Глава 3

Крепко проспав всю ночь прямо на земле, мы проснулись на туманной заре. Руки и ноги болели, во рту было сухо, лица у всех заросли щетиной. Я с трудом встал, огляделся почти невидящими глазами. Вокруг были такие же немытые и взъерошенные конники и их кони. Воздух был пропитан запахами пота, кожи и конского навоза. Через час после восхода я провел импровизированный совет с Буребистой и его старшими командирами. Мы жевали сухари, запивая их тепловатой водой из мехов, у кого они еще оставались. Галлия тоже присутствовала, глаза у нее опухли от недостатка сна, волосы она заплела в косу. Руки у меня были грязные, а туника забрызгана кровью, хотя и не моей собственной. Лезвие меча затупилось после целого дня рубки. В колчане осталось всего четыре стрелы, но у большинства не было вообще ни единой. Буребиста выглядел мрачным, поскольку за ночь от ран умерло десять его конников.

– Мы заберем их отсюда и предадим погребальному огню вместе с остальными, включая Резуса, – сказал я.

Я посмотрел на Галлию. Гафарн сообщил мне ранее, что восемь ее женщин тоже погибли в бою и еще тридцать были ранены, но она ничего не сказала, просто сидела с каменным лицом и смотрела вперед остановившимся взглядом. Битва, видимо, подействовала на нее отрезвляющим образом, да и на ее подруг тоже, но и она, и все они очень хорошо сражались. Это по крайней мере могло служить ей утешением.

– Лошадей отведем шагом обратно в лагерь, но две сотни будут все время прикрывать нас с флангов. Я не желаю получить никаких сюрпризов со стороны галлов.

– Галлы здешних мест уже никогда не возьмут в руки оружия и не пойдут воевать, – резко бросила Галлия и посмотрела на меня. – Лучшие из них лежат мертвыми. Остальные полностью утратили боевой дух. Они не причинят нам больше никакого беспокойства.

На пути назад в лагерь мы обошли поле боя стороной, чтобы не смотреть на груды окровавленных тел, которые уже стали добычей для стай воронья, что слетелись сюда, добавив еще больше мерзости и без того жуткому зрелищу. Карканье и вопли здорово действовали на нервы, лошади нервничали и дрожали, да и сами мы еще больше хмурились и мрачнели. Мы одержали великую победу, но все, чего мне сейчас хотелось, так это хорошо поесть, вымыться, выстирать грязную одежду и отдохнуть. Я шел рядом с Галлией, она вела Эпону в поводу и неотрывно смотрела вперед. Туман уже растаял под солнцем; нынче снова предстоял жаркий день. Я первым нарушил молчание:

– Мне очень жаль.

– Чего?

– Что погибло столько твоих воинов. Галлов, я хотел сказать.

Она криво улыбнулась:

– Римляне использовали их в своих интересах, и они заплатили за это. Неужели ты подумал, что я буду оплакивать этих недоумков?

– Но это же твой народ…

– Мой народ? Что это должно означать?

– Ну, – пояснил я довольно неуклюже, – они же галлы.

– Насколько велика твоя Парфия? – вдруг спросила она.

– Это тысячи квадратных миль, – гордо ответил я.

Она продолжала неотрывно смотреть вперед.

– И всех, проживающих на этой территории, ты считаешь своими братьями и сестрами? Неужели ты именно их, а не кого-то другого считаешь близкими тебе по крови и по духу?

– Нет.

– Тогда почему я должна чувствовать какую-то связь с людьми, которые вчера старались меня убить? Или с вождем, своим отцом, который продал меня в рабство, а потом захватил в плен и снова попытался на мне нажиться? Я не испытываю к этим людям никаких чувств, кроме презрения!

– Однако… – попытался настаивать я.

– Хватит, Пакор! – резко сказала она. – У меня от твоих вопросов голова разболелась!

Ее настроение улучшилось, когда к нам подъехали Спартак и Клавдия в сопровождении Нергала и двух сотен его конных лучников. Встреча Клавдии, Дианы и Галлии прошла весьма эмоционально, они все трое обнимались и плакали. Сражение, по всей видимости, произвело на Галлию гораздо большее впечатление, чем я предполагал, а Диана пребывала в страхе и в ужасе – в равной степени. Я был рад снова видеть Спартака, а он выглядел так, словно не получил ни единой царапины. Он обнял меня и похлопал по плечу.

– Еще живой, значит, – он просиял.

– Еще живой, господин.

– Я пройдусь с вами до лагеря.

Потом я обнял Клавдию и пошел рядом с ними. Так мы и двигались на юг, к нашему лагерю и обозу.

– Тяжелый был бой, Пакор, но ты отлично действовал! Как только ты проломил их крыло, дело оставалось лишь за тем, чтобы окончательно их сокрушить и сломать.

– Как ломают пучок соломы, – улыбнулся я.

– Соломы?

– Ладно, неважно.

Он пожал плечами:

– В любом случае, даже по самым грубым подсчетам, противник потерял убитыми тысячи и тысячи. И еще у нас пара тысяч пленных римлян, и я не знаю, что с ними делать, – он хитро на меня посмотрел. – Может, мне следует их перебить? Как ты считаешь?

Должен признаться, мне эта мысль показалась отвратительной.

– Тебе решать, господин.

Он громко засмеялся.

– Не беспокойся, мой друг! Обещаю, что не стану их убивать. В любом случае в данный момент они оказались очень нам полезны. Годарз заставил римлян собирать стрелы, выдергивать их из трупов товарищей и галлов. Он мне уже пожаловался, что твои люди расстреляли во время битвы все стрелы. Типичный квартирмейстер, хороший начальник хозяйственно-интендантской службы! Когда я служил в римском войске, они частенько вели себя хуже любых врагов, поскольку никогда не желали выдавать хоть что-то со своих тщательно оберегаемых складов.

– Ты добился своей цели, мой господин, – сказал я. – И мы можем теперь свободно покинуть Италию и оставить римлян позади.

– Да, мы наконец свободны, но не до конца. Войску требуется несколько дней для отдыха, а потом у нас будет еще одно небольшое дельце.

– Какое небольшое дельце?

На его губах появилась улыбка:

– Всему свое время, мой друг. Все расскажу, потом. А пока нам нужно залечить раны, похоронить павших товарищей, отдохнуть и подсчитать потери.

В последующие несколько дней мы были заняты именно этим – восстанавливали силы после битвы. Люди и кони устали, многие были ранены, многие погибли. Пленные римляне здорово нам пригодились – их заставили рыть глубокие ямы, в которые закопали мертвых. Обычно мы оставляли трупы врагов гнить в поле. Но поскольку нам предстояло простоять здесь некоторое время, а не сразу выступать и двигаться дальше на север, следовало избавиться от трупов, иначе в войске могли начаться болезни. При этом мы, по крайней мере, могли избавиться от надоедливого присутствия воронов и их непрестанного карканья. Под бдительным присмотром охраны пленные раздевали мертвых римлян, снимали с них кольчуги, сандалии, сапоги и вообще все, что могло пригодиться нашему войску. Это было гнусное занятие, хотя Спартак не испытывал никаких колебаний по поводу использования того, что само шло в руки. Эти трофеи означали, что вся наша пехота теперь имела щиты, кольчуги, шлемы и мечи. Многие еще были вооружены копьями, но у каждого легиона хватало дротиков, чтобы вооружить ими все когорты первого эшелона. Впрочем, Годарз по-прежнему ворчал насчет того, что люди в бою «слишком разбрасываются», особенно когда я обнаружил его в поле, где он командовал группой военнопленных, выискивавших и извлекавших еще пригодные стрелы из тел мертвых галлов. Пропитанные кровью стрелы забрасывали в телегу, одну из многих, перемещавшихся по заваленному трупами полю. Запах разлагающейся плоти вызывал тошноту, к тому же вся территория просто кишела огромными черными мухами и проклятыми воронами.

Годарз, закрыв нос тряпкой, громко распоряжался, командуя охранниками и пленными.

– Как только забрали с тела все пригодное, тащите его к яме и бросайте туда!

Он имел в виду огромный прямоугольный котлован, вырытый пленными и теперь быстро заполнявшийся мертвыми телами. Наших погибших мы предали огню, уложив на несколько больших погребальных костров, сложенных из множества кольев, столь любезно нарубленных галлами. Мы потеряли почти три сотни конников убитыми, по большей части из драгона Буребисты. Войско в целом понесло значительные потери – еще две тысячи убитых, но противник потерял гораздо больше. Никто не считал мертвых врагов, но, по прикидке Годарза и его команды, в каждую вырытую яму сбросили около трех тысяч трупов.

– Это уже шестая, что пленные вырыли, и, я думаю, придется вырыть, по крайней мере, еще три.

– Хорошо, что у тебя есть эти пленные.

Он недовольно фыркнул:

– Если бы не они, мы бы не стали с этим возиться. Но это дает мне возможность забрать отсюда еще немного железа и стали. Кузням придется здорово потрудиться, чтобы восполнить запасы стрел, которые расстреляли твои люди.

– Тебе, кажется, вечно будет не хватать стрел, Годарз.

– Да, кажется, – он посмотрел на двух римлян с грязными лицами и в пропитанных потом туниках. Они тащили к яме тело мертвого галла. – Ты не знаешь, что Спартак намерен с ними делать?

Я пожал плечами:

– Нет, не знаю.

– Он почему-то хочет задержаться в этой местности, иначе мы оставили бы трупы гнить там, где они валяются. Но если продолжим здесь торчать, тогда, конечно, следует поскорее их закопать.

Причина, по которой Спартак хотел пока что остаться в этом районе, выяснилась через несколько дней. Каст и Ганник оправились от своих ран, а Акмон и Афраний вышли из битвы невредимыми. Когда я пришел в шатер Спартака на военный совет, он сидел там с каменным выражением лица.

– Мы должны наказать галлов за их предательское поведение, – заявил он. – Пакор, твои разведчики во главе с Бирдом проведут нас к селениям отца Галлии.

– С какой целью, господин?

– Чтобы сжечь его, конечно! И всех, кто там есть!

Остальные застучали кулаками по столу в знак согласия.

– Сперва они похищают свою соплеменницу, потом забирают наше золото и, в конце концов, поднимают на нас оружие! – гневно заявил Акмон. – Пусть теперь пожнут бурю, коли посеяли ветер!

Спартак поднял руку, успокаивая и утихомиривая присутствующих:

– Наше возмездие свершится быстро и без всякой жалости.

Так оно и произошло. Мы выставили четыре конных отряда, которые составили мои лучшие лучники. Мы сожгли все – жилые дома, другие строения, поля. Жилища галлов были выстроены из дерева и имели тростниковые крыши, так что горели они просто великолепно. Было достаточно бросить в такой дом один факел или горящую головню, чтобы его поджечь, а занявшись, сухое дерево быстро погибало в огне. На более крупные поселения, окруженные частоколами из столбов с заостренными верхушками, на которых были установлены платформы для обороняющихся воинов, мы напали первыми. Потом с помощью горящих стрел подожгли дома внутри. Это было нетрудно. К стреле привязывали пучок соломы, пропитанный смолой и обернутый тряпкой, поджигали его и выпускали стрелу внутрь селения. Соломенные и тростниковые крыши были абсолютно сухими, и вскоре изнутри частокола начинали вырываться пламя и дым. Потом оттуда раздавались крики – обитатели осознавали, что сейчас погибнут в огне. Галлы забаррикадировали ворота, чтобы мы не смогли их свалить и прорваться внутрь, но, когда вокруг начало бушевать пламя, они попытались сбежать из своего селения. Этого мы и ждали. Спартак все отлично продумал, и я еще раз убедился, что он очень талантливый командир. Он заранее взвешивал все возможные варианты и выбирал тот, что лучше всего мог послужить его целям. Так что когда обитатели селения в своем отчаянном стремлении сбежать от огня наконец ухитрялись распахнуть ворота, они попадали прямо на наши мечи. Кроме того, мы выдали мечи пленным римлянам. В обмен на свободу от них требовалось рубить галлов, когда те выбегали из своих горящих селений. Однако римлян предупредили, что их всех тут же порубят, если они попробуют пустить мечи в ход против нас. Им было сказано, что они будут убивать галлов и только галльской кровью смогут купить себе свободу. Спартак сообщил об этом, когда пленных римлян согнали в одно место после того, как они закопали всех убитых. А когда они спросили, что с ними будет, если они откажутся, он подскочил к тому римлянину, что задал этот вопрос, и снес ему мечом голову. Да, им дали по мечу, но больше ничего. После этого пленные римляне начали истреблять галлов, в одном селении за другим. Так Спартак осуществил месть в отношении сенонов и их союзников.

Большая часть галльских воинов пала в сражении при Мутине, а их остатки скрывались теперь в лесах, так что те, что еще оставались в селениях, были либо очень молоды, либо стары. Многие все же набрались мужества, проистекавшего, несомненно, из отчаянного положения, и в коротких схватках, что предшествовали насилию и резне, погибло некоторое количество римлян. А Спартак с равнодушным видом наблюдал, как римляне и галлы, недавние союзники, рубили и резали друг друга. Именно тогда я понял, что Спартак обладал еще одним качеством, которое дополняло его командные способности: он был совершенно безжалостен.

Финальной частью возмездия, которое Спартак обрушил на галлов, оказалось нападение на резиденцию самого вождя Амбиорикса. Его отсутствие на поле боя заметили многие – он, несомненно, предпочитал платить другим, чтобы те проливали за него кровь. Спартак сам возглавил атаку, в которую, как он заявил, пойдет только пехота – тысяча фракийцев во главе с Акмоном. И попросил меня тоже в ней участвовать с сотней моих лучших лучников. Я взял с собой Гафарна, но запретил Галлии вместе с ее женщинами принимать в этом участие. Я отлично знал, что мы будем убивать и жечь всех и вся, все, что нам попадется, и было бы совершенно неуместно, чтобы она стала свидетельницей смерти собственного отца, пусть даже она его ненавидела и презирала. Она не стала протестовать, и я был рад этому.

Стоял теплый летний день, и по синему небу плыли пышные белые облака, когда мы вошли в лес, который окружал и прикрывал укрепление галльского вождя. Мы двигались длинной колонной по той же грунтовой дороге, по которой я ехал после похищения Галлии, а потом вел повозку с золотом для выкупа и где убил ее брата. Сегодня это было уже в третий раз, но теперь я шел, чтобы мстить. Спартак и его фракийцы были одеты и вооружены как римляне – сапоги, туники, кольчуги, шлемы и щиты, выкрашенные в красный цвет с ярко-желтыми молниями, словно бьющими из их умбонов, выпуклых стальных блях в центре. У всех фракийцев на поясе висели короткие мечи, а на плечах связки дротиков. У Спартака и Акмона были только мечи и щиты. Я шагал рядом со Спартаком во главе колонны, а Акмон шел по другую сторону от него. Позади нас топал Домит, которого произвели в центурионы первой центурии копейщиков в одном из фракийских легионов; этот ранг, как мне сказали, считался весьма важным и престижным. Где-то впереди и по бокам незримо двигались разведчики Бирда, обеспечивая нашу безопасность. У меня на поясе висела спата, а на плече болтался полный стрел колчан. В бой я надел белую тунику, штаны и шелковую нижнюю рубашку. Нагрудник я оставил в лагере.

– Рад тебя видеть, господин, – сказал мне Домит.

– И я рад тебя видеть, Домит. Рад, что ты выжил в этой битве.

– Ничего особенного, господин, – ответил он. – Просто надо держать щит поближе к себе, а голову нагнуть пониже. И бить и колоть мечом вперед. Это нетрудно. Легче, чем сражаться верхом на коне.

– Драться в пехоте – это новое приключение и испытание для Пакора, – сказал Спартак. – Но он все равно не забывает про свой лук.

– Тебе и твоим людям вовсе незачем было тащить с собой все это оружие, – подначил я его. – Мы перебьем всех врагов еще до того, как они к нам приблизятся.

Акмон пребывал в своем обычном раздраженном состоянии.

– Конники это, конечно, вещь хорошая, но, как только противник смыкает щиты, они обречены.

– Но когда такое происходит, – возразил я, – противник становится похож на неподвижную статую, и мои конники могут атаковать его с любой другой стороны и буквально обгрызть его сзади и с боков.

Спартак хлопнул Акмона по плечу:

– Не могу себе представить, чтобы какой-нибудь конник сумел обгрызть Акмона.

Домит рассмеялся:

– Они отличные конники, могу засвидетельствовать. А в Парфии все воины конные?

– По большей части да, – ответил я. – В Хатре у нас стоит гарнизон – для обороны города. Это пехотинцы. Но помимо них войско моего отца состоит из конных лучников и катафрактов.

– А что такое катафракты? – спросил Домит.

– Это тяжеловооруженная конница. Всадники в доспехах, которые защищают руки, ноги и торс, а их кони тоже закованы в железо. Катафракт вооружен длинным тяжелым копьем, которое нужно держать двумя руками.

– Хотелось бы поглядеть на таких, – сказал он.

– Ты вполне можешь отправиться в Хатру вместе со мной, Домит. Если захочешь, конечно. Тебя там с радостью примут.

Кажется, он обрадовался:

– Правда?

– Конечно. Парфии всегда нужны хорошие воины.

Спартак доел яблоко, которое жевал и выбросил огрызок.

– И всех нас с радостью примут в царстве твоего отца, Пакор?

– Особенно тебя, мой господин, – ответил я.

Он засмеялся:

– Он ведь может не испытать особого восторга, принимая банду бывших рабов, которая вторгнется в его земли.

– Он с радостью будет приветствовать всех, кто сражается с римлянами, и особенно того, кто спас жизнь его сыну.

– Видишь, Акмон, – сказал он, – кажется, мы едем в Хатру.

– Если нас прежде не убьют, – фыркнул тот.

– Смерть всегда сопровождает воина, – небрежно заметил я.

– И гладиатора, – добавил Спартак. – Тебе бы понравилось быть гладиатором, Пакор?

Я хорошо помнил, что они с Акмоном – ветераны арены, так что тщательно подбирал слова для ответа.

– Не думаю, господин.

– А почему?

– Потому что у меня нет желания убивать, как на спортивных состязаниях.

– Ага, понятно, значит, ты и войну не считаешь спортом?

– Конечно, нет, господин.

– Тогда что она такое?

Я секунду подумал и ответил:

– Высочайшее проявление чести.

Спартак и Акмон разразились хохотом.

– Никогда не слышал, чтобы ее так называли, – сказал Спартак. – Стало быть, ты не станешь убивать только ради самого убийства, так?

– Не стану, господин.

– А как тогда насчет того торговца в Фурии, которому ты перерезал горло? Разве то убийство не было убийством ради спорта?

Я даже возмутился:

– Конечно, нет! Этот клятвопреступник устроил так, что меня чуть не убили! Кроме того, из-за него погибли мои люди. Он не заслуживал никакой жалости! Я-то держал свое слово, а он нарушил свое.

Спартак продолжал спрашивать, явно наслаждаясь самим процессом:

– Но ты же был для него всего лишь рабом, а римлянину солгать рабу ничего не стоит.

– Я не раб! – продолжал стоять на своем я.

– Нет, ты гораздо хуже, чем раб, – вклинился Акмон. – Ты беглый раб!

– Я не раб! – повторил я.

– Для римлян ты раб, – сказал Спартак.

– Они люди без чести, – сказал я. – Извини, Домит, это не в твой адрес.

– Но они тем не менее владеют половиной мира, – возразил Спартак. – Вот видишь, Домит, стоит человеку родиться в царской семье, и его взгляд на мир становится совершенно иным, нежели у других людей.

– Это никак не связано, – бросил я.

– Это очень даже связано, – настаивал на своем Спартак. – Ты сражаешься ради чести и славы, Пакор, а это опасная игра, – он хлопнул Акмона по плечу. – Вот мы с Акмоном сражаемся, чтобы остаться в живых, и ни за что другое. И на арене так было, и здесь так же.

– Но сегодня мы сражаемся, чтобы отомстить за предательство, – заметил я.

– Нет, не так! – резко ответил он. – Мы будем продолжать убивать галлов, потому что они наши враги. И ты первым из всех остальных должен об этом помнить. Они же выкрали у нас Галлию!

– Но мы разгромили галлов в бою.

– Верно, – кивнул Спартак. – Но их вождь еще жив, и пока это так, на нас в любой момент могут напасть. Кроме того, огонь и меч – весьма действенный метод воспрепятствовать возможным действиям противника. Не можем же мы все время сражаться, только чтобы умилостивить богов, Пакор! Кое-кому из нас следует думать и о практических вещах.

Мы продолжали идти через лес, где непрестанно кипела жизнь. Я видел кабанов, диких кошек, оленей, слышал перестук дятла, который внезапно смолк при нашем приближении. Над головой, сквозь ветви деревьев, можно было разглядеть ястребов, соколов, уток и травников. Вокруг порхали белые бабочки с черными пятнышками на крыльях, а потом из густого подроста выломился вдруг огромный бурый медведь и уставился на нас маленькими черными глазками, глубоко сидящими в массивной голове. Рыкнув, зверь повернулся и исчез за кустами. Заливаемый солнечными лучами лес представлял собой прекрасное зрелище, так отличающееся от выжженной и выбеленной солнцем земли Хатры, и теперь я понял, почему людям так нравится жить именно здесь, в его глубине.

Через три часа непрерывного марша к голове колонны подлетели два всадника. Это были покрытые пылью Бирд и один из его разведчиков, человек с темным лицом и впалыми щеками, тощий и вымотанный, как и его конь. Бирд казался озабоченным.

– Галлы идут нам навстречу.

– Сколько их? – спросил Спартак.

Бирд пожал плечами и посмотрел на воинов позади нас:

– Больше, чем вас.

– До них далеко? – спросил Акмон.

– Полторы мили, может, меньше, – ответил Бирд. – Разворачиваемся и идем назад?

– Нет уж, идем вперед, навстречу им, – решительно сказал Спартак.

Бирд громко выдохнул:

– Лучшее место здесь. Дальше дорога сужается, негде будет развернуться.

Я огляделся. Хотя по обе стороны от дороги было лишь по пятьдесят шагов до ближайших деревьев, это место не казалось подходящим для боя.

– Они могут обойти нас с флангов, просочившись между деревьями, – заметил я. – К тому же они лучше нас знают местность.

Спартак внимательно посмотрел на дорогу впереди – она и впрямь здорово сужалась сотни через три шагов отсюда. Акмон скреб землю ногой, а Домит вытащил свой меч и теперь внимательно осматривал его острие. Спартак повернулся ко мне:

– Пакор, быстро выдвигайся со своими лучниками вперед. Найдите место, где можно хорошо укрыться. Обстреляйте галлов из засады, а потом быстренько возвращайтесь сюда. Если их как следует раздразнить, они, вероятно, позабудут про любые фланговые маневры и в ярости бросятся прямо на нас, как у галлов в обычае. Они же именно так всегда воюют.

– Хорошо, господин.

Я поспешил к лучникам, а Домит тем временем начал разворачивать свои две когорты в линию, перекрывая поляну. Впереди колонны шагал Гафарн.

– Все ко мне! – крикнул я.

Лучники тут же собрались вокруг меня. Здесь были парфяне, даки, фракийцы и испанцы, все превосходные стрелки.

– Мы сейчас быстро выдвинемся вперед и устроим засаду на банду галлов, что идут нам навстречу. План такой: прячемся, расстреливаем их, сколько успеем, затем так же быстро возвращаемся сюда. Никаких героических выходок! И пусть все стрелы летят в цель!

Через пять минут, потные и задыхающиеся, мы спрятались в густых дубовых зарослях, по пятьдесят лучников с каждой стороны дороги. Едва мы успели укрыться, как я расслышал топот множества ног и хруст песка под ними. Я чуть высунулся из-за толстого ствола, за которым прятался, и увидел массу галлов, идущих на нас. Я оказался к ним ближе всех, мои люди растянулись позади меня, тоже прячась за деревьями. Я глянул в сторону Гафарна – тот засел за деревом и уже натягивал тетиву. Он кивнул мне. Лицо у него было спокойное и мрачное. Я снова посмотрел на галлов – они шли плотной неорганизованной толпой. Их длинные усы и волосы были заплетены в острые косички. У некоторых на головах имелись шлемы. Галлы несли ярко раскрашенные щиты, но почти ни на ком не наблюдалось доспехов, если не считать двух или трех человек, ехавших верхом. Они находились в пятистах футах от нас, двигались медленно, держа щиты сбоку, а копья несли на плечах.

Я выстрелил, чуть отодвинувшись от ствола дуба и целясь в галла в красных мешковатых штанах и с обнаженной грудью, который нес в правой руке топор. Ветра не было, расстояние уже сократилось до трехсот футов; нетрудный выстрел. Стрела попала галлу в живот, и он рухнул лицом в землю. Секунду спустя десятки стрел со свистом резали воздух, и каждый лучник дожидался удобного момента, чтобы точно прицелиться. Галлы шли толпой, не строились рядами; те, что шагали впереди, шесть или семь человек, были сражены первыми же стрелами, следующими пали те, кто шел сразу за ними, и еще десять или двенадцать полегли до того, как противник остановился. Несколько секунд они пребывали в ошеломленном состоянии, как человек, внезапно получивший хороший удар по голове. Я выпустил еще четыре стрелы, прежде чем они зашевелились. Огромный воин с копьем и щитом, с лицом, сплошь покрытым закручивающимися спиралями татуировками, протолкнулся сквозь кучу убитых и раненых, что уже образовалась впереди него, и бросился вперед, опустив копье. Он кричал и бежал на нас, и через секунду сотни других воинов кинулись вперед по дороге.

– Назад! – крикнул я. – Все назад!

Мы выскочили из укрытий и со всех ног кинулись прочь от жаждущего мести врага. Эти галлы были могучие мужчины, видимо, самые страшные из воинов Амбиорикса, но они не могли догнать нас, так что мы продолжали убегать, сохраняя безопасное расстояние. Заметив две стрелы, воткнутые в землю по обе стороны дороги, я остановился и обернулся. Остальные лучники последовали моему примеру и повернулись лицом к врагу. Мы стали осыпать насмешками преследующих нас галлов. А те, видимо, решили, что мы уже почти трупы, потому что замедлили бег и стали облизываться, предвкушая, как сейчас устроят нам хорошую бойню. Татуированный воин ткнул копьем в мою сторону и улыбнулся, раскрыв рот, полный почерневших зубов. Он почти не вздрогнул, когда первая стрела вонзилась ему в грудь, на его лице возникло чуть удивленное выражение, когда он глянул вниз и увидел торчащее из тела древко. Две воткнутые в землю стрелы обозначали позицию остальных моих лучников, которые теперь принялись с устрашающей эффективностью поражать галлов, стреляя с обеих сторон дороги. Вскоре земля вокруг была завалена телами галлов. Противник остановился и сомкнул щиты, выставив защитную стену против наших стрел.

– Назад! Отходим назад! – крикнул я, и мы снова побежали к поляне. Галлы, увидев, что мы опять убегаем, бросились за нами, понукаемые своими верховыми командирами, богато разодетыми воинами в кольчужных рубахах, серебряных рогатых шлемах и синих штанах.

Мы рысью добежали до края поляны, где стояли фракийцы, выстроившиеся по центуриям. Позади нас бежали галлы, вопя от ярости и выкрикивая боевые кличи, от которых кровь стыла в жилах. Успели они разглядеть стену щитов или нет, я не знал, но был уверен, что они страстно желали убить меня и моих лучников, порубить всех нас на части, превратить в падаль за то, какой мы нанесли им урон.

Внезапно я споткнулся – не знаю, за что я зацепился, может, за травяную кочку или за камень, но, что бы это ни было, я рухнул плашмя на землю, рассыпав все оставшиеся у меня стрелы и выронив лук. Мои лучники, бежавшие впереди меня, уже просачивались сквозь два прохода, открытые фракийцами в своих рядах; а крики и вопли позади меня раздались еще громче. Время, как мне показалось, вдруг замедлило свой ход, пока я переворачивался на спину, и тут я увидел перед собой жирного и страшного типа, жуткую тварь с огромным двухлезвийным топором; он замедлил бег, подошел ближе и, широко ухмыляясь, встал надо мной. Я ощущал исходящий от него острый запах пота и вековой грязи, а сам лежал, словно пригвожденный к месту. Он поднял над головой топор. Значит, вот где мне придется умереть, на лесной поляне в северной Италии, от руки вонючего галла!

Галл уже орал что-то триумфальное, широко распахнув свою пасть, когда в нее вонзилась стрела и застряла у него в глотке. Надо мной возник Гафарн, грубым рывком поставив меня на ноги. Я быстро пришел в себя и снова начал соображать, подобрал лук и побежал со всех ног под защиту шеренг фракийцев. Мы проделали это за считаные секунды и едва успели – миновав первые два ряда, я услышал позади звон меча, ударившегося об оковку края щита. Он лишь на пару дюймов не дотянулся до меня. Пока мы находились между своими воинами и галлами, люди Спартака не имели возможности метать дротики, но как только, жадно хватая ртами воздух, рухнули на землю позади их рядов, два последних ряда каждой центурии фракийцев сделали поворот кругом, отошли на несколько шагов назад, затем развернулись обратно и, разбежавшись, метнули свои пилумы поверх голов передних рядов, целясь в галлов, которые уже рубили и тыкали мечами и топорами в щиты первой шеренги.

Как и предвидел Спартак, галлы атаковали нас разъяренной и неорганизованной толпой, надеясь, видимо, что их яростный напор сметет все на своем пути. Но их атака захлебнулась, едва начавшись, и они отхлынули назад, как откатывается волна, ударившись о стену мола. Линия фракийцев прогнулась назад, но не сломалась, а потом передовые ряды заработали мечами, рубя незащищенные ноги, животы и плечи галлов. Лишь немногие из них имели на себе доспехи, некоторые были голые по пояс, и хотя они яростно отбивались мечами, копьями и топорами, им никак было не пробиться сквозь плотные ряды дисциплинированного противника. Первый ряд держал щиты перед собой, второй ряд поднял щиты над головами первого, и все это время первый ряд продолжал рубить и колоть мечами неприятеля. Три дюйма стали, как однажды сказал мне Спартак, – это все, что требуется, чтобы убить противника. И вот теперь фракийцы шаг за шагом прорубались вперед. Тылы галлов напирали на передние ряды, рассчитывая создать достаточный напор и инерцию, чтобы прорваться сквозь наших воинов, но все, что им удавалось, это подставить своих товарищей под мечи фракийцев. Смерть в бою редко бывает мгновенной; скорее это достаточно длительный процесс. Некоторые, кому повезло больше, получали удар мечом в сердце или им распарывали горло, но большинству протыкали копьем живот, наносили глубокие раны клинком или кололи его острием, или же поражали стрелой, или зарядом из пращи. Галлы умирали, исходя кровью из страшных ран, крича и плача, глядя на то, как жизнь уходит из них вместе с кровью, хлещущей из вспоротого живота или отрубленной руки. Если они спотыкались и падали в гуще схватки, то оказывались затоптанными насмерть своими же товарищами или противниками или же задыхались в толчее и под телами погибших и умирающих. В смертельном ужасе они переставали контролировать кишечник и мочевой пузырь, мочились и гадили в штаны, добавляя отвратительной вони к повисшему над полем запаху смерти. Именно так и происходило сегодня с галлами – им устроили настоящую бойню. Жуткий грохот битвы разносился по всей поляне, а потом достиг крещендо, когда фракийцы издали могучий боевой клич и пошли в наступление. Они шагали по мертвым телам врагов и переступали через них, топча лица, шеи, ноги и руки, дробя им при этом кости.

– Сейчас они сломаются, – сказал я Гафарну.

– Ага, принц. Точно.

Я повернулся к нему и протянул руку:

– Ты мне жизнь спас. Я твой должник.

Он ухмыльнулся:

– Да у меня и выбора-то не было. Галлия мне этого никогда бы не простила.

Воины заднего ряда фракийцев, шагавшие перед нами, снова метнули свои пилумы, и те, описав в воздухе дугу, стали вонзаться в плоть и щиты неприятеля. Если они попадали в щит, мягкое железо длинных наконечников тут же сгибалось, и их уже невозможно было выдернуть из щита, который становился бесполезным для своего владельца. Я заметил коня, который в ужасе несся в гущу леса, потом еще одного – верхом на нем скакал всадник в зеленом плаще, стальном нагруднике и шлеме. Он был вооружен длинным мечом, а в левой руке держал круглый щит с эмблемой в виде какого-то животного. Он носился взад-вперед позади своих людей, размахивал мечом, посылал галлов вперед, раздавал приказы другим конным воинам, и те скакали выполнять его распоряжения. Я узнал его. Это был сам вождь Амбиорикс, который отчаянно суетился и дергался, наблюдая, как тают его последние надежды на победу. Фракийцы продолжали наступать и давить на противника, прогрызая его оборону, эту стену из живой плоти, еще стоящую перед ними.

Я обернулся к Гафарну:

– Стрелу, быстро!

Он протянул мне стрелу, и я наложил ее на лук. Я отлично видел Амбиорикса, который размахивал мечом и что-то кричал. Хотя до него оставалось несколько сотен футов, я мог расслышать, как он вопит.

– Ты его отсюда не достанешь, – сказал Гафарн, понявший мое намерение. Опытный лучник, он инстинктивно чувствовал, что расстояние слишком велико, чтобы поразить то появляющуюся, то исчезающую цель. Я прицелился, но понял, что Гафарн прав. Амбиорикс носился взад-вперед, кричал, подбадривая своих воинов, и часто исчезал из виду за спинами других.

– Ты прав, – сказал я Гафарну. – Надо подойти поближе.

Я созвал своих людей, и они столпились вокруг меня.

– Надо пробраться сквозь лес и зайти галлам в тыл. Разделите между собой оставшиеся стрелы.

Быстрый подсчет показал, что стрел осталось лишь столько, чтобы у каждого было всего по две, поэтому я наугад выбрал десять человек, включая Гафарна, а остальным велел отдать нам свои стрелы, после чего повел их на наш правый фланг, а затем в обход его, в густые заросли, окружавшие поляну. Нам пришлось замедлить ход, пробираясь между деревьями, растягиваясь цепочкой и держа луки наготове. Я был крайним левым в этой цепи и боковым зрением продолжал следить, как оба отряда рубят и колют друг друга. Мы продолжали продвигаться вперед, пока не зашли галлам далеко в тыл. Я поднял руку и дал знак остальным подобраться поближе. Опустился на колено, и они пригнулись, собравшись вокруг меня.

– Вон тот воин на коне, в зеленом плаще, в стальном нагруднике и блестящем шлеме. Это их вождь. Убейте его, и все будет кончено.

Я посмотрел на каждого, чтобы убедиться, что меня хорошо поняли. Все мрачно покивали. И тут один из них вдруг широко открыл глаза и рухнул вперед лицом на землю. Из его спины торчало древко копья, а из леса раздались крики и вопли бросившихся на нас галлов. Их оказалось человек десять-двенадцать, все с квадратными щитами и копьями. Тела их были покрыты татуировками и вымазаны грязью. Видимо, они отправились в лес на разведку, где и наткнулись на легкую добычу. Я поднял лук и выстрелил в воина, метнувшего копье, и остальные мои воины тоже выпустили по стреле. Мы положили еще пятерых, но остальные уже оказались рядом. Я отбросил лук и выхватил меч – как раз вовремя, чтобы отбить удар копья, направленного мне в живот. Инерция пронесла галла дальше вперед, и я с силой рубанул его мечом по шее, швырнув на землю с жуткой раной, из которой фонтаном забила кровь. Больше он уже не поднялся. Еще один дикий варвар, полностью голый, если не считать серебряного ожерелья на шее, яростно крича, кинулся на меня, замахиваясь длинным мечом, который он держал обеими руками. Я отпрыгнул в сторону, упал и перекатился по земле вбок, уходя от удара, и тут же вскочил на ноги, а он уже развернулся обратно и снова бросился на меня, размахивая мечом, как косой. Избегать его выпадов было нетрудно, но он все продолжал свои атаки. Я чувствовал исходящий от него запах пота и гнусное дыхание, а он все осыпал меня жуткими проклятьями. Его налитые кровью глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Галл снова взмахнул своим мечом – он поразительно быстро двигался для такого огромного мужчины, но когда проскочил мимо меня, я ткнул его своим клинком и попал в предплечье, чуть ниже плеча. Он вскрикнул от боли. И снова бросился на меня, подняв меч над головой и тут же резко опустив в то место, где, как ему казалось, находилась моя голова, но я опять отпрыгнул вбок, и он рубанул пустой воздух. Из его раны сильно текла кровь, и всякий раз, когда он поднимал меч, кривился от боли. Вот он снова пошел на меня, но теперь действовал гораздо медленнее, и его выпады легко было предугадать. Он нанес рубящий удар, целясь в левое плечо, промахнулся, и его клинок ушел вниз, к земле, а я прыгнул вперед и ткнул его мечом в живот. Галл охнул, секунду еще постоял, потом упал на колени. Я крикнул и рубанул его по шее, сбоку. Стальной клинок глубоко вошел в плоть, вызвав фонтан крови, и галл упал на землю. Я оглянулся вокруг. Трое моих людей лежали на земле неподвижно, но остальные отбились от противников и сейчас стреляли по тем, кто еще остался в живых. Двое галлов упали, но третий убежал. Я поднял лук и побежал к Гафарну.

– Ты ранен?

– Нет, принц, но у нас почти не осталось стрел.

Нас осталось семеро, и каждый сжимал в руке оставшиеся у него стрелы. Ни у кого не было их больше двух, а у троих вообще ничего. Я собрал все стрелы, отдал половину Гафарну и велел воинам возвращаться. Им тут было нечего делать. Они отдали честь и ушли, а мы с Гафарном отправились убивать галльского вождя.

Мы побежали вперед через лес, потом свернули влево, на поляну, и вышли на опушку далеко позади позиции противника. Перед нами сотни людей продолжали драться друг с другом.

– Видишь его? – спросил я.

– Вижу, принц.

– Тогда давай его прикончим.

Мы выстрелили оба, но поразил его Гафарн. Это был мастерский выстрел, такой бывает раз в жизни: моя стрела просвистела в воздухе и исчезла в толпе. А стрела Гафарна поразила Амбиорикса в лицо, когда он разворачивал коня. Он тут же вылетел из седла и упал на землю мертвый. Гафарн завопил от радости, и я шлепнул его по плечу, но через секунду к нам уже летели несколько конных воинов. Мы побежали так, словно нас преследовали демоны, кусая за пятки. Влетели обратно в лес и помчались, петляя между дубов, пока не добрались до безопасного места рядом со своими людьми. Мы с Гафарном сейчас были похожи на развеселившихся детей: оба прыгали, обнимались и смеялись от радости, поскольку это был победа. Галлы, видя, что их вождь убит, разом утратили боевой дух и побежали с поля боя. Другие вожди и предводители пытались их остановить, но ничего не вышло. Вскоре отступление галлов превратилось в паническое бегство, и Спартак со своими фракийцами остался победителем на поле боя.

Я отправился его разыскивать и нашел в переднем ряду воинов, которые жадно пили воду из фляжек. Рядом с ним стоял Акмон, занимаясь глубокой раной на плече – его кольчуга была прорублена насквозь.

Он сплюнул кровь на землю.

– Эти галлы очень любят сражаться топорами.

– Серьезная рана? – озабоченно спросил я.

– Ничего особенного. Заживет. Я получал и похуже, когда был гладиатором.

Спартак обнял меня, и я сообщил ему про вождя Амбиорикса.

– Так! Значит, этот ублюдок мертв! А я-то удивлялся, с чего бы это они так внезапно побежали, – он оглядел своих людей, которые сидели на земле, сняв шлемы. – Акмон, поднимай всех. Идем дальше.

– Они устали, Спартак.

– Вечером поспят и отдохнут. Мы уже близко от резиденции этого царька, и я хочу превратить ее в кучу пепла, прежде чем мы тронемся назад.

Через полчаса, собравшись с силами, мы двинулись дальше к укрепленному селению Амбиорикса. Мы потеряли пятьдесят человек убитыми и еще сотню ранеными, но поляна была вся завалена убитыми галлами. Большинство лежало длинной цепочкой, протянувшейся от правой лесной опушки до левой, там, где шла основная схватка. Их были сотни. Мы нашли тело Амбиорикса со стрелой, попавшей в правую глазницу. Спартак отрубил ему голову, воткнул в землю копье и насадил на него.

Мы оставили на месте раненых и отрядили сотню фракийцев, чтобы они отвели их обратно в лагерь, а сами двинулись дальше. Наше продвижение несколько замедлилось, поскольку бой – дело утомительное. Но мы немного подкрепились – пожевали сухарей и попили воды, а затем вновь наполнили фляжки из ручья, что протекал через луг по пути к укреплению галлов. Именно здесь я убил брата Галлии, когда мы доставили сюда золото. Как оказалось, все это было совершенно не нужно. Амбиориксу следовало бы оставить нас в покое. Но хитрость и амбиции заставили его поверить, что он сможет использовать нас, чтобы освободиться от римского владычества и стать царем царей всех здешних галлов. А теперь он мертв, его воины перебиты, племя обескровлено и почти уничтожено. Как и говорила мне Галлия, это побежденный народ.

Укрепление пало без боя. Когда мы до него добрались, ворота оказались открытыми, на боевых платформах над частоколом было пусто. Люди, без сомнения, узнали о смерти своего вождя и сбежали отсюда. Бирд полагал, что они направились в горы, хотя Спартак подозревал, что кое-кто все еще следит за нами из зарослей. Но это не имело никакого значения. Мы забросали укрепленное селение горящими головнями, первым делом, конечно, резиденцию вождя, которая вскоре превратилась в пылающий ад, и огонь поглотил центр власти племени сенонов. Здесь, должно быть, жили многие поколения их вождей, царьков и принцев, отсюда они осуществляли свою власть, а сейчас все это превращалось в золу и пепел. Остальные дома мы тоже подожгли, и громкий рев пламени сопровождал нас на пути назад.

Вечером, когда мы вернулись в лагерь, я вымылся и переоделся, а потом сообщил Галлии, что ее отец погиб. Она посмотрела мне в глаза, потом обняла и поцеловала.

– Я рада, что ты жив.

– Мне очень жаль, ты ведь потеряла отца…

Она покачала головой:

– Я была для своего отца ничем, просто вещью. Так с чего мне его оплакивать? Моя семья – это ты и те люди, рядом с которыми я теперь нахожусь! И другой семьи у меня нет.

Через несколько дней войско двинулось дальше на север, к извилистой реке Пад, мощной и широкой, текущей на восток, к Адриатическому морю. Здесь мы разбили лагерь и в первый раз с того времени, как покинули район Фурии, насладились длительным отдыхом. Мы поставили палатки на южном берегу могучей реки, которая в этом месте достигала тысячи футов в ширину; фракийцы разместились в центре, остальные по обе стороны от них на огромном, но хорошо организованном пространстве, протянувшемся на многие мили. Мои конники встали лагерем на правом фланге войска, заняв отмель в излучине реки с полмили шириной. Луга на обоих берегах реки обильно заросли травой, а в самой реке было полно рыбы. Вскоре многие из моих товарищей уже ловили эту рыбу, бродя вдоль берега и вытаскивая из воды отличный улов – радужную форель, озерную форель, ручьевую форель, хариусов, сигов, барбусов, сомиков, щук, окуней, карпов, линей, голавлей, ельцов, лещей и плотву. Сразу за западной оконечностью лагеря располагалась полоса открытого пространства в излучине реки. Здесь берег был почти плоский, и мы могли заводить коней прямо в воду. Сама река, хоть и глубокая, текла неспешно, что позволяло уговорить коня войти в воду по самую холку, и это было вполне безопасно. Я проделал это с Ремом, и хотя сначала он немного упрямился, потом все же поддался и вскоре наслаждался купанием.

Раненых успешно лечили, и они вскоре начали поправляться, оружие чинили в кузнях, которые соорудили на берегу, а Годарз наладил изготовление тысяч новых стрел. Как обычно, Бирд устроил свой лагерь вне территории, занятой войском, и каждый день высылал разведчиков на поиски противника. Но противник так и не появился. Разведка вообще мало кого обнаружила в округе. Страшные слухи о нас явно широко разнеслись повсюду и перепугали всех и вся.

Войско уже пробыло на берегу Пада две недели, когда мы с Галлией, Дианой и Гафарном отправились к Спартаку, получив от него приглашение прибыть. Бирд как раз только что вернулся из очередной разведывательной вылазки и сообщил мне, что по направлению к Мутине движется огромный поток беженцев, но к северу от нас его люди не видели никого и ничего, стало быть, нам открыт путь к Альпам и свободе. Мы нашли Спартака у реки. Голый по пояс, он стоял с дротиком в руке по бедра в воде. Рядом с ним был Домит, тоже обнаженный до пояса, и оба они внимательно смотрели в воду. На берегу сидели Клавдия и Акмон, а между ними стояли две плетеные корзины. Мы остановились и спешились, привязали лошадей к стоящему неподалеку фургону. Клавдия подняла руку, приветствуя нас, и приложила палец к губам, требуя соблюдать тишину. Домит внезапно всадил пилум в воду и извлек из нее трепыхающуюся форель, насаженную на острие. Он схватил рыбину и выбросил на берег, а Акмон положил ее в одну из корзин.

– Ха! – воскликнул Акмон, – три-ноль в его пользу, Спартак! Есть опасение, что вы с Клавдией останетесь нынче голодными.

Спартак поднял свой пилум повыше, к поясу, а затем со всей силой вонзил его в воду. И промахнулся.

Домит помотал головой:

– Нет-нет-нет! Ты же не человека стараешься убить, а форель поймать! Дай ей подплыть поближе к острию, а потом уж бей, – и, подтверждая свои слова, коротко взмахнул рукой и проткнул дротиком еще одну рыбину.

Спартак раздраженно швырнул пилум на берег и выбрался из воды. Лучи солнца блестели на его мощных мышцах рук, на огромных плечах и широкой груди, на левой стороне которой виднелся длинный белый шрам, тянувшийся от плеча вниз. Он заметил, что я его рассматриваю.

– Подарок от одного гиганта-нубийца на арене в Капуе. Профессиональная болезнь гладиатора.

Клавдия протянула ему тунику, после чего он обнял Диану и Галлию, которые уже уселись на берегу рядом с Клавдией. И нахмурился, услышав позади себя всплеск и радостный вопль Домита, а потом увидел еще одну рыбину, упавшую на землю рядом с ним.

– Хватит на сегодня, Домит. У тебя полно других забот.

В этот момент на берегу появились Каст и Ганник, одетые в туники и сандалии, с мечами на поясе. Следом за ними показалась приземистая фигура Афрания, который побрил голову, так что теперь казался еще более свирепым, чем обычно. Он коротко кивнул всем собравшимся и встал прямо, опустив руки по бокам.

– Сядь, Афраний, – сказал Спартак, указывая на табуретки вокруг стола, заставленного тарелками с хлебом и фруктами, блюдами с мясом и кувшинами вина. – Поешь и выпей вина. И все вы, угощайтесь.

Пока мы ели и неспешно беседовали, появились Годарз и Бирд, что дало Спартаку сигнал сообщить нам о причине, по которой он всех нас собрал.

– Друзья, – начал он, – мы прошли долгий путь вместе и одержали много побед.

Я, Домит, Каст и Ганник поддержали его одобрительными возгласами. Спартак поднял руку, призывая к тишине.

– Но теперь мы достигли конечного пункта нашего похода. Завтра я соберу все войско и распущу его – освобожу всех мужчин и женщин от службы под моим началом. Все получат возможность идти дальше на север, пересечь Альпы, а затем идти по домам или кто куда пожелает. Я не имею права больше ничего от них требовать. И от вас тоже. А сегодня я хотел бы в последний раз побыть в компании моих друзей, прежде чем мы отправимся туда, куда зовет нас судьба.

Он подошел ко мне и положил мне руку на плечо:

– Для Пакора это означает возвращение в царство его отца, – Спартак улыбнулся Галлии. – И он заберет с собой прекрасный трофей, который завоевал в бою, наверное, самый великолепный трофей во всей Италии и Галлии, – я покраснел, а Каст шлепнул меня по спине. Спартак посмотрел по очереди на Годарза и Домита. – Я знаю, что многие отправятся с нашим юным принцем в Парфию, и это меня радует, поскольку я уверен, что там им будет хорошо и безопасно.

– А ты, мой господин? – спросил я.

Он посмотрел на Клавдию:

– Боюсь, что для нас такого счастливого конца не предвидится. Рим будет преследовать нас, куда бы мы ни скрылись.

– Ты всегда будешь желанным гостем в Хатре, господин, – сказал я. – Римляне до Парфии не дотянутся.

Он улыбнулся:

– Спасибо, но нет. У нас с Клавдией другие планы. Мы думаем, что самое лучшее для нас – это раствориться в тумане неизвестности, вообще исчезнуть из истории.

– Ты слишком заметен, чтобы раствориться, – проворчал Акмон.

– А что ты думаешь, Афраний? – спросил Каст.

– Я останусь в Италии. Я еще не свел счеты с Римом, – он сейчас напомнил мне Крикса, готового взорваться от ненависти.

И все равно это был радостный и счастливый день. Мы смеялись, радовались хорошей компании, и когда солнце начало клониться к западу, произнесли тост за дружбу и нашу свободу. То, что раньше я воспринимал как должное, стало для меня теперь самым дорогим на свете, хотя еще более дорогое создание сидело сейчас рядом со мной, и я был намерен забрать его с собой в Хатру. Но именно свобода была той идеей, которая объединила нас всех, связала вместе невидимыми узами, которые скрепляли и все наше войско. Я дал себе клятву, что никогда больше не буду иметь рабов, поскольку сам побыл рабом и знаю, какие беды и несчастья им приходится претерпевать. В тот теплый летний вечер в северной Италии я уснул на берегу могучей реки среди своих друзей, в объятиях женщины, которую любил.

Два дня спустя в полдень все войско было собрано и построено – шестьдесят тысяч воинов и еще пять тысяч женщин и детей, которые скопились среди нас за время нашего похода через всю Италию. Все смотрелись просто великолепно. У нас было полно римского золота и серебра, отнятых у врага, и я еще раньше послал Бирда в Мутину, чтобы купить самые лучшие уздечку, нагрудник и подпругу, которые только можно получить за деньги – все для Рема. За римские деньги, конечно. Для римлян Бирд смотрелся как самый обычный торговец с фургоном, хотя говорил он со странным акцентом. Когда он вернулся, я заполучил прекрасное кожаное снаряжение, отделанное серебряными монетами – проколотыми в центре и пришитыми к кожаной основе. Я вычистил свой черный доспех и пристегнул к нему запасные набедренники из тонкой стали и серебра – они так и сверкали на солнце. Бирд еще купил для меня новый толстый шерстяной плащ снежно-белого цвета и с серебряной застежкой. Гриву Рема я перевязал черными кожаными ремешками, а хвост закрутил в черный хлопчатый чехол, тоже украшенный серебряными полосками. Он выглядел словно боевой конь богов – именно такого и полагалось иметь принцу Хатры. На голову я надел римский шлем с огромным белым султаном из гусиных перьев, а к поясу прицепил меч, подаренный мне Спартаком несколько месяцев назад.

Пока мы стояли лагерем на берегу Пада, я попросил нескольких женщин, которые прежде служили своим хозяевам ткачихами, изготовить для меня штандарт. На нынешнем войсковом смотре я в первый раз выставил его на всеобщее обозрение. Когда я его увидел, то не смог сдержать слез. Это был квадрат шесть на шесть футов, изготовленный из тяжелой хлопчатобумажной ткани и выкрашенный в алый цвет, с белой конской головой, вышитой с каждой стороны. Когда конница выехала на огромный плац, его нес позади меня огромный парфянин по имени Вардан, который был при мне со времен наших боев в Каппадокии. Легкий ветерок, что дул в тот день, чуть трепал это знамя, и всем была видна белая конская голова на алом фоне. А позади знамени ехали мои три тысячи конников – две тысячи конных лучников, тысяча конных копейщиков Буребисты и сотня женщин-лучниц Галлии. Все колчаны были полны стрел, а в лагере стояли фургоны, полные запасных, поскольку Годарз и его интендантская команда трудились без устали, стремясь пополнить наши запасы. Окружающие районы, заросшие густыми лесами, были безжалостно вырублены, чтобы получить дерево для древков стрел.

Мы выстроились по драгонам на правом фланге войска, каждый из десяти сотен по сотне всадников в каждой. Солнце отражалось от наточенных наконечников копий и полированных шлемов, а каждый воин под командой Буребисты был в кольчужной рубахе и с мечом на поясе. Пока мы занимали эту позицию, слева от нас строились в шеренги легионы Спартака. Рядом с нами уже стояли три легиона германцев под командой Каста. В них также входили остатки галльских подразделений, которыми раньше командовал Крикс и которые сумели уйти на север после того, как потерпели поражение от римлян. В центре построения стояли четыре легиона Акмона, фракийцы, плюс еще один легион, состоявший из греков, евреев, даков, иллирийцев и даже нескольких египтян и берберов, приставших к фракийцам. На левом фланге выстроились три испанских легиона Афрания. Акмон считал их самыми подготовленными во всем войске, но также и самыми непредсказуемыми – подобными в этом своему свирепому командиру. Тем не менее за подготовку этих легионов следовало отдать должное их решительному и жесткому лидеру. Перед шеренгами войска, укрепленные на фургонах, висели штандарты, которые мы захватили у врага, – серебряные орлы, красные флаги, шесты с прибитыми к ним серебряными дисками, значки и флажки конницы – свидетельство военного гения Спартака, когда-то гладиатора и рядового в римском легионе, а теперь хозяина Италии.

Приказы были изданы еще вчера. Всем командирам когорт и центурий сообщили, что войско в последний раз пройдет торжественным маршем по плацу. После чего, как только прозвучит окончательный сигнал сотни боевых труб, все будут распущены и освобождены от службы, а затем люди разойдутся по своим лагерям, получат рацион продовольствия на месяц и будут вольны идти куда захотят. Они смогут забрать с собой оружие и одежду, а те, кто вознамерится продолжать путь группами, получат по палатке на каждые восемь человек. Все оставшиеся деньги будут распределены поровну между всеми, и Годарз и его помощники уже определили, сколько золота и серебра будет выдано каждой центурии, а потом каждый центурион разделит полученное между своими людьми. Бирд уже высылал своих разведчиков к предгорьям Альп, и они доложили, что на пути туда нет ни одного римского гарнизона, да и вообще ни единого римского воина. По всем признакам они словно бы провалились за край света.

Прежде чем зазвучали трубы, Спартак верхом подъехал к каждой построившейся когорте, поговорил с командирами и лично поблагодарил всех воинов за мужество и преданность делу. Прошло два часа, прежде чем он завершил этот объезд, и в конце его у многих на глазах выступили слезы. Я подъехал к нему и Клавдии – она сидела рядом с ним верхом. Клавдия выглядела совершеннейшей красавицей, свои длинные черные волосы она распустила, и они свободно падали на плечи. На ней была простая белая туника с зеленой каймой, светло-коричневые штаны и красные кожаные сапоги. Спартак, как обычно, был одет в простую тунику и кольчугу, в обычном шлеме простого легионера на голове. Он никогда не претендовал на то, чтобы выглядеть чем-то большим, нежели обычный человек и воин, и поэтому-то тысячи людей были так ему преданы. Я остановил Рема рядом с ним. Спартак поглядел на моего коня и улыбнулся:

– Рем, кажется, обрядился сегодня в свои лучшие одежды, да, Пакор?

– Да, господин. Я решил, что будет лучше всего, если и он, и все остальные наши кони и всадники будут выглядеть подобным образом. Это самое меньшее, что мы могли бы сделать.

– Ну, что же, мой друг, – сказал он, – это было весьма интересное путешествие, в конце которого мы добрались сюда. Но теперь пришло время пуститься в новые приключения.

– Ты ведь знаешь, – сказал я, – что вы оба можете отправиться в Парфию вместе с Галлией и мною.

– Мы это знаем, Пакор, – ответила Клавдия, – но если мы так поступим, это приведет к новой войне и смерти многих твоих людей. Мы считаем, что это слишком. Ты не можешь себе этого позволить.

Подошел Домит, тоже одетый во все лучше. Когда-то он был центурионом, вот и сейчас оделся как центурион – стальные наголенники, красная туника, кольчуга, украшенная серебряными дисками, и красный плюмаж на поперечном гребне шлема. Сейчас он выглядел совсем иначе, чем тот несчастный и забитый раб, которого мы вытащили из шахты близ Фурии, и мне хотелось думать, что ему было с нами хорошо. Он приветствовал меня, затем заговорил со Спартаком:

– Мы ждем твоего сигнала, господин.

Спартак огляделся вокруг и вздохнул. В этот момент на поле воцарилась мертвая тишина. Казалось, даже птицы перестали петь. Единственным, что еще давало о себе знать, остался ветерок, под которым мой красный штандарт развевался, демонстрируя вышитую на нем белую конскую голову. Рем грыз удила и царапал землю правым передним копытом. Я наклонился вперед и погладил его по шее. И почувствовал, как по лицу скатилась струйка пота – солнце уже поднялось высоко, и стало жарко.

Домит четко повернулся на месте и дал сигнал трубачам, и пронзительные звуки труб разнеслись над собравшимся войском. Рем нервно задергался при этом резком звуке, как задвигались и другие лошади в рядах конницы. Настал момент, когда наше войско, не терпевшее поражений, должно было просто разойтись, словно раствориться. Трубы громко протрубили последний сигнал, и я ждал, что люди сейчас сломают строй и начнут расходиться, направляясь обратно в лагерь. Нергал и Буребиста передали мой приказ командирам сотен, которые в свою очередь сообщили своим людям, что они свободны и могут расходиться, как только прозвучит сигнал. Поскольку на плац-парад они не взяли с собой ни еды, ни воды, то должны были сначала отправиться в лагерь и получить рационы и для себя, и для своих коней, достаточные, чтобы добраться по крайней мере до Альп.

Секунды шли за секундами, но ничего не происходило. Ничего. Никто не пошевелился, не вышел из строя. Никто. Разве они не слышали сигнал труб? Да нет, конечно, слышали! Тогда в чем дело? И тут раздался другой звук, он донесся из сомкнутых рядов воинов и поначалу был едва слышен, но потом начал нарастать, усиливаться, пока надо всем плац-парадом не зазвучал мощный рев тысяч глоток. Воины поднимали дротики в воздух, салютовали ими и кричали, а конники тоже подняли вверх свои копья и луки. Все они выкрикивали одно имя, повторяли и повторяли его, тысячи голосов, звучавших в унисон, восславляли своего командира.

– Спартак! Спартак! Спартак!

Этот речитатив становился все громче и громче, так что всадникам становилось трудно справляться со своими конями и успокаивать их. Я оглянулся на человека, чье имя звучало над полем. Он неподвижно сидел в седле, замерев, как скала, смотрел прямо перед собой и, казалось, не видел и не слышал того, что творилось перед ним, но когда я присмотрелся, то заметил на его губах тонкую улыбку. Я перевел взгляд на Клавдию, у которой по щекам текли слезы. Внезапно Спартак обернулся ко мне:

– Кажется, войско перестало мне повиноваться.

– Кажется, да, мой господин.

К нам подошли Каст, Акмон и Афраний и остановились перед конем Спартака. Акмон сплюнул на землю:

– И что мы теперь будем делать?

– Ну, – задумчиво сказал Спартак, – такое впечатление, что никто не желает перебираться через Альпы.

– Значит, на юг? Может, в Сицилию? – спросил Акмон.

Спартак кивнул:

– Сицилия может оказаться привлекательной целью. Вот только я не представляю, как мы будем переправляться через море.

Так и получилось, что армия бывших рабов под командованием Спартака осталась в Италии. Я часто вспоминаю этот момент, думаю, каким абсурдным это решение тогда выглядело и каким разумным оказалось на самом деле. Наше войско состояло из людей, у которых ничего не осталось, которые были обречены на тяжкое рабское существование и изнурительный труд. Многие из них родились в семьях рабов. Для Рима они являлись животными, которыми можно было помыкать и всячески издеваться над ними. А Спартак дал им надежду и, что еще больше, обеспечил победу над римлянами, которых они ненавидели. И не одну, но целую серию побед! И люди, которые сражались с ним и одерживали эти победы, люди, скрепившие узами дружбы боевое братство с товарищами, сражавшимися плечом к плечу с ними, теперь вовсе не желали покорно и смиренно сложить оружие и уползти куда-то подобно побитым собакам. Я и сам должен был до этого додуматься. Галлия говорила мне о том же, когда заявила, что ее семья – здесь, со мной, со Спартаком, с нашим войском. Воины во всех легионах, во всех когортах и центуриях чувствовали эту нерушимую связь со своими друзьями и товарищами. И желали оставаться единой семьей, каковой и являлось войско Спартака.

Спартак никогда не говорил им, что они смогут разрушить Рим, но многие, вероятно, мечтали об этом. В конце концов, они разгромили все римские войска, посланные против них. Остались ли у Рима еще легионы? Победы опьяняют, к ним легко привыкнуть, особенно тем, кто раньше знал только горький вкус рабства. И даже если кто-то из них мог подозревать, что эти походы в конечном итоге закончатся поражением и разгромом, все они отлично понимали, что лучше погибнуть в бою, стоя, чем жить на коленях.