34
Каким-то образом они отнесли его обратно на борт. Каким-то образом он пережил ночь и утро, а потом пожелал снова отправиться на берег, потому что нужно было еще кое-что сделать. Они отвезли его на моторной лодке в Туай, где все еще стоял вездеход, спросили, нужен ли он ему. Нет, покачал он головой, можете снова погрузить его на борт. Они еще что-то говорили о том, что яхта «ПРОРОЧЕСТВО» слишком велика, чтобы причалить здесь, и он только кивнул (внутри все болело): да, она действительно слишком велика, слишком велика для одного человека. И пока они возились с вездеходом, погружая его в моторную лодку, он тяжелым шагом поднялся по улице, представлявшей собой всего лишь утоптанную землю с парочкой камней и ведущей к рыночной площади, которая хотя бы была заасфальтирована, почувствовал себя подавленным при виде слишком большой церкви, застыл с ощущением застрявшего в горле крика, который никак не мог вырваться наружу, и наконец направился к дому рыботорговца.
Джозеф Балабаган сидел на ящике и наблюдал за мальчиком, возившимся с мотором мопеда. Увидев Джона, он вскочил и пошел ему навстречу. Он звонил в больницу, с его женой все в порядке, и сегодня вечером он поедет туда, в крайнем случае, на автобусе, если мопед до тех пор не починят, еще раз поблагодарил Джона за все, что тот для него сделал.
Джон пошел с ним, кивнул мальчику, который весело улыбнулся ему, а пальцы у него были перепачканы моторным маслом. Торговец рыбой послал одну из своих дочерей за стаканами, принес две бутылки колы из ящиков со льдом. Джон сел на предложенный стул, достал чековую книжку и ручку, которая, несмотря на свой внешний вид, стоила больше, чем все, чем владел хозяин дома.
– Сколько у вас долга? – спросил он.
У Балабагана расширились глаза.
– О нет, – выдавил он из себя. – Это… я не могу…
Джон только посмотрел на него, чувствуя себя оглушенным и израненным внутри, произнес:
– Мистер Балабаган, я самый богатый человек в мире. Вы помогли мне, теперь я хочу помочь вам. А вам нужна помощь, потому что своими силами вы этот кредит никогда не выплатите. Итак?
Скупщик рыбы уставился прямо перед собой, на лице отражалась работа мысли, пока наконец одна сторона в нем не победила, возможно, инстинкт самосохранения. Он негромко назвал сумму, и Джон написал, не затрудняя себя переводом в доллары, вдвое больше, вырвал чек и протянул ему.
– Было бы здорово, если бы вы постарались не продавать больше динамит, – сказал он.
– Но… – начал Балабаган.
– Прощайте, – сказал Джон, вставая. – Привет жене. И спасибо за колу.
И с этими словами он ушел. Снова запахло дымом, небо на западе было покрыто серыми полосами, потому что в Индонезии превратились в факел леса, потому что они работали на него и там, его подданные, ничего не знавшие о том, что они должны платить ему дань. Так было во всем мире, повсюду корячились мужчины и женщины, потели, напрягались, выполняли опасную, трудную или скучную работу, и, не зная того, большую часть своего времени они работали на него, вносили вклад в постоянный рост его состояния, делая его все богаче и богаче, а ему для этого не приходилось делать ничего.
Потому что, как с пугающей ясностью он осознал сегодня утром, это были не только те его подданные, его крепостные, его рабы, которые имели долги. Машинерия денежных средств работала гораздо более утонченным образом. Они с Марвином платили за квартиру мисс Пирсон, владелице дома, но она на самом деле не могла оставить деньги себе, она должна была отдать их в банк, чтобы выплатить ссуду, при помощи которой купила дом. Это называлось «затраты, связанные с привлечением капитала», и он видел эти слова во множествах расчетов, не задумываясь над ними. Отдавая деньги за все, что покупается, вы выплачиваете кредит производителя. Немалую долю налогов, которые взимаются с каждого, поглощают проценты государственного долга. И все эти деньги, иногда окольными путями, оказываются у него. Ну, не все, но с каждым днем все больше и больше. Самое крупное состояние в этой системе обладало самой мощной силой притяжения, было словно магнит, который, поглощая все больше и больше, постепенно набирал силу. Как говорил Маккейн: однажды вам будет принадлежать весь мир.
Джон остановился, обвел взглядом бухту и такой идиллический пейзаж, где пахло дымом и отходами. А не он ли, не его ли деньги, в конце концов, виноваты в кризисе? Не случилось бы иначе, если бы на протяжении столетий это огромное состояние своим ненасытным аппетитом не оставило на всем отпечаток процентов? Словно молох, которому мир вынужден был постоянно приносить такие жертвы, что осталось слишком мало для потребностей людей и природы?
И если это так – это нужно проверить, подсчитать, подумать, чтобы быть уверенным, – может быть, чтобы исполнить пророчество, он должен уничтожить состояние?
Какая мысль! Настолько парадоксальная, что звучит подкупающе убедительно. Неудивительно, что Вакки никогда не додумались до того, в чем заключается решение. Уничтожить состояние – значило снять с мира тяжесть жадного, прожорливого триллиона долларов. Неужели это оно? Неужели именно таков ответ?
Он увидел перед собой большое пространство, просторную равнину, возможно, в одной из пустынь на западе США. Им понадобятся дороги. Наверняка ведь захотят прийти зеваки, чтобы посмотреть на это. Обналиченный триллион долларов – интересно, сколько это грузовиков? Наверняка не один. Какое зрелище! Оно войдет в историю, это зрелище: как грузовики один за другим выгружают деньги, скрепленные стопки долларовых банкнот, сложенные для костра, подобного которому не видел мир. Понадобятся вооруженные охранники, это точно. Он произнесет небольшую речь, расскажет о том, что понял и почему будет лучше уничтожить деньги. Возьмет факел, ткнет им в Бенджамина Франклина или Джорджа Вашингтона и вместе со зрителями в жутком облегчении станет наблюдать за тем, как величайшее состояние из всех, что когда-либо существовало, поднимается вверх с дымом и пеплом, пеплом, который осядет где-то далеко…
Джон заморгал, потер лоб, возвращаясь обратно на главную улицу Туай. Люди бросали на него странные взгляды.
Что-то здесь было не так. Сколь бы волнующим ни казалось видение. Он коснулся его, как касаются зубов языком, когда думают, что где-то там дырка. В памяти всплыло посещение Центрального банка, уже не вспомнить в какой стране: как они с Маккейном стояли за бронированными стеклами и смотрели на людей, сортировавших старые, порванные, потрепанные банкноты, бросавших их в измельчитель бумаг и заменявших на новые, только что отпечатанные.
Разве банкнота – то же самое, что деньги? Может ли он действительно уничтожить свое состояние, просто попросив снять со всех счетов и сжечь наличность? Ему вспомнилось, что во многих странах его за это могут подвергнуть наказанию. Во многих местах было запрещено уничтожать денежные банкноты, часто содержавшие портреты королей или национальных героев. Но, за вычетом этого, что мешало центральным банкам заменить уничтоженные деньги на новые? В конце концов, это ведь только бумага.
И если уже совсем задуматься: зачем все эти сложности с колоннами грузовиков, груженных деньгами? Он может попросить Федеральный резервный банк напечатать лично для него одну банкноту номиналом в один триллион долларов. А потом сжечь ее в пепельнице – удобно и без свидетелей. Боже мой, достаточно ведь просто выписать чек! Но даже это – зачем? Задача только в том, чтобы свести на ноль его счета. Это можно сделать, выдав ему наличные или чек, что в принципе почти то же самое, что товарный чек. В этом случае с бухгалтерскими записями все будет в порядке, все будет правильно. Но он с равным успехом может перевести все деньги в свой банк, там пойти в расчетный центр и сказать программисту или оператору:
– Вот это место в компьютере, где написано один триллион долларов, – или два триллиона, или сколько там есть, – сотрите все и напишите нуль.
Тогда состояние будет уничтожено, верно?
Джон покачал головой, убрал волосы со лба. Все так запутано… Если деньги можно легко уничтожить, что может помешать столь же просто создать новые? С равным успехом он может написать в том месте сто триллионов или сто квинтиллионов – но разве это тоже деньги? А если нет, то почему? Что это вообще такое – деньги?
Ноги понесли его дальше, на площадь в тени дерева. Он присел, глядя на море, устремив взгляд на белоснежно белую яхту, не видя ее.
Деньги. Допустим, он уничтожит не только свое проклятое состояние, но и все деньги, которые вообще существуют в мире. Что тогда? Что произойдет? Станут ли люди беспомощными, будут ли вынуждены разрабатывать новую экономику без денег, вернуться к бартерной торговле? Маловероятно. Его отец сделает чек на пару туфель, пойдет с ним к пекарю и обменяет его на буханку хлеба, а также чеки на определенное количество буханок, и масштабом для этого станут цены, которые были установлены на эти вещи раньше. Люди снова создадут деньги, каким-нибудь способом, в какой-нибудь форме.
Вот оно: деньги – это человеческое изобретение. И его так же трудно изъять из мира, как атомную бомбу.
– Эй? Мистер Фонтанелли?
Джон вздрогнул, вскочил. Перед ним стоял паренек лет шестнадцати-семнадцати, с интересом глядевший на него живыми любознательными глазами. В его взгляде читалось некое беспокойство.
– Что случилось? – Он огляделся по сторонам. Он сидел на грязном желтом пластиковом ящике, который используют для перевозки овощей. – Это твой ящик? Извини, надеюсь, я его не слома…
– Нет, сэр, мистер Фонтанелли, – отмахнулся мальчик. – Это не мой ящик. Просто я увидел, что вы сидите здесь, ну и решил поговорить с вами. – Он протянул ему руку и улыбнулся сияющей улыбкой. – Меня зовут Мануэль Мелгар, сэр. Для меня большая честь…
– Ну, раз так…
Джон пожал ему руку и вгляделся внимательнее. Мануэль Мелгар был стройным, можно сказать, даже жилистым. Черные волосы он небрежно расчесал на пробор, на нем были чистые синие джинсы, выглядевшие так, как будто являлись его единственной гордостью, и синяя футболка с портретом Джона Бон Джови и надписью Keep the Faith. Прочтя это, Джон не сдержал улыбки; улыбки, от которой в груди стало больно.
– Привет, Мануэль. Как дела?
– Спасибо, хорошо, сэр, – гордо ответил тот. Он казался очень проворным, несмотря на то что стоял спокойно. Как будто он не любит сидеть без дела.
– Здорово, – произнес Джон. – Рад слышать это.
Мануэль потер переносицу и как будто задумался.
– Сэр, может быть, у вас найдется минутка времени? Я кое-что придумал и хотел бы узнать, что вы на это скажете. – Теперь он начал нервно переминаться с ноги на ногу. – Извините, если помешал вам размышлять или что-то в этом роде. Я просто подумал, раз уж вы здесь…
– Все в порядке, – кивнул Джон. Keep the Faith. – У меня есть время.
Мануэль улыбнулся несколько напряженно и в то же время радостно.
– Так вот, я заметил, что у рыбаков пропадает довольно много рыбы прежде, чем они успевают ее продать. Наверняка четверть, если не треть улова. Это все потому, что до скупщика рыбы далеко идти; большинство трогаются в путь по возвращении с утреннего лова, а рыба с вечера уже успела пролежать всю ночь. Неудивительно, что много пропадает.
Джон кивнул.
– Ясное дело.
– Если бы кто-то, – произнес Мануэль, – купил бы трайсикл…
– Прошу прощения, – перебил его Джон. – Что такое трайсикл?
– Трехколесный мотоцикл. Ну, обычный мотоцикл с коляской. Вы ведь вчера были в Ломиао; там многие ездят на них как на такси.
Джон мимоходом спросил себя, откуда мальчику знать, что он был вчера в Ломиао, и кивнул. Да, он вспомнил, что видел несколько таких поскрипывающих транспортных средств, с кучей наклеек и множеством бессмысленных дополнительных фар.
– Их называют трайсиклами? Я не знал.
– Мы называем их так; не знаю, как они называются в других местах.
– Думаю, в других местах их нет.
Мануэль запнулся, немного сбитый с толку, но тут же снова собрался.
– Я мог бы купить такой мотоцикл. Подержанный, выгодная сделка. И перестроил бы коляску таким образом, чтобы ее можно было наполнить льдом. Мне поможет друг, он работает в мастерской в Ломиао. Тогда я каждый день ездил бы в рыбацкую деревню и забирал рыбу, пока она еще свежая. Хоть на это и придется тратить бензин, но получится выгодно, потому что уже не будет столько испорченной рыбы; я все подсчитал. – Он выжидающе посмотрел на него. – Как думаете, мистер Фонтанелли, это хорошая идея?
Джон озадаченно смотрел на паренька.
– Звучит неплохо, да. А где ты возьмешь лед?
– У мистера Балабагана. Он бы согласился, чтобы я возил ему рыбу и за это он давал мне лед бесплатно, но я на это не пойду.
– Почему же?
Мануэль хитро улыбнулся.
– Нужно сохранять самостоятельность, если хочешь чего-нибудь добиться. Если я начну возить для него рыбу, то буду делать это и через десять лет, а он – получать прибыль. Нет, я стану выкупать у рыбаков рыбу и продавать ее мистеру Балабагану. Куплю у него и лед, а как только смогу, куплю холодильный агрегат для мотоцикла.
– Но ведь это более рискованно.
