46
Нью-Йорк, caput mundi, столица мира. Первый по-настоящему чудесный весенний день разлился над городом на Гудзоне, от мокрых крыш домов поднимался пар, сияние стеклянных башен Манхэттена было видно далеко в Атлантическом океане. Можно было подняться на крышу Всемирного торгового центра и окинуть взглядом просторный свежевымытый мир, не прячась от ледяных ветров и ливней.
Никто из тех, кто видел, как заходит на посадку знаменитый, единственный и неповторимый самолет с темно-красной буквой «f» на борту, ничего не заподозрил. Самолет прилетал в Нью-Йорк достаточно часто, чтобы стать привычным зрелищем.
– «Манифорс Ван», посадка разрешена.
Никто не догадывался, что на этот раз Джон Фонтанелли прилетел, чтобы изменить мир.
Резиденция Организации Объединенных Наций на Ист-Ривер представляет собой большое открытое, удачно расположенное здание, построенное по идеям архитектора Ле Корбюзье, до сих пор излучающее величие и оптимизм. При этом каждый, кто хотел войти в него, должен был иметь при себе пропуск с большой цветной фотографией, который можно было получить только после тщательных проверок, и позволить тщательно досмотреть свой багаж и себя самого. Вооруженные сотрудники службы безопасности и металлоискатели создают особую атмосферу сразу же, у входа.
Лимузину, доставившему Джона Фонтанелли и Пола Зигеля из аэропорта, махнул рукой крупный охранник, указав подготовленное место для парковки. Кордон вооруженных людей проводил их по широким лестницам наверх, провел их через все заслоны, и никто даже не поинтересовался их пропусками. Наконец их доставили на 38 этаж, где их встретили большие, почти стерильные на вид комнаты и лично генеральный секретарь ООН Кофи Аннан.
– У меня всегда было такое чувство, что однажды мы познакомимся, – произнес он. – Добро пожаловать.
Позднее, устроившись поудобнее, после обмена обычными любезностями, Джон заговорил о своем деле.
– Вы знаете, что я стараюсь исполнить пророчество своего предка, – сказал он. – Я долго не мог понять, как это осуществить. Но теперь знаю. Я хочу сделать кое-что, для чего мне не помешает ваша поддержка. Она мне не нужна, но хотелось бы иметь ее. В крайнем случае я могу сделать то, что собираюсь, и сам, но мне хотелось бы, чтобы это было не так.
– Чем я могу вам помочь? – спросил Аннан.
– Давайте сначала поговорим о глобализации, – попросил Джон.
В 1998 году во всем мире было 25000 объединений фирм, то есть слияний или поглощений. Одним из самых сенсационных стало объединение немецкого акционерного общества «Даймлер-бенц» и американской корпорации «Крайслер», которые образовали первое трансатлантическое предприятие «Даймлер-Крайслер», став третьим по величине производителем автомобилей в мире. Самой же гигантской сделкой стало поглощение инвестиционного дома «Бэнкерс траст корпорейшн» банком «Дойче банк», который благодаря общей сумме в 1,4 триллиона долларов вышел на первое место в мире, обогнав предыдущего фаворита «УБС» – «Объединенный банк Швейцарии».
– О чем мы говорим? – произнес Пол Зигель. – Мы говорим о том, что разбираются шкафы и устанавливаются коммуникации. Мы говорим о том, что нечто давно известное нам на примере Олимпийских игр – всемирное состязание, невзирая на происхождение, цвет кожи или религию, – происходит сейчас и в области экономики. Программисты из Индии, врачи из Египта – то, что во всем мире есть способные люди, уже давно перестало быть теорией, мы все это видим. Былые предрассудки меркнут, возникает обоюдное уважение. Разговоры ведутся не потому, что люди вынуждены делать это, а потому, что они этого хотят. Мы говорим о всеобъемлющем глобальном объединении, которое делает мир привлекательнее и вероятнее войны, что уже само по себе оправдывает его. Когда мы говорим о глобализации, то говорим, если уложиться в одну фразу, о процессе, обладающем потенциалом для того, чтобы решить крупнейшие проблемы человечества.
Генеральный секретарь благосклонно кивнул.
– Вы говорите о том, чем я живу, – произнес он.
– Темная сторона глобализации, – произнес Джон Фонтанелли, – заключается в том, что возникли концерны, способные противопоставить друг другу государства, чтобы заставить их пойти на губительные уступки. Я знаю это, потому что сам поступал так достаточно часто. Я давил на правительства, подкупал депутатов, манил инвестициями или угрожал оттоком рабочей силы, чтобы получить то, чего хотел: право разведки или другие лицензии, прибыльную монополию или условия, которые позволили бы мне исключить из игры конкурентов. Иногда я просто разрушал национальную промышленность, чтобы заполучить рынок целиком. С тем результатом, что не оставалось равных шансов, даже приблизительно. Выступать против такого концерна как «Фонтанелли энтерпрайзис» для обычного предприятия равносильно игре против того, кто одновременно обладает пятнадцатью ферзями. – Он поднял руки, извиняясь. – Я не горжусь этим. Я просто говорю, как было. Я действовал под влиянием своего бывшего управляющего, и, тем не менее, я за это в ответе. На всех договорах, письмах и прочей документации стоит моя подпись.
– Никто вас не упрекает, – произнес Аннан.
Джон кивнул.
– Да. Но именно в этом и заключается проблема, правда? Что нет никого, кто мог бы меня упрекнуть. Не осталось законов, которые связывали бы меня по-настоящему. Я могу делать все, что угодно. – Джон наклонился вперед. – У нас есть слово для организаций, которые делают все, чего им хочется, не обращая внимания на законы. Слово, которое пришло в наш язык из итальянского: мафия.
12 июля 1998 года французская национальная сборная выиграла чемпионат мира по футболу благодаря убедительной победе над командой Бразилии, которой прочили первенство. Интересно то, что многие игроки команды были родом из бывших французских колоний за морем или в Северной Африке. После чемпионата мира можно было наблюдать, как правые партии Франции сворачивают свои расистские кампании.
– Это должно быть совершенно очевидно, – продолжал Джон. – Мы вынуждаем повсеместно сокращать заработные платы и социальные выплаты. Зато наши прибыли возрастают десятикратными темпами, не говоря уже о биржевых курсах. То есть совершенно ясно, что те правительства, для которых действительно важно благосостояние граждан, не должны поддерживать такие изменения. Но на самом деле у них нет выбора. Несмотря на то, что многие главы правительств до сих пор пребывают в мире иллюзий относительно того, что хотя бы в главных вопросах они сами могут принимать решения: они не могут, а концерны вроде моего получают на этом прибыль.
Мужчина, возглавляющий ООН, обеспокоенно кивнул.
– Когда я говорю «получают прибыль», то имею в виду, что они зарабатывают деньги. И этой цели приносится в жертву все, подчиняется все. Даже концерн «Фонтанелли энтерпрайзис», как я понял, несмотря на все благородные декларации, там, где это было ненаказуемо, сливал отравленные сточные воды в реки, сбрасывал промышленные отходы на мусорные свалки, отравлял воздух, игнорировал условия по охране труда, пренебрегал обязательствами по охране окружающей среды и обходил предписания здравоохранения. А почему? Потому что, если мы этого не сделаем, это сделают другие. В некоторых случаях я препятствовал этому, с тем результатом, что наши конкуренты смогли предложить более дешевый товар и наш сектор на рынке сокращался, пока нам не приходилось закрывать отдел. – Джон вытянул руку ладонью вверх. – Мы поступаем так не потому, что мы жадные. И мы не просто злые люди. Мы поступаем так, потому что у нас возникает чувство, будто мы должны так делать. Мы дичь, которая гоняется друг за другом. Поскольку все дозволено, мы не можем позволить себе бояться собственных бесчестных поступков.
На какой-то удивительный миг у Джона возникло чувство, что он всегда знал, что однажды будет здесь сидеть. Даже тогда, когда проезжал мимо с пиццами на велосипеде, там, где сейчас стоял лимузин. Как будто вся его жизнь была лишь подготовкой к тому, чтобы произнести слова, которые он говорил теперь.
– Но разве это идеал – предприятие, которое может действовать вне закона? Я не вижу, чем такое предприятие отличается от преступной организации. – Он покачал головой. – Я не думаю, что кто-то действительно хочет этого. Может быть, кто-то хочет стать богатым – но этого можно достичь и там, где есть правила игры. Просто правила должны быть справедливыми и одинаковыми для всех. Это отправная точка. Такие правила игры, такие законы на самом деле не служили бы ограничением, наоборот – они принесли бы облегчение. В принципе, нам их не хватает.
Генеральный секретарь ООН промолчал, только поднял брови.
Джон сцепил пальцы рук.
– В эпоху Дикого Запада люди быстрее уходили в неизведанные земли, чем за ними могла последовать государственная власть. Тогда разбойничьи банды правили большими районами страны, пока закон постепенно не начал набирать силу. И в такой ситуации мы оказались снова. Многонациональные концерны стали могущественнее государств. Это значит, что превышен принцип упорядочивания национального суверенитета. Что необходимо, так это транснациональная власть, которая будет представлять закон и порядок на глобальном уровне.
