Динара Касмаcова
Старики тут не живут
Все мое детство было омрачено смертями; они мелькали, как флаги на майских праздниках. Их было так много, что я перестал огорчаться после пятой или шестой. Кажется, это была смерть тети Эллы. Помню, мне совсем не было грустно от сборища людей в черном. Я заметил, что многие смеялись и обсуждали свои новости. И не потому, что тетя Элла была плохим человеком или не была никому дорога, нет. Здесь было что оплакать, например, её молодость или душевную доброту.
Кладбище протянулось на многие километры и не было неприятным и чужим. Оно было нашей детской площадкой для игр, нашей библиотекой, состоявшей из каменных книг, по которым мы учились читать, считать, вычисляя годы жизни по датам рождения и смерти, и понимать символику различных религий.
За неделю до моего шестнадцатилетия пришел доктор Петров и сообщил родителям:
– У вашего Юры вирус смерти. Ему осталась неделя.
Отец вздохнул и спросил доктора:
– Может, стоит перепроверить анализы?
Доктор заявил, что и так дел хватает, а тут факт очевидный.
– Это вирус смерти, – повторил доктор, пожав плечами.
Вирус, появившийся в конце двадцатого века, не приносил ни боли, ни каких бы то ни было неудобств, – от него просто умирали. А врачи могли сделать только одно: найти вирус и сказать, сколько человек еще проживет.
Мама заперлась в спальне и не выходила до вечера. А когда вышла, вся опухшая и красная от слез, сказала:
– Так не должно быть.
– А разве не так было всегда? – удивился я.
Отец улыбнулся.
– В нашем детстве, – сказал он, – в магазинах у касс были очереди, а на дорогах – автомобильные пробки. И за все свое детство я только однажды был на похоронах, когда моя бабушка умерла в девяностолетнем возрасте, – он вздохнул. Отец часто вздыхал, словно жить ему было ужасно тяжело.
– Скучно же вы жили, – хмыкнул я. – На той неделе отец Нины устроил шикарный праздник, у них умерла собака. Позвали меня и дядю Мишу, дворника.
– Дворника? – переспросил отец.
– Ну да, человека, который подметает улицы.
– Но отец Нины мэр нашего поселка, – отец говорил так, словно хотел поймать меня на лжи.
– Своих друзей он уже похоронил, – ответил я.
– Так не должно быть, – повторил как эхо отец.
– Смерть – это хорошо, – попытался утешить я старика, – смерть сплачивает. Так говорит наш священник.
– Через неделю, – выдохнула мама и села в кресло, – уже через неделю.
Мы молчали. Я смотрел в окно, думая, как расскажу новость Нине, и что она на это скажет. Почему-то ужасно важно было знать, какие слова она произнесет.
– Почему мы смирились? – спросила в никуда мама.
– Ну… – протянул отец и развел руками, – ты же слышала доктора.
– Забавно, – зло сказала мама, – ты то же самое сказал, когда умерла Люся. Ты слишком быстро опустил руки, хотя тогда тот доктор, Кротов, помнишь, пообещал таблетки, которые могли остановить…
– Эти таблетки запрещены. Что я мог сделать? – глаза отца затуманились от невольных слез.
– Но может, сейчас что-то изменилось? В Москве наверняка…
– Мы бы знали!
Напряжение между родителями было сильнее, чем между грозовыми тучами.
– А кто это – Люся? – быстро спросил я, чтобы отвлечь их.
– Твоя сестра, – резко сказала мама. – Она умерла, когда тебе было четыре.
– У меня была сестра? – удивился я. – Людмила Шапкина? Хм, не, не встречал такого надгробия.
– Людмила Агапова, – тихо сказала мама, косясь на отца.
– Две тысячи первый – две тысячи седьмой годы, – вспомнил я. – «Слишком любим, чтобы когда-нибудь забыть». Так себе слоган. Вот у Силана Жертомича куда круче: «Смерть это только начало».
– Тебе надо меньше бывать на кладбище, – сказала мама.
– Ну да, скоро поселюсь там навсегда, – попытался пошутить я.
Мама разрыдалась. На это было грустно смотреть, и я вышел из комнаты. Может, и правда глупо мириться. Даже если за тобой идет смерть, может, стоит попробовать сбежать от неё? Ну, если и не сбежать, то потянуть время хотя бы.
Я вышел на улицу, уселся на тротуарном бордюре и вытянул ноги. «Кто первый покажется из-за поворота, в таком возрасте я и умру» – решил я. Врачам я никогда не верил, слишком у них хитрые лица, а вот судьбе доверял.
Ждать пришлось долго, и я даже забыл, что что-то загадал. И тут вдруг из-за угла вышел старик. Давно не видел я в нашем городе стариков. Этот был хоть куда, лет шестидесяти, с белой бородой в пол-лица, в криво заломленном кепи и с тростью. Он прошел мимо и подмигнул мне. «Жизнь хороша, – лукаво сказал его взгляд, – и за нее стоит побороться».
И тут мне вспомнились слова матери о докторе Кротове и о таблетках, которые могли остановить вирус смерти. Почему, когда она произнесла его имя, она кивнула наверх, в сторону отцовского кабинета? Наверняка там лежит какая-нибудь бумажка от этого доктора.
