– Значит, вы просто собрались и уехали, – уточнила Ведьма, покачивая головой.

– Да, – небрежно ответил я, – так я и поступил. Вся моя собственность была со мной, и она сводилась к набитому грязной одеждой чемодану и той рубашке, которая была на мне. Ну и, конечно, у меня было три тысячи долларов, которые я выручил на аукционе.

Сегодня, когда я все это вспоминаю, то поражаюсь, как легко мне было собраться и уехать из Балтимора. Я платил за квартиру помесячно, у меня не было никакой мебели, а мои финансовые обязательства были равны нулю. Неприятно было только то, что теперь я должен был снова жить дома с родителями, а это, уверяю вас, не так уж приятно. Они все еще жили в той самой трехкомнатной квартире, где я вырос, и это была та самая квартира, из которой я дал себе слово уйти, как только разбогатею.

Я остановился и задумчиво почесал подбородок.

– Вообще-то, они и сегодня живут в той же квартире, несмотря на все деньги, которые мой отец заработал в «Стрэттон», – я удивленно покачал головой, – вы можете себе это представить? Когда дела пошли хорошо, я предложил купить им дом, но они не захотели переезжать. Я думаю, их можно назвать людьми, полностью привязанными к своим привычкам.

– И как же вы сообщили им обо всем произошедшем? – с нетерпением спросил Ублюдок.

– Ну, я решил, что им будет проще переварить все по частям, поэтому перед отъездом из Балтимора я сказал им, что ушел из стоматологической школы, но умолчал о том, что нашел себе работу продавца мяса и морепродуктов.

Эту бомбу я взорвал уже у них в гостиной, где проходили все важные разговоры. Отец сидел на своем любимом стуле, мать – на кушетке. Она читала книгу, и я почему-то до сих пор помню, что это была книга «О смерти и умирании».

Не знаю почему, но мать всегда любила такие мрачные книги. А отец тем временем смотрел очередную серию сериала про копов и уничтожал свои легкие бесконечным курением.

Я сел напротив отца и сказал: «Ребята, мне надо с вами пару минут поговорить».

Отец посмотрел на мать и сказал слегка недовольным тоном: «Ли, выключи, пожалуйста, на минутку „Ти Джей Купера“». Мать бросила книгу и почти бегом бросилась к стене, чтобы выключить телевизор. Вот такие были отношения у моих родителей, Безумного Макса и Святой Леи. Она проводила большую часть дня, пытаясь не допустить, чтобы он съехал с эмоциональных катушек.

Я сказал им: «Я понял, что стоматология не для меня. Я проучился целый семестр и теперь точно знаю, что никогда не буду счастлив, если стану работать дантистом». Это, конечно, была ложь, но я решил, что если признаюсь, что ушел в первый же день, то они просто взбеленятся. Но моя мать в любом случае не хотела с этим смириться.

«А я и не думала, что ты всю жизнь будешь простым дантистом, – сказала она, – я мечтала, что ты когда-нибудь откроешь сеть стоматологических клиник или придумаешь новый способ лечения зубов. Еще не поздно».

«Нет, мама, уже поздно. Я не вернусь туда», – и тут в поисках поддержки я посмотрел на отца. Он в подобных ситуациях обычно вел себя лучше. Он любил кризисные ситуации, они, кажется, его каким-то образом успокаивают, даже сейчас. А вот мелочи выводили его из себя. Я сказал ему: «Папа, послушай, я не хочу быть дантистом. Я хочу быть продавцом. Я создан для того, чтобы продавать». И тут мать вскочила с кушетки и завопила: «О господи, Макс! Только не торговец! Что угодно, только не это!» Потом она повернулась ко мне, сказала: «Посмотри, что ты уже со мной сделал», наклонила голову и показала маленькую прядь седых волос. «Она появилась, когда ты прогуливал уроки в десятом классе и целыми днями курил марихуану с этим ужасным Ричардом Кушнером». Потом она показала на морщинку у себя на лбу и добавила: «А это появилось, когда ты начал выращивать марихуану в чулане и сказал, что это школьный проект по ботанике! А теперь ты уходишь из стоматологической школы, чтобы стать торговцем!»

Я постепенно начинал терять терпение и сказал немного резким тоном: «Мама, я не вернусь в стоматологическую школу, это решено!»

«Нет, не решено!»

«Нет, решено!»

И так мы с ней препирались, пока не вмешался Безумный Макс. «А ну заткнитесь оба, – завопил он, – о господи!» И он удивленно покачал головой. Потом он посмотрел на мать и сказал: «Леа, он не вернется в стоматологическую школу. Зачем?» Потом он посмотрел на меня, тепло мне улыбнулся и сказал с некоторым намеком на британский акцент: «И продавцом чего ты хотел бы стать, сынок? Что бы тебе хотелось продавать?»

– Ваш отец британец? – спросил Одержимый. – Я не знал.

Его тон выдавал крайнее изумление, как будто кто-то сообщил ему совершенно непроверенную информацию.

– Вообще-то нет, – ответил я, – просто он всегда говорит с британским акцентом, когда старается быть рассудительным. Это вторая личность моего отца: сэр Макс. Это его приятное альтер эго. Понимаете, когда Безумный Макс становится сэром Максом, он поджимает губы и начинает говорить как британский аристократ. Это очень занятно, особенно с учетом того, что он никогда не бывал в Англии.

Я опустил уголки губ и пожал плечами, как бы говоря: «Есть вещи, которые не поддаются логике, и не стоит даже задумываться над этим». Потом я сказал:

– Но сэр Макс лучше. Он никогда не выходит из себя. Он во всех ситуациях ведет себя рассудительно.

– И что же вы сказали сэру Максу? – поинтересовался Ублюдок.

– Ну, сначала я мямлил что-то о возможности продавать медицинские или стоматологические товары и о том, как это может сочетаться с моим дипломом. А потом, как будто неожиданно подумав об этом, я заговорил об Элиоте Левенстерне, мясе и морепродуктах. Мать, конечно же, сразу начала меня мучить, используя ее собственный вариант еврейского чувства вины, в котором обычный вариант еврейского чувства вины смешивается с пассивной агрессивностью и сарказмом.

«Мой сын будет торговать мясом! – кричала она, брызгая слюной. – Просто чудесно! Он уходит из стоматологической школы, чтобы торговать вразнос мясом. Его мать должна быть просто счастлива». Она добавила еще несколько хорошо продуманных слов, но тут зазвонил телефон, сэр Макс превратился обратно в Безумного Макса и начал ругаться: «Этот чертов дерьмовый телефон, блин! Кто, черт возьми, имеет наглость звонить домой во вторник вечером? Бестактный ублюдок! Чертов наглец!» Мать вскочила с кушетки и бросилась к телефону со скоростью Джесси Оуэнса, одновременно умоляя отца: «Макс, успокойся! Успокойся! Я сейчас сниму трубку!» Но Безумный Макс все еще бормотал себе под нос проклятия: «Этот чертов ублюдок! Кто позволяет себе звонить людям домой чертовым вечером вторника?»

Я пояснил с наигранной серьезностью:

– Мой отец просто ненавидел звонящий телефон! Точно вам говорю, ничто так сильно не выводило его из себя.

– Почему? – спросил Одержимый.

Я пожал плечами.

– В основном потому, что он не любит перемены. Он ненавидит любые проявления перемен. За последние тридцать шесть лет он ни разу не сменил адрес, номер телефона, химчистку, автомеханика, он даже белье относит стирать в одну и ту же китайскую прачечную! Он знает всех владельцев этих заведений по именам, это просто поразительно.

Я покачал головой, чтобы подчеркнуть свою мысль.

– Звонок телефона вносит в его окружающую среду нежеланный раздражающий элемент, создавая возможность перемен. Неважно, принесет этот звонок хорошие или плохие новости, он все равно выведет Безумного Макса из себя.

Я снова пожал плечами, как будто это просто было еще одной характерной чертой Белфортов. Потом я продолжил:

– При нормальных обстоятельствах самое плохое, что моя мать могла сказать после того, как она сняла трубку, было: «Макс, это тебя!» Но как только Макс брал трубку, он снова становился сэром Максом и начинал говорить с британским акцентом. «Алло! О, здравствуйте! Привет, мой друг!» И он оставался сэром Максом до конца разговора, после чего тут же снова превращался в Безумного Макса, начинал сыпать проклятиями, возвращаясь к креслу, где он до этого сидел, и изрыгал их, пока усаживался обратно.

– Но в тот день, когда моя мать подошла к телефону, оказалось, что звонят не отцу. Это Пингвин звонил мне. Так что отец тут же начал шипеть: «Этот чертов телефон. Всегда одно и то же. Этот чертов Пингвин. Из какой дыры он вылез? Этот придурок Пингвин, этот косолапый идиот…»

К этому моменту мы все истерически хохотали. Первым пришел в себя Ублюдок.

– Ну так что же, Безумный Макс разозлился? Из-за мясного бизнеса?

– Вовсе нет, – ответил я, – повесив трубку, я тут же еще раз сказал им, что получил работу продавца мяса и морепродуктов, и Святая Леа тут же вышла из себя, и опять появился сэр Макс.

Я чуть-чуть помолчал, а потом сказал:

– Проблемы у меня начались только на следующее утро, когда Пингвин подъехал к нашему дому на своей «машине компании», и это оказался грузовичок «тойота». «А это что такое? – накинулся я на него. – Только не говори мне, что это и есть твоя служебная тачка!»