Кофи Аннан глядел на него с обеспокоенной задумчивостью.
– Вы случайно не думаете при этом об Организации Объединенных Наций? – на всякий случай уточнил он.
– Нет, – ответил Джон Фонтанелли. – Я не думаю при этом об Организации Объединенных Наций.
В эти дни здание номер 40 по улице Уолл-стрит, до сих пор известное как «Фонтанелли тауэр», стало объектом интенсивных строительных мероприятий. Батальоны упаковщиков в униформах вытаскивали мебель, коробки и ящики, сгружая их в автомобили, подъезжавшие бесконечной чередой. В то же время на внешней стороне фасада велись работы. Нижние пять этажей раскрашивали различными стилизованными человеческими фигурками красного, желтого, черного, зеленого и синего цветов. Этажи выше красили совершенно новой, недавно изобретенной краской, содержащей оптические осветлители, подобные тем, что содержатся в моющих средствах, и заставлявшей здание сверкать невиданным, почти неземным белым цветом.
– Что это будет? – поинтересовался репортер у старшего прораба.
– Нижние пять этажей, – пояснил тот, перекрикивая шум грузовиков и компрессоров для распылителей краски, – станут штаб-квартирой…
– Нет, та часть, которая выкрашена белым?
– О, это? – Старший прораб снял шлем, вытер с лица пот, брызги краски и пыль. – Да, это вещь…
– Равно как и все остальные международные организации – ВТО, МВФ, Всемирный банк и так далее, Организация Объединенных Наций была создана правительствами стран в основном для того, чтобы вести диалог в вопросах международного значения. Но сама она не имеет власти. Никогда не было намерения создать мировое правительство. Напротив, люди хотели всеми средствами помешать возникновению всемирного правительства. Поэтому ООН лишили настоящей власти.
Генеральный секретарь нахмурил лоб.
– Что именно вы имеете в виду?
– На этой планете существует лишь одна реальная власть, – сказал Джон Фонтанелли. – Мне понадобилось много времени, чтобы это понять. Хотя это было так очевидно.
Энергичный на вид мужчина с рыжевато-каштановыми волнистыми волосами подождал, пока фотографы приготовятся снимать, а затем размашистым жестом снял белое покрывало с вывески рядом со входом в здание. И так и стоял, в окружении вспышек, указывая рукой на символ, который он открыл.
Напоминая эмблему ООН, он состоял из пяти стилизованных голов неопределенного пола на фоне карты мира, голов тех же самых цветов, которыми обычно рисуют олимпийские кольца: синего, желтого, черного, зеленого и красного, – и расположенных примерно так же.
Под ним была надпись: «We The People Org. – Headquarters».
У него было такое чувство, будто в груди тлеет пожар, поглощающий его, заставляющий говорить то, что нужно было сказать, прежде чем станет поздно, без отсрочки, без колебаний, без размышлений. Словно дальние отблески света на краю сознания, возникали другие, полные сомнений мысли; он уже не позволял говорить Полу, хотя они заранее распределили роли, и генеральному секретарю: возможно, за его вежливым интересом, в конце концов, только и стоит, что вежливость? Потому что даже генеральный секретарь ООН не может позволить себе сердить самого богатого человека в мире? Но уже в следующий миг эти мысли улетучивались, забывались, словно их и не было никогда.
– Я уже не смогу сосчитать случаи, – говорил он, – когда я обманывал, надувал или по крайней мере успокаивал общественность, поводы, по которым я пытался отвлечь внимание общественности от определенных вещей путем манипуляций средствами массовой информации. Не знаю уже, сколько часов в целом я провел, ломая себе голову, как отнесутся люди к тому, что я собираюсь сделать. Я тратил кучу денег, чтобы вызвать определенные эмоции у людей, которых нужно было привлечь или удержать от чего-то, короче говоря, чтобы повлиять на ход их мышления, их чувства, а тем самым и на их решения. А теперь я спрашиваю вас: для чего же?
Казалось, вопрос повис в воздухе, словно звук, который стихает так медленно, что в какой-то момент вы уже не уверены в том, слышите ли вы его или вам это только кажется. Джон Фонтанелли огляделся по сторонам, всматриваясь в лица молчаливых собеседников. Интересно, как чувствовал себя Джакомо Фонтанелли, рассказывая о своем видении? Мучили ли и его тоже эти моменты малодушия, эти искры жгучего страха, накатывавшие на него, словно волны?
– К чему все эти усилия? – негромко, дрожащим голосом продолжал он. – Я ведь могущественный человек, так говорят. Зачем мне прикладывать такие усилия, чтобы повлиять на людей, обычных людей на улицах, на фабриках и в метро? Мне ведь должно быть все равно, что они думают. Или нет?
Звук его голоса терялся среди голых стен офиса, откуда открывался вид на просто бесконечное море домов, лишь на горизонте исчезавшее в коричневой дымке.
– И подумайте обо всех по-настоящему могущественных людях, великих диктаторах истории – каждый из них был одержим тем, чтобы контролировать и подчинить господствующей идеологии СМИ, чтобы контролировать то, что печатается, показывается, говорится. Зачем? Если он так могущественен, какое ему дело до болтовни? – Джон сложил руки, обхватил указательный палец правой руки левой, почувствовал, как тот пульсирует. – Потому что настоящей властью он не обладал. Потому что и я не обладаю настоящей властью. Это только так кажется.
Теперь наконец, словно выйдя из оцепенения, генеральный секретарь снова закивал – лишь слегка, лишь легкая улыбка показалась на его губах. Нечто похожее на опьянение овладело Джоном при виде того, что происходит: он, сын сапожника из Нью-Джерси, говорит с первым человеком в ООН – и тот внимательно его слушает…
– Есть только один источник истинной власти на земле, – произнес Джон с таким чувством, словно слова его были из стали, – и это сами люди. Народ. И когда я говорю это, то говорю не о чем-то, что «должно быть». Я говорю не о благородной идее или красивой мечте. Я говорю о факте, столь же неизменном, как движение звезд на небе. Человек, который хочет обладать властью, должен заставить других высказаться в его поддержку – это демократия, или заставить их забыть о том, что они обладают властью, заставить их поверить в то, что они бессильны. И это тирания.
Он посмотрел на Пола, который ободряюще кивал ему, потом на Аннана, поглаживающего свою седоватую бороду. Но ему казалось, будто в этот миг он снова сидит в Лейпциге, в Николаикирхе, и на этот раз чувствует то, что был не в силах воспринять тогда.
– Я понял это совсем недавно, – признался он. – В Лейпциге я узнал, что народ может просто встать и сказать: «Довольно». И что потом бывает. Я только удивился. Я сказал себе, что, наверное, это было какое-то особенное событие – нет сомнений, так оно и было, – но я не понял, что здесь проявился основополагающий принцип. – Он поднял руки, словно в знак капитуляции. – Даже в демократических государствах можно заметить это, если присмотреться внимательнее. Играют роль не только выборы, которые проходят каждые несколько лет. Нет, почти каждую неделю бывает так, что какой-нибудь министр или государственный секретарь мимоходом обронит какое-нибудь замечание или выскажет предложение, а потом смотрит на реакцию населения. Если поднимается недовольство, то еще можно все опровергнуть, подчеркнуть, что подразумевалось нечто другое, а все не так поняли. Таким образом народ постоянно участвует в принятии решений – сам того не замечая!
Он указал пальцем на генерального секретаря, почувствовал, как дрожат руки.
– Народы вас не выбирали. Никого из тех, кто сидит здесь, в Ассамблее, не выбирал народ. ООН не имеет демократической основы. И поэтому она слаба.
– Кажется, я начинаю догадываться, что вы задумали, – произнес Аннан.
– Нет, – сказал Джон Фонтанелли. – Это вряд ли.
Четырехэтажное здание было расположено рядом с главной площадью Цюриха, резиденцией всех швейцарских банков и местом крупнейшего денежного оборота в Альпийской республике. Из окна офиса, где работал руководитель организации «Фонд Фонтанелли по вопросам денежного образования» Эрнст Фербер, виднелся чугунный лев и несколько фонарей в форме виноградных гроздьев; слышался звон трамвая.
– Несколько десятилетий тому назад, – говорил своим посетителям неуклюжий мужчина с усиками и пронзительным взглядом васильково-синих глаз, – по всему миру проводились кампании, целью которых было донести до сознания всех людей необходимость основных гигиенических процедур. За ними последовали кампании по обучению каждого неграмотного взрослого. Свою будущую деятельность мы видим в этом ключе.
Один из журналистов поднял карандаш.
– Э… означает ли это, что вы хотите научить считать людей в странах третьего мира?
Фербер взглянул на него. На лбу у него образовалась грозная морщина.
– Если вы напишете это, молодой человек, вас больше никогда не пригласят ни на одну пресс-конференцию. Мы собираемся научить всех людей верному обращению с деньгами. Считать? Это самое малое. Большинство отлично умеют делать это.
– Но ведь и с деньгами обращаться – тоже, – скептически заметил другой репортер.
– Вы так думаете? А почему тогда так много погрязших в долгах хозяйств? Почему так много людей тяжко трудится всю жизнь и все равно умирает бедными? – Фербер покачал головой. – Позднее я познакомлю вас с доктором Фюели, нашим психологом, который придерживается той точки зрения, что у большинства людей больше проблем с деньгами, чем с сексом. Разделять его мнение или нет – этот вопрос я оставляю на ваше усмотрение, но, дамы и господа: обращение с деньгами – не вопрос роскоши. Не то, чем можно заняться на досуге, так, как в отпуске перелистывают путеводитель. Деньги – это элементарно. Никто не может уйти от этой темы, даже монах в монастыре. Денежные проблемы могут разрушить ваш брак или довести до болезни, слишком большие долги могут стать причиной ранней смерти, и то, исполнится ваша мечта или нет, вполне может зависеть от того, умеете ли вы правильно рассчитать расходы на кредит.
Он провел горстку представителей прессы по светлому, кажущемуся свежим и просторным дому, позволил заглянуть в большие и маленькие офисы, где за комфортабельными столами сидели усердные сотрудники.
– Мы владеем собственными телевизионными спутниками, которые могут передавать в любую населенную точку Земли, – пояснил он. – Со следующего месяца наши телецентры будут производить и передавать учебные программы на ста двадцати одном языке. В данный момент мы каждый день учреждаем минимум два института в различных точках мира, которые тут же начинают работу; как правило, с того, что заказывают в типографии учебные материалы и книги.
– Звучит так, как будто вам самим денег вполне хватает, – заметила одна из журналисток.
Фербер солидно кивнул.
– Капитал фонда составляет шестьдесят миллиардов швейцарских франков. С таким капиталом «Фонд Фонтанелли по вопросам денежного образования» становится крупнейшим из когда-либо учрежденных фондов. – Он позволил себе скромную улыбку. – По крайней мере, в данный момент.
– Есть такая пословица: деньги правят миром. Однако, как ни странно, почти никто не думает о том, кто правит деньгами, по каким законам это происходит. Пожалуй, нет более загадочной отрасли, чем финансовая аристократия.
Джон посмотрел на присутствующих, а внутри у него растекалось тяжелое жалкое чувство. Страх. Как будто, произнося эти слова, он вступает на территорию могущественного врага.
Это ведь безумие, правда? Ему принадлежит один из крупнейших банков мира. Он владеет крупнейшим состоянием всех времен. Он и есть враг!
Но такого ощущения не было. На самом деле он не имел к этому отношения. Для директоров его банка он был чужаком, незваным гостем, узурпатором. Даже спустя три года его не принимали и не слушали.
– Финансы рассматривают как нечто вроде водоснабжения. Скучно. В принципе неважно. Они и без того функционируют по неизменным закономерностям, поэтому не стоит тратить время на эти рассуждения, – произнес Джон, и ему показалось, что он говорит о самом себе. Так он чувствовал большую часть своей предыдущей жизни. Деньги или были, или их не было, и если они были, то он их тратил. Даже сберегательный счет был за гранью его восприятия. Что-то для других людей. Как бы там ни было, экономической частью газеты он застилал мусорное ведро. – А ведь не может быть более ошибочного представления. Закономерности не неизменны и уж точно не незначительны.
Он увидел монитор компьютера на письменном столе генерального секретаря, указал на него.
– Финансы – это двигатель нашей цивилизации. Законы этой системы определяют то, как работает все остальное. Тот, кто может установить их, правит миром.
Мужчина, стоящий во главе ООН, поднял брови.
– Прежде я готов был поспорить, что ваше предложение заключается в том, чтобы основать мировое правительство, которому подчинялись бы войска всего мира. И тогда я сказал бы вам, что это невозможно.
Джон кивнул.
– Не сомневаюсь.
– Но, похоже, вы клоните скорее к тому, чтобы создать единое видение финансовой системы во всем мире.
– Верно.
Генеральный секретарь сложил руки.
– Подобное уже пытались сделать, мистер Фонтанелли, – серьезно сказал он. – Никто не спорит, что подобное начинание может сказаться благотворно на положении дел. Но до сих пор все подобные инициативы проваливались, поскольку государства не хотят никому позволить лишить себя суверенитета.
Джон кивнул. Вдруг ему стало кристально ясно, что было недоразумением полагать, будто видение может дать человеку уверенность. Этого оно не давало. Оно придавало человеку решимость.
– Ваше начинание достойно уважения, – продолжал Кофи Аннан, – но я не представляю себе, как вы собираетесь добиться этого.
– Не представляете? – Джон Фонтанелли удивленно поднял брови. – Я думал, это очевидно.
Ларри Кинг перегнулся через стол, заложив большие пальцы рук за широкие подтяжки своим коронным жестом.
– Мистер Фонтанелли, что может дать такой институт? Такой… Что это вообще будет? Что-то вроде всемирного Центрального банка?
– Нет. Скорее что-то вроде всемирного министерства финансов, – ответил гость.
– Разве нам это нужно? – спросил известный ведущий. – Мистер Фонтанелли, мне кажется, что я помню идею пророчества, которое вы пытаетесь исполнить, и суть была в том, что наследник состояния – то есть вы – вернет человечеству утраченное будущее. Тут в первую очередь думается о таких вещах, как озоновая дыра, защита от атмосферных воздействий и демографический взрыв. А вовсе не обязательно о деньгах и налогах.
– Но за всем стоят деньги. Люди голодают, потому что у них нет денег на еду. Люди рожают много детей, потому что это единственный шанс иметь спокойную старость. Зарабатывать на жизнь означает зарабатывать деньги, поэтому финансовые условия означают почти все, что мы делаем и позволяем делать.
– Но разве мир будет спасен, если я буду платить ту же налоговую ставку, что и, скажем, крестьянин, который выращивает рис в Индокитае, или сельский врач в Танзании?
Самый богатый человек в мире улыбнулся.
– Все сводится скорее к тому, что будет изменена система налогов в целом. – Он оперся на подлокотники кресла. – Я приведу вам пример из собственного опыта. Вы знаете, что по валютным рынкам мира бродят невообразимые суммы, более полутора триллионов долларов в день, и за доли секунды одну валюту обменивают на другую, чтобы заработать на малейших колебаниях курса. Это сделка, чтобы говорить уже абсолютно ясно, в ходе которой ничего не производится, не получается ничего стоящего. Никто от этого не насыщается. Каждый день меняет владельца большее количество денег, чем требуется для всего товарооборота земли, а вечером из-за этого на свет не появляется даже дополнительная краюха хлеба. Получаются огромные прибыли, но каждая прибыль до последнего знака после запятой – это с неизбежностью потеря для другого. У меня самого до недавнего времени был валютный отдел, и я принимал участие в этих сделках, но я не горжусь этим, поверьте мне.
– Но ведь люди в этих сделках играют друг с другом? Я имею в виду, это ведь все равно что банк в карточной игре – почему мне должно быть до этого дело?
– Потому что это оказывает влияние на вас. Смотрите, такая волна денег, которая постоянно находится в пути, настоящее цунами электронных валют, подчиняет себе все проявления в реальной, материальной сфере экономики, просто раскатывает ее весом больших чисел. Причиной возникновения азиатского кризиса, со всеми его ужасами, разоренными предприятиями и обанкротившимися фирмами, мы обязаны внезапной буре в торговле валютой.
– Которую вызвал концерн «Фонтанелли энтерпрайзис», – вставил Ларри Кинг, и его глаза за стеклами очков часто заморгали. – Нарочно. Чтобы надавить на правительства в регионе.
– Да. Это было довольно просто. Возможно, это было некрасиво, но вполне легально.
– Но что могло бы сделать против этого всемирное министерство финансов?
– Нечто удивительно простое и действенное, – сказал Джон Фонтанелли. – Кстати, еще с семидесятых годов существует план, разработанный экономистом, лауреатом Нобелевской премии Джеймсом Тобином, который в принципе экономически неоспорим. Он предполагает введение налога на все валютные транзакции, которому нет нужды быть выше одного процента.
– То есть я должен платить один процент налогов, если, скажем, собираюсь поехать в отпуск во Францию и хочу обменять доллары США на французские франки?
– Это будет практически неощутимо по сравнению с пошлинами, которые снимет с вас банк. Обычные экспортные сделки почти не ощутили бы этого, то же самое касается долговременных серьезных инвестиций.
– Чудесно, но что может дать такой налог?
– Торговцы валютой, – пояснил Фонтанелли, – меняют большую сумму денег в одной валюте – скажем, сто миллионов долларов США – на другую, чтобы через несколько часов, быть может, даже минут обменять обратно. Допустим, курс изменился на сотую долю процента, и они получили десять тысяч долларов. Если же за обмен он должен будет платить один процент налога, что в данном случае будет составлять миллион долларов, – а ведь ему нужно обменять дважды, один раз в другую валюту, второй раз обратно, – сделка вдруг перестанет быть выгодной. Причем налоги необязательно устанавливать в размере одного процента, даже ставка в десятую долю процента скажется благоприятно.
Ларри Кинг почесал подбородок.
– Ну ладно. Парни лишатся своей работы – а потом? Какой от этого прок крестьянину, выращивающему рис в Индокитае?
– Сегодня ситуация такова, что финансовый кризис в одной части мира тут же перекидывается на остальную часть глобуса. Вполне возможно, то крестьянин вдруг получит меньше денег за свой рис и окажется в беде только потому, что в Японии разорился банк или застопорилось производство в Бразилии. – Фонтанелли изобразил руками на столе что-то вроде вала. – Налог Тобина стал бы словно плотиной для наводнения. Она до определенной степени отграничит регионы друг от друга, чтобы эмиссионные банки смогли управлять уровнем налогов в своих странах так, как это будет уместно для текущего положения экономики. Причем речь идет всего лишь о пороге, не о стене – правительства и дальше смогут поступать, как им заблагорассудится.
– Но будет ли в этом смысл? Я имею в виду, когда на кону столько денег, как вы говорили, наверняка нужны легионы компьютеров, чтобы контролировать это?
– Конечно. Но все эти компьютеры уже существуют, иначе со всемирной торговлей вообще никто не совладал бы. Нужно только настроить программное обеспечение. Этот налог ввести легче легкого.
Ведущий покачал головой.
– Не знаю. Если это так просто, как звучит, то почему это давно уже не было сделано?
– Потому что те, кого это должно коснуться, натравливают государства друг против друга. Потому что, как только один-единственный финансовый центр в мире будет освобожден от налогов, он тут же перетянет на себя всю торговлю валютой. Это может сработать только в том случае, если будет введено во всем мире.
– И как это спасет наше будущее?
– Это только первый маленький шажок. Есть другие идеи, которые нужно проверить, – например, переход к экологически ориентированным налогам.
Ларри Кинг повернулся к камере.
– Все это мы обсудим после рекламы. Оставайтесь с нами.
Генеральный секретарь смотрел на своего посетителя весьма скептически.
– Я основал организацию, которая начинает работать на днях, – пояснил Джон Фонтанелли. – Речь идет о независимом фонде с капиталом в сто миллиардов долларов, который в течение грядущих месяцев сможет организовать голосование во всем мире, референдум по поводу того, хочет ли человечество иметь такой институт с глобальными полномочиями. Организация называется «Мы, народ»; она будет располагаться по адресу Уолл-стрит, 40. – Ну, вот и сказано. Весь безумный план. – Будет избран всемирный спикер, представитель народов, для координации действий национальных правительств в вопросах глобального значения. – Джон поднял руку, словно желая опередить возможные возражения. – В бюллетене, конечно же, будет предусмотрена возможность голосования против подобного учреждения.
Кофи Аннан наклонился вперед, облокотившись на поручни, и посмотрел на Джона.
– Это очень смело. – Прозвучало это так, словно он собирался сказать что-то очень недипломатичное. Генеральный секретарь покачал головой. – Это безрассудно… смело, – повторил он, словно забыв другие слова.
Все время, с тех пор как он вошел в это здание, даже еще тогда, когда они садились в самолет, Джон пытался психологически подготовиться к возможному отказу. И теперь, к своему безграничному удивлению, он почувствовал, что именно из-за этого отказа у него прибавилось сил, которые помогут его идеям окрепнуть и расцвести. Он улыбнулся.
– Почему-то так говорят все. Вы сомневаетесь в том, что такой референдум можно провести?
– Имея сто миллиардов долларов за плечами? Мне хотелось бы иметь хотя бы один из них. Нет, я не сомневаюсь, что вы сможете провести такие выборы. Я сомневаюсь только, что из этого что-то получится. Почему вы думаете, что правительства станут слушать всемирного спикера?
– Потому что за ним или за ней будет стоять мнение всего человечества.
Генеральный секретарь хотел что-то ответить, но остановился, некоторое время задумчиво глядел прямо перед собой и наконец задумчиво кивнул.
– Без сомнения, это сильная моральная позиция, – признал он. Он поднял голову и посмотрел на Джона. – Как вы собираетесь справиться с обвинениями в подтасовке голосов?
– Все, кроме самого процесса отдачи голоса, будет происходить открыто. На каждый избирательный пункт допустят наблюдателей, после завершения голоса тоже подсчитают открыто. Мы будем использовать обычные избирательные бюллетени, где нужно будет поставить крестик, – никаких компьютеров, никаких других приборов, которыми можно манипулировать. Даже финансы организации «Мы, народ» будут радикально открытыми. Поскольку прятать нечего, каждый, кто захочет, сможет через Интернет посмотреть все движения по счетам и все отчетные документы.
Возникла продолжительная пауза, похожая на вдох мифологического чудовища.
– Мы, народ, – задумчиво повторил Аннан.
