Дорогая Стерва!

С Новым годом!

Слышно, вы отлично отметили всей большой семьей Рождество. Как это было, наверное, волшебно для детей твоего отца – видеть там тебя, запасную часть, лишнюю деталь, идиотку, вообразившую, что может влезть в чужую семью и разыгрывать там пчелиную матку? Наверное, ты притащила домашний рождественский пудинг? Все делали вид, что им нравится, но, по моим источникам, он был несъедобный. Опять ты выпендривалась. Ты и вправду считаешь, что достаточно испечь пирог, запомнить, кто какое телешоу предпочитает, покатать кого-то на спине, заплести косичку – и все в тебя влюбятся? Не будет этого. Не такие они дураки. Не то что твой идиот-муж. Я вижу тебя насквозь, они тоже. Погоди, Стерва. Все обязательно увидят, кто ты такая. А пока что – пошла вон.

Майя копировала, перекидывала, стирала. Почти не читая. Письма приходили уже не один месяц. Иногда дважды в неделю, а иногда их не было по две-три недели. При всей своей чувствительности, Майя развила в себе бесчувственность. Ну-ну, думала она, несъедобный рождественский пудинг… Что еще? Валяй, придумывай.

Но слова, пусть и не жалившие сразу, проникали под кожу и потом часами и днями вызывали ноющую боль. Майя постоянно чувствовала усталость. То ли это из-за работы, думала она, то ли из-за сильной простуды, которую она подцепила за неделю до Рождества, то ли просто зима, долгие ночи и сумеречные дни. Но порой ей становилось совсем худо: тяжелели ноги, болели глаза и голова. Часто возникало чувство, что ей подсыпают яд.

Майя дала себе слово, что поделится с кем-нибудь своей бедой, если в Новый год не обойдется без писем. И вот 1 января пришел очередной мейл. Она сразу поняла, что никому о нем не скажет.

Она закрыла ноутбук и стала изучать свой гардероб. К 13.30 их ждали в Хоу, на ежегодную новогоднюю встречу у Сьюзи. Майя выбрала черное трикотажное платье с белым атласным воротником и осталась довольна своим отражением в зеркале. Похлопала себя по животу. Он немного выпирал – результат рождественских застольных излишеств. Она знала, что, даже если беременна, это еще не может быть заметно, но все-таки сняла платье – не хотела, чтобы в такой день на ее счет строили догадки. Чтобы на нее бросали вопросительные взгляды, полные надежды и воодушевления, – это ее бесило.

Она остановилась на бесформенном сером свитере и узких джинсах. Надела бриллиантовые сережки, сапоги на высоком каблуке, завязала в узел волосы. Долго смотрела на себя, пытаясь объективно оценить отражение. Какая она? Кто она? Что бы делала сейчас, если бы не приняла предложенное агентством временное секретарское место в 2008 году и не влюбилась в босса? Это ли ее предназначение? Стоять в спаленке квартирки в Арчуэй и наряжаться для скучной встречи в доме бывшей жены мужа в Хоу? Там ей предстояло увидеть сына мужа в первый раз после того, как он поцеловал ее в губы в пабе. Правильное ли это развитие событий? Или что-то пошло не так? Она кисло улыбнулась незнакомке в зеркале, отвернулась от него и вышла из спальни.

В Хоу они с Эдрианом поехали на поезде. Лондон был тих и безмятежен, вагоны метро были полупусты, в поезде от вокзала Виктории до Брайтона они были единственными пассажирами. Казалось почему-то, что все интересные люди сидят по домам. Новогодний вечер супруги провели дома. Эдриан приготовил лобстера, они выпили бутылку шампанского, посмотрели по телевизору Джулза Холланда и фейерверк, в час ночи легли и почти бессознательно занялись сексом. Все в точности так же, как годом раньше.

Майя покосилась на Эдриана. Он читал газету, закинув одну длинную ногу на другую, на лице у него отросла серая щетина, под глазами были тяжелые мешки. Ее захлестнула волна нежности. Миляга Эдриан! Кто устоит перед Эдрианом?

На станции они взяли такси. Небо над Хоу сияло январской голубизной, галечный пляж был полон людей, приходивших в себя после бессонной ночи. Пока супруги ждали, чтобы им открыли, Майя стояла прямо перед дверью, поправляя волосы и репетируя улыбку.

– Хэлло! – Кэт встретила их с бокалом розового вина в руке и в обществе парня с татуированными предплечьями. Парень сбежал в кухню, Кэт излишне крепко обняла Эдриана и Майю.

– Добро пожаловать, мои бесценные! – Она еще раз стиснула их, прежде чем отпустить. – Живо входите, а то замерзнете!

На Кэт была черная футболка с черепом из блесток на груди и коротенький, едва до середины бедра, килт. Обесцвеченные волосы были собраны на затылке в огромный, размером с саму голову, узел.

– Это кто? – спросила Майя, закрывая за собой дверь и указывая глазами на кухню.

– Дьюк! – сообщила Кэт. – Мой бойфренд. Во всяком случае, я думаю, что он мой бойфренд. Сам он еще этого не говорил, но я решила, что если он согласится сюда прийти – клянусь, я его не заставляла, – то, значит, считает себя моим бойфрендом. Иначе зачем приходить? – Она указала на гостиную: престарелые родители Сьюзи сидели на диване, смущенно держа в руках бумажные тарелки с сандвичами.

Эдриан и Майя прошли за Кэт в кухню, где бойфренд Кэт, Дьюк, наливал себе водку с тоником. Там же находились лучшая подруга Кэт Бонни и девушка Люка Шарлотта. Кэт представила Эдриана и Майю Дьюку, Майя расцеловалась с Бонни и Шарлоттой. Майе вдруг остро расхотелось быть здесь. Кэт налила ей большой бокал вина, и Майя жадно выпила. Раз здесь Шарлотта, значит, Люк тоже здесь.

Молодежь (Майя не знала, относится ли она в свои 32 года к молодежи: когда тебе за тридцать, возникают сомнения) громко болтала, хохотала, беспрерывно жала кнопки на телефонах. Кэт, Бонни и Шарлотта, отчаянно гримасничая, фотографировались на смартфон Кэт. Майя задумалась: когда гримасы заменили улыбки в роли естественной реакции на наведенный объектив? Прибежала Сьюзи в бесформенном цветастом платье, безвкусных леггинсах и уггах, с волосами, убранными назад при помощи девчачьих заколок. Ее можно было принять за пациентку, отпущенную на день из больницы.

– Я угадала, что это ваши голоса! – Она набросилась на Эдриана и Майю с поцелуями и объятиями. – Какие вы оба молодцы, что приехали! Уже пьете? Вот и славно! В гостиной тонны еды. Никто почему-то не ест. Обычно первого января люди умирают от голода. Надеюсь, хотя бы вы двое поедите, иначе в отходы уйдет на полсотни фунтов съестного. Вы уже познакомились с Дьюком? – Она подтолкнула к ним бойфренда Кэт и схватила его за плечо.

Эдриан и Майя ответили, что уже имели это удовольствие.

– Он эффектный, правда? – не унималась Сьюзи. – Вы только взгляните на эти татуировки! Обожаю татуированных мужчин!

Потом она потащила их в гостиную. Люк сидел на табурете перед пианино и вел вежливую беседу с незнакомым Майе крупным мужчиной в жилетке. Сначала Люк не заметил Майю, а когда заметил, то сначала вытаращил глаза, а потом изобразил на лице нечто среднее между улыбкой и гримасой. Майя тоже улыбнулась и тихо поздоровалась. Люк попытался снова сосредоточиться на своем собеседнике, поймать нить беседы, но ему уже было не до того: он выглядел скованным, стеснялся, белая шея покрылась красными пятнами.

Майя отвернулась. В углу красовался стол с угощениями. Она была не голодна: они с Эдрианом купили на вокзале багеты. Но чем-то надо было себя занять. Она набрала на бумажную тарелку еды, хотя аппетита не было. Люк куда-то скрылся, Эдриан, беседовавший со «старым приятелем», поманил жену. Старый приятель оказался тощим мужчиной за пятьдесят, в футболке и черных кедах. Он чем-то смахивал на змею и нервировал Майю своим видом, ей хотелось сравнить его с хулиганствующей мисс Хэвишем. Говорить с ним у Майи не было никакого желания. Она заранее знала, что не может иметь с ним ничего общего, что ей нечего ему сказать, а он непременно доведет ее до слез какой-нибудь скабрезной историей из их с Эдрианом молодости. Все друзья Эдриана, словно сговорившись, всегда пытались пускать «девочке» пыль в глаза. Все они были неестественны, все либо корчили из себя стариков, либо упорно доказывали ей, что тоже были когда-то молоды.

Вспомнив молодежь в кухне, их татуировки, пирсинг, смартфоны и гримасы, она замерла посреди гостиной, вцепившись в бумажную тарелку и боясь упасть. Майя сделала пронзительное, страшное открытие: она чужая и здесь, и там. А ей всегда так хотелось влиться во все это, она столько месяцев наблюдала за устройством этой жизни, восхищаясь ее волшебным свечением: таунхаус в Айлингтоне, трофейные жены и очаровательные дети, отдых по выходным всей толпой, неуклюжие вечеринки, легенды, традиции, восторженные рассказы о них всех и об их несчетных друзьях и родственниках… Майя все это видела, обоняла и жаждала. Что ж, теперь это все ее. Она добилась этого, как безделушки, восхитительно смотревшейся в витрине за зеркальным стеклом, но утратившей все очарование, попав ей в руки.

Майя задержала дыхание и улыбнулась Эдриану, показала жестом, что идет в кухню, и увидела на лице старого приятеля мужа разочарование. Она унесла в кухню свою тарелку. На пороге Майя замешкалась, робея войти. Молодежь громко веселилась, и она заподозрила, что Люк тоже там. Поэтому заглянула в уютную комнатушку Сьюзи с письменным столом, диванчиком и впечатляющей коллекцией виниловых пластинок в картонных коробках. Майя села в кресло Сьюзи, поставила надоевшую тарелку с едой на стол. Стены кабинета были густо увешаны фотографиями в разнокалиберных старых рамках. Это служило вещественным напоминанием, что Майя в этом мире чужая. Ее вторжению предшествовали десятилетия жизни, рождение, воспитание, взросление детей, праздники, дни рождения, Рождество без нее. Единственное, что могло бы всерьез включить Майю в этот мир, – ее собственный ребенок. Но ребенок никак не получался. Отказывался получиться. Казалось, ребенок знал, что его смысл – стать желанным пропуском. Потому что на самом деле Майя не хотела ребенка. Ей было не к спеху. Подгоняла разве что потребность принадлежать к этому клубу.

Автор электронных писем прав: она ничтожество, просто тень на крылышках.

Майя провела пальцем по рамке с фотографией всей четверки: Сьюзи, Эдриан, Люк и Кэт. Сьюзи была хороша, прямо калифорнийка, в линялых джинсах, клетчатой рубашке, сильно распахнутой на груди, длинные волосы в косичках. Эдриан – полнощекий красавец, обнявший за шею Кэт. Дети толстенькие, еще маленькие, Люку – лет шесть, Кэт – года четыре, прикинула Майя, очень похожи друг на друга, не то что теперь, взрослыми. За их спинами желтели песчаные дюны, по синему небу плыли белые облака. Где это снято? Майя пожала плечами. Сама она была в то время подростком и прошла бы мимо этой молодой семьи на пляже, не проявив к ней никакого интереса.

От скрипа двери она вздрогнула.

– Привет! – Это был Люк.

– Привет. – Майя почувствовала, что к лицу прилила кровь. Он встал с ней рядом.

– Норфолк, – подсказал он.

– Никогда там не была.

– А мы ездили туда каждое лето. У моего дяди там был домик.

– Не знала про твоего дядю.

– Пит, мамин брат. Он покончил с собой. Через пару лет после этой фотографии.

– Господи!.. – Майя поморщилась. – Какой ужас! – Как вышло, что она ничего не знает про дядю Пита? О чем еще она не знает?

– Да. А потом ушел отец. Через год.

Майя покосилась на Люка. Порой он был как ходячая рана.

– Тяжело было твоей матери? Когда он ушел. – Эдриан всегда с легкостью, даже любовно рассказывал про то, как поменял жен. Можно было подумать, что перелететь от Сьюзи к Кэролайн, из Хоу в Лондон его побудила чудесная прозорливость.

Люк пригляделся к Майе, как будто ее было трудно рассмотреть.

– Конечно, – сказал он. – Ты только посмотри на нас! – Он опять перевел взгляд на фотографию. – Видишь, какие мы были счастливые? Через три года он ушел. Мне было девять лет.

– Как отнеслась к этому твоя мать?

– Стойко. Потому что это не стало для нее сюрпризом.

– Для Сьюзи?

– Ну да. Она знала, что происходит. Про Кэролайн она узнала задолго до того, как отец ей сказал. Мать все время оставляла нас с бабушкой и дедушкой, а сама ходила по клубам, тусовалась. Думала, наверное, что это лучше, чем сидеть дома и ждать возвращения отца. Наверное, она сумела подготовиться и уговорить себя, что ей все равно. На самом деле ей было не все равно. Раньше она была не такой. – Он указал на гостиную. – Это потом она стала чокнутой, неряшливой. А тогда она была само хладнокровие. – Глядя на фотографию, он вздохнул. – Ладно, ты-то как?

– Прекрасно, – сказала Майя. – А ты?

– Тоже. Прости, что не писал и не звонил. Я немного…

– Все хорошо, – поспешно сказала она. – Я понимаю.

– Я должен попросить у тебя прощения, – сказал он, поворачиваясь к ней. – За свое поведение. Не знаю, что на меня тогда нашло.

– Все в порядке, – заверила она его, испуганно глядя на чуть приоткрытую дверь и прислушиваясь к шагам. – Правда, Люк. Мне было даже лестно.

Он сухо кашлянул.

– Я не собирался тебе льстить, Майя. Мне… Господи, не надо было ничего говорить. Знаешь, давай просто…

– Да, – подхватила Майя, – давай все забудем.

– Вот именно, – согласился Люк. – Спасибо. – В его голосе прозвучало облегчение.

Майя грустно улыбнулась. Она облегчения не испытала. Ей было тоскливо и тревожно. Возникло чувство, что она тушит крохотный, едва затеплившийся драгоценный огонек. Она схватила и сжала руку Люка, но, услышав скрип двери, испуганно выпустила ее.

– Вот вы где! – Это была Шарлотта. Она посмотрела на Майю, на Люка, опять на Майю. – Что вы здесь делаете вдвоем?

– Я показывал Майе старые семейные фотографии. – Люк притянул к себе Шарлотту, обнял ее за талию и чмокнул в щеку.

Майя старалась на них не смотреть, ничего не чувствовать. Выдавив улыбку, она звонко произнесла:

– Ты только посмотри на этих зайчиков!

Шарлотта послушно уставилась на фотографию Люка и Кэт, сидевших на детских качелях в ярких анораках и шерстяных шапочках, сморщила нос и воскликнула:

– Восхитительно! Ты был таким очаровашкой! – Шарлотта вернула Люку поцелуй и прильнула к его груди.

Майя забрала свою нетронутую тарелку и шагнула к двери. Последним, что она увидела, были синие глаза Люка, с нескрываемым отчаянием смотревшие на нее поверх головы Шарлотты.