«Ну да, она и есть! Правда, она лапочка?» – ответил он, вылезая из грузовичка в джинсах и шлепках, потом подковылял ко мне и положил мне руку на плечо. Потом он посмотрел на грузовичок и сказал: «А ты как думаешь?»

«Да это же настоящее дерьмо! – заревел я, а потом увидел большой белый холодильник в глубине кузова: – А это, блин, что такое, Пингвин? Это похоже на гроб!» Тут я увидел серый дымок от сухого льда, поднимавшийся от одного из углов холодильника. «А это, блин, что такое?» – спросил я, показывая на него.

Элиот одарил меня улыбкой знатока, поднял указательный палец и сказал: «Иди сюда, я все тебе объясню», обошел вперевалочку машину и открыл крышку холодильника. «Можешь проверить продукты», – гордо прощебетал он и начал одну за другой вытаскивать оттуда коробки и показывать их мне. Каждая коробка была размером с чемоданчик-дипломат, и в них лежали разные сорта мяса или рыбы. Там было все – филе-миньон, креветки, шейки омаров, отбивные из баранины, отбивные из свинины, отбивные из телятины, филе скумбрии, стейк из лосося, крабовые ножки. У него были даже полуфабрикаты – типа котлет по-киевски и куриных шницелей кордон-блю. Я в жизни ничего подобного не видел.

К тому моменту, когда он все это вытащил, мы были в буквальном смысле завалены более чем двумя дюжинами коробок, и я вообще ничего не понимал. Меня что-то беспокоило, но я не мог понять, что. «А как мы заставим рестораны покупать это у нас? – спросил я. – У нас что, все это дешевле? Или лучше качеством?» А Пингвин такой смотрит на меня, как на дурачка, и говорит: «Разве я сказал хоть слово о ресторанах?»

Я взглянул на Ублюдка и тоже покачал головой. Затем усмехнулся и продолжил:

– Вот в этот момент я, наверное, все понял, и остальное уже было несущественно. Раз я не убежал обратно домой и не подал в тот же момент снова документы в стоматологическую школу, значит, я определил тогда свою судьбу.

Я пожал плечами.

– Это мгновение определило все следующее десятилетие моей жизни, включая все безумства «Стрэттон-Окмонт».

Ублюдок наклонился вперед, он был явно заинтригован.

– Почему вы так считаете? – спросил он.

Я на минуту задумался.

– Ну, наверное, потому, что именно в это мгновение я понял, во что ввязываюсь. Я понял, что это все было, – я не сказал слово «жульничество» не только потому, что торговля мясом и морепродуктами не была уж таким откровенным жульничеством, но и потому, что я не хотел, чтобы мои тюремщики считали, что я всю дорогу был жуликом. Пусть они лучше воспринимают «Стрэттон» как исключение на общем фоне лишь частично незаконной жизни, – все это было не совсем законно, – аккуратно произнес я, – а может быть, и совсем незаконно. Но я решил, что раз продукты были так хороши, то я никому не мог принести никакого вреда.

Я пожал плечами, как бы удивляясь собственному рассуждению.

– В общем, за те двадцать минут, что мы ехали до склада, Элиот все мне объяснил. Мы ходили по квартирам и конторам, но никогда ничего не предлагали ресторанам. У наших продуктов были другие цены. «Мы торгуем в розницу, а не оптом», – сообщил мне Пингвин. И хотя он не сказал это прямо, но, конечно, подразумевал, что продаем мы не задешево. «Все дело в удобстве, – прощебетал он, – мы доставляем ресторанную еду прямо домой. Мы можем набить ваши холодильники!» Он все время повторял последнюю фразу и даже назвал себя профессиональным набивальщиком холодильников, как будто это извиняло тот факт, что он завышал цены.

Как бы то ни было, но к тому моменту, когда мы подъехали к складу, я уже очень хорошо понимал, как работала «Грейт Амеркэн Мит энд Сифуд»: не было никаких определенных участков работы, никаких буклетов, никакого обслуживания постоянных клиентов и никакой зарплаты, только работа за проценты. «Мы просто автоматы для „обзвона вслепую“, работаем наугад, – тараторил Элиот, когда мы входили на склад, – вот почему мы зарабатываем так много денег».

Мое интервью при поступлении на работу происходило в облупленном офисе у входа на склад. Оно продлилось восемь с половиной секунд, после чего меня приняли. Я решил, что меня взяли так быстро, поскольку я друг Элиота. Я еще не знал, что они были готовы взять на работу каждого, у кого есть хоть какие-то признаки пульса.

Я небрежно пожал плечами.

– Потом я прошел стажировку, которая заключалась в том, что я два дня разъезжал с Элиотом на грузовичке. Я сидел рядом с ним и наблюдал, как тот ездил туда-сюда и стучался в двери, пытаясь продать продукты. Он вешал им лапшу на уши, называя себя водителем грузовика, который принял неправильный заказ и теперь не мог вернуть его обратно на склад, так что ему надо было срочно сплавить весь товар по дешевке, пока продукты не оттаяли и не испортились.

В подтверждение своих слов он показывал на невероятно завышенные цены, проставленные на каждой коробке, и говорил: «Я возьму на пятнадцать долларов меньше за эту коробку, и я скину пятнадцать долларов за ту коробку», потом улыбался и добавлял: «Лучше уж я продам все по дешевке, чем испорчу всю партию, правда?»

– Так он же откровенно лгал своим клиентам! – возмутилась Ведьма.

Я улыбнулся в душе.

– Да, Мишель, он откровенно лгал своим клиентам. И должен признаться, что сначала я был сильно шокирован этим. То, что он делал, показалось мне полным жульничеством. Полным мошенничеством. Но, конечно же, Пингвин мог все объяснить. Он, вообще-то, всегда все мог объяснить.

Мы ехали с ним по Южному берегу Лонг-Айленда, и я заговорил с ним на эту тему. Элиот сидел за рулем в поисках «девственных земель», как он называл те места, где никто еще не слышал его байку. Дело было в середине дня, и я уже видел, как он рассказал ее с полдюжины раз, но пока что не продал ни одной коробки. Тут я сказал ему:

– Это же все полное мошенничество, Элиот. А ты уверен, что то, что мы делаем, хотя бы законно?

Элиот посмотрел на меня так, словно я с дуба рухнул, и сказал: «Ой-ой-ой, и кто же это говорит, чертов ты лицемер! Не тот ли парень, который сжимал снизу стаканчики для мороженого, чтобы из одной коробки можно было сделать больше порций? – с негодованием запыхтел он. – И здесь то же самое, дружище. И потом, не забудь, что эти продукты нельзя купить в супермаркете».

Я покачал головой и ответил: «Да-да, я понимаю, прекрасное качество и все такое, я просто в восторге, но это не отменяет того факта, что ты просто лживый мешок с дерьмом!» Я секунду помолчал, а потом добавил: «А дно стаканчиков для мороженого я, кстати, вовсе не сжимал: они сами сжимались, потому что они были неправильно сделаны. И как только я брал один из них, он сам сжимался».

«Ну конеечно, – иронически протянул Пингвин, – все это происходило совершенно случайно. А ты что, не мог их сам выпрямить, стаканчики-то? – и он уставился на меня. – А то, что я делаю с ценами, делают все. Это точно. Зайди в любой ювелирный магазин или в магазин электроники и проверь. Всюду та же фигня».

Тут я замолчал, чтобы слова Элиота до всех дошли. Потом я продолжил:

– Нельзя не признать, что Элиот был прав. В ювелирных магазинах всегда так: они пишут на ярлыках завышенные цены, а потом на ваших глазах зачеркивают и пишут другие, так что вам кажется, что вы сделали очень удачную покупку.

Я еще помолчал, а затем сказал:

– И все эти россказни о неправильном заказе не слишком отличаются от того, что делают те магазины, которые объявляют о «полной распродаже в связи с ликвидацией». Многие из них уже десять лет сообщают о полной распродаже в связи с ликвидацией и следующие десять лет тоже будут обещать ликвидацию!

Я сделал глубокий вздох и продолжал:

– Ну, в общем, первый день мы провели, объезжая районы, где живет средний класс, стучась во все двери и звоня во все звонки. Но нас все посылали. Повсюду у нас перед носом захлопывали двери, и люди посылали нас куда подальше. К двум часам Элиот приуныл: «Сегодня никто не хочет ничего покупать».

Я покачал головой и усмехнулся.

– Это была печальная картинка. Несчастный придурок чуть не плакал! На пляже нам все были рады, мы были чем-то вроде местных знаменитостей. А здесь с нами обращались как с какими-то париями.

Но в тот день Пингвин все-таки сумел впарить двенадцать коробок, а на следующий день еще шестнадцать.

Я медленно покачал головой, чтобы показать, что все еще нахожусь под впечатлением от его настойчивости.

– Насчет Пингвина я могу вам точно сказать, что он упорный придурок. Он ковылял от двери к двери, стучался и стучался, пока не содрал кожу на косточках пальцев, а он, сдерживая слезы, все продолжал стучать. Но за день он зарабатывал до трехсот долларов, так что можно было и поплакать. В то время это были большие деньги, особенно для парня, который только что бросил стоматологическую школу. Ну и хрен с ним, подумал я. Хоть я и знал, что это было не совсем честно, но решил, что попробую сделать рывок.

Я остановился и посмотрел на Одержимого:

– Как вы думаете, что произошло потом?

