7

Он действительно сделал это. Именно то, что она предполагала. Сьюзен Винтер приглушила звук телевизора, взяла телефон, положила перед собой листок бумаги с номером, но если она хотела воспользоваться тем, что знала, то должна была сделать это сейчас.

Не повезет в любви. Повезет в игре. Вот сейчас и проверим, все или ничего. Она набрала цифры телефонного номера, казавшиеся похожими на выигрышные номера лотереи.

Звонок. Задержать дыхание.

На той стороне линии сняли трубку.

– Да? – Низкий, звучный, очень спокойный мужской голос.

– Меня зовут Сьюзен Винтер, – начала Сьюзен, ненавидя свой писклявый голос, дрожь в коленках, весь этот дурацкий страх. – Примерно три недели назад вы получили от меня информацию о Джоне Сальваторе Фонтанелли и его семье. Я как раз смотрю новости по Си-эн-эн и всего лишь хочу сказать: я знаю, что вы задумали.

– Откуда у вас этот номер? – безучастно произнес голос.

– Я детектив, – пояснила Сьюзен. – На работе я как раз занимаюсь выяснением таких вещей.

– Понимаю. И что же я, по-вашему, задумал?

Сьюзен ответила.

Закончив, она почувствовала, как все внутри нее сжалось, и даже за миллион долларов она не заставила бы себя произнести больше ни слова. Она закрыла глаза и стала ждать, что последует дальше – издевательский смех, яростные угрозы, – в зависимости от того, угадала она или нет.

Но мужчина только негромко рассмеялся, и смех его прозвучал почти уважительно.

– Мои поздравления, – произнес он, и ей показалось, что он улыбается. – Признаю, я вас недооценил, мисс Винтер. Чего вы хотите добиться этим звонком? Думаю, денег за то, что вы оставите свои мысли при себе?

Сьюзен втянула воздух, судорожно сглотнула и ответила дрожащим голосом:

– Чего-то в этом роде.

– Можете спокойно называть вещи своими именами, мы ведь свои люди. Значит, плата за молчание. Конечно, можем договориться и так, но я спрашиваю себя, не могу ли я предложить вам более выгодную сделку.

Он пытался выкрутиться, это было совершенно ясно.

– Более выгодную для кого?

– Для нас обоих. Мисс Винтер, сколько вы получаете на вашей текущей работе?

– Восемьдесят тысяч. – Она произнесла это не задумываясь. Вообще-то тысяч было всего семьдесят, остальное уходило на накладные расходы, но она всегда говорила восемьдесят.

– Я заплачу вам в десять раз больше с перспективой повышения, если вы откажетесь от своей работы и начнете работать на меня.

Вряд ли она расслышала правильно.

– Что-что? – Она почти кричала. Снова – совершенно непрофессионально.

– Если вы выяснили мой телефонный номер, – произнес звучный голос на другом конце провода, – вы наверняка знаете еще массу всего обо мне. И этот анализ моих целей показывает, что вы хороши в своем деле. Что вы тратите свой талант впустую, преследуя неверных мужей и обкрадывающих хозяев служащих. Так что не будем ходить вокруг да около. Факты таковы, что я уже много лет ищу аналитика с вашими способностями, и начальная зарплата в восемьсот тысяч долларов хоть и превышает обычную, но не слишком. Так что давайте рассматривать это как часть платы за молчание. Скажем иначе: если бы вы продемонстрировали мне свои способности раньше, я сразу же перекупил бы вас у вашего детективного агентства и получил информацию через кого-нибудь другого.

Это было как-то… ну… Такого она не ожидала. Она позвонила этому человеку, чтобы потребовать денег, а он предлагает ей работу.

– Мисс Винтер? – позвал собеседник. – Вы еще там?

– Да. Я… э… размышляю. – А если это всего лишь уловка? Аналитик. Зачем? Ну да, может быть… но она? Чтобы ее работа стоила восемьсот тысяч долларов в год?..

– Мисс Винтер, один вопрос: вы настолько любите свою теперешнюю работу, что смена деятельности не представляется вам возможной?

– Э-э… нет. Нет, вовсе нет. Я имею в виду, что смена представляется мне… вполне возможной… – Это было ложью. Она никогда в жизни не размышляла о том, чтобы сменить работу.