– Некоторые проигрывают деньги в кости; я лучше займусь чем-то более разумным. Кроме того, на побережье есть и другие скупщики рыбы, и я хочу иметь возможность продавать рыбу тому, кто платит больше всех. Если у кого-то незадолго до срока сдачи в ящиках окажется мало рыбы, ему будет выгоднее заплатить больше, потому что иначе возрастет цена за одну рыбину из тех, что он будет перевозить в фургоне.
– Хорошо продумано. – Это произвело впечатление на Джона.
– А я, раз уже все равно езжу по деревням, могу заключать дополнительные сделки, – с гордостью продолжал Мануэль. – Я возьму рис, масло и так далее и буду продавать их по той же цене, которую им приходится платить на рынке. А я буду закупать все в Ломиао, на крупном рынке, где все гораздо дешевле. – Он сложил руки и выжидающе посмотрел на Джона. – Как считаете, хорошо?
Это было не просто хорошо, Джон в буквальном смысле слова завидовал деловой хватке паренька. Он живо представил себе, как тот разъезжает по деревням на своем ярком мотоцикле со льдом.
– Это очень хороший план, – заявил он.
– Не правда ли? Это будет хорошо для всех. Если сейчас пропадает треть рыбы, а потом еще, то положение улучшится вполовину, а дополнительных расходов не возникнет ни у кого. – Он засиял и добавил, в то время как в его улыбке появилось что-то хитрое: – Как полагаете, мистер Фонтанелли, сможете поддержать это начинание с помощью кредита?
Джон отпрянул. Он вынужден был невольно схватиться за грудь, настолько неожиданными оказались слова паренька.
– Кредит? – прохрипел он. – Я больше не даю кредитов. Я больше не хочу высасывать соки из человечества, словно вампир.
– Да, видите ли, сэр, – Мануэль перешел к мольбам и просьбам, – мне ни один банк кредит не даст. У меня нет ничего, мои родители тоже бедны, у меня нет гарантий. Только идея. Вы богаты. Я полагаю, что вы могли бы, пожалуй, ссудить меня сотней долларов на некоторое время… Вы получите их обратно со всеми причитающимися процентами. Слово чести.
Он смотрел на мальчика, все еще чувствуя себя больным и жалким, но да, пришлось признать: идея хороша. Именно это и нужно было сделать здесь, и этот мальчик был готов, он хотел это делать, и он был достаточно умен, чтобы сделать это хорошо, вне всякого сомнения. Он достал из кармана чековую книжку.
– Сколько тебе нужно?
Его глаза засветились. Руки плясали, словно рисуя числа, продуманные, вероятно, уже давно.
– Итак, мотоцикл будет стоить сто пятьдесят долларов, плюс переоборудование, я полагаю, еще долларов пятьдесят. Плюс деньги на первый бензин и лед, чтобы заплатить рыбакам… Я думаю, мне нужно триста долларов.
– Я дам тебе тысячу, – сказал Джон и написал «Мануэль Мелгар» в графе «Получатель».
– Нет, сэр, – возразил тот. – Вы наверняка хотите как лучше, но на такую сумму я не смогу выплатить проценты.
– Тебе не нужно платить проценты. Я дарю тебе эти деньги.
Паренек отпрянул.
– Извините, сэр, мистер Фонтанелли. Я так не хочу. Нет.
– Я не обеднею, поверь мне.
– Дело не в том. Дело… вот в чем! – Он хлопнул ладонью по груди. – Сэр, когда… когда я состарюсь, я хочу иметь возможность сказать, что я всего добился своими силами, понимаете? Что я всем обязан своей идее. Своему труду. Не подачке. – Он решительно покачал головой. – Так не интересно. Пожалуйста, сэр, триста долларов в качестве ссуды. Сделка.
Джон посмотрел на него, на то, как он стоит, исполненный энергии и решимости, и ему захотелось обладать этими качествами. Keep the Faith. Точно.
– Хорошо, как хочешь, – кивнул он. – Заключим сделку. Триста долларов?
– Триста долларов.
– А сколько это в песо?
– Я хотел бы в долларах США, сэр.
– Все ясно. – Он заполнил чек и протянул его парню, принявшему его с завидной радостью. Какая разница, если он называет это ссудой?
Мануэль тщательно сложил чек и засунул его в карман брюк.
– Теперь мне нужна ваша карточка, – деловым тоном заявил он.
– Моя карточка?
– Ваша визитная карточка. С адресом. Чтобы я знал, куда отсылать проценты.
– Ах, вот как.