Одержимый улыбнулся и покачал головой:

– Даже представить себе не могу.

– Конечно, не можете, – ответил я, – и никто в «Грейт Америкэн» тоже не мог. Видите ли, так как никому не нравилась наша цена, то я подумал – а почему бы не попробовать продавать продукты богатым людям? А еще лучше – знакомым богатым людям. Проблема заключалась в том, что я знал только одного богатого человека – отца моей подружки из колледжа, Дэвида Рассела. Но тут была одна сложность – они с женой только что расстались, и я не знал, где он теперь жил. Его жена по-прежнему жила в их особняке в Вестчестере, но я не мог просто так прийти и постучаться к ней в дверь. Не знаю почему, но я ей никогда не нравился.

Я посмотрел на Ведьму и спросил:

– Ну что во мне может быть неприятного? Правда, Мишель?

Ведьма ничего не сказала и не улыбнулась, она только высоко подняла свою тонкую левую бровь, как будто хотела сказать: «Ты что, блин, издеваешься?»

Я пожал плечами и продолжил:

– Ну, наверное, у нее были на то свои причины. Так что я отверг этот вариант и разработал другой, тоже неплохой. Я пошел к ее соседям.

Я кивнул, как бы подчеркивая правильность своего решения.

– Да, – с гордостью сказал я, – я припарковал свой пикап прямо перед огромными воротами ее соседей, выскочил из машины и постучался. Я все помню так, как будто это было вчера. Это был огромный белый особняк в колониальном стиле с зелеными ставнями и входными воротами – больше размером, чем ворота Изумрудного города. Они были покрашены в ярко-красный цвет и покрыты тысячей слоев лака. Я стучал и стучал, пока, в конце концов, через минуту не вышла симпатичная женщина лет под шестьдесят с седыми волосами, в старушечьих очках и спросила: «В чем дело, молодой человек?»

Я грустно улыбнулся ей и сказал: «Видите ли, в чем дело, мэм. Меня зовут Джордан, я поставляю мясо и морепродукты некоторым вашим соседям. Сегодня у меня оказался неправильный заказ, и я не могу отвезти его обратно на склад. Вот я и подумал: не продать ли вам его со скидкой?»

Я посмотрел на нее щенячьим взглядом своих широко раскрытых голубых глаз и добавил: «Может быть, вы как-нибудь можете мне помочь, мэм?»

Несколько секунд она смотрела на меня, а затем сказала весьма скептическим тоном: «Каким соседям вы поставляете продукты?» Не помедлив ни секунды, я ответил: «Расселам, они тут рядом живут». Тут мне пришло в голову, что она ведь может им позвонить, поэтому я быстро ответил: «Вообще-то, мистеру Расселу, Дэвиду, как он предпочитал, чтобы его называли», а потом я поджал губы и печально кивнул: «Но знаете, из-за этой истории с разводом они в последнее время не очень-то много мяса покупают».

Женщина тут же мне посочувствовала, и ее тон немедленно смягчился. «Могу себе представить, – печально сказала она, – развод – это ужасная вещь». А потом неожиданно оживилась и спросила: «А что же у нас сегодня в нашем милом грузовичке?» Я поднял указательный палец и сказал: «Минуточку, сейчас принесу», побежал к пикапу, взял по коробке каждого товара и вернулся, нагруженный дюжиной коробок. Стопка из двенадцати коробок угрожающе покачивалась выше моей головы.

Когда я вернулся к воротам, женщина сказала: «Здесь так холодно, может быть, зайдете в холл?»

«О, спасибо, – ответил я, испустив парочку вполне понятных вздохов и стонов, – эти коробки такие тяжелые». Я вошел в отделанный серым мрамором холл, где вполне мог бы приземлиться самолет, и добавил: «Вы правы, на улице очень холодно, просто ужас!» Тут я рухнул на колени и с грохотом опустил коробки на мраморный пол.

Тут я сделал паузу и посмотрел на своих мучителей.

Они, казалось, испытывали скорее шок, чем отвращение, слушая перечисление всех прекрасных баек, которые я рассказал той доброй старой женщине. Они и не подозревали, что главные байки были еще впереди. Конечно, я понимал, что не стоит вдаваться во все неприглядные подробности того, как я убедил добрую старую женщину купить все сорок коробок с мясом, которые были у меня в грузовике, но я просто не мог заставить себя остановиться. Я испытывал иррациональное чувство гордости, вспоминая те дни, когда я был еще начинающим продавцом. Кроме того, пока я рассказывал о своем прошлом, у меня не было времени сосредоточиться на настоящем, то есть на той печальной реальности, которая теперь была моей жизнью. Так что я с удовольствием продолжил.

– Вот что я вам скажу, – продолжал разглагольствовать я; мое бахвальство просто перехлестывало через край, – в жизни каждого молодого человека бывают такие моменты, которые все определяют, те моменты, когда происходит нечто невероятное, и он понимает, что теперь в его жизни все изменится.

Я остановился для вящего эффекта.

– И это был один из таких моментов. Да, я незаконно продавал людям на пляже мороженое, но это было не торговлей, а настоящей тяжелой работой плюс желание добиться успеха. И даже мой аукциончик в стоматологической школе еще не был настоящей торговлей, хотя я уже и сделал еще шаг в этом направлении.

Но когда я посмотрел на доброе улыбающееся лицо этой женщины, – продолжал я так, как будто говорил о каких-то сверхъестественных событиях, – то меня охватило какое-то странное, почти волшебное чувство. Казалось, я точно знаю, что эта женщина хочет услышать, – нет, точнее, что я должен сказать, чтобы убедить ее купить все.

Я открыл первую коробку и простер руку над двенадцатью прекрасными филе-миньон, каждое из которых было упаковано в прозрачную пленку. «Говяжье филе сорта абердин-ангус, – с гордостью провозгласил я, – толщиной в полтора дюйма. Быстрая заморозка, мэм, вакуумная упаковка. Практически совершенство. Пролежат в вашей морозилке еще двенадцать месяцев, мэм». Я кивнул с гордым видом, как бы сам поражаясь качеству своего товара (и тому, с какой легкостью весь этот бред слетал у меня с языка). «В ресторанах такие обжаривают по семь минут с каждой стороны, а потом подают под соусом беарнез». Тут я посмотрел ей прямо в глаза и сказал как можно более убедительно: «Они такие нежные, что вы сможете разрезать их пластмассовым ножом». Потом я небрежным жестом толкнул коробку в сторону, придвинул другую и громко объявил: «Шейки южноафриканских омаров! Разрежьте их, смажьте чесночным маслом и через двадцать минут начинайте готовить жаркое из креветок, омаров и говядины».

И так я продолжал изрыгать всякую чушь относительно каждого товара, а потом еще добавлял, что в грузовичке у меня есть еще три или четыре коробки такого же товара. В конце концов, когда я открыл все коробки и мраморный холл был буквально завален мясом и рыбой, я обратил внимание хозяйки на цены и сказал: «Я сброшу по пятнадцать долларов с каждой коробки и продам все по себестоимости. Уверяю вас, все это даже не продается в супермаркетах. Вот какие это прекрасные продукты».

Через несколько мгновений она ответила: «Ну что же, я бы с радостью вам помогла. Вы, кажется, такой милый молодой человек. Но мы здесь вдвоем с мужем. Нам не так уж много еды надо». Потом она немного подумала и сказала: «И к тому же у меня не так много места в морозилке». Она печально пожала плечами: «Мне очень жаль».

Я посмотрел на нее и с грустью покачал головой. «Я все прекрасно понимаю, но позвольте мне сказать вам: я, вообще-то, профессиональный упаковщик холодильников и с радостью слегка переложу все у вас в морозилке, а может быть, даже одновременно почищу ее. И я готов не только уложить все для вас в морозилку, но еще и выгулять вашу собаку, помыть пол, постричь ваш газон и покрасить дом, – тут я протянул к ней руки, – я не хочу сказать, что у вас газон не стрижен или что-нибудь в этом роде, просто я готов на все, чтобы продать сегодня эти продукты». Для большей убедительности я даже поджал губы. «Видите ли, если эта еда протухнет, то я потеряю работу, а я не могу себе этого позволить, я пытаюсь оплатить свою учебу в колледже». Неожиданно у меня зародилась прекрасная идея. Я прикусил нижнюю губу и сказал: «А нет ли у вас внуков?»

Ну, тут она просто просияла. Я думаю, что доставил ей большое удовольствие. «О да, – ответила она с улыбкой, – у меня пятеро чудесных внуков». Тут я улыбнулся и сказал: «Уверен, что они прекрасные. Так почему бы не устроить для них великолепное барбекю? Какой отличный повод для семейного сбора! И вы сможете всем рассказать, какой милый молодой человек продал вам все эти замечательные продукты! Вы даже сможете упаковать остатки, чтобы они унесли их домой».

Я поднял брови и несколько раз с энтузиазмом кивнул головой: «Если хотите, я доставлю продукты прямо к ним! Просто позвоните им, и я тут же отвезу их на грузовике».

Она несколько секунд подумала, а потом сказала: «Хорошо, у меня в гараже есть еще одна морозилка. Можете положить все туда».

«О господи, – воскликнул я, – огромное спасибо, мэм! Вы меня просто спасли! Что вы хотите взять? У меня еще есть множество полуфабрикатов. Котлеты по-киевски, шницели кордон-блю и самое вкусное – крабы термидор.»

(А это, между прочим, самый мой дорогой товар, – добавил я про себя.)

И тут она мне улыбнулась и сказала: «Я, наверное, возьму все. Не хочу, чтобы вы лишились работы».

Я остановился, откинулся на спинку стула и взглянул на Ублюдка.

– Вот так все оказалось просто. Она тут же купила все, что у меня было в грузовике.

Я пожал плечами.

– Конечно, я чувствовал себя немного виноватым из-за того, что задурил голову этой женщине, но ведь продукты действительно были высочайшего качества, не говоря уж о том, что я к тому же запросто внушил ей мысль, что пора бы собраться всем семейством. А это же всегда неплохо, правда?

– Да уж, прекрасно сработано, – прорычал Ублюдок.

Я проигнорировал его сарказм.

– Ну да, все было прекрасно. Вообще-то, все было настолько прекрасно, что за первую неделю работы я продал двести сорок коробок, превысив прежний рекорд компании в два раза. Так все и началось. Отсюда странная цепь событий привела меня на фондовый рынок, а потом в «Стрэттон». Но позвольте мне рассказать обо всем по порядку.

Ублюдок кивнул.

– Мы вас слушаем.

Я тоже кивнул в ответ.

– Все началось в офисе «Грейт Америкэн». Казалось, что все продавцы вдруг словно воспламенились. Производительность у всех выросла в два раза, а у некоторых даже в три. Казалось, я поднял планку или открыл новые возможности делать деньги при условии, что ты много работаешь и правильно продаешь. Через неделю менеджер спросил меня, не хочу ли я заняться подготовкой новых продавцов. Его звали… Пи Джей Каммарата. Он все время говорил: «Джордан, ты словно накачал их всех. Мы невероятно растем!» – ну и всякое такое.

Я остановился, потрясенный тем, как ясно я все это помню.

– Теперь я понимаю, что это была единственная умная вещь, которую он сказал в своей жизни. Понимаете, накачка – это самое главное. Если этого нет, то рабочая сила куда-то расползается и моментально исчезает.

– И вы согласились готовить новых продавцов? – спросил Ублюдок.

– Да, но по вполне эгоистичной причине. Я уже подумывал о том, чтобы создать собственную компанию, вопрос был только во времени. Я решил, что куплю грузовик, займусь торговлей мясом и буду заниматься оптовыми поставками тоже. Я ведь все время занимался подобным бизнесом на пляже, и у меня все прекрасно получалось.

Я пожал плечами.

– Ну, в общем, я занялся подготовкой персонала и быстро понял, что у меня это здорово получается. Вообще-то у меня это получалось так здорово, что я буквально мог взять любого парня с улицы и превратить его в продавца мяса.

Через несколько недель Пи Джей спросил меня, не хочу ли я провести специальное торговое совещание, чтобы перевести накачку на новый уровень.

Я остановился и чуть-чуть подумал.

– По иронии судьбы как раз такой тип, как Пи Джей – болван в грязных джинсах и рыжем пиджаке марки «мемберс онли», – организовал одно из важнейших событий в моей жизни. Видите ли, в основе моего успеха лежит мое умение говорить с аудиторией – например, проводить совещания по организации сбыта для стрэттонцев. Вот что придавало нам энергию все эти годы, несмотря на все проблемы, которые у нас возникали с регулирующими органами.

– Совещания по организации сбыта? – неуверенно переспросил Ублюдок.

– Да, это как бы встречи такие. Именно это отличает – отличало – «Стрэттон» от всех остальных брокерских фирм в Америке. Дважды в день я выходил в брокерский зал и читал проповедь брокерам. Никто на Уолл-стрит не делал этого до меня. Иногда брокерские фирмы приглашали выступить кого-нибудь вроде Энтони Роббинса , но это была просто единичная лекция, а не часть системной программы. А выступать один раз – это просто потеря времени. Если вы хотите добиться результатов, то надо делать это каждый день, один раз утром и один раз во второй половине дня. И тогда начинаются чудеса.

Но в эпоху «Грейт Америкэн» я еще об этом не подозревал, хотя должен признаться, что первая же встреча открыла мне глаза. Она происходила на складе компании в Форест-Хиллс, в Квинсе. Там собрались двадцать продавцов, большинству из которых было чуть за тридцать. Все они были одеты в джинсы и кроссовки, так как старались быть похожими на водителей грузовиков. Они сидели вокруг меня, а я стоял в центре. Я начал говорить медленно, рассказал о качестве продуктов, о том, насколько удивительным оно было, о том, что нет других продуктов такого же качества, и о том, как повезло нашим клиентам, которые их получат. Теперь я понимаю, что таким образом закладывал основание для будущей секты, хотя тогда я об этом не подозревал. Но факт остается фактом…

Одержимый поднял руку.

– Что вы имеете в виду, когда говорите об «основании для будущей секты»?

Я посмотрел на Одержимого:

– Я бы сформулировал это так: суть любого культа – будь то культ «Стрэттон-Окмонт», или «Грейт Америкэн», или этих психов из «Ветви Давидовой» из Уэйко, Техас, – сводится прежде всего к одной мысли: что бы о них ни думал весь мир, все остальные – психи, а сами они нормальные. И всегда все начинается с веры в правильность своего дела. У исламских экстремистов это извращенная интерпретация Корана, а у «Ветви Давидовой» это извращенная интерпретация Библии, а в «Стрэттон» это был брокерский зал, величайший уравнитель в нашем несправедливом мире. Другими словами, неважно, в какой семье ты родился, или насколько плохим было твое образование, или как низок твой IQ, но как только ты вступил в брокерский зал в «Стрэттон» – все это остается позади. Ты теперь равен всем остальным и можешь заработать столько же денег, сколько самый влиятельный исполнительный директор в Америке.

Я пожал плечами, чтобы показать, как все это просто.

– Все культы черпают свою силу в подобных концепциях, все утверждают, что они единственные в мире. В случае с «Грейт Америкэн» у них были продукты, которых нет в супермаркетах, а в «Стрэттон» было обещание богатства, несмотря на то, что тебя выгнали из школы и другой работы, кроме кассира в супермаркете, ты не мог найти.

Я иронически хмыкнул.

– Так что, как я уже говорил: «Приведите ко мне молодых и глупых, молодых и наивных». Из них получаются очень хорошие приверженцы культа.

Но возвращаюсь к своему первому совещанию – после того, как я несколько минут объяснял продавцам, как прекрасны наши продукты, слова хлынули потоком. Из меня просто изливались прекрасные мысли. Я даже не сразу понял, что в самом деле читал настоящую проповедь, рассуждая в мельчайших подробностях о вещах, которые до этого даже не приходили мне в голову. Но я все равно говорил так, как будто был лучшим специалистом в мире по этим материям: например, о том, что отличает победителей от неудачников, о силе позитивного мышления, о том, что значит быть хозяином собственной судьбы.

Потом я углубился в технические детали, перешел к искусству торговли и объяснил, как надо начинать и как заканчивать процесс продажи, как менять скорость речи и тональность голоса, чтобы поддерживать интерес в людях, о том, как важно быть настойчивым, не принимать отказ и стучаться в двери, пока кровь не пойдет из костяшек пальцев. «Это ваш долг перед самими собой, – сказал я им, – ваш долг перед самими собой, перед вашими семьями и, что еще важнее, перед теми людьми, в чьи двери вы стучитесь, потому что наши продукты настолько потрясающие, что каждый покупатель будет вечно вам благодарен!»

Не могу вам передать, как я сам был поражен своей способностью говорить таким образом. Для этого не требовалось никаких усилий, а результат был мгновенным. Я видел это по глазам всех присутствовавших там продавцов. Им это очень понравилось, и им очень понравился я. И чем дольше я говорил, тем больше я им нравился.

Со временем я обнаружил, что проведение таких встреч заполняло во мне какую-то пустоту. Это было самое невероятное чувство, вы даже представить себе его не можете.

Я грустно улыбнулся, вспоминая об этом.

– Но, конечно, как это всегда бывает, я привык к нему. Позже, даже в период наивысшего расцвета «Стрэттон», когда я выступал перед целым футбольным полем, забитым брокерами, я уже не чувствовал прежнего возбуждения. Просто пустота все росла.

Я помолчал для того, чтобы все осознали смысл сказанного, а потом продолжил:

– Поэтому я обратился к другим средствам, к наркотикам, сексу и жизни на краю. В начале девяностых на Уолл-стрит все считали, что во мне очень сильно стремление к смерти. Но я так никогда не думал: я считал, что проживаю свою жизнь так, как она идет, ставлю вперед сначала одну ногу, потом другую и иду по предназначенной для меня дороге. Но эта дорога оказалась путем к моему разрушению, и я сам проложил ее своими действиями.

Мне никто не ответил. В комнате для опросов теперь царило полное молчание. Можно было услышать, как муха летит. Я продолжил свой рассказ:

– Я до сих пор помню лица этих продавцов, как будто это было вчера. Но ярче всего я помню лицо Элиота. Он был просто заворожен. Он выглядел так, как будто готов выбежать из склада прямо сию секунду и начать стучаться во все двери. Так сильно наше совещание подействовало на него и на наши отношения. Понимаете, до этого мы с ним считали себя равными друг другу, но после этого совещания установилось молчаливое согласие в том, что теперь я здесь главный.

Через пару недель я предложил Элиоту открыть собственную компанию по продаже мяса и морепродуктов. «Зачем нам платить „Грейт Америкэн“ по двадцать долларов с коробки? – сказал я. – Почему бы нам самостоятельно не выйти на мясной рынок?»

Но у Пингвина были настолько промыты мозги, что он ответил: «Ну а что мы будем делать с продуктами? Где мы найдем продукты такого же качества, как в „Грейт Америкэн“?»

Я усмехнулся, вспомнив это.

– Вы можете себе это представить? Этому парню настолько запудрили мозги, что он сам поверил, будто продукты «Грейт Америкэн» невероятно хороши и он не сможет работать без них. Это было просто смешно. Ну да, у них были хорошие продукты, но они были просто хорошими, а не какими-то потрясающими. Стейки были отборными, но не эксклюзивными, а рыба была мороженой, а не живой или только что выловленной… Так что мне пришлось перепрограммировать Пингвина и освободить его от культа «Грейт Америкэн».

Я очень легко с ним справился. Ну, примерно следующим образом: «Да что, блин, с тобой, Пингвин? Господи, да продукты же у них вполне средненькие. Приди-ка в чувство!» Потом я нежно улыбнулся ему и сказал: «Послушай, мы найдем стейки получше, чем в „Грейт Америкэн“, и более свежую рыбу. А потом мы сами найдем продавцов, которые будут ходить и продавать все это для нас, а потом мы разбогатеем!»

Вот так мы с Элиотом занялись продажей мяса и морепродуктов. У нас был идеальный план: уже почти наступило лето, так что днем мы будем продавать мороженое, а по вечерам – заниматься подготовкой к открытию собственного предприятия. На те деньги, которые мы заработаем на пляже, мы станем финансировать нашу компанию по продаже мяса и морепродуктов. Мы пригласили еще одного продавца с пляжа, предложив ему стать нашим партнером, это был наш друг Пол Бертон.

Я снова показал на список и как бы между делом заметил:

– Он здесь тоже есть.

Пол жил в то время со своей матерью в большом белом доме в Дагластоне, и по случайному стечению обстоятельств это был дом с большим задним двором, который прекрасно подходил для перспективной компании по продаже мяса и морепродуктов. По крайней мере, нам так казалось.

Понимаете, Дагластон – очень зажиточный район Квинса, но дом Пола был настоящей помойкой. Мать Пола получила этот дом после развода где-то за двадцать лет до этого и с тех пор не вложила в него ни цента. Он был похож на дом с привидениями, и задний двор был такой же. Там стоял гараж, а кроме него – только грязная земля, примерно пол-акра грязи.

Я ностальгически улыбнулся.

– Но нам он все равно казался идеальным местом. Мы были начинающими предпринимателями, и нам казалось, что это крайне романтично – начать собственное дело в гараже. Ведь так же начинали и Стив Джобс, и Майкл Делл. А может, они начинали в комнатах в общежитии. В любом случае, так мы с Пингвином воспринимали себя: как будущих миллиардеров, Хозяев Вселенной!

Мы даже посоветовались с бухгалтером, чтобы убедиться, что ничего не упустили!

Я с невинным видом пожал плечами.

– И тут-то начались проблемы. Этого человека нам посоветовал отец Элиота, а он был хасид. Бухгалтер тоже был хасидом, и похоже, что он примерно так же разбирался в торговле говядиной и морепродуктами, как в рецептах свиных отбивных. После того как мы изложили ему наш бизнес-план, он улыбнулся и сказал: «Ну что ж, похоже, что вы сделаете себе состояние. Мазаль тов!» И добавил: «Молодые люди, вы очень скоро будете богатыми, очень, очень богатыми».

Что на это можно было сказать? Мы с Элиотом сделали вывод о том, что нам срочно нужно решить вопрос со списанием налогов. Прямо из офиса этого бухгалтера мы пошли в ресторан «Пальма», где спустили четыреста пятьдесят долларов на шампанское и омаров. Потом мы взяли напрокат два шикарных автомобиля: я – «порше», а Пингвин – «линкольн континентал».

Я иронически возвел глаза к небу, комментируя выбор Пингвина.

– Потом мы завели себе мобильные телефоны, хотя в те времена мобильная связь была такой дорогой, что только руководители компаний из списка «Форчун-500» решались пользоваться ею.

Но нам все эти траты казались совершенно разумными: в конце концов, мы были предпринимателями, а значит, как мы полагали, имели право на определенные вещи. А так как мы отложили уже достаточно денег для того, чтобы создать фирму на заднем дворе дома Пола, то, по нашему мнению, имели полное право побаловать себя элементарной роскошью. И 26 сентября 1985 года мы открылись. Казалось, этот день подходит для открытия компании по продаже мяса и морепродуктов не хуже любого другого, однако мать-природа решила иначе. По крайней мере, так мне показалось, когда ураган Глория ударил по Лонг-Айленду и центр циклона оказался как раз над задним двором Пола. Там выпало тридцать два дюйма осадков, и все они остались там, потому что дом находился в котловине, ограниченной с четырех сторон четырьмя соединяющимися холмами. Вот таким образом наша маленькая компания по продаже мяса и морепродуктов превратилась в одну, блин, гигантскую грязную лужу.

Я покачал головой, словно не веря собственным словам.

– Наш бизнес закончился, даже не начавшись.

– Вы так и не открылись? – скептически спросил Ублюдок. – Однако в статье в «Форбс»…

Ведьма перебила его.

– По сведениям журнала «Форбс», вы некоторое время все же занимались этим бизнесом?

Она прищурилась и уставилась на меня.

Одержимый покачал головой:

– Мишель, я не думаю, что его слова надо понимать буквально.

– Грег прав, – сказал я, стараясь не быть враждебным по отношению к Ведьме, – хотя замечу в скобках, что согласие дать интервью журналу «Форбс» было одной из самых больших ошибок моей взрослой жизни. Но мне было только двадцать восемь, и я был тогда слегка наивен.

Я пожал плечами.

– Я подумал, что смогу представить свое видение происходящего, расставить все точки над «i». К тому времени «Стрэттон» существовал всего два года, так что никто никогда о нас не слышал. Но женщина, которая меня интервьюировала, вонзила томагавк мне в спину, назвав меня «извращенной версией Робин Гуда, который грабит богатых и отдает деньги себе и развеселой банде своих брокеров».

Я скорчил гримасу отвращения, вспомнив об этом.

– Эта статья была просто ужасна, просто, блин, ужасна.

– Вы потеряли из-за нее брокеров? – спросил Ублюдок.

– Нет, – быстро ответил я, – брокерам нравились разоблачительные статьи, особенно эта. На следующий день после ее выхода они пришли на работу в средневековых одеждах и бегали по зданию с криками: «Мы твоя развеселая банда! Мы твоя банда!»

Я усмехнулся.

– И мне не понравилась фотография, которую они опубликовали. Она была ужасающей.

Одержимый злорадно усмехнулся.

– Вы имеете в виду ту фотографию, где вы стоите рядом со ржавой водосточной трубой?

Он еще раз иронически усмехнулся. А Мормон добавил:

– Ну да, на той, где у вас злобная улыбка.

Я с отвращением покачал головой.

– Да-да, – прошипел я, – ржавая труба, в которую должен был вылететь «Стрэттон». Я знаю, как это вышло. Фотограф «Форбса» ловко меня надул! Сначала он заманил меня на крышу, а потом как бы между делом попросил встать рядом с водостоком.

Я закатил глаза.

– Я не заметил водосток, потому что в этот момент поправлял волосы, а этот гад сделал тысячу и одну фотографию, дожидаясь возможности просто подловить меня с этой дерьмовой усмешкой на лице. И именно эту фотографию они использовали.

Я покачал головой, словно удивляясь собственной наивности.

– Ну и конечно, в статье всласть поиздевались над моим мясо-морепродуктовым прошлым, как бы намекая, что мне не место в мире финансов, ведь я всего лишь жалкий торговец говядиной и ничего больше. И статья при этом называлась: «Стейки или акции? Не вижу разницы».

Я посмотрел на Ведьму и сказал:

– Но вообще-то, Мишель, вы правы. Как и было сказано в статье, я действительно какое-то время продолжал заниматься этим бизнесом. Хотя на самом деле я не стал бы здесь использовать слово «бизнес». Лучше сказать, что мы играли в мяч или гонялись за собственным хвостом.

Я на минутку задумался.

– Когда ураган прошел, двор Пола был на глубине трех футов грязной воды. Следующие две недели мы пытались выбраться из этой грязи, а потом во дворе неожиданно образовалась какая-то бездонная дыра и все стало разваливаться – сначала развалился гараж, потом терраса, а потом чуть не рухнул и сам дом. Мы даже пригласили геолога, чтобы выяснить, не стоит ли дом на никому не известной линии тектонического разлома, но оказалось, что нет.

К тому же у нас появились другие проблемы. Мы купили старый-престарый грузовик-рефрижератор – решили сэкономить несколько баксов. Но он очень плохо работал, а потреблял столько электроэнергии, что можно было бы осветить весь штат Нью-Джерси. И, конечно, проводка в доме Пола не выдерживала такой нагрузки.

Я задумался, вспоминая детали.

– Кажется, в начале декабря мы чуть не сожгли дом Пола.

Я беззаботно пожал плечами.

– И тогда его мамаша заявилась на задний двор, обвязав себя вокруг талии веревкой, чтобы не провалиться в тектоническую трещину до центра земли, и начала вопить: «Убирайтесь отсюда! И заберите с собой эти идиотские грузовики!»

