ножа.
Мысли Томаса вернулись к татуировке на шее…
— Чувак, ты посрать пошел и провалился?
Это сказал Минхо от дверного проема уборной.
— Оставаться в столовке нет сил. Все орут, гундят как дети малые: «Мы хотим то, мы хотим это…»
Минхо подошел к Томасу и прислонился плечом к стене.
— Ты че, типа мистер Удача? Слушай, все эти шанки не ссыкливей тебя. Завтра утром мы пройдем через… через что бы там ни было. И кто угодно, хоть до посинения, может орать, что типа он круче нас.
Томас закатил глаза.
— Я разве называл кого-то ссыклом? Просто тишины хочется. И твой голос ее нарушает.
Минхо хихикнул:
— Кланкорожий ты. Вредничать не умеешь.
— Спасибо. — Томас чуть помолчал. — Плоспер.
— А?
— Та хрень, про которую белый рассказывал и через которую надо пройти завтра утром. Она называется плоспер.
— О да. Сто пудов, какая-нибудь дверь навороченная.
Томас поднял взгляд на Минхо.
— И я так думаю. Это нечто вроде Обрыва. Плоское и переносит куда-нибудь. Плоский переход?
— Гений ты наш стебанутый.
Вошел Ньют.
— Вы чего тут мышитесь?
Минхо хлопнул Томаса по плечу.
— Не мышимся мы. Просто Томас ноет, как все плохо и как он хочет к мамочке.
— Томми, — без намека на веселье спросил Ньют, — ты прошел через Метаморфозу, и к тебе вернулись обрывки памяти. В голове что-нибудь сохранилось?
Большая часть воспоминаний, пришедших после укуса гривера, подернулась туманной пеленой.
— Не знаю. Не могу представить внешний мир, или как я помогал проектировать Лабиринт. Что-то стало неясным, что-то снова забылось. Я видел пару странных снов, но от них ни тепло, ни холодно.
Сменив тему, друзья заговорили о новостях, принесенных загадочным гостем, о солнечных вспышках и страшной болезни, о том, как ситуация переменилась теперь, когда стало известно, что глэйдеров проверяют, проводят над ними эксперимент. Говорили о многом, не находя ответов, и голоса ребят полнились страхом перед вирусом, которым их якобы заразили. Наконец парни замолчали.
— Н-да, подумать есть над чем, — произнес Ньют. — Мне понадобится помощь. Проследим, чтобы припасы до завтра никуда не делись. Что-то мне подсказывает: еда ой как пригодится.
Томас об этом даже не подумал.
— Ты прав. Народ еще обжирается?
Ньют покачал головой.
— Нет, я оставил Фрайпана за старшего. Этот шанк поклоняется пище и, похоже, рад найти себе вотчину. Я другого боюсь: парни запаникуют и все равно попытаются сожрать припасы.
— Да ну, забей, — сказал Минхо. — До этого момента дожили достойные. Дураки умерли.
Краем глаза Минхо посмотрел на Томаса, как бы давая понять: Чака с Терезой он в дураки не записывал.
— Может, и так, — согласился Ньют. — Надеюсь, ты прав. Только порядок все равно нужен. Как прежде. Как в сраном Лабиринте. Последние несколько дней группа расклеилась, все стонут, ноют… Никакой собранности, никакого плана. Бесит.
— Чего ты ждал? — спросил Минхо. — Чтобы мы выстроились в шеренги? Ать-два, упал-отжался? Мы заперты в трехкомнатной тюрьме.
Ньют захлопал в ладоши, будто слова Минхо обернулись комарами.
— Хрен с ним. Я лишь говорю, что завтра все переменится и к новому надо быть готовыми.
Сколько болтовни, а Ньют так и не сумел четко высказать мнение.
— К чему ты ведешь? — спросил Томас.
Ньют молча посмотрел на него, затем на Минхо.
— Завтра понадобится бесспорный лидер. Чтобы никаких сомнений, кто командует.
— Стебануться! Такого кланка ты еще не изрекал, — ответил Минхо. — Ты наш лидер, и мы это знаем. Все это знают.
Ньют твердо покачал головой.
— Ты от голода про татухи забыл? Думаешь, они для красоты набиты?
— Ну тебя. Еще скажи, они что-то значат. Нам просто мозги крутят!
Не отвечая, Ньют отогнул ворот пижамы Минхо. Томас не смотрел, поскольку и так знал, что татуировка Минхо назначала куратора бегунов Лидером.
Дернув плечами, Минхо сбросил с себя руку Ньюта и выдал порцию ядовитых замечаний. Томас, впрочем, его не слышал. Он отрешился, чувствуя, как быстро и болезненно колотится в груди сердце. Из головы не шел текст собственной татуировки.
Томаса должны убить.
