С обрывистого берега, сквозь кусты и маленькие деревца, непонятно за что цеплявшиеся своими корнями, открывался прекрасный вид и на залив, и на расстилающийся до самого горизонта Тихий океан.

«Не зря его прозвали Тихим, — размышлял лежавший на камнях лейтенант Завал ишин. — Чем меньше и мельче водный бассейн, тем более он имеет тенденцию к бурному, непредсказуемому поведению. А такие просторы поди-ка раскачай!»

Несмотря на молодость, Дмитрий Иринархович Завалишин уже проявил себя как человек неординарный. Потомственный военный, сын генерала, героя Отечественной войны 12-го года, Завалишин был своего рода вундеркинд. Будучи зачисленным в Морской кадетский корпус, он вскоре показал такие способности, что в 16 лет, будучи еще гардемарином, был назначен по совместительству преподавателем навигации. Неудивительно: юноша не только умел производить в уме сложнейшие математические вычисления, но также отличался прекрасной памятью и четкой выразительной речью. А в семнадцать лет высочайшим повелением ему, в обход всех формальностей, было присвоено звание лейтенанта Военно-морского флота.

Завалишин был живой легендой всего корпуса. Поэтому, когда в училище пришел приказ отобрать наиболее талантливых молодых офицеров и гардемаринов старших курсов в состав военно-морской кругосветной экспедиции Лазарева, имевшей своей целью, помимо демонстрации славы и мощи русского оружия на всех континентах, еще и обновление мореходных карт, в кандидатуре Завалишина никто не сомневался. Добавим, что Дмитрий Иринархович, которому к тому времени было уже двадцать лет, свободно говорил на шести языках — немецком, французском, английском, испанском, голландском и шведском, учил итальянский, греческий и арабский. Словом, лейтенант был весьма незаурядным молодым человеком.

Увидеть, как пираты спускали шлюпки на воду, из-за густого тумана было совершенно невозможно, зато молодой слух легко ловил малейшие нюансы перемещения врага. Вот на далекой шхуне опускают в шлюпку последний ящик, вот отталкиваются веслом от борта судна, вот делают первые гребки. Наконец шлюпки выскочили из тумана и с удвоенной скоростью понеслись к берегу.

Отряд залегших по обе стороны от Завалишина гардемаринов и солдат пришел в движение, защелкав ружейными затворами.

— Нахимов! — тихо позвал Завалишин. На зов к нему подполз такой же молоденький офицер в новеньком мичманском мундире.

— Как полагаешь, мичман, каким маневром их удобней брать будет? — спокойно, как на лекции, спросил Завалишин мичмана, кивнув головой в сторону вражеского десанта.

Нахимов обвел взором местность.

— Что ж тут полагать, господин лейтенант? Взять их на высоте труда не составит. Но хотелось бы тихо — так, чтоб главный приз не уплыл. Верно я понимаю? — мичман кивнул в сторону сокрытой пока в тумане шхуны.

— Ты, душа моя, прямо мысли мои читаешь, — с полуулыбкой ответил Завалишин. — Так что вот тебе первое боевое задание. Возьми половину людей и укройтесь вон там, за выступом ниже по тропе. Пропустишь их на меня. А там уж не медли: как мы штыками в них уткнемся, так ты со своими сзади их и припри! Попортим сукнишко-то им сразу и со спины, и с пуза.

— Слушаюсь, господин лейтенант!

Не разгибаясь в полный рост, Нахимов вскочил на ноги и тихо отдал пару команд. Группа солдат, используя выступы скал и кусты, чтобы не выдать себя раньше времени, короткими перебежками последовала за Нахимовым.

«Хороший офицер получится, — глядя ему вслед, со знанием дела подумал Завалишин. — Толковый…»