Я улыбнулся, вспоминая это.

– Мать Пола вообще-то была доброй женщиной, поэтому она дала нам целый месяц на поиски нового склада. В тот момент нам показалось, что месяца хватит, но сказать оказалось легче, чем сделать. У нас не было кредитной истории, наш бухгалтерский отчет был ужасающим, так что все приличные владельцы складов нам отказали.

В то время нас было уже шестеро: Элиот, Пол и я, плюс три наших служащих – прежде всего, Фрэнк Буа, который при росте шесть футов пять дюймов был точной (хотя и бородатой) копией малыша, изображенного на баночках детского питании «Гербер». Затем малыш Джордж Барбелла, который был на два дюйма больше, чем обычный комар, но при этом похож на сущего дьявола. И, наконец, совершенно неуправляемый и накачанный стероидами тип по имени Чаки Джонс , похожий на норвежского бога Тора. Правда, он был ростом всего пять футов четыре дюйма, так что скорее походил на несколько придавленного Тора.

Неудивительно, что у каждого из наших служащих была какая-нибудь болячка, а в случае с Фрэнком больна была его жена. У нее была редкая болезнь, называвшаяся алопецией, из-за которой у нее выпали все волосы, включая брови и ресницы. Она была женской копией Юла Бриннера. А болезнь Джорджа Барбеллы заключалась в том, что он был помешан на еде даже в большей степени, чем Элиот. Он все время ныл из-за того, что наши креветки замораживались в воде, чтобы прибавить им объема и веса. «Когда мои клиенты будут их готовить, – стенал он, – они из тигровых креветок превратятся в какие-то микроорганизмы».

Я небрежно пожал плечами.

– Но замораживание – это стандартная процедура, так что я ни в чем не был виноват. На самом деле ему стоило волноваться из-за того, что все продукты воняли керосином.

Ублюдок так и подскочил со своего кресла.

– Ваши продукты пахли керосином?

– Иногда, – скромно уточнил я. – В гараже у Пола не было отопления, и к декабрю мы чуть не померли от холода. Поэтому мы купили огромный керосиновый обогреватель, похожий на торпеду на колесах. Он хорошо грел, хотя сам раскалялся сильнее солнца, и шумел как самолет F-15, идущий на форсаже. А время от времени у него были перебои с зажиганием, и он испускал густое облако дыма, которое оседало на продукты. Но все-таки это лучше, чем умереть от холода!

Я остановился и глотнул водички.

– А что касается болезни Чаки, то она, помимо всего прочего, проявлялась в том, что он снимал прямо в гараже штаны и вкалывал себе в задницу тестостерон. Но в то же время у него было отличное чувство юмора, и он всем нам дал прозвища: Фрэнк Буа был Малютка Гербер, Джордж Барбелла – Тату, по имени карлика из «Острова фантазий», а Пола Бертона он прозвал Экран – из-за его огромного лба, на котором, по мнению Чаки, можно было кино показывать.

Прозвище Элиота было им уже известно. Только я собрался сказать, как прозвали меня самого, как Одержимый улыбнулся и спросил:

– Элиот был Пингвином. А ваше прозвище?

Тут он хитро прищурился.

– Дайте-ка я угадаю. Вас звали Наполеоном, правильно?

«Чертов придурок!» – подумал я. Когда Герцогиня хотела унизить меня, она дразнила меня Наполеоном! Однажды на Хэллоуин она даже заставила меня вырядиться в этого маленького французского коротышку. Неужели Одержимому это известно? Боже, неужели всем было известно, что у меня комплекс Наполеона? Или он просто догадался? Впрочем, какая разница?

Только я хотел послать Одержимого куда подальше, как Мормон спас меня от скандала.

– Уж кто бы говорил, – сказал он вдруг и захихикал, а за ним захихикали и Ведьма с Ублюдком.

И хихиканье это подразумевало следующее: у Одержимого тоже комплекс Наполеона – точь-в-точь как у Волка с Уолл-стрит. Но Магнум не смеялся: он не мог издеваться над ростом другого человека, тем более что сам он был ростом практически с двух взрослых людей, поставленных один на другого. А таким как-то не пристало смеяться над малышами.

Чтобы не дать Одержимому тут же пристрелить Мормона, я сказал:

– Грег, вы отчасти правы, по крайней мере в том, что касается Элиота. Но его звали не просто Пингвином, а Пингвином-Самоубийцей. Дело в том, что мы уже находились на грани банкротства, а Пингвин, правда, был на грани самоубийства. Так что Чаки, переваливаясь, ковылял по офису, приставлял указательный палец к виску, а большой торчал вертикально вверх, будто взведенный курок. «Привет, я Пингвин-Самоубийца, – тараторил он, – я поставляю мясо и морепродукты в местные рестораны. У меня в грузовике неправильный заказ, и я не могу отвезти его обратно на склад». Он повторял это снова и снова, ковыляя вокруг гаража и хлопая руками, словно настоящий пингвин. «Помогите! Помогите! – визжал он. – Ураган Глория вымочил меня, керосиновый обогреватель душит меня, жена Малютки Гербера выглядит словно инопланетянин, а мать Экрана хочет закрыть наш кинотеатр, и…»

Тут я засмеялся:

– Чаки – это было что-то, а потом однажды – бац – и он исчез. Растворился, словно пук в воздухе. Оказалось, что по ночам он грабил винные магазины. Последний раз я слышал о нем, когда к нам в гараж пришли два детектива, пытаясь выяснить, когда мы его видели в последний раз. Наверное, он сейчас уже покойник. А может, заделался где-нибудь комиком…

– Так какое же прозвище было у вас? – спросила Ведьма, так сильно поджав свои тонкие губы, что они почти исчезли. Я улыбнулся и ответил:

– Я легко отделался, Мишель. Чаки называл меня Джей Пи, это инициалы Джей Пи Моргана. Видите ли, Чаки никогда надо мной не насмехался. Он верил в меня, ему нравились наши собрания. После каждого из них он отводил меня в сторону и говорил: «На хрен ты занимаешься этим бизнесом? Это недостойно тебя. Джей Пи, ты самый умный парень из всех, кого я знаю…» Потом он советовал мне выгнать Экрана и Пингвина. «Они тянут тебя назад, – говорил он, – ты Джей Пи Морган, а они мелкие придурки».

Я помолчал, заново обдумывая его совет.

– Насчет Пола он оказался прав, тот был слишком ленив, чтобы торговать, стучась в каждую дверь. И, вообще-то, он оказался прав и относительно нашей компании: разъезжать от дома к дому на пикапе – это полная глупость, бесполезное занятие для дебилов.

А вот с Элиотом он ошибся. Пингвин – он из породы победителей в самом настоящем смысле этого слова. Никто не работал больше него, и он был мне абсолютно предан. Мы собирались вместе сделать состояние, правда, не на торговле мясом и морепродуктами. Мы решили разбогатеть на Уолл-стрит. Но сначала нам преподали несколько уроков скромности.

Я глубоко вздохнул и сказал:

– Где-то в конце декабря мы достигли дна. Денег у нас совсем не осталось, и мать Пола грозилась позвонить шерифу, если мы не уберемся. Казалось, что все пропало, мы исчерпали все возможности. А потом произошло нечто невероятное, нечто совершенно неожиданное. Я только что вернулся в гараж после очередного мучительного дня «в поле», когда Пингвин сказал мне: «У меня сегодня был странный разговор с одним из наших поставщиков. Они позвонили и спросили, на какие условия мы согласны». Он растерянно пожал плечами. «Я не понял, о чем они говорят, поэтому сказал, что должен подумать, и обещал им перезвонить».

«Какие условия они имели в виду? – спросил я. – Условия нашей капитуляции?» Пингвин-Самоубийца пожал плечами и ответил: «Я не знаю, но какая разница? Морозилка пуста, и у нас нет денег на закупку продуктов. Наш бизнес рухнул».

Я остановился, усмехаясь при воспоминании о том, какими простачками мы тогда были. Мы даже представить себе не могли, что наши поставщики готовы поставлять нам продукты в кредит. Мысль о том, что они по-прежнему готовы иметь дело с такими уродами, как мы, даже в голову нам не приходила, но, как мне еще предстояло узнать, это была стандартная ситуация: в кредит торговали все. И на этом деловом жаргоне слово «условия» означало «условия рассрочки».

Я с некоторым злорадством продолжал:

– Как только я понял, что наши поставщики настолько глупы, что готовы поставлять нам продукты в кредит, то быстро нашел выход. Он был прост: надо распространяться, как лесной пожар. Бери столько кредитов, сколько сможешь проглотить, и оттягивай время их возврата на возможно более долгий срок. Затем покупай как можно больше пикапов и не плати при этом ни цента – а это вполне возможно, если ты согласен взять кредит под 24 % годовых. Но меня не волновали месячные выплаты, потому что чем больше грузовиков я мог выпустить на улицы, тем больше продуктов я мог продать – и тем больше наличных получить.

Другими словами, так как мои поставщики готовы были ждать денег за продукты в течение тридцати дней, а мои клиенты платили мне каждый день, то, продавая все больше и больше, я должен был получать все больше наличных. Даже если я не получал ни цента прибыли, я все равно получал наличку, используя тридцатидневную отсрочку.

Ублюдок быстро сказал:

– Это же типичный бизнес для первоклашек! Самый примитивный вариант предпринимательства!