Я пробрался в кабинет, благо родители разошлись по своим углам, и стал рыться в коробке с документами. На самом дне я нашел пожелтевший, потрепанный картонный квадратик, что-то типа визитки, напечатанной на домашнем принтере. Имя, фамилия, телефон и московский адрес. Да, ехать придется далеко. Хотя я еще не решил, нужно ли мне это. И, чтобы отвлечься от мыслей об этом докторе и его лекарстве, я отправился к Нине.
Мы сидели на веранде и смотрели на желтую сухую траву, умирающую под осенним солнцем. В моей голове эхом повторялись слова Нины: «И ты туда же, и ты туда же». Я искал в них отголосок её чувств ко мне и никак не мог понять, что за ними скрывается.
Нина вертела в руках визитку доктора, и так немало истрепанную временем.
– И что ты думаешь об этом? – спросил я.
– О чем?
– Ну как же, – я злился, что она невнимательна к моим словам. – Что я поеду в Москву, к этому доктору. Я уже продумал план. Сегодня ночью возьму вещи и отправлюсь на станцию. Сяду на товарняк и доеду до Москвы.
– Ты не найдешь там доктора.
– По-твоему, я тупой?
– Этой визитке уже много лет.
– Найду его новый адрес.
– Его новый адрес уже шесть лет как местное болото, – сказала Нина и наконец-то повернула ко мне голову.
– Что? О чем ты говоришь?
– Ох, это отвратительная история. Я не хочу её вспоминать, – она с болью посмотрела на меня, будто я её мучил своими вопросами. – Но так как ты почти труп, так и быть, расскажу.
Она разорвала визитку и кинула в траву.
– В 2013 году, летом, стояла жуткая жара. Помнишь, на речку нас не пускали, так как стену вокруг города еще не построили. Зомби лезли в город, как тараканы, и полиция еле успевала их отстреливать.
– Я тогда пытался выпросить винтовку у отца, – припомнил я. – Но он сказал в ответ, чтобы я не лазил, где попало.
– И тут маме сообщили, что она заражена. Тогда еще не могли заранее опознать вирус. Сказали накануне. Отец сходил с ума, и тут ему подвернулся доктор Виктор Кротов. Доктор был проездом и остановился в нашем поселке на несколько дней, думаю, чтобы поторговать пилюлями. Хотя в газетах и писали, что таблетки, что продают подпольные вирусологи, опасны, никому не было до этого дела, людям хотелось жить, любой ценой, пусть даже превращаясь в зомби, но жить. И отец купил их. На следующий день мать, вместо того чтобы умереть, вернулась домой. Мы должны были ликовать, но отчего-то на душе было тяжко. Она вроде была такой же, но в то же время стала чуточку другой, чужой, и это пугало.
– Ты тогда с раннего утра до ночи не возвращалась домой, – вдруг вспомнил я, – обедала и ужинала у нас.
– А через неделю мама изменилась. – Нина зябко запахнула кофту. Хотя закатные лучи окутывали теплом, она не чувствовала их, все больше проваливаясь в прошлое. – У нас был домашний кот, и она, кхм, – Нина нервно хохотнула, – ну, погналась за ним. Кот дал деру, но тут из комнаты, к несчастью, вышла я. Мать, не останавливаясь, развернулась и кинулась на меня. Я еле успела захлопнуть дверь. Мать стала биться в дверь моей спальни, и тут раздался выстрел.
– Черт, – прошептал я.
– Вот именно. – Нина выругалась покрепче.
– И что потом?
– Отец взял свои и мои вещи и поджег коридор второго этажа, где лежало её тело. Мы сели в машину и поехали в дом бабушки, в этот дом.
– Так вот почему он горел, – сказал я, вспоминая наполовину сгоревший дом, черную крышу которого было видно с кладбища. – А что случилось с доктором Кротовым?
– Как-то ночью я подслушала разговор отца и начальника полиции. Из их слов и по тому, что делал отец, я поняла, что произошло. Отец нашел Кротова, который уже собирался уезжать в Москву; доктор попытался бежать, но отец стрелял в него – ранил в правую ногу, а потом убил. Начальник полиции, хороший друг отца, помог ему избавиться от тела, скинув докторишку в болото.
– Ух ты, а я и не знал, что твой отец на такое способен.
Я немного помолчал, а потом, поборов неловкость, спросил:
– А в вашем старом доме могли остаться эти таблетки?
– Ты что, так и не понял, что я тебе рассказала? Хочешь быть как она? Хочешь стать зомби?
Она, злясь, встала со скамьи и зашагала в сад. Я догнал её и, схватив за руку, остановил:
– Я другой, и я останусь человеком!
– Не обманывай себя.
– Дай мне хотя бы шанс, – мне не требовалось её разрешения, но я хотел, чтобы она одобрила мои действия. Мне хотелось, чтобы хоть кто-то был на моей стороне.
– Мы уехали, взяв только свои вещи, – сказала Нина. – И если туда не наведывались чужие, все осталось на своих местах.
Почерневшие от огня половицы подозрительно скрипели под ногами. На второй этаж подниматься было опасно, лестница сильно пострадала от пожара, она стала призрачной черной тенью без перил. Как только мы вошли в дом, