За две последующие недели мы пролетели семь звёздных систем, дважды спускались на планеты. Оставляли почту, забирали новую, доставляли другие мелкие грузы, в общем, работали экспедиторами. Я повидал гигантский завод космических кораблей на Бахальяне, дымные города фабрик Ройса, жутковатую пересадочную станцию Дворец Пряностей, где собирались преступники всех мастей. Пряностями здесь называли психотропные вещества растительного происхождения и торговали ими в промышленных масштабах прямо под носом гарнизона имперцев, который базировался на планете, а саму станцию по странному стечению обстоятельств вниманием обходил, словно её вовсе не было. По моим подсчётам, количество видов разумных существ, которые мы встретили, перевалило за три десятка. Некоторые отличались от обычного человека не больше, чем сама Осока или тот рогатый дэвиш, хотя, по словам моей спутницы, часть из них развивалась совершенно независимо. Как твилеки, скажем. Другие напоминали зверей из сказок или же классических пришельцев, какими их изображают наши «уфологи». Попадались и виды, для которых вообще затруднительно подобрать аналогии, даже отдалённые. Всё же, человекоподобных рас было большинство, и некоторые живо напомнили мне грим актёров в фильмах режиссёра Дьёрдя Лукача «Стартрек IV: Последняя надежда» и «Стартрек V: Клингоны наносят ответный удар». Соплеменников Осоки мы видели только однажды – мужчину и девушку, возможно, его жену. Рога-монтралы мужчины превосходили размерами рожки супруги – и Осокины тоже – раза в два, у меня даже закралась мысль, не изменяет ли та ему. Хвостики-лекки, наоборот, были куда короче и толще. Пара прошла мимо нас под ручку, мужчина приложил руку к груди и вежливо наклонил голову, девушка подняла открытую ладонь. Осока кивнула в ответ.

Внутренние помещения Осокиного пепелаца с метким названием «Горгулья» оказались не такими уж тесными, как представлялось мне в первый день. За сдвижными дверьми по обе стороны от центрального коридора скрывалось несколько дополнительных комнат. По правому борту проходил параллельный узкий коридорчик, из которого можно было попасть в санузел, душ и кладовую – судя по откидным полкам-койкам в стене, бывшую каюту, сейчас набитую продовольствием и снаряжением. Вдоль левого борта располагался салон, по размерам чуть больше кухни нашей московской квартиры. Прямо напротив входа в углу громоздился внушительный ларь автоповара, к сожалению, неисправного. Дальше к корме разместились диван, массивный стол, в крышке которого скрывался мощный голографический проектор, а у дальней стены – два кресла. В салоне можно было прекрасно ночевать, но Осока, к моему удивлению, даже не попыталась выселить меня из рубки. Так мы и спали на лежанках позади кресел, при свете индикаторных огней пульта и далёких звёзд за почти невидимым остеклением. А перед тем, как уснуть, вели длинные беседы. Всё, что мне было неясно, девушка растолковывала охотно и подробно. По-русски Осока уже через несколько дней говорила не просто свободно, а так же чисто и легко, как любая девчонка из соседнего двора, лишь иногда глотала приставки или странно произносила какое-нибудь слово, совсем как болгары или сербы, невольно проводящие параллели между русской и своей родной речью. Я, в свою очередь, тоже начал немного понимать базик – местный всеобщий язык – хотя пока не так хорошо, как английский, и делал первые попытки говорить. Вероятно, я приспособился бы быстрее, будь в нём только земные корни, но, как объясняла моя спутница, часть слов была заимствована из языков дуросов и ботанов, гораздо раньше освоивших межзвёздные перелёты и космическую торговлю. За неимением внятных аналогий их приходилось просто заучивать. Осока показала мне аурбеш, иначе говоря, алфавит, которым пользовались многие расы, в том числе, и для своих собственных языков. Начертание букв не имело ничего общего с земными: квадратики, галочки, крючки. Строчные и прописные не различались, как на Земле в грузинском или японском письме. Узнать можно было, разве что, цифры, вот они почти не изменились. С некоторым удивлением я узнал, что имя моей спутницы принято писать с начальной буквы «А».

– Я всё время думал, это славянский корень, – признался я.

– У него есть смысл? – спросила девушка.

– Ну, да. Осока – такая трава, растёт по берегам рек, она сочная и мягкая, когда трогаешь листья сверху, а вот об край можно порезаться. Осечься.

– Хорошее слово.

– Главное, тебе очень подходит.

Она засмеялась, потом сказала:

– Написание могло и измениться, слабое «о» со временем стало «а».

– Не исключено, – кивнул я. – Белорусы, если я правильно помню, вообще писали «асака», потому что ударение у них на последний слог.

– Вот видишь. Будем считать, что так оно и есть.

Пока я получал информацию, лившуюся на меня щедрым потоком, всё было нормально. Но по мере того, как основные сведения укладывались в мозгу, в голову начали проникать непрошенные мысли. Пятый день, как мы должны были вернуться из поездки, шестой… Я прекрасно представлял состояние родителей, когда ребята сказали им, что их сын просто исчез без следа на одном из привалов. Особенно мамы, уж я-то за тридцать лет не раз повидал, как она умеет волноваться, буквально с ума сходит.

Особенно остро я чувствовал свою чужеродность в этом мире, смотря передачи Голонета – здешней галактической вещательной сети, каналы которой по совместительству служили средством всеобщей связи. В каждой системе, куда мы прилетали, Осока обязательно просматривала основные местные новости, ну, и общегалактические за время перелёта. Сюжеты о звёздных флотах, строительстве заводов, городов, мега-магазинов, о новых товарах, курсе драгоценных металлов ещё ничего, это хотя бы полезная информация. Добивала политическая и светская хроника, в основе своей практически такая же, как на Земле: похожие события и сплетни, аналогичные скандалы и семейные дрязги знаменитостей. И от этого ещё заметнее было, что на экране нет, да и не может быть ни одного знакомого лица, а есть десятки видов странных существ, причудливая одежда, неизвестные названия овощей, фруктов и вин. Доходило до того, что я не мог заставить себя даже любоваться красотой здешних женщин – а среди них попадалось великое множество по-настоящему прекрасных – потому что далеко не все из них относились к тому же виду, что и я.

Однажды ночью мне приснился дом. Знакомый вид из окна, деревья посреди заставленного автомобилями двора, детская площадка, школа… Я проснулся и вновь в сотый раз увидел за остеклением кабины незнакомые звёзды. Тут-то мне стало по-настоящему плохо, хуже, чем тогда, в первый день, в кантине. Из глаз, не спрашиваясь, потекли слёзы. Захотелось выть и кататься по лежанке, бить кулаками в проклятые металлические стены. Всё же, я сумел сдержаться и не издать ни звука, ни всхлипа. Не хватало ещё, чтобы Осока проснулась и увидела это позорище! Додумать я не успел, потому что моя спутница внезапно спросила:

– Алекс, что с тобой?

Я промолчал, понимая, что голос сейчас меня выдаст, и стараясь унять слёзы.

– Алекс, что? – настойчиво повторила Осока.

– Н-ничего, – как можно ровнее произнёс я. – Не спится что-то.

– Кого ты хочешь провести? Меня?? – фыркнула она. Поднялась со своего ложа, присела на край моей койки, толкнув бедром: – Двинься. А ну, рассказывай. Живо.

Вот тут меня словно прорвало. Я говорил, сумбурно, сбиваясь и перескакивая с пятого на десятое, обо всём сразу. О доме, о том, какие у меня замечательные родители, и как хорошо бывает у нас на Земле в ясную погоду, о грозах и снеге, о девушке, с которой мы встречались несколько лет, и которая так просто и легко бросила меня весной. Конечно, «если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло», тем не менее, именно из-за неё я и согласился на эту поездку на машинах, будь она четырежды проклята. Диман с гражданской женой, Вовка и Гарик со своими девушками, а я седьмой, один, как перст, не пришей кобыле хвост… Не удержавшись, я впервые за это время вновь произнёс вслух самые страшные свои мысли. Что, быть может, всего этого нет уже десятки тысяч лет, ни родителей, ни дома, ни города, да и самой планеты. А я последний землянин в Галактике, бездомный Мафусаил.

– Ну, вот об этом даже думать не смей, – не дав мне закончить, перебила Осока. – Только в поступках разумных существ верным чаще всего бывает самое простое объяснение. А в странных явлениях природы и разгадка может быть неожиданной.

– Хорошо бы, кабы так.

– Так, только так. Найдём мы твой дом, где бы он ни был, даже в соседней галактике. Я и не с такими задачами справлялась, поверь мне. И не из такого выпутывалась. Найти нельзя то, чего нет.

– Или уже нет.

– Рассержусь, – пригрозила Осока. – Как не стыдно! Я вообще другого вида, а верю в твой дом больше, чем ты сам! Непозволительная слабость. А ещё мужчина.

– Не ругайся. Лучше расскажи что-нибудь. Твой дом, твоя планета, какая она?

– Разная. Так же, как и твоя Земля. Снег у нас бывает только на полюсах, где растут непроходимые леса. А ближе к экватору – Великая степь. И ветер гонит по ней пегие волны травы, от моря до гор и снова до моря. Это очень красиво в фильмах, – она помолчала и продолжала: – Сама я тоже, наверное, много раз видела, только уже не помню. Меня ведь отдали в Орден в четыре года. Моим домом был Храм, тот, что сейчас стоит сожжённый посреди Корусанта. А семьёй… да нет, не было у меня семьи, что я себя обманываю. Потом война. Потом… ну, я тебе говорила. Так я и зависла посередине дороги из ниоткуда в никуда.

– Вот и я сейчас оказался на такой дороге, – вздохнул я. – Как знать, может, действительно было бы лучше, если бы ты высадила меня тогда на первой обитаемой планете.

– Возможно сделать это и сейчас, – пожала плечами Осока. – Но не стану. Куда ты пойдёшь?

– Ну, а тебе-то за каким хреном я сдался?? – неожиданно для самого себя задал я вопрос, не дававший мне покоя не меньше, чем мысли о тысячелетней пропасти времени. – Кто я? Та картина на стене, которая дырку на обоях загораживает?

– Дырку? – как-то очень тихо сказала девушка. – Да, пожалуй, что дырку. Огромную такую дырку на половину души. Алекс, я за весь последний год столько не говорила, сколько за эти две недели. Скоро дар речи терять начну. Веришь, иногда обращаюсь в сервис с пустяковыми поломками, чтобы с образованными людьми поболтать. У них, конечно, тоже темы не блещут разнообразием. Но не с торговцами же общаться о ценах на кушайан и не с буфетчиками откровенничать?

– А подруги? – осторожно спросил я.

– Есть несколько… так называемых. Которые и видеть рады… раз в год. И пообщаться готовы… пару дней. Настоящая только одна, но и у неё не будешь гостить месяцами. Как ты там говоришь? «Гости, а не надоели ли вам хозяева»?

– Грустно, конечно, – сказал я. – И, всё же, собеседник – это не профессия. Ты сказала, что я буду помогать тебе, а я пока только хлеб зря ем.

– Пока ты набираешься знаний о нас, это тоже очень важное дело. Потом, когда будешь знать основы, сможешь и помочь.

– А вот сейчас ты напоминаешь мне мастера-наставника из монастыря Шаолинь, – поморщился я. И процитировал гнусавым нудным голосом буддийского, а может быть, католического монаха: – «Терпение. Вы всему научитесь, когда придёт время».

В полумраке кабины невозможно было разглядеть выражение лица, тем не менее, я буквально почувствовал, как брови Осоки удивлённо приподнялись.

– Неужели я веду себя, как они? – ужаснулась девушка. – Нет, только не это! Меньше всего на свете я хочу быть таким наставником. Вбивать в головы учеников замшелые догмы. Чтобы они потом, как я – только за порог и сразу на нижней ступеньке лбом о суровую действительность… – она тряхнула рогатой головой.

– Извини. Я имел в виду, есть наверняка что-то, чему я могу научиться и сейчас. Кроме как обращаться с нейронным хлыстом.

– Думаю, что да, – задумчиво произнесла она. И повторила: – Да, определённо. Завтра с утра буду учить тебя стрелять.

– Господи, неужели и здесь это самое простое, чему можно научить человека? – притворно вздохнул я. – Даже настолько замшелого варвара…

– Такой тон мне нравится гораздо больше, – очень серьёзно сказала Осока. И спросила, притронувшись к моей груди, где сердце: – Отлегло вот здесь?

– Кажется, да.

– Тогда спи. И запомни: будет плохо, достаточно просто сказать мне. Друзья для того и есть, чтобы не держать в себе.

– Хорошо, – кивнул я и машинально добавил: – Ты тоже, если что.

– Непременно. Спасибо. А по поводу стрельбы завтра поглядим, будет ли оно так уж просто.

Назавтра меня растолкали в семь утра по корабельному времени. Дали слегка поесть – очень слегка, чтобы не отягощать желудком остроту ума и скорость реакции. И принялись учить обращаться с корабельным вооружением. «Горгулья» не была боевым кораблём, тем не менее, могла постоять за себя в случае нападения. Из-под пластин обшивки ниже рубки могла выдвигаться поворотная турель с парой плазменных пушек. Вторая скрывалась в хвостовой части между верхними двигателями, попасть туда можно было из бокового коридора. Обе турели имели практически одинаковую конструкцию: гранёный прозрачный блистер, орудия по бокам и место для стрелка между их казённых частей. Обзор отсюда открывался гораздо лучше, чем из рубки. При желании, турели управлялись и дистанционно, но тогда экран сильно ограничивал поле зрения. Место для учебных стрельб Осока нашла лучше некуда – астероидное облако в системе Эльшандруу, которое мы как раз пролетали. По словам моей спутницы, когда-то, до появления Империи, в этих краях базировались пираты и точно так же обучали своих канониров обращению с пушками. Хаотичное движение летающих глыб лучше всякого стрельбища с мишенями.

Приводы орудий были хороши. Даже слишком хороши. Турель вращалась чересчур быстро! А рукоятки управления, казалось, вообще не имели сопротивления. Я-то привык, что компьютерный джойстик, тем более, пульт управления реальной пушкой в реальной бронемашине, двигаются с усилием.

– Тише, тише, – остановила меня Осока, когда я, не рассчитав угол отклонения рычага, крутанулся вместе с турелью на полный оборот, будто в центрифуге. – Нежнее.

– Да они вообще невесомые! – возмутился я. – А тряхнёт корабль, куда пушки уедут?

– С чего бы? Это не колёсная повозка на ухабах, в космосе трястись не на чем.

– Попали в нас, допустим.

– На то есть противошоковая защита, она блокирует управление на доли секунды.

– Тогда другое дело.

– Ты целься, целься, – лежащая на полу рубки Осока подвинулась поудобнее и зажатой в правой руке лазерной указкой показала один из астероидов. – Захвати вот этот. Нет, срыв. Вон тот. Кнопка «Сопровождение»… Отлично!

Теперь пушки сами «вели» цель. А я, кажется, понял фокус. Чтобы легко и просто вернуть рукоятки в нейтраль, надо было не шуровать ими, а ослабить захват ладонями.

– Неплохо для первого раза, – похвалила Осока после того, как я разнёс на камешки три указанных ею астероида и промазал в один. – Попозже ещё потренируешься. А сейчас поднимайся ко мне. Бери управление.

– Здесь? В астероидном поле??

– Вот и выведи нас из него. Давай-давай. Скорости почти равны, справишься.

– Чтобы научить плавать, брось в реку, да? – бормотал я, маневрируя между мелкими камнями. – А-а-ай!! Вот ё…

– Ну, увернулись же, – философски заметила Осока. Она сидела в соседнем кресле, закинув ногу за ногу и скрестив на груди руки.

– Ах, так? Ладно!

Я «ударил по тормозам», останавливая «Горгулью» среди летучих камней, и движениями рукоятки ориентации медленно закрутил его вокруг двух поперечных осей сразу, выискивая просвет пошире. Вот, кажется, то, что нужно. Остановить вращение было легко, в пустоте корабль слушался хорошо, а как обращаться с ручкой управления, я теперь знал. И – тяга! Эх, спасибо вам, обе «Элиты», и тебе, «Винг Коммандер», все четыре части!

– Вроде, получилось? – покосился я на Осоку, когда пепелац проколол пояс астероидов перпендикулярно эклиптике и выскочил в чистое пространство.

– Ты точно никогда не летал раньше? – подозрительно прищурилась Осока.

– Только в компьютерных играх.

– Славно. В таком случае, этим пока можем не заниматься. Садись снова в турель, я подведу нас поближе к камням, и продолжим со стрельбой.

Раз уж меня допустили к управлению, вечером в ангаре очередной станции я решил попробовать поразбираться с местными «рехенами», то есть, компьютерами. Что я, зря после института семь с лишним лет работаю по этой специальности? При поверхностном знакомстве ни какого-то удивления, ни, тем более, восторга, здешние компы у меня не вызвали. В мире, где люди заселили всю Галактику, могло быть и получше. На пульте пепелаца, например, даже экран был не голографический, а обычный плоский. Пока спутница мирно спала на своей лежанке, я стал изучать незнакомую операционную систему. Тут всё тоже оказалось организовано довольно логично и вполне ожидаемо: меню, «галочки» параметров, «радиокнопки» взаимоисключающего выбора, поля ввода… Поначалу несколько мешал чуждый алфавит, его пока приходилось разбирать по буквам. Осторожно полазив по всем менюшкам, я в первом приближении начал понимать, что куда. Вопросы «это зачем же они так крепят?», конечно, возникли, но ничего. Нормальная, в общем, система.

На следующий день, пока мы потихонечку подкрадывались к Суарби, очередному пункту нашего путешествия, Осока включила голографический проектор в салоне и принялась крутить передо мной карту Галактики, объясняя, где какие живут разумные виды, где какая власть: имперцы, местные самостийники, мафия. Я почти сразу обратил внимание на некоторую однобокость расположения обитаемых систем: все они концентрировались с одной стороны от ядра, с другой же простиралась довольно большая область, где также горели редкие искорки звёзд, а названий планет не было.

– Неизвестные территории, – пояснила на мой вопрос Осока. – Мне кажется, там и следует искать твоё Солнце. Надеюсь, библиотекарь что-нибудь раскопает в старых архивах.

– Завтра пос… – я вовремя прикусил язык и поправился: – то есть, крайний прыжок?

– Да, и мы в системе Панторы. Там на околозвёздной станции работает та самая моя подруга. У неё можно спокойно передохнуть.

– Погоди, мы же хотели к библиотекарю?

– Так он живёт на Орто Плутонии, парной с Панторой планете, на заброшенной базе республиканцев. Получим данные, а на станции всё спокойно обдумаем.

На Сасевфи, основную обитаемую планету в системе, вернее, спутник оранжево-белого газового гиганта Суарби-7, Осока садиться не стала, даже близко не подошла, обогнув по гигантской дуге. На мой вопрос, почему, ответила коротко:

– Там обитает Тьма.

Именно так, с большой буквы прозвучало у неё это слово. Чувствуя, что она не расположена вдаваться в подробности, расспрашивать я не стал. На ужин остановились на транзитной базе, расположенной на другом, совсем маленьком спутнике, изрытом сплошь коридорами, будто сыр дырками. Некоторые пещеры явно имели естественное происхождение, примерно такое же, как в пресловутом сыре. Одна, диаметром более чем в километр, была приспособлена под посадочный грот для небольших кораблей. Крышей здесь служил сплюснутый купол, в котором имелось четыре затянутых силовой стенкой окна-портала. Нам досталась стоянка у самой стены, в этом месте искусственно подрезанной, чтобы получить больше свободного места. Длинный извилистый коридор вывел нас в соседнюю пещеру-чашу, значительно меньших размеров. Именно её светящийся купол из высокопрочного прозрачного материала был издалека виден снаружи. Сейчас в дополнение к искусственным светильникам по окружности купола сквозь него сиял в полнеба газовый гигант, заливая улицы светом, напоминающим жёлтые натриевые фонари земных городов. Практически вся чаша представляла собой городок, нечто вроде высокогорного кишлака. Небольшие домики занимали не только дно, они карабкались по наклонным стенам вверх, где в пять, а где и в семь ярусов. До купола оставалось меньше половины высоты, и я подумал, что, если так пойдёт и дальше, рано или поздно крышей очередного яруса станет сам купол.

– Помнишь, я обещала показать танцы? – улыбнулась Осока. – Тут самое место. На любой вкус. В основном, конечно, кантины с танцами особого рода…

– У шеста? – усмехнулся я.

– В том числе. Значит, ты понял. Но есть тут одно заведение другого рода. Сюда.

Заведение оказалось не кантиной, а небольшим театром с залом от силы на полторы сотни зрителей. Взималась и плата за вход. Публика, пришедшая посмотреть программу, также несколько отличалась от посетителей кабаков. «Вестерноватые» космические волки с бластерами присутствовали и здесь, но и они были в целом почище и лучше выбриты. Доминировали же мужчины в униформе с эмблемами каких-то явно серьёзных компаний и женщины в платьях. На сцене вспыхнул свет, и посреди неё возникли, как будто телепортировались, четыре танцовщицы-твилеки. Кожа каждой из них отличалась цветом. Голубая, зелёная, ярко-сиреневая и золотисто-жёлтая. Тела танцовщиц обтягивали короткие комбинезоны цвета их же кожи, расчерченные наискось зигзагами контрастных полос.

Как описать неописуемое? Как передать непередаваемое? Странная, то и дело меняющая ритм музыка и четыре прекрасные женщины четырёх разных цветов. Гибкостью и грацией они превосходили всех, кого я когда-либо видел. Пожалуй, что-то отдалённо похожее проделывали со своими телами лишь китайские цирковые акробатки, но то юные девочки, а здесь были взрослые великолепно развитые женщины! Вместе с музыкой менялся не только темп, а и характер движений. Убыстряясь, они до какого-то момента оставались плавными и текучими, и вдруг становились ломаными, дёргаными, словно у кукол. И шли на замедление, так же, рывками. Когда же после серии «механических» движений и статичных поз танцовщицы вдруг перетекали в плавную фазу, трудно было удержаться от восхищённого вздоха. Другой танец был даже не танцем, а полётами в пространстве сцены без опоры. Девушки отталкивались от пола, кулис, потолка и парили в искусственно созданной невесомости, соприкасаясь друг с дружкой и так меняя свои траектории. Только здесь и сейчас я увидел, что их лекки подвижны, словно щупальца, легко оплетают кончиками руку или лодыжку, сплетаются с головными хвостиками партнёрш. В заключение все четыре легонько оттолкнулись от задника и проплыли над зрительным залом, а, коснувшись стен, соскользнули по ним на пол.

Гром аплодисментов был им наградой. Мужчины вскакивали со своих мест, аплодировали стоя, некоторые подходили к исполнительницам и выражали восторг вполне земным способом: становились на одно колено и целовали руку. А к рампе, тем временем, вышла дама в длинном платье.

– Владелица? – спросил я Осоку.

– Да.