Он порылся в карманах, нашел карточку, передал юноше. Тот наверняка будет показывать ее своим детям. Со временем он подумает, что ничего страшного не произойдет, если он оставит деньги себе; что все и так было достаточно сложно.
А в данный момент, как бы там ни было, он был счастлив, благодарил от всего сердца, желал всего самого хорошего, снова благодарил, а затем удалился вместе с чеком. Джон встал, отряхнул брюки и пошел дальше, вниз, к причалу, где ждала моторная лодка.
– Я вас покидаю, – заявила Патрисия де Бирс, когда он вернулся на борт. Она сидела на кремового цвета диванчике в салоне, вокруг нее лежали журналы, стояли пустые чашки из-под кофе. Она помахала в воздухе письмом.
– Оно пришло сегодня. Кастинг в Голливуде; я ждала этого очень долго.
– Удачи, – сказал Джон.
– Я попросила капитана, чтобы сегодня во второй половине дня он организовал мне перелет на вертолете в Себу. Ничего страшного? Оттуда агентство доставит меня в Лос-Анджелес.
Он рухнул в кресло.
– Я даже не знал, что в Себу есть аэропорт.
– Международный аэропорт Мактан Себу. Но я думаю, что перелет в любом случае будет через Манилу. Все равно нужно отсюда выбираться. Вы слышали о пожарах в Малайзии и Индонезии? Недавно передавали по телевизору: это просто ужасно. В Куала-Лумпуре ситуация похожа на атомную войну. Люди носят дыхательные маски, а дым настолько густой, что не видно даже высотных домов, не говоря уже о солнце.
Джон выглянул в окно. Небо на западе было маслянисто-серого цвета; с каждым днем ситуация ухудшалась.
– Да, – сказал он. – Я слышал об этом.
Появился стюард. Джон попросил его принести почту и для него.
Патрисия де Бирс задумчиво смотрела на письмо, которое держала в руке.
– Как это вообще работает? Как ваше почтовое отделение знает заранее, куда переслать почту?
– Самая популярная теория заключается в том, что мы случайно приняли на работу ясновидящего, – сказал Джон, беря стопку писем, которую подал ему стюард. Особенно ему бросился в глаза большой коричневый конверт. Судя по штемпелю отправителя, оно прилетело из Рима, но имя не говорило ему ни о чем.
– Ясновидящий. Интересно. Не лучше ли передать его вашим биржевым маклерам?
– Не знаю, – произнес Джон. – А что тогда случилось бы с моей почтой?
Он разорвал конверт указательным пальцем. Стопка сложенной вдвое бумаги, фотокопии напечатанного на пишущей машинке текста. На итальянском языке. Он вынул сопроводительное письмо, которое, к счастью, оказалось на английском.
Оно было от главного редактора школьной газеты, для которой писал Лоренцо. Нашлась вторая часть его статьи, и копия прилагалась. «Вопреки ожиданиям, – писал он, – в задержке виновна не итальянская почта. Письмо Лоренцо завалилось за один из наших шкафов; там мы его и нашли, когда недавно выделенные местным торговым домом средства позволили нам оборудовать офис новой мебелью. За это время я успел с отличием закончить школу; впрочем, я проинструктировал своего последователя относительно великодушного пожертвования от вас, о котором мы говорили, – в случае обнаружения статьи».
Конечно же, на борту не оказалось итальянского словаря. Поэтому он выписал все слова, которые были ему незнакомы и которые он не понял из контекста, послал список по факсу в свой секретариат с просьбой перевести и поднялся на палубу, чтобы попрощаться с Патрисией.
На прощание она поцеловала его, а Бенигно только пожала руку.
– А что я должен делать? – воскликнул он, когда взревел мотор вертолета. – Я седьмой из восьмерых детей. Если бы существовал контроль рождаемости, я бы вообще не появился на свет!
– Классный аргумент, – ответила Патрисия. – У меня есть подруга, которой не было бы на свете, если бы ее мать не изнасиловали. При случае я спрошу ее, считает ли она, что изнасилования – это хорошо. – С этими словами она забралась в вертолет, и машина взмыла в небо, уже наполовину закрытое облаками дыма.
Когда Джон спустился обратно, факс из бюро переводов уже ждал его. Он взял бумагу, нашел блокнот и ручку и удалился в свою каюту.
В первой части мы выяснили, что не техника и не наука виноваты в несчастьях этого мира, а индустриализация, иными словами, экономика. И хотя нашему уровню жизни позавидовал бы любой средневековый вельможа, в голове у нас только одно: рост! Все больший и больший экономический рост, все быстрее и быстрее расходуются запасы Земли, груды мусора громоздятся все выше и выше.