– Тогда я хотел бы сделать вам предложение, мисс Винтер. Я приеду в Нью-Йорк, и мы встретимся. Скажем, в следующий вторник, в семь часов вечера, там, где встретились впервые? Для простоты. Это можно устроить?

– Да, – кивнула Сьюзен. – Конечно. Во вторник в семь.

– Прекрасно. Я знаю там неподалеку чудесное нешумное местечко, где мы можем обсудить все подробности. Я принесу с собой некоторые документы и готовый договор. И вы уже должны сформулировать заявление на увольнение. Когда прочтете договор, это вам понадобится, я обещаю. – Он замолчал, а затем добавил: – Думаю, об этом не стоит упоминать, но чисто для проформы – если вы расскажете кому-то о том, что узнали, мое предложение теряет силу.

– Да. – Сьюзен судорожно сглотнула. – Конечно.

Но он уже положил трубку.

Случившееся постепенно складывалось из одних замечаний, кратких сообщений, наблюдений. Четыре года назад у Лино была интрижка с женщиной из Филадельфии, некой Деборой Петерсон, которая была тогда секретаршей тамошней адвокатской конторы. Они познакомились во время авиашоу, на которое Дебора пришла с компанией друзей и во время которого Лино, хоть и хороший пилот, но не мастер высшего пилотажа, помогал обслуживать посетителей. Отношения были страстными, тайными и мимолетными – через месяц они снова расстались и друг о друге больше не слышали до тех пор, пока Дебора снова не вступила в контакт с Лино при помощи своего адвоката. Лино не знал, что к тому моменту, как они расстались, Дебора была беременна, и она не говорила, кто является отцом ребенка.

– Я не хотела портить ему карьеру, – пела в камеру хрупкая светловолосая женщина. Ее сын Эндрю, которого она держала на руках, испуганно озирался по сторонам. Красивый ребенок с темными волнистыми волосами. Репортеры уже называли его ребенком с одним триллионом долларов.

Брали интервью и у Лино, стоявшего на лужайке перед домом в Вашингтоне.

– Я счастлив, что у меня есть сын, – нервно моргая, признался он. – Я был очень тронут, узнав об этом… Не в деньгах дело. Я ведь хочу денег не для себя. Но, конечно же, я желаю добра своему сыну, вы понимаете?

– Вы собираетесь жениться на Деборе Петерсон? – спросил репортер.

Лино закусил губу.

– Я… пока не знаю. Не могу сказать.

– Но вы не исключаете этого?

– Я этого не исключаю.

Нужно было привыкнуть к тому, чтобы видеть по телевизору своего брата в окружении субтитров, ярких логотипов операторов. Джон осознал, что его семья и другие люди, которые знали его раньше, должны были чувствовать то же самое. На заднем плане виднелась подруга Лино Вера Джоунс, обнимавшая свою дочь Миру и выглядевшая заплаканной. Джон встречался с ней во время различных семейных праздников в доме своих родителей, последний раз – на Рождество. Она была полноватой и доброй женщиной, искренне любившей его брата, несмотря на его вечно дурное настроение, и не желавшей ничего сильнее, чем выйти за него замуж. Должно быть, эта история сильно задела ее.

Padrone что-то раздраженно проворчал, когда передачу прервали для очередного выпуска экономических новостей.

– Это обман, – мрачно заявил он.

Грегорио Вакки бросил на отца раздраженный взгляд.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю и все.

– Внебрачный ребенок. Джакомо Фонтанелли тоже был внебрачным ребенком. Это не притянуто за уши.

– Этот ребенок слишком мал. – Кристофоро обернулся. – Подумай еще раз о пророчестве. Какой смысл в том, чтобы трехлетний ребенок унаследовал такое состояние? Де-факто деньги получат его родители и будут управлять ими до 2010 года. И до тех пор ничего не произойдет. По крайней мере, ничего хорошего. В этом нет смысла.

Грегорио задумчиво уставился на ковер, как будто мог найти там ответы на все вопросы.

– В завещании ничего не говорится о минимальном возрасте, – произнес он.

– Это и я знаю, – заметил padrone.

– Ты ведь понимаешь, что мы не можем делать все, что хотим? Мы управляем состоянием. Мы так же привязаны к законам, как и другие. Все решает текст завещания. Не то, как мы его толкуем.

Padrone неохотно кивнул. На экране появился неприятный мужчина с круглым, покрытым оспинами лицом, которого согласно титрам звали Рэндольф Бликер и который оказался адвокатом Деборы Петерсон. Стоя на лестнице внушительного здания в окружении микрофонов, камер и людей, он держал в руках заполненный и скрепленный печатью документ.

– Мистер Лино Фонтанелли официально признал, что является отцом Эндрю Петерсона, дамы и господа! – крикнул он в толпу. Он поднял вверх второй документ с шапкой, в которой можно было различить слово «лаборатория». – Это результаты исследования крови, подтверждающие отцовство. Тем самым они удостоверяют, что сын моей клиентки Эндрю Петерсон на 23 апреля 1995 года был самым молодым потомком мужского пола флорентийского купца Джакомо Фонтанелли, а значит, он является полноправным наследником его состояния. Я требую, чтобы адвокатская контора Вакки передала оригинал завещания Фонтанелли уполномоченным органам для проверки притязаний.

Грегорио Вакки хлопнул ладонями по диванным подушкам.

– Мы не можем игнорировать это! – воскликнул он. – Невозможно. Эдуардо… позвони в министерство финансов. И нотариусу тоже. Мы отменяем все договоренности до тех пор, пока дело не прояснится.

Эдуардо вопросительно поглядел на деда. Тот устало кивнул в знак согласия. А затем его взгляд из-под тяжелых морщинистых век встретился со взглядом Джона.

– Сейчас мы должны будем поговорить о вас, Джон, надеюсь, вы понимаете. Но, думаю, вам следует пропустить это.

В комнате, которая, возможно, вскоре уже не будет принадлежать ему, внезапно повисла давящая тишина. Джон глядел из окна на людей в бронежилетах, с оружием наперевес патрулировавших сад. Скоро он уже не будет так важен, чтобы за ним присматривать. Репортеры, которые сейчас осаждают ворота, толкаются и наступают друг другу на пятки, чтобы сделать его фотографию, уедут и набросятся на трехлетнего мальчика из Филадельфии. Так же, как исчез кардинал, когда Джон вернулся в большой салон. Видимо, он каким-то образом узнал о случившемся. Он даже забрал фотоальбом с автографом Папы.

Так что теперь – обратно в ничто, в безвестность, из которой он пришел? Это по-настоящему жестоко. Обратно к Марвину в съемную квартиру, после того как он вырвался в совершенно иную жизнь… Впрочем, можно надеяться, что какая-нибудь газета заинтересуется его историей и заплатит за это пару долларов. И он сможет всю жизнь рассказывать о том, каково было кататься на «феррари».

Он огляделся по сторонам. Интересно, костюмы ему оставят? Он действительно привык к ним. С другой стороны, он не может позволить себе даже их чистку.

Да, проклятье. Ему даже начало все это нравиться. Еще неделю назад он был уверен в том, что является не тем наследником, а теперь, когда стало похоже, что он оказался прав, его охватывала безграничная злость на Лино, который хотел отнять у него деньги.

Мои! Дикая, упрямая ярость, ярость маленького ребенка, которому совершенно наплевать на других, который просто хочет получить свое. Который готов кусаться и царапаться, топать ногами, чтобы оставить себе то, что ему принадлежит. Он чувствовал, как вздымается его грудь, словно ему предстояла битва.

Зазвонил телефон.

Джон обернулся и почувствовал, как вся готовность драться улетучивается, как воздух из пробитого воздушного шарика. Поначалу он хотел уйти в ванную и не брать трубку. Но может быть, это Вакки. Которые хотят сказать ему, что пора собирать вещи. Он сел на постель и снял трубку.

– У вас проблемы, – произнес низкий голос незнакомца. – И вас оставили наедине с ними.

Джон проглотил подступивший к горлу комок.

– Можно сказать и так.

– Я обещал вам, что еще позвоню, не так ли?

– Да. – Джон чувствовал, что ноги не держат его.

– Хорошо. Но вы должны немного подготовиться. Было бы неплохо, если бы у вас был в комнате факс. Как думаете, сможете достать его?

Джон вспомнил о кредитке, которую дал ему Эдуардо. Пока что она лежала в кармане его брюк.

– Да, – произнес он. – Думаю, смогу.

– Сделайте это как можно скорее. Еще не знаю, понадобится ли он нам, но все может быть.

– Вы не хотите сказать мне, что собираетесь делать? – спросил Джон.

– Нет. В основном потому, что сам этого не решил. Доверьтесь мне. Вы оказались в крайне щекотливой ситуации, но у меня есть целый ряд возможных вариантов. Посмотрим.

Его слова почему-то внушали спокойствие.

– Вашего имени я не узнаю и сегодня, я так полагаю?

– Поверьте мне, у меня есть причины так поступать, – ответил незнакомец. – Постоянно будьте в комнате, когда вам привезут факс. Я позвоню. – И он положил трубку.

Джон открыл дверь в коридор и увидел, что у противоположной стены на стуле сидит со скрещенными руками Марко.

– Марко? Мне нужен факс, – произнес Джон.

Вообще-то он собирался украдкой выбраться из дома, поехать на «феррари» в ближайший город, но его телохранитель мгновенно извлек из кармана мобильный телефон и сказал:

– Va bene, signor Fontanelli. Я вам его достану.

В газетах на следующее утро были только две темы: разгар эпидемии в Центральной Африке, вызванной, возможно, возбудителем лихорадки Эбола, и спор за наследство в один триллион долларов.

– Мой дед все еще верит в то, что вы – тот самый наследник, – объявил за завтраком Эдуардо. – Мой отец считает это проявлением стариковского упрямства. Моему дяде мысль о том, чтобы возиться с трехлетним мегамиллиардером, кажется отвратительной. И мне, честно говоря, тоже.

Они были в салоне вдвоем. Вакки засиделись далеко за полночь, споря о том, что делать, и только Эдуардо сумел встать к этому времени.

– И что теперь будет? – спросил Джон.

– Предположительно начнется то, для чего существуем мы, адвокаты: правовой спор, – жуя, пояснил Эдуардо. – Который, скорее всего, продлится долго. Я имею в виду, долго по меркам адвокатов. Годы, возможно, десятилетия.

Над домом снова пролетел вертолет. Число репортеров не уменьшилось, а даже увеличилось. Никто из поставщиков и служащих не мог войти в дом, не высказав свою точку зрения в дюжину микрофонов.

– Великолепно, – уныло произнес Джон.

– Но сначала мы попросим, чтобы нам прислали все бумаги. Их нужно перевести, заверить и так далее. Это займет время, потребует денег, ну да что там. Затем мы потребуем провести генетическую экспертизу отцовства. Анализ крови, представленный тем сомнительным мистером Бликером, хотя и произвел огромное впечатление на публику, грубо говоря, бесполезен.

– Правда? Но ведь он утверждал…

– Адвокаты всегда что-то утверждают, в конце концов, они живут спорами. Факты таковы, что анализ крови годится только на то, чтобы исключить вероятность отцовства. Вывод строится на том, что группы крови наследуются по определенным правилам. Если у ребенка, к примеру, группа крови АВ, а у матери группа крови А, то мужчина с группой крови А не может быть его отцом, а может только тот, у которого группа В или АВ. Но анализ крови не говорит ничего о том, действительно ли некий мужчина является отцом ребенка.

Джон уставился на молодого адвоката. Внезапно он вспомнил, как мать, когда они были еще детьми, раздавала им сладости, а Лино позже отнимал его долю. Просто отнимал, потому что был сильнее.

– А генетический тест? – спросил он, и ему показалось, что его голос дрожит от ярости.

– Здесь, конечно, тоже существуют спорные случаи, но в основном он предоставляет довольно надежное доказательство отцовства. Необходимо рассмотреть образцы тканей и так далее, но все это можно устроить. Для этого достаточно корня волоса или мазка слизистой оболочки рта, его можно взять и у ребенка. Менее неприятно, чем анализ крови.

– Меня вы не заставляли проходить генетический тест.

– Нет, – ответил Эдуардо, задумчиво помешивая кофе. – Для детей, рожденных в браке, в этом нет необходимости. Мужскую родословную все равно нельзя проследить с уверенностью. А в случае вашего брата мы подозреваем, что он хочет обманом заполучить наследство Фонтанелли.

Как бы там ни было, они подозревают. Но Лино всегда пользовался успехом у женщин. Не было ни одной девушки в округе, с которой он хотя бы не попытался. И всегда тайком. Если он заставал его тискающим девушку, Лино смотрел на него своим специальным взглядом, предвещавшим побои, если ему придет в голову болтать. С другой стороны, именно он просветил его, лет в девять или десять; Лино тогда было уже пятнадцать, и он знал, о чем говорит.

Вполне возможно, что однажды он потерпел поражение. Он даже мог понять реакцию Деборы Петерсон, решившей скрыть рождение ребенка. Ему всегда казалось, что Лино не очень вежливо обращался с женщинами после того, как получал то, что хотел.

– А если это не обман? – спросил Джон.

– Если это не обман, – сказал Эдуардо, облизнул ложку и аккуратно положил ее на белоснежное фарфоровое блюдце, – тогда наследником становится Эндрю Петерсон.

То, что до сих пор было осадой, превратилось в атаку. Образно говоря, репортеры принялись трясти решетку и требовать, чтобы их впустили. Эдуардо отважился выйти на улицу в сопровождении трех телохранителей, несмотря на то что собирался только дойти до ворот. И заявил журналистам примерно то же самое, что объяснял Джону за завтраком, а именно: Лино подозревают в том, что он обманом пытается завладеть наследством Фонтанелли. Эдуардо также в общих деталях описал тему предстоящего правового спора. Его едва не вытащили через решетку.

– Если еще раз произойдет нечто подобное, то я оглохну, – заметил Эдуардо, вернувшись в дом. Он вздрогнул. – Что они вообще все здесь делают? Разве они не должны быть на процессе против О. Джей Симпсона?

Не прошло и двух часов, как он увидел свое заявление по Эн-би-си, оно перемежалось кадрами с яростным опровержением Лино Фонтанелли, который решительно отверг «бессовестные происки этого молодого итальянского адвоката» и еще раз подчеркнул, что для него самое важное – благосостояние ребенка.

Снова появился вертолет, вскоре после этого – второй и третий. Слуги дома, которые время от времени выполняли обязанности посыльных, сообщили о том, что им предлагали большие денежные суммы за описание быта Вакки, фотографии интерьера или за то, что они тайком проведут внутрь репортера. Охранники ужесточили контроль.

Ближе к вечеру Джон позвонил матери. На восточном побережье Соединенных Штатов близилось к полудню, и он отвлек ее от дел на кухне. Последний раз, когда он звонил ей, она была просто озадачена происходящим и взволнована тем, что о ее сыне пишут во всех газетах, но теперь она была по-настоящему расстроена тем расколом, который принес в ее семью «миллион», как она сурово назвала наследство.

– Это не миллион, mamma, – в который раз повторил Джон. – Это миллион миллионов.

– Non mi piace, non mi piace, – жалобно запричитала она. – Кому нужно столько денег, скажи на милость? Разве это стоит того, чтобы один брат ссорился с другим? А теперь он еще хочет бросить Веру и жениться на этой женщине из Филадельфии, только ради денег…

Джон почувствовал, как по спине его потекла холодная струйка пота. А кто получает наследство, если умирает ребенок? Его родители, не так ли? Эта мысль была уродливой, вызывала ужас, она пришла из ниоткуда и уже не хотела уходить.

– Но ведь ты всегда хотела иметь внука, – устало произнес он. Перед ним на столе лежала газета «Коррьере делла сера», и с первой страницы на него смотрели большие глаза Эндрю Петерсона.

– Мира тоже была мне вроде внучки, а теперь я должна потерять ее? Ах, какая беда! Ничего, кроме беды, не принесли они, эти деньги.

И она жаловалась до тех пор, пока не вспомнила, что должна поставить воду для макарон. И Джону пришлось пообещать ей позвонить снова, а еще лучше – поскорее вернуться домой, а затем она положила трубку.

Вернуться домой, да. Может быть, там ему будет легче пережить это. Он с самого начала был уверен в том, что Вакки ошиблись относительно него. Окей, вся эта роскошь была приятной, без вопросов, и к ней можно было быстро привыкнуть, но в принципе ведь он не умеет обращаться с деньгами. Даже с небольшим количеством денег, а с большим – и подавно. Если речь идет о том, чтобы вернуть человечеству утраченное будущее, то он явно не тот кандидат. Он достаточно испортил собственное будущее, чтобы браться за такое дело.

Он поднял газету и стал рассматривать портрет маленького Эндрю Петерсона. Звучное имя. Почти как Эндрю Карнеги. Они смогут послать его в хорошую школу, дать ему постепенно привыкнуть к своей роли, подготовить его к богатству и власти всеми возможными способами. Если хорошенько подумать, подобный поворот судьбы не так уж плох.

Настроение за ужином было, ясное дело, подавленным. Вакки пытались поддерживать разговор и делать вид, что все в порядке, но их старания были настолько очевидны, что в буквальном смысле слова били Джона под дых. Мысленно они были далеко, с трехлетним мальчиком по ту сторону Атлантики и вопросом, могло ли случиться такое, что истинный наследник и исполнитель пророчества ускользнул от их внимания. Несмотря на то, что Джованна очень старалась, Джон съел мало и вскоре удалился к себе. В темноте он разделся и лег на постель.

Почему у Чезаре и Элен не могло быть ребенка? С этим ему было бы легче смириться. Чезаре всегда был настолько старше его, настолько выше, что это его бы не тронуло. Но нет, это именно Лино. Лино, который всегда был сильнее и всегда этим пользовался. Лино, единственный отличник в семье. Лино, который всегда побеждал его, во всем. И вот он победил снова.

И что ему теперь делать? У него было немного, но даже это с момента встречи с Вакки оказалось в руинах. Он действительно войдет в анналы истории – вот только как человек, который едва не стал обладателем триллиона. На него будут смотреть как на циркового уродца, куда бы он ни пошел. Можно было распрощаться с надеждой на возвращение в нормальную, знакомую ему жизнь.

Мысли ходили по кругу. Он снова встал, ощупью прошел в ванную. Там была аптечка со всеми необходимыми медикаментами. Он нашел ее, открыл, нащупал баночки, скляночки и коробочки. Вот теперь нужно включить свет. Он отыскал бутылочку с валиумом и открыл ее.

На следующее утро мир облетела весть о том, что предполагаемый наследник триллиона долларов Джон Сальваторе Фонтанелли ночью совершил самоубийство.

Всхлипывания на другом конце провода все никак не заканчивались.

– Какое несчастье… madre mio, dio mio… Ничего они, эти деньги, кроме несчастья, не принесли, разрушили семью, все разрушили…

– Мама…

– И это чертово отродье, эти журналисты осаждают мой дом, не дают мне покоя… Как им в голову пришло написать такое? Меня мог хватить удар. Или твоего отца. Как им в голову взбрело утверждать, что ты умер?

– Может быть, потому, что они все время должны писать о сенсациях, – произнес Джон.

– Я едва не перестала дышать. Твой отец уже тоже не молод, подумай об этом, а в его семье большинство умирает из-за сердечных болезней. Мы услышали об этом в ночном выпуске новостей, которые мы обычно не смотрим. Я глаз не сомкнула.

Он прикинул разницу во времени. В Нью-Йорке было около половины третьего ночи.

– Мы только что узнали, иначе я позвонил бы гораздо раньше…

– И эта фотография. Ты стоишь, и в руках у тебя двадцать таблеток валиума.

– Я же тебе уже объяснял, как это получилось. Есть известный скандальный репортер Джим Густон, paparazzo. Днем он спустился с вертолета на крышу; никто не заметил его в суматохе. Наверху есть такое место, которое не видно снизу, и он там спрятался. Вечером он спустился на стальном тросе с крыши напротив моей спальни, как альпинист, и затаился со своим фотоаппаратом. Когда я пошел в ванную поискать снотворное, он меня сфотографировал. Я этого не заметил.

– Да ты держал в руке по меньшей мере двадцать штук! Я хорошо рассмотрела!

– Они просто высыпались, мама.

Это было неправдой. Он хотел посмотреть, сколько еще таблеток осталось в бутылочке, потому что его вдруг охватил бессмысленный страх: а вдруг кто-то позже обнаружит, что он взял одну штуку. Таблетку, которую ему не принадлежала.

Немного успокоив мать, он еще раз надел свой лучший костюм и спустился вниз, чтобы вместе с Вакки показаться журналистам и таким образом доказать, что он жив.

– Что вы собираетесь делать теперь? – крикнули ему, тыча в него микрофонами на длинных шестах, и еще: – Вы верите, что Эндрю Петерсон действительно сын вашего брата?

Но Джон только покачал головой и не произнес ни слова.

Эдуардо показал остатки стальной конструкции и пояснил, как Густону удалось сделать фотографию. Когда некоторые репортеры присвистнули в восхищении, он предупредил, чтобы никто не пытался повторить этот «подвиг».

– Джим Густон однозначно вторгся в личное пространство мистера Фонтанелли, и мы предъявим ему иск либо за неоказание помощи, либо за клевету. Неважно, как это будет аргументировано, но одно из этих преступлений он совершил.

Оказавшись снова в доме, Джон сказал, что, по его мнению, ему лучше вернуться в Соединенные Штаты, в дом своих родителей, пока все не выяснится.

– Мои родители не привыкли к шумихе прессы. Я думаю, я должен быть там, чтобы отвлечь их внимание на себя.

Вакки кивнули, все, кроме padrone, который недовольно покачал головой.

– Ваше место здесь, Джон, – сказал он. – Это все недоразумение, которое вскоре разрешится.

– Что ж, я могу понять Джона, – сказал Альберто.

– Я думаю, так действительно будет лучше, – сказал Грегорио.

Эдуардо вздохнул.

– Если хотите, я организую вам билет на завтра.

– Спасибо, – ответил Джон.

Затем он пошел в свою комнату, чтобы собрать вещи. Но, оказавшись перед шкафом, он понял, что ни одна из находящихся в нем вещей ему не принадлежит. Придется попросить Эдуардо найти в коробках с его пожитками, стоящими где-то внизу, что-нибудь из одежды.

Значит, вот оно как. Конец мечте. Он безвольно опустился на постель и уставился в потолок. Все началось внезапно и заканчивается тоже внезапно.

В какой-то момент он пробудился от тяжелой полудремы, в которую нечаянно провалился. Судя по освещению, день уже близился к вечеру, и чувствовал он себя на удивление хорошо.

Как здесь спокойно! Джон встал, вышел на террасу, которая до недавнего времени принадлежала ему, вдохнул соленый ветер, дувший с моря, и закрыл глаза. Защебетали птицы в кустах под ним, издалека слышался гул голосов репортеров у ворот. Как жаль! Ему будет не хватать ощущения себя миллионером. Чувствовать себя миллиардером за несколько дней он не успел научиться, не говоря уже о триллионе. Но миллионером он время от времени себя ощущал, и ему это нравилось.

Зазвонил телефон. Наверняка опять мать. Хочет сказать ему, что она немного поспала и чувствует себя лучше. Он вернулся в комнату и снял трубку.

– Да?

– Вы купили факс? – спросил низкий голос незнакомца.

Джон испугался, невольно опустился на колени и заглянул под кровать. Там стояла коробка, которую принес Марко.

– Да. Да, он у меня.

– Он подключен?

– Что? Нет. Пока нет. Думаю, для этого мне нужно выключить телефон.

– Я понимаю, – казалось, незнакомец усмехается. – Телефонным розеткам, должно быть, не меньше тридцати лет, верно? Как и телефону.

– Примерно так.

– Хорошо. Подключите, пожалуйста, факс. Через пять минут я отправлю вам документ, за подлинность которого я ручаюсь. Воспользуйтесь им как можно лучше.

– Спасибо, – произнес Джон. – Но я не понимаю… – Связь оборвалась.

Пять минут? Ага. Может быть, стоило прочесть инструкцию пораньше… Он вынул из-под кровати коробку, открыл ее и дрожащими руками вынул факс из пенопласта. К счастью, Марко догадался купить рулон бумаги для факса и адаптер, чтобы подключить его к старой розетке. Ему потребовалось три минуты, чтобы подготовить аппарат к приему. Остальное время он просидел перед ним, глядя на щель аппарата, и ему казалось, что прошло несколько часов.

А затем внутри темно-серого ящичка что-то щелкнуло, щель засветилась зеленовато-синим цветом. С негромким жужжанием полезла бумага, на которой виднелись какие-то линии и буквы. Джон склонился над ней, пытаясь разобрать текст, а из факса лезли новые и новые страницы.

Это оказалось справкой о медицинском обследовании второго лейтенанта Лино Фонтанелли, проведенном штабным врачом авиабазы ВВС «Мак-Гвайр» в феврале 1991 года. Страницы данных об ЭКГ, ЭЭГ, анализ емкости легких, кардиологические испытания нагрузкой, тесты на реакцию, анализы крови, анализы спинномозговой жидкости и так далее. На последней странице стояла отметка, подтверждавшая полную пригодность к службе в качестве пилота боевого истребителя, а рядом красовалась размашистая, совершенно неразборчивая подпись врача.

Решающую отметку Джон едва не пропустил. В рубрике «Медицинские данные, не влияющие на пригодность к летной службе» значилось емкое: бесплоден.