Глава девятая
Боевые пенсионеры

Не то чтобы местной общественности или, как они сами себя называли, активистам движения «Скажем «НЕТ!» незаконной стройке!» – парочке пенсионеров из соседнего дома – действительно было особо нечем заняться. Разные дела и прочие заботы у них, конечно, имелись, у кого ж их нет? Разве что у тех, кого уже на кладбище свезли. А тем, кто еще был жив, волей-неволей приходилось ежедневно тратить время на мелкую житейскую суету. И дома по хозяйству кое-что сделать нужно – постирать там, прибраться, приготовить, – а это все ох как небыстро. Каждый, кто вышел из юного возраста, знает, что чем дальше, тем дни летят быстрее, а дела делаются медленнее. И в магазин надо сходить: не торопясь, вдумчиво, приглядеться к товарам, на качество посмотреть, на срок годности, на цены – не изменились ли с прошлого раза, с ценами в соседнем магазине сравнить, выбрать, что купить и сколько, чтоб и голодным не остаться, и до следующей пенсии дотянуть. И в поликлинику надо заглянуть, обсудить с участковой врачихой свое самочувствие, да и в очереди в кабинет, пока дожидаешься приема, с людьми пообщаться. Дома-то не с кем… Разве что с друзьями-подругами по телефону – но тех с каждым годом все меньше и меньше становится. А семьи у обоих активистов не имелось. Пенсионеры Иннокентий Федорович и Леокадия Альбиновна были абсолютно одиноки.

Иннокентий Федорович жил в третьем подъезде соседнего с «Неваляшкой» дома на девятом этаже. Это именно ему стройка портила вид из окна и перекрыла свет в кухне и единственной комнате, чем Иннокентий Федорович был до глубины души возмущен. Он считал – и справедливо! – что, как пенсионер и ветеран труда, заслуживает бóльшего уважения. Он вырос в пролетарской семье, о чем всю жизнь с гордостью писал в анкетах, более сорока лет работал на Карачаровском механическом заводе фрезеровщиком, избирался депутатом Моссовета, был членом КПСС, на будущий год его партийному стажу должно было исполниться полвека. Семья у них с супругой Ниночкой сложилась просто-таки образцовая, вот только детей не было, не получилось как-то. Жили душа в душу до самой смерти Нины – она умерла двенадцать лет назад. Говорят, по статистике женщины живут дольше мужчин. Все врет статистика! И все кругом врут – и люди, и газеты, и телевизор, с того момента, как эти дерьмократы, как называл их Иннокентий Федорович, капиталисты, буржуи недорезанные, пришли к власти и стали разворовывать страну.

Леокадия Альбиновна против демократов по большому счету ничего не имела. Пенсия, конечно, маловата – но с московской надбавкой жить вполне можно. А у нее еще и другая «надбавка» имелась – после смерти тетки, тоже одинокой, Леокадия продала ее квартиру, положила кругленькую сумму в банк, чтобы набегали проценты, и каждые два месяца экономно, понемножечку, снимала. Разве при Советах такое было возможно? Тогда все квартиры, даже кооперативные, считались собственностью государства. Опять же, при нынешних временах и очередей в магазинах нет, и выбор товаров не в пример как лучше и больше, а о телевизоре и говорить нечего. До перестройки ее любимых сериалов и в помине не было, одни только «Семнадцать мгновений весны» да «Следствие ведут знатоки» раз в год на День милиции. А теперь их хоть с утра до ночи можно смотреть, по любому каналу. Чем Леокадия Альбиновна и занималась целыми днями с тех пор, как в районной библиотеке ее, бывшую заведующую, проводили на заслуженный отдых. Особенно много времени она уделяла телевизору зимой. Летом у Леокадии Альбиновны было еще одно развлечение – сажать цветы под окнами, благо жила она на первом этаже, в том же доме, где Иннокентий Федорович, но в другом, во втором, подъезде.

До начала стройки напротив окон главным занятием в жизни Иннокентия Федоровича была затяжная война из-за протекающей крыши с ДЭЗом, который он по старинке называл ЖЭКом. Текло регулярно, каждый год по весне, не в квартиру, к счастью – над лестничной клеткой, но и это разгильдяйство ветеран никак не мог оставить без внимания. Леокадия Альбиновна держалась в тонусе благодаря детям, постоянно вытаптывающим цветы в ее палисаднике. Визиты к их родителям с предъявлением очередной ноты или ультиматума были самой важной, во всяком случае, одной из основных, составляющей ее жизни.

Однако когда началась стройка, оба тут же забыли о своих прежних заботах и переключились на новую борьбу. Леокадия Альбиновна и Иннокентий Федорович, которые ранее только здоровались, познакомились поближе, а потом и крепко сплотились: теперь у них был общий враг. И это был действительно достойный противник, не то что сезонные протечки и сезонные же набеги на чахлую растительность под окном! Пенсионеры с тех пор много времени проводили вместе, вырабатывая за чашечкой чая с печеньем в чистенькой и уютной квартире Леокадии Альбиновны стратегию и тактику затяжной войны с застройщиками, и приходили к консенсусу во всем, кроме взглядов на текущую политическую обстановку.

– Вот вернутся коммунисты, покажут этим сволочам, где раки зимуют на Соловках, – мечтательно ораторствовал Иннокентий Федорович. – Совсем распустились, страну разворовали, распродали, взятки немереные берут, управы на них нет! Ничего, будет и на нашей улице праздник.

Он закрывал глаза, и в его воображении рисовались революционные толпы, баррикады, развевающиеся алые стяги, раздавались призывные крики толпы и стальной голос диктора, зачитывающего очередной революционный указ, а после чтения – торжественные звуки гимна и бурные нескончаемые аплодисменты.

– Что вы, Иннокентий Федорович, побойтесь Бога, – увещевала собеседника Леокадия Альбиновна, наливая ему еще одну чашку крепкого, как он любил, ароматного чая. – Еще не хватало, чтобы эти звери вернулись. Они моего отца репрессировали – за что, спрашивается? Он почти мальчишкой был, студентом – и все-таки они его посадили. По политической статье. Объявили его японским шпионом. Вот так – ни за что ни про что сгноили человека в лагерях. Мамочке покойной всю жизнь сломали. Они даже расписаться-то не успели… Каково ей было остаться матерью-одиночкой? А ведь в то время к подобным вещам относились не как сейчас, когда уже никакой морали не стало и никому ни до чего нет дела. Клеймили маму все, кому не лень. И нагуляла, и проститутка, и с врагом народа связалась… Чего только она не повидала в своей жизни… Хорошо хоть не посадили. А через родителей и мне досталось, все детство на меня пальцем показывали, мол, безотцовщина… Да что там говорить – у меня в свидетельстве о рождении даже не прочерк вместо отчества – а «матчество», мне от имени матери отчество придумали. Так с тех пор и хожу Альбиновной, всю жизнь надо мной все смеются. Так что не надо говорить о коммунистах! Кому-то, может, и в те времена хорошо жилось, но разве стоило ради этого калечить и отнимать жизнь у тысяч других людей? Так что, повторяю, побойтесь Бога.

Иннокентий Федорович, конечно же, Бога не боялся, так как был убежденным атеистом.

– Ладно, – неопределенно говорил он, предпочитая не вступать в бесконечный спор со своей союзницей. Все равно они ни о чем не договорятся – все вокруг об этом спорят, есть и поумнее их с Леокадией, а тоже никак договориться не могут. Так что он махал рукой и переводил разговор в то русло, где они были едины:

– Представляете, эти-то, со стройки, вчера силовой кабель протянули прямо по стене нашего дома, рядом с угловым подъездом. А ну как оборвался бы? А там люди ходят…

– Боже мой! – всплеснула руками Леокадия Альбиновна. – В первом подъезде моя подруга живет – Ирина Николаевна. Да вы ее знаете, у нее еще собачка Матильда… Помните, Ирина Николаевна во время нашего марша на стройку тогда, в марте, еще плакат несла «Вон незаконных застройщиков!» и в яму с водой его нечаянно уронила, да и сама чуть следом не упала? Хорошо, что какой-то рабочий ее удержал и плакат вытащить помог.

– Помню, помню. – с досадой скривился Иннокентий Федорович. Эх, послал ему бог таких горе-соратничков. Но делать нечего – других не дадут. Спасибо, что хоть эти есть. Из бывших сотрудников по заводу уже и не осталось почти никого, а те, кто еще жив, по домам сидят, таблетки глотают да микстурами запивают. Один он, Федорыч, в свои, страшно сказать, семьдесят шесть, еще скрипит и даже находит в себе силы бороться с врагами.

Задумавшись, он уже не слышал, что говорила ему Леокадия. А та, похоже, разволновалась не на шутку.

– Надо немедленно идти к этим вандалам и требовать, чтобы они сняли этот… эээ… опасный провод! – кипятилась она.

– Силовой кабель, – машинально поправил ее Федорыч. Он не стал распространяться насчет того, что кабель вчера же и убрали. Какая, собственно, разница? Вчера убрали, а завтра, глядишь, опять протянут. А то еще и чего похуже учудят. Нет уж, никак нельзя давать им спуску!

– А давайте прямо сейчас и сходим, – внезапно воодушевился он. – Говорят, у них новый прораб. Посмотрим, что за птица такая, авось перышки-то с него пощиплем. Взяли волю, понимаешь! С людьми совсем не считаются. Говорю же, нет порядка в стране и не будет!..

– Сегодня? – всполошилась Леокадия Альбиновна. – Нет, Иннокентий Федорович, сегодня я никак не могу. Мне сегодня еще за молоком надо, и к Ирине Николаевне я обещала зайти… А там уже и Андрей Малахов начнется… Может, завтра?

Иннокентий Федорович нахмурился. Ну, вот и работай с таким контингентом, для которого телевизор важнее идеологической борьбы! Но делать было нечего, выбирать соратников не приходилось.

– Что ж, давайте завтра, – вынужден был согласиться он. – Только с утра чтоб, как штык!

– А может, чуток попозже? А то я завтра с утра в аптеку собралась, валокордин заканчивается.

К радости Иннокентия Федоровича, покупка валокордина заняла не так уж много времени, и в условленный час боевая двойка решительно двинулась к ненавистному строящемуся зданию, загородившему полмира.

На территорию их, как обычно, не пустили. Наглые охранники сначала и вовсе норовили спровадить пенсионеров куда подальше, но Иннокентий Федорович права свои знал, а характер имел решительный и настойчивый, закалившийся в борьбе, как сталь из любимой в юности книжки о Павле Корчагине. Он настоял, чтобы к нему вызвали начальство, главного инженера или прораба, и охраннику ничего не оставалось как отправиться исполнять то, что велит активист.

Новый прораб, назвавшийся Георгием Владимировичем, сразу не понравился Иннокентию Федоровичу – этакий здоровенный бугай, такого ничем не прошибешь. И голосина у него, как медный гудок. Еще и вежливым притворяется, сволочь такая, – пригласил пройти в офис, предложил присесть, слушаю, мол… А еще и девица с ним, та уж вовсе ни в какие ворота – вся из себя модная, как с картинки, в курточке коротенькой да на каблучках. Что такая фифа на стройке делает, совершенно непонятно. Любовницу, что ли, он с собой притащил, показать, откуда деньги ей на цацки берутся? И когда прораб представил ее как стажерку и свою помощницу, ветеран только усмехнулся – знаем мы, какая от них помощь, от таких вот краль.

Леокадия Альбиновна насчет Маргариты была примерно такого же мнения. А вот о прорабе у нее сложилось иное впечатление. Ей он показался мужчиной весьма симпатичным, она даже другие очки надела, чтобы получше его рассмотреть. Нет, право, очень даже ничего. Будь она помоложе лет этак на двадцать пять, а лучше на тридцать, она б совсем не отказалась, чтобы такой мужчина за ней поухаживал.

Войдя в помещение, Иннокентий Федорович недовольно огляделся. Ишь ты, буржуи недобитые, специальный вагончик «под офис» у самых ворот оборудовали, плакатики по стенам развесили – покупайте, мол, квартиры в строящемся доме в Вешняках! Заманивают таких же, как они, капиталистов. Ясное дело – воры ворам продают, рука руку моет. Сколько ж такая квартира за квадратный метр стоит? Разве у честных людей есть такие деньги? Чтобы жилье в Москве покупать, надо как минимум бизнесменом быть или еще каким олигархом.

Ветеран решительно опустился на предложенный стул, отпихнул подальше от себя лежащие на столе яркие рекламные проспектики и грозным голосом осведомился у прораба:

– На каком основании вы подвергаете жизнь мирных людей смертельной опасности?

Леокадия Альбиновна, пристроившаяся на стуле рядом, согласно закивала, затрясла седыми кудряшками.

– Что? – не понял прораб. Он хоть и выглядел спокойно, но Иннокентий Федорович не зря прожил столько лет, успел поднабраться и опыта, и мудрости, так что в людях и их поведении хорошо разбирался. По виду собеседника он сразу сообразил – испугался парень. Ну, ничего, так ему и надо!.. Держись, Георгий, как тебя там по батюшке, это еще цветочки, ягодки будут впереди.

– О чем это вы говорите, уважаемый?.. – стал уточнять собеседник.

– …Иннокентий Федорович, – тут же услужливо подсказала активистка. – А я Леокадия… Альбиновна.

– Какое интересное отчество… – удивился прораб. – Это что же за имя такое – Альбин? Никогда не слыхал. Только женский вариант знаю: Альбина.

– Это скандинавское имя или римское, – подала вдруг голос девица. – Я когда в Лондоне училась, у меня там был приятель, швед, с таким именем. Он говорил, что в древние времена Альбинами часто называли викингов, воинов, моряков. А сейчас это имя немного забылось.

– Да что вы говорите? Неужели? – просияв, обернулась к ней пенсионерка. Она и впрямь ушам своим не верила от радости. Всю жизнь прожила, стесняясь своего отчества, то есть матчества, сколько раз думала взять другое, да так и не решилась – и документов целую гору менять придется, и нехорошо как-то по отношению к памяти покойной мамы… И вдруг, на старости лет, выясняется, что отчество-то у нее нормальное, не хуже, чем у других людей! А то даже и лучше. Героическое, можно сказать, отчество, раз так звали викингов и моряков. Леокадия благодарно посмотрела на девушку: та уже не казалась ей манерной и неприятной, как с первого взгляда. Симпатичная девочка, пожалуй что, была бы и красивая, если б не такая худая. И что у этих молодых за дурацкая мода на худобу? Что тут хорошего, когда у человека можно все кости пересчитать, точно у узника концлагеря?

– Это к делу не имеет никакого отношения, – вмешался Иннокентий Федорович, прервав «лирику» – не за этим они сюда пришли. – Давайте лучше поговорим о вашем самоуправстве.

– Каком еще самоуправстве? – нахмурился прораб.

– О силовом кабеле, который вы проложили в непосредственной близости от подъезда! – пояснил пенсионер. – А там, между прочим, жильцы нашего дома ходят. Живые люди могли пострадать.

Георгий вздохнул с явным облегчением.

– Вот вы о чем. А я-то в толк не возьму, что случилось… Но этот вопрос уже давно решен. У нас позавчера была небольшая авария, вышла из строя подстанция – вот и пришлось подцепляться к ближайшей. Да, мы действительно протянули силовой кабель вдоль стены вашего дома, но сразу же убрали, как только устранили неполадки. А это произошло меньше чем за сутки.

Об этом Иннокентий Федорович и сам прекрасно знал, но так легко сдаваться не собирался.

– Силовой кабель – это прямая угроза обществу! – провозгласил он и выразительно покосился на свою спутницу. Взгляд его явно говорил: «Ну, что ты молчишь? Немедленно поддержи меня.» И Леокадия Альбиновна, хоть уже и без особого энтузиазма, внесла свою лепту в разговор.

– Там дети ходят и пенсионеры. Та же Ирина Николаевна, моя подруга. Она такая рассеянная! Представляете, звонит мне вчера вечером и рассказывает: «Знаешь, Лека, целый день не могу понять, почему на меня Матильда так странно смотрит». Матильда, это ее собачка, пекинес, ей дети ее подарили, чтобы не скучно одной было. Так знаете, что выяснилось? Оказывается, она забыла Матильде в мисочку воды налить. Хотя корм положила. Она ее сухим кормом кормит, знаете, этим, забыла название, его еще все по телевизору рекламируют…

– Леокадия Альбиновна, не отвлекайтесь, – пророкотал Иннокентий Федорович. – И меня не сбивайте! Я, можно сказать, с социальной несправедливостью бороться пришел, а вы тут со своей собачкой.

– Так она не моя, а Ирины Николаевны…

– Все равно, не о ней речь! А о законности вашей стройки. – Эти слова были адресованы уже не соратнице, а врагам – прорабу и его помощнице. – На каком основании здесь вообще начали строительство?! Не имеете права. – Иннокентий Федорович по привычке завелся.

– Так, вот только кричать на меня не надо! – прораб тоже повысил голос. – Кричать я, уважаемый, не хуже вашего умею. Стройка наша вполне законна, согласована со всеми инстанциями. И, насколько мне известно, вы и сами отлично об этом осведомлены. Мне говорили, что вам еще весной, по вашей же просьбе, были переданы копии всех документов.

Сказав это, он выжидательно посмотрел на Леокадию Альбиновну, и та несколько стушевалась под его прямым настойчивым взглядом.