Зрители что-то говорили хозяйке, некоторые перегибались через ряды сидений, видимо, о чём-то просили. Она улыбнулась, покачала головой и развела руками.

– Продолжения не будет, – констатировала моя спутница, пробираясь к выходу. – А жаль.

– Они просили выступления на бис?

– Нет, хотели, чтобы мадам спела. Она в молодости выступала в опере, потом давала концерты. Иногда и сейчас соглашается что-нибудь исполнить. Долго ей петь трудно, возраст, связки не те.

Газовый гигант скрылся за горизонтом, и в городке-чаше стало заметно темнее. Изменились цвета: искусственные лампы были ближе к обычным люминесцентным, бело-голубоватые. Мы медленно шли по улице в направлении посадочного грота.

– Стой, – прошептала вдруг Осока. – Ох, ребятки, как вас много-то…

– Что? – не понял я.

– Нас караулят. Вон там. Грабители, скорее всего. Шестеро. Не будем связываться?

– Не стоит, – согласился я.

– Назад и за угол, быстро! – скомандовала Осока. – И наверх!

Козырёк одной из крыш был сравнительно невысоко, можно достать, подпрыгнув. Как я оказался наверху, сам не понял, руки без особого труда втянули мою не лёгонькую тушку на крышу. Видно, не зря говорят, чувство опасности удесятеряет силы. Мгновение спустя рядом оказалась Осока. Мне на миг показалось, что она просто запрыгнула ко мне, не подтягиваясь на руках, но это, должно быть, оттого, что я до сих пор находился под впечатлением танцев в невесомости.

– Замри, – шепнула она, приложив палец к губам. Внизу уже слышался топот ног грабителей.

– Где они? Где? – раздались голоса. Затем гопники разделились по двое и бросились в разные стороны искать нас.

– Осторожно перебираемся на тот дом, потом на следующий, – тихо распорядилась Осока. – Те двое явно будут караулить вход в тоннель, но мы их легко пройдём. Плеть не потерял?

– Обижаешь.

– Вот и хорошо. Не жалей, стреляй в лицо, в одежде может быть токопроводный слой, он ослабляет воздействие.

Двое бандитов, и в самом деле, перекрыли путь к стоянкам кораблей и дожидались, пока подельники выгонят на них добычу. А добыча-то сама перешла в наступление. Нам повезло, оба ненадолго отвлеклись, заметив что-то на соседней улице и, когда мы, вынырнув из тени крайнего домика, бросились на них, среагировали с опозданием. Наконечник нейронной плети влип одному в щёку, парень конвульсивно дёрнулся и, закатив глаза, привалился к стене. Второй гопник, постарше, стал жертвой удара ботинком между ног. Осока провела этот приём в подкате, как заправская каратистка, лишив бандита возможности кричать, а возможно, и иметь детей. Пока он хрипел от боли, кулак девушки угодил ему точно в переносицу.

– Посмотри у того оружие, – велела она мне, хлопая по карманам потенциального мерина. – Игольник? Вот гадёныш! У моего только нож. Нет-нет, забирай, это наши законные трофеи. А теперь мотаем отсюда!

Плюхнувшись в кресло, я никак не мог отдышаться после пробежки. Осока же совершенно не запыхалась.

– Ну, вот, – весело сказала она, выводя «Горгулью» в открытый космос. – И искусством насладились, и спортом позанимались.

– Ничего себе «спорт»!

– А как это ещё назвать? Драки, по сути, и не было. Мы их просто перехитрили. Жалко, в кантину не зашли, придётся опять концентраты есть. Последишь за курсом? Я пойду, разогрею что-нибудь.

– Конечно.

Ночью мне приснился сон, будто в корабле опять невесомость, как в тот день, когда мы прятались от имперского разрушителя. И Осока, ловко проплыв наискосок через всю рубку, прижимается лбом к блистеру и манит меня рукой: иди сюда, посмотри. А за стёклами величаво проплывает подёрнутый белой ватой облаков исполинский шар Земли.