«Ну понятно, – цинично подумал я, – Ублюдок, конечно, не может оценить темное искусство жонглирования потоками наличности (он был для этого слишком честным»). Он мог понять эту простую математику, но не те дьявольские стратегии, которые приходилось использовать, особенно по мере приближения конца срока, когда кредиторы начинали кружить вокруг тебя, а бухгалтерский отчет просто истекал красными чернилами быстрее, чем больной гемофилией, в которого выстрелили из пистолета. Мне понадобился бы месяц, чтобы описать такому человеку, как Ублюдок, все грязные детали.

С другой стороны, мы с Элиотом быстро стали настоящими джедаями в этом искусстве, а затем так же быстро перешли на темную сторону силы – используя все возможности для жонглирования потоками наличности. Мой любимый прием заключался в обращении платежного требования на кредитора, когда мы менялись ролями с рассерженным поставщиком и я объяснял ему, что у него есть только один шанс вернуть свои деньги: принять от меня небольшую сумму в зачет старого долга в обмен на увеличение моего кредита. Этот способ срабатывал как по волшебству, а еще был старый трюк с чеком с одной подписью, когда я давал поставщику чек, где не хватало или моей подписи, или подписи Элиота, и банк возвращал его из-за неправильного оформления, а не из-за недостатка средств. Конечно, мы всегда предупреждали банковского менеджера относительно этого чека, чтобы он по случайности не попытался провести оплату – то-то бы он запрыгал, как кенгуру.

Существовали и другие хитрости, но ни до одной из них Ублюдку не было дела. Поэтому я просто сказал:

– Именно так, Джоэл. Это бизнес для первоклашек. Но прежде чем до меня это дошло, я уже имел двадцать шесть грузовиков на улицах, забитый склад и кучу денег в банке. Конечно, мой балансовый отчет выглядел просто ужасно, но я старался не думать об этом. Вместо этого я получал наслаждение от проведения совещаний по организации сбыта для двадцати шести придурков, большая часть которых уже подсели или на крэк, или на героин или же были официально признанными алкоголиками.

Но я все же держался пока гордым владельцем внешне успешной компании по продаже мяса и морепродуктов. И на моих друзей это производило впечатление, все они считали меня первоклассным предпринимателем.

Я небрежно пожал плечами.

– В это время я и познакомился с Кенни Грином, он стал работать на меня, как раз когда я торговал мясом.

– Неужели? – заинтересовался Одержимый. – Я этого не знал.

Я медленно кивнул, удивляясь про себя, почему Кенни Грину не предъявили обвинение одновременно со мной и с Дэнни. Он был третьим партнером в «Стрэттон», хотя его имя и не ассоциировалось с нашей фирмой с тех пор, как четыре года назад мы урегулировали вопрос с Комиссией по ценным бумагам и биржам. Но все-таки до сегодняшнего дня он был партнером, обладавшим, как и Дэнни, двадцатью процентами акций (а мне принадлежали остальные шестьдесят процентов). Он заработал десятки миллионов долларов и нарушил так же много законов, как и я. Мне казалось крайне нелогичным (и немного несправедливым), что Кенни избежал преследования со стороны Одержимого – если, конечно, он не сотрудничал все это время со следствием.

Но я решил придержать эти свои мысли при себе и сказал:

– Его мне рекомендовал один из моих приятелей по колледжу, парень по имени Джефф Хонигмэн. Они с Кенни двоюродные братья.

Я снова ткнул пальцем в мой список злодеев, воров и негодяев.

– Джефф здесь тоже есть, хотя большую часть своих темных делишек он совершил уже после того, как ушел из «Стрэттон» и работал на Виктора Вонга в «Дьюк Секьюритиз». Виктор тоже тут, где-то близко к вершине, как раз над именем Кенни.

Я подумал: интересно, знают ли они, каким развращенным маньяком был Виктор Вонг?

– Вообще-то Виктор работал на меня еще во времена торговли мясом и морепродуктами, правда в течение всего одного часа. Он был слишком гордым и слишком ленивым, чтобы разъезжать на грузовике от дома к дому, но однажды он пришел на одно из моих торговых совещаний. И, конечно же, я очень хорошо помню, как в первый раз увидел Виктора.

Я хмыкнул, вспомнив об этом.

Тут влез Мормон:

– Ну как же такое забыть, правда?

Я согласно кивнул.

– Конечно, как такое кто-либо может забыть? Он, безусловно, самый высокий китаец из всех, кто когда-либо ходил по нашей планете. У него грудная клетка шириной с Великую Китайскую стену, щелочки вместо глаз, брови, словно выступ скалы, а голова больше, чем у гигантской панды.

Я перевел дыхание.

– Я не знаю, все ли из вас видели Виктора, но он точная копия злодея Оджоба из фильма «Голдфингер» про Джеймса Бонда. Помните Оджоба? Это который убивал людей, метая в них свой котелок с острыми как бритва полями.

– К чему вы клоните? – спросил Ублюдок удивленно.

Я пожал плечами.

– Да ни к чему, просто Кенни и Виктор были друзьями с детства, они вместе толкали наркотики еще в школе, и, позволю себе заметить, прикрывала их мать Кенни, ее звали Глэдис. Но я отказываюсь рассказывать вам о Глэдис, боюсь, как бы она не дала мне пинка.

Тут я скорбно улыбнулся.

– Вообще-то, в последний раз, когда кто-то посмел наехать на Глэдис – это случилось в боулинге, – она, кажется, в конце концов сбивала этим парнем кегли. А в супермаркете она однажды одним ударом вырубила какую-то тетку – прямо в очереди к экспресс-кассе. В любом случае, если вы видели Глэдис, то вас вряд ли удивят мои слова.

Я трижды энергично кивнул, чтобы подчеркнуть важность сказанного.

– В ней нет ни унции жира, а ее пресс может остановить пулю на расстоянии двадцати шагов. Знаете такой тип? – спросил я, подняв брови.

Ответом мне были бесстрастные лица и молчание. Я продолжил:

– Ну как бы то ни было, Глэдис тоже есть в этом списке, хотя надеюсь, она вас не интересует? – и я тайком скрестил пальцы на удачу.

– Безусловно, – бесстрастно подтвердил Ублюдок, – она нас не интересует. Почему бы вам не вернуться к вашей торговле мясом?

Я с облегчением кивнул.

– Это правильно, но все-таки скажу вам для сведения, что весь этот треугольник Кенни – Глэдис – Виктор связан с ответом на ваш вопрос о том, откуда взялась первая волна стрэттонцев. Кенни и Виктор выросли в Джерико. Кенни приторговывал травкой, Виктор – кокаином, а Глэдис их крышевала.

Я остановился, а затем добавил:

– Но, конечно, она действовала, исходя из самых благих намерений. Она просто пыталась удержать семью на плаву после того, как отец Кенни умер от рака. Все это было очень печально.

Я пожал плечами, надеясь, что мои слова каким-то образом будут донесены до Глэдис и она не изобьет меня до смерти, если наши дороги вдруг пересекутся.

– Так вот, половина первого набора стрэттонцев была родом из Джерико и Сайоссета, из соседних городков, и буквально все они были клиентами Кенни и Виктора. Благодаря этому «Стрэттон» смог так быстро разрастись, и у меня под дверью стояли десятки желающих еще до того, как мы приобрели репутацию места, где смекалистые ребята могут легко обогатиться. А потом они переехали на Бэйсайд, чтобы еще лучше служить нашей секте.

Но давайте все по порядку: Кенни торговал мясом всего один день и за это время успел разбить один из моих грузовиков, а потом больше мне не звонил, или по крайней мере не звонил, пока я не покончил с торговлей мясом. А Виктор, как я и сказал, вообще никогда там не работал, он просто пришел один раз, послушал мое выступление и больше никогда не приходил.

А мой бизнес тем временем уже почти схлопнулся.

Я медленно покачал головой, приступая к изложению самых ужасных событий.

– Вы можете играть с денежным потоком только до тех пор, пока его движение не оборачивается вспять. В нашем случае обратное движение началось в январе 1987 года. Это была суровая зима, и объем продаж рухнул ниже плинтуса. Приток наличных, конечно же, иссяк вместе с ним. Я проводил одно собрание за другим, отчаянно пытаясь мотивировать своих продавцов перед тем, как они отправлялись торговать, но ничего не получалось; было слишком холодно, и этот холод заморозил все сделки.

Из самой сути игры с наличностью понятно, что в этот момент бумеранг сильнее всего отлетает назад. Вы ведь помните, Джоэл, это бизнес 101. Если вы растете благодаря кредитам, то сегодняшние счета оплачиваете теми деньгами, которые получили за товары, проданные тридцать или, в нашем случае, шестьдесят дней назад, потому что мы уже на тридцать дней задерживали платежи.

Я сделал паузу, а потом поправил сам себя.

– Нет, вообще-то, по большей части наших счетов мы отстали на девяносто дней, но с теми компаниями мы уже не работали, они от нас отказались, так что нам пришлось перейти на более плодородные пастбища – то есть обратиться к новым поставщикам, до которых еще не дошел слух о том, что мы вообще-то не возвращаем кредиты.

Но эта часть игры для нас тоже заканчивалась. Уже пошел слух, что мы плохо отдаем долги и нам нельзя ничего поставлять, пока мы все не оплатим наличными. А мы с Элиотом тем временем пытались удержаться на плаву. Мы уже опустошили свои личные кредитки и каждый день все больше и больше увязали в долгах. Мы не платили за аренду грузовиков, не оплачивали счета ни за мобильную связь, ни за свои прокатные тачки. А новый хозяин нашего склада, какой-то сирийский ублюдок, уже получил ордер на выселение и пытался, прежде чем нас выгнать, заставить нас заплатить двойную аренду.