Но, собственно, почему? И это главный вопрос: почему все мучаются, словно ненормальные?
Обычно на такой вопрос отвечают, что мы, люди, просто жадные и никогда не бываем довольны. Ответ, обладающий преимуществом простоты и недостатком неправильности. Оглянитесь по сторонам: сколь немногим довольствуется большинство! Жареная картошка, пиво и футбол – этим удовлетворяются массы. Есть несколько жадин, но большая часть людей довольствуется настолько малым, что просто жуть берет.
Нет, смотрите внимательнее. Если вы еще разговариваете со своими родителями, поговорите с ними. Они расскажут вам, что они так вкалывают потому, что должны. Потому что, как ни мучайся, всегда остается чувство, что никогда не справишься со всеми своими выплатами. Даже когда увеличивается доход, расходы возрастают еще сильнее: цены, налоги, пошлины, все. Как Алиса в Стране чудес – нужно бежать очень быстро, только чтобы остаться на месте.
И в основе всего этого, друзья, римляне, соотечественники, маленькая конструкционная ошибка нашей экономики. Безделица, вообще-то, но не забывайте: эта безделица собирается разрушить нашу планету. Маленькая причина, большие последствия.
Ощущение того, что что-то не так, что в систему закралась ошибка, гложет людей уже давно. Сначала ошибку искали в самих деньгах. Ребята, как только ни ругали деньги. Ни одна религия, ни один постулат морали не обошли их проклятием – но в кошельке они всегда радовали. Несмотря на это, друзья, дело не в деньгах. Мы могли бы разговаривать долго и нудно, если бы для этого хватило бумаги и желания читать; но поскольку ни того, ни того нет в избытке, сообщаю конечный результат: сами по себе деньги – это классное изобретение, и они ни в чем не виноваты.
Следующим подозреваемым стали проценты. Если помните математику, расчет процентов – дело непростое, и иногда оно приводит к удивительным результатам, поскольку сложные проценты, то есть проценты на проценты, быстро увеличиваются до невообразимых размеров. В большинство людей проценты вселяют ужас, но в принципе все связи очень просты. Если один человек дает другому деньги взаймы, он хочет иметь что-то взамен, и хорошим решением является то, что ему платят, так сказать, арендную плату за этот заем. А арендная плата за деньги называется процентами. Ясно: если кто-то наделает слишком много долгов, он может вспотеть, отдавая их, если не подумает как следует предварительно. А тот, у кого денег много, больше, чем ему нужно, может давать взаймы и получить кучу арендной платы или процентов, вероятно даже, настолько много, что он сможет ничего не делать, а только давать деньги взаймы.
Это было бельмом на глазу для наших не слишком хитрых предков – а может быть, они просто завидовали. В любом случае в истории время от времени появлялся запрет на то, чтобы брать проценты. И поскольку евреям это можно было делать, а христианская церковь это запрещала, повсюду случались отвратительные погромы, и, что довольно странно, в статутах фашистов тоже занял место запрет на начисление процентов, на основании того, что получать доход и не работать – это аморально и недостойно.
Но даже во времена церковных запретов проценты все равно выплачивались, поскольку всегда существовала необходимость брать деньги в долг. Для некоторых вещей вообще нужна целая куча денег, чтобы можно было хотя бы начать их реализацию.
К примеру, было бы глупо копить деньги всю жизнь, чтобы к восьмидесяти годам построить дом. Лучше построить его раньше, а потом уже копить, даже если из-за этого он будет стоить дороже. Или если кто-то хочет стать предпринимателем, например, ремесленником: ему нужны инструменты и машины, чтобы он мог работать и зарабатывать деньги, поэтому разумнее взять недостающие деньги в долг и вернуть их потом с процентами. Если бы пришлось запретить это, воцарилась бы нищета.
И, несмотря на это, уже становится теплее. В переплетении денег и процентов и скрыта ошибка конструкции. Мы уже подбираемся к ней.
Сначала я хочу напомнить о том, что в нормальной жизни деньги представляют собой круговорот. Вы покупаете в магазине за углом колу. Ваши деньги переходят в кассу, а владелец магазина с их помощью оплачивает счета фирмы, которая производит напитки. Фирма покупает, к примеру, новый компьютер и оплачивает его, кроме всего прочего, с помощью тех денег, которые когда-то были в вашем кармане. Ваш отец работает на этой компьютерной фирме, которая из полученных денег платит ему зарплату, откуда вы, в свою очередь, получаете деньги на карманные расходы. И так далее.
Вы наверняка уже не раз играли в известную игру «МОНОПОЛИЯ». Вначале касса очень маленькая, вы свободно перемещаетесь по игровому полю, тщательно взвешивая, какие улицы можно позволить себе купить. К концу все массово строят дома и отели, получают головокружительную аренду и купаются в деньгах. И вот теперь, внимание, трудный вопрос. Откуда взялись все эти деньги? Смотрите внимательно. Не считая нескольких небольших сумм, полученных на карточках-событиях, все деньги попали в игру благодаря тому, что кто-то перешел через «Via!», то есть стартовое поле, и каждый раз получал 20000 лир.
А теперь подумайте, как это соотносится с реальной жизнью. Там тоже существует определенное количество денег, которые есть в обороте, и это количество не может всегда оставаться неизменным. Экономика растет буквально как одержимая, поэтому нужно больше денег. Откуда они берутся? Конечно, нет никаких проблем с тем, чтобы напечатать новые банкноты, – дело не в этом. Вопрос в другом: как они попадают в игру? Я никогда еще не получал письма из Центрального банка, где было бы написано что-то в этом роде: «В этом году снова возникла необходимость увеличить находящуюся в обращении денежную массу. Поэтому каждый гражданин получает пятьсот тысяч лир, см. приложенные купюры». Я знаю, вы тоже не получали ничего подобного, да вообще никто не получал.
Но как же это работает? Как в игру попадают новые деньги? И не говорите мне, что вас это не интересует. Это должно вас интересовать. Потому что здесь и кроется ошибка конструкции.
Тому, что я сейчас объясняю, не учат в школе. Мы все знаем, что в школе и так ничему не учат из того, что нужно в жизни, поэтому примите это как знак качества. Тот, кто не верит и настроен скептически, может посмотреть в книгах по экономике и финансам; ключевое слово – создание денег.
Допустим, что упомянутая фирма, производящая напитки, хочет построить новую установку для розлива. Для этого она берет кредит в банке. Обычно банк дает деньги из вкладов, которые разместили у них вкладчики, но предположим, что сейчас ситуация сложная, потому что взяли много кредитов. В этом случае он обращается в Центральный банк. Центральный банк имеет право давать кредиты, не имея вкладов. Они могут давать их, так сказать, из ниоткуда и таким образом вносить в игру новые деньги. Здесь любой банк может получить дополнительные деньги, конечно, тоже в форме займа, то есть под гарантии и установленную процентную ставку, так называемую учетную ставку. Об этом каждый день пишут в экономической части газет, проверьте как-нибудь. Она устанавливается самим Центральным банком, причем по следующему принципу: если Центральный банк полагает, что берется больше кредитов, чем это приносит пользу экономике, то он поднимает учетную ставку, из-за чего кредиты становятся дороже и, соответственно, менее интересны. И наоборот, понижением учетной ставки он может сделать кредиты дешевле, а значит, интереснее для инвестиций. Таким образом, учетная ставка является чем-то вроде инструмента, управляющего экономикой.
Звучит хорошо, правда? А ведь это самая большая глупость. Миллионы банкиров знают об этом и полагают, что это великолепно, но если вдуматься, то обнаружишь, что именно здесь и заключается конструкционная ошибка.
Давайте подумаем, что получается. Центральный банк выдает кому-то кредит из ничего в размере, скажем, ста миллионов лир. Процентная ставка, к примеру, составляет три процента. Это означает, что вернуть нужно (предположительно через один год, который мы, упрощая, возьмем для всех расчетов) сто три миллиона лир.
Но откуда возьмутся эти дополнительные три миллиона? Их ведь вообще нет! И нет возможности создать три дополнительных миллиона лир, потому что создавать деньги имеет право только Центральный банк, а за это он опять же хочет получать проценты и так далее! Какая чушь!
Да, конечно, в обороте еще много денег, и из этих денег на практике тоже выплачиваются проценты – но с тем результатом, что не хватает денег где-то в другом месте. А там, где не хватает денег, берут кредиты в надежде выплатить их позже. Финансы – это одна большая система, где многое распределяется, выравнивается, вступает в силу с некоторым запозданием, но не происходит одного: ничего не теряется, ни единой жалкой лиры. В конце концов все сводится к тому, что в какой-то момент в Центральном банке берется новый кредит, чтобы оплатить проценты за первый.
Если бы экономика была человеком, мы сказали бы: он зависим, он подсел на Центральный банк.
Но тут иначе. Вы еще помните прошлогодний юбилей в нашей школе. Каждый из нас получил красный пластиковый жетон в качестве талона на пиццу, синий жетон – на колу и зеленый – на мороженое. На время праздника эти жетоны стали деньгами. Я обменял свой зеленый жетон на красный, потому что не люблю мороженое. Видел одного парня, который обменял все свои жетоны на синие, потому что ему очень хотелось пить. Все работало чудесно, каждый получил более или менее то, что хотел. А когда праздник закончился, наш директор выбросил жетоны, потому что пиццы были съедены, кола выпита, да и от мороженого тоже ничего не осталось.
Представьте себе, что фирма, которая производит эти жетоны, не просто продала бы их ему, а сказала бы: вот вам тысяча красных жетонов – но мы хотим получить за них тысячу тридцать красных жетонов. Даже наш директор не настолько глуп, чтобы не заметить: это полная чушь.
Нет, то, что мы видели на празднике, хоть мы и не понимали этого, было денежной системой, такой, какой она должна быть. Деньги находились в равновесии с существующими товарами, а когда те были использованы, они снова исчезли. Они существовали только для той цели, для которой изначально были изобретены: чтобы упростить обмен товарами. Таким образом, после вечеринки все могли спокойно пойти домой. Не нужно было охотиться за жетонами, которых вообще не существует.
Давайте подытожим: из-за того, что Центральный банк требует проценты за вновь созданные деньги, возникает больше долгов, чем существует денег. И в этом ошибка системы.
И с этого момента все получается в точности как в карточной игре «Черный Петр», только в каждом круге в игру вводятся все новые и новые Черные Петры. Каждый должен пытаться избавиться от своих Петров, и чем их больше, тем сложнее это становится. Нужно стать быстрее, работать еще упорнее, нужно обходить других, нельзя ни с кем считаться, выжимать из себя все. Все ускоряется без надежды на возможность избежать этого. Спираль закручивается все сильнее и сильнее.
Разве не это мы наблюдаем? Экономика все растет и растет, но – о чудо, о диво! – повсюду все стараются скопить как можно больше, рабочих мест не хватает, всем приходится работать усерднее, не остается времени на себя и свою семью, налоги растут, у каждого возникает чувство, что все становится только хуже, и это при том, что все работают на то, чтобы все стало как можно лучше. А лучше не становится. Чем больше усилий мы прикладываем, тем больше возникает долгов, которые нельзя вернуть, которые нельзя разрушить. Чем больше мы пытаемся уйти от нищеты, тем больше ухудшаем ситуацию. Единственный выход – найти того, кто расплатится за всех, – кого-то очень далекого или вот природу. Давайте вырубим тропический лес, это принесет деньги, с их помощью я смогу избавиться от долгов. Давайте выбросим на рынок еще один продукт, который в принципе никому не нужен, и убедим людей в том, что без него им никак, даже если только для того, чтобы быть «модным», и давайте сделаем его таким, чтобы он быстро ломался, чтобы мы могли продать побольше. Давайте будем вытаскивать деньги из карманов людей всеми средствами, чтобы мы могли хотя бы оплатить свои долги. Давайте просто закопаем ядовитые отходы, мы не можем позволить себе оплачивать их утилизацию. Каждый сам себе ближний свой, каждый борется за себя.
И самое подлое в этом, что долги – это нечто настолько личное, настолько тайное… Большинство людей скрывают свои долги как знак личной неудачи. Они скорее признают, что склонны к сексуальным извращениям, чем то, что имеют долги. Официально ни у кого нет долгов, внешне все счастливы. Нет никаких финансовых проблем, так же, как в викторианскую эпоху нельзя было позволить заметить наличие половых органов.
И что делать? Экономика служит для того, чтобы добыть то, что нам нужно для жизни. Она не работает без денег, они, так сказать, кровь экономики. Но эта кровь больна. Из-за нее экономика разрастается до абсурда, разрушая при этом основы нашего существования. Если бы экономика была живым существом, можно было бы сказать, что у нее что-то вроде лейкемии. Поэтому, если не оздоровить финансовую систему, то все, что мы могли бы сделать для спасения Земли, не будет иметь эффекта. Нужно устранить ошибку конструкции.
Зазвонил телефон. Джон поднялся и только сейчас почувствовал, что глаза болят от усталости. Он посмотрел на часы. Уже половина второго, боже мой! Время, когда следует ожидать сообщений о катастрофе. Он снял трубку.
– Фонтанелли слушает.
– Эдуардо Вакки, – произнес голос, которого он не слышал уже целую вечность. – Извини, мне только что сказали, что ты на Филиппинах. Очень поздно?
– Да. Но я не ложился.
– Речь идет о дедушке, – произнес Эдуардо. – Он умирает. И он попросил меня передать тебе, что хотел бы повидаться с тобой еще раз.