– Да, они у Ирины Николаевны, – подсказала Иннокентию Федоровичу его верная союзница, но тот лишь с досадой отмахнулся.

– С этим мы еще разберемся, где надо… Но даже если у вас и есть разрешение на строительство, это все равно ничего не значит! Вы общественный порядок нарушаете! Грязь вокруг развели, кабели разбросали, свет загородили, шум постоянный, ни днем ни ночью покою нет! Нет, мы этого так не оставим! Мы на вас в суд подадим!

– Так уж сразу и в суд… – усмехнулся прораб.

– Именно так! – Иннокентий Федорович уже разошелся не на шутку. – Всех за решетку посадим! Вплоть до самого главного директора! Что за олигарх этой вашей фирмой владеет? Еремин, кажется, его фамилия? Вот его первого в тюрьму-то и отправим. Ишь, кровопиец, наворовал полную мошну денег, нажился на чужом горе, а теперь думает, что ему все можно!

– Послушайте, прекратите! – заверещала вдруг девица. – Как вам не стыдно. Как вы можете оскорблять человека, которого совсем не знаете.

– Тише, матрос Ершова, умерь свой пыл, – Георгий примирительно положил ладонь ей на руку, но девица тут же ее отдернула. Тогда прораб повернулся к своим гостям и на удивление спокойно проговорил: – Мы закончили? Тогда я вас больше не задерживаю.

– Нет, мы не закончили! – гневно выкрикнул Иннокентий Федорович, вставая. – Завтра же здесь будет пикет из защитников заповедного уголка столицы. Вы еще с позором уберетесь отсюда. Мы еще разберемся с законностью вашей стройки, мы до Собянина дойдем, если надо. До Гаагского трибунала!

Довольный, что в этой битве победа осталась за ним (ну, почти), ветеран решительно поднялся и зашагал прочь из офиса. Очень хотелось напоследок демонстративно хлопнуть дверью, чтобы ее стук прозвучал зловеще, как предупредительный револьверный выстрел. Но как назло, в помещении, которое эти буржуи специально оборудовали, чтобы заманивать людей и выкачивать у них деньги, двери закрывались мягко, и сопроводить свой уход угрожающим грохотом не удалось.

– Ну, погодите, господа капиталисты, мы вам покажем!.. – бормотал Иннокентий Федорович, вышагивая по улице. – А этот Георгий, нет, ну каков прохвост! Я сразу, с первого взгляда понял, кто он таков! Морда совершенно бандитская!

– Разве? А мне что-то так не показалось, – возразила семенящая рядом Леокадия Альбиновна, и эти слова возмутили старого коммуниста до глубины души. Он резко остановился, повернулся к ней и грозно осведомился:

– Вы что же, голубушка, на вражескую сторону решили переметнуться? Вы уж сделайте милость, решите, с кем вы: со мной или с ними?

С ответом Леокадия Альбиновна колебалась недолго. Что говорить, приобретение полноценного отчества, конечно, очень порадовало, и она была всей душой благодарна этой девочке за такой замечательный подарок. Да и прораб такой интересный мужчина… Как-то уже и не очень хотелось ссориться с ними. Но ведь, с другой стороны, если прекратить борьбу, то что в ее жизни останется? Зима уже на носу, а зимой любимыми цветами не займешься, только комнатными, даже до того времени, когда настанет пора выращивать рассаду, еще далеко. Так за чем же коротать время между сериалами и любимыми телепередачами? Опять же Иннокентий… Она уже так привыкла к его визитам, совместным посиделкам за чашкой чая, норовила всегда и прибраться к его приходу, и купить чего-нибудь вкусненького. И если она сейчас скажет, что прекращает борьбу, он не просто перестанет к ней ходить, но еще и обидится, они наверняка поссорятся. Нет, такого никак нельзя допустить!

– Конечно, я с вами, как вы могли подумать! – возмутилась Леокадия Альбиновна.

– А коли так, помогайте мне, – сурово отвечал пенсионер. – Нам срочно нужно оружие против них. Наверняка у них рыльце в пушку, у этой строительной компании. Как бы нам подтверждение этому получить?

– Я обязательно поспрашиваю, – заверила соратница. – Сегодня же к Ирине Николаевне схожу, пусть попросит внука в этом посмотреть, как его… Энтернете. Иннокентий Федорович, а, может, зайдете сейчас ко мне? Чайку попьем. И печенье овсяное еще со вчера осталось…