Я медленно покачал головой, все еще удивляясь тому, в какую глубокую финансовую яму мы сами себя загнали. Потом я сказал:

– Как раз примерно в это время, зимой 1987 года, до меня стали доходить разговоры о парне из нашего района, которого звали Майкл Фальк. Он пришел на Уолл-стрит сразу после колледжа, примерно тогда же, когда я поступил в стоматологическую школу, и говорили, что он уже зарабатывает больше миллиона в год.

Я сделал паузу для пущего эффекта.

– Сначала я этому не поверил. Видите ли, в детстве Майкл Фальк не выглядел особенно умным. Он считался этаким неудачником у нас в округе, кем-то, над кем все смеялись, потому что он редко принимал душ. Он не был ни ловким, ни сообразительным, и язык у него не был хорошо подвешен, ничего такого. Он был просто середняком и ничего больше. Поэтому я решил, что это все чепуха, он просто не может зарабатывать столько денег.

И вот однажды, по чистому совпадению, он подъехал к дому, где я жил, на своем кабриолете «феррари». К счастью, он милостиво соблаговолил поговорить со мной и подтвердил, что все слухи были правдой, – сказал, как само собой разумеющееся, что рассчитывает в этом году заработать больше полутора миллионов, а в прошлом году заработал почти миллион. Мы поболтали еще немного, и все это время я врал, объясняя, как прекрасно идет моя торговля мясом и морепродуктами, то и дело кивая на свой маленький красный «порше» как на доказательство своей удачливости. Он в ответ пожал плечами и начал рассказывать о круизе с Багамских островов до Нью-Йорка на стофутовой яхте с толпой моделей-блондинок (по иронии судьбы одной из них предстояло позже стать моей женой). А потом он уехал, легко, без труда, выпустив облако дорогих итальянских выхлопных газов мне в лицо, что вызвало у меня в тот момент смешанные чувства уважения и удивления.

Я слегка усмехнулся:

– Могу признаться, что ни одна встреча в моей жизни не произвела на меня большего впечатления. Я помню, как смотрел на его удалявшийся «феррари» и говорил себе: «Если этот парень может зарабатывать миллион баксов в год, то уж я-то смогу сделать пятьдесят лимонов!»

Я остановился, чтобы мои слова приобрели больший вес, и внушительно сказал:

– Это предсказание сбылось, понимаете?

И тут же быстро добавил:

– Правда, я не сумел предсказать вторую часть уравнения: я не предвидел, что мне будут светить двести лет за решеткой, – тут я встретился взглядом с Ведьмой, – а также что моя душа будет обречена на вечную погибель!

В то время я жил со своей первой женой Дениз, хотя официально мы еще не были женаты. Мы жили в маленькой квартирке в Бэйсайде, в доме, где жили яппи и который назывался Бэйсайд-Клаб. Там я познакомился с Дэнни Порушем. Он жил этажом выше, хотя в то время я его еще не знал. Я иногда встречал его, но мы никогда не разговаривали.

Я пожал плечами.

– Удивительно, но я помню, что всегда отмечал его удивительно нормальный вид, он выглядел как идеальный яппи. Он и его жена Нэнси были просто символами успеха и счастья. Они даже были похожи друг на друга. Конечно, в то время я не знал, что они были двоюродными братом и сестрой. И я не представлял, что единственной целью Нэнси в этой жизни было мучить Дэнни – делать его жизнь как можно более несчастливой и сложной и что Дэнни, несмотря на его нормальный вид, был совершенным психом и проводил большую часть своего времени в каком-то гарлемском наркопритоне, где он старательно гнал свой бизнес к кокаиновому банкротству.

Но я забегаю вперед. Я еще только через год познакомлюсь с Дэнни. Возвращаюсь к Майклу Фальку: в тот же день я рассказал Дениз о своей короткой встрече с этим бывшим лузером. Когда я закончил, никакие слова были уже не нужны. Дениз просто посмотрела на меня своими большими карими глазами и медленно кивнула, вот и все. В тот момент мы оба поняли, что моя судьба должна быть связана с Уолл-стрит. Я был самым талантливым продавцом в мире, она знала это, и я это знал. Моя ошибка заключалась в том, что я просто выбрал неправильный товар для продаж.

– Как вы смогли получить место брокера? – спросил Ублюдок. – Вы изучали в колледже биологию и только что обанкротились. Кому же понадобилось брать вас на работу?

– Я смог проникнуть туда благодаря другу моих родителей, человеку, которого звали Боб Коэн. Он был менеджером среднего звена в «Эл-Эф Ротшильд», и у него хватило влияния, чтобы устроить мне собеседование. А там я уже показал себя. Я купил дешевый синий костюм и уже через два дня ехал на автобусе на интервью. Тем временем Дениз сидела дома и ждала эвакуатор, который должен был приехать и забрать наш «порше», что он и сделал как раз в то время, когда я устраивался на работу стажером в «Эл-Эф Ротшильд».

Потом я печально улыбнулся и сказал:

– А потом я поехал в свою мясную компанию, чтобы сообщить ужасную новость Элиоту.

Я сделал паузу, погрузившись в воспоминания.

– Я помню все так, как будто это было вчера, все горькие и сладкие чувства, которые я испытывал. Я с радостью смотрел в будущее, но мне было жаль расставаться с Элиотом. Он был для меня как брат. Мы были партнерами с юности. Мы через многое прошли вместе – вытаскивали наши грузовики из грязи и стучались в двери, пока костяшки не оказывались в крови. А теперь нам предстояло расстаться.

На складе, конечно, был полный развал. Повсюду стояли полуразбитые грузовики, пустые ящики, а морозильная камера – это вообще был ужас. Дверь была широко распахнута, и внутри не было ни крошки еды. Там, как плесень, разрастались толстые слои инея. Это было ясной иллюстрацией того, насколько плохо мы руководили компанией. Я помню, что даже моя уверенность в себе слегка пошатнулась.

С тяжелым сердцем я сказал Элиоту: «Мне жаль, что я ухожу, но я должен это сделать. Я должен пробиться на Уолл-стрит. Элиот, там люди зарабатывают обалденные деньги. Действительно обалденные».

«Я знаю, – тут же ответил он, – но я не могу представить, что я целый день сижу за столом. Там же торгуют по телефону. Ты будешь звонить людям, которых никогда не видел, стараясь убедить их прислать тебе деньги. Я не могу этого понять…»

Я медленно покачал головой.

– Вы знаете, теперь это, наверное, звучит смешно, но я тогда подумал то же самое: ну невозможно было себе представить, что кто-то, кого я никогда не видел, отправит мне сотни тысяч долларов после того, как я ему позвоню. Не говоря уж о том, что мне предстояло звонить людям по всей стране. Насколько велика была вероятность того, что совершенно незнакомый мне человек из Техаса окажется настолько безумным, что пришлет мне полмиллиона баксов, заработанных тяжким трудом, – при том что он меня даже никогда не видел? Но в моем мозгу горел образ Майкла Фалька. То, что ребята зарабатывали состояния на Уолл-стрит, было фактом. Мое место было на Уолл-стрит.

Тут вступила Ведьма:

– Значит, Элиот не захотел пойти с вами?

Я покачал головой.

– Хотите верьте, хотите нет, но не захотел. Он решил и дальше заниматься торговлей мясом и морепродуктами, сделать еще одну попытку. Он считал, что сможет заработать деньги, если будет работать один, – этакий маленький да удаленький бизнес.

Я на минуту задумался.

– Поймите меня правильно, я же не мог предложить ему работу. Это было не в моей власти. Но я действительно спросил его, пойдет ли он на интервью, если я смогу об этом договориться. Но он сказал: «Нет».

Я грустно пожал плечами.

– В тот вечер я вернулся домой без машины, без денег и полным банкротом. И знаете что? Мне было наплевать. Я теперь работал на Уолл-стрит, и это было главным. А то, что мне собирались платить всего лишь сто долларов в неделю, меня совершенно не волновало. Я надеялся – надеялся на будущее, а это самая сильная надежда в мире.

Я сделал паузу и некоторое время смотрел на лица моих мучителей, пытаясь понять, о чем они думают и что конкретно они думают обо мне. И хотя точно сказать было невозможно, но у меня было неприятное подозрение, что они запутались еще больше, чем раньше. В моем рассказе все было понятно, но, думаю, они не могли разобраться, что двигало таким человеком, как я.

В любом случае все это было только легкой разминкой. Все вкусненькое – шлюхи, наркотики, наглые махинации – было еще впереди, до этого оставалось один или два дня. Подумав об этом, я взглянул на Одержимого и сказал:

– Вам не кажется, что самое время пообедать? Уже почти час дня, и я вообще-то проголодался.

– Безусловно, – мягко ответил Одержимый, – на Рид-стрит есть хорошие места. Это всего в двух минутах отсюда.

Ублюдок согласно кивнул.

– Очень продуктивное утро. Вы заработали хороший обед.

– Конечно, – ехидно поддакнула Ведьма, – вы предоставили нам редкую возможность заглянуть в мозг преступника.

Я холодно улыбнулся ей в ответ:

– Ну что же, Мишель, я рад, что вы так считаете, потому что я рад вам помочь.