– Да, – кивнул Джон Фонтанелли. – Люди, которые девять лет назад в Лейпциге и других городах Восточной Германии вышли на улицы, кричали: «Мы – народ». Об этом и идет речь.
– Этого еще никто не пытался сделать, – произнес потом генеральный секретарь.
– Поэтому настало время кому-то сделать это, – ответил Джон.
Название фонда: организация «Мы, народ».
Резиденция: Уолл-стрит, 40, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США.
Цель фонда: организация и проведение всемирных голосований, выборов и референдумов.
Капитал фонда: капитал фонда составляет 100 миллиардов долларов. Основатель фонда – Джон Сальваторе Фонтанелли. Размер капитала фонда был выбран именно таким, чтобы все ожидаемые расходы можно было полностью покрыть из доходов с капитала.
Управляющий: Лайонел Хиллман.
Главные области задач: оборудование избирательных участков (всего ок. 5,1 миллиона) во всех странах Земли. Наем и обучение местных агитаторов. Регистрация избирателей. Ведение списков избирателей. Принятие кандидатур, знакомство общественности с кандидатами. Печать и изготовление избирательных бюллетеней. Объявление и проведение голосований. Публикация результатов.
Открытость: все документы, движения по счетам, бухгалтерские записи и остальные процессы внутри фонда общедоступны. Через веб-сайт фонда (www.WeThePeople.org) все счета можно просмотреть в любой момент. Заинтересованным гражданам также будут предоставлены все документы; необходима предварительная заявка по телефону.
Исключения: списки избирателей не являются общедоступными. Однако по запросу любой гражданин может узнать, внесен ли он в список, а если да, то в какой, а также по желанию перевестись в другой список. Для этого необходимо предоставить удостоверение личности; обращайтесь в региональный офис организации.
Публичность во время голосования: наблюдатели должны быть допущены на все избирательные участки, как во время голосования, так и во время публичного подсчета отданных голосов. Результаты голосования по участкам будут опубликованы в региональных газетах.
Принципы выборов: все голосование происходит тайно, свободно и одинаково. Правом голоса обладают все взрослые, в возрасте 18 лет и старше, на момент проведения голосования не находящиеся под стражей за совершение преступления или под опекой по причине умственной неполноценности.
Указания для туристов: офисы фонда находятся на нижних пяти этажах (легко узнать по яркой окраске фасада; речь идет о работе чилийского художника Чико Роксаса). Верхняя, выкрашенная белым часть здания, начиная с шестого этажа, предназначается для будущей резиденции всемирного спикера.
Аннан задумчиво сидел, откинувшись на спинку кресла, переплетя тонкие пальцы. По выражению его лица было видно, что в нем борются восхищение и профессиональный скепсис.
– Вы уже подумали о том, – наконец спросил он, – что вам нужны кандидаты?
Джон Фонтанелли и Пол Зигель переглянулись.
– Это одна из причин того, почему мы пришли сюда, – кивнул Джон.
– Для должности всемирного спикера идеально подходит бывший глава государства или кто-то примерно того же уровня, – заявил Пол. – Человек, известный во всем мире, с определенной репутацией и уже имеющий отношения с ключевыми правительствами.
– Мы думали о вас, – добавил Джон.
Кофи Аннан сначала удивленно поднял брови, потом замахал руками.
– О нет. Я не гожусь для этого. – Он покачал головой. – Нет. Спасибо.
– Почему нет? Вы…
– Потому что я дипломат. Посредник между различными уровнями. Управляющий. – Он развел руками. – Не будем ходить вокруг да около. Фактически вы намерены избрать всемирного президента. А меня в качестве такового не воспримут.
– Но нет никого ближе к этому посту, чем вы.
– Напротив. – Генеральный секретарь покачал головой. – Уже только по причинам политической неприкосновенности я был бы последним, кто выставил бы свою кандидатуру. Я должен сначала спросить себя, поддерживаю ли я ваше начинание, чтобы самому делать карьеру.
Пол Зигель откашлялся.
– Честно говоря, сначала мы обратились к Михаилу Горбачеву, – произнес он. – Он отказался, поскольку его жена тяжело больна и он собирается ухаживать за ней. Именно он предложил вас.
– Я польщен, хоть и вынужден отказаться.
Джон почувствовал глубокую усталость, накатившую на него вдруг, в один момент. Может ли это стать проблемой? Нет, невозможно. Видения не рушатся из-за таких мелочей. Он убрал с лица прядь волос, собственная рука показалась ему выжатой тряпкой.
– Но, – продолжил Кофи Аннан, – я могу кое-кого вам предложить. Человека, которым я очень восхищаюсь и который подходит для этой должности как никто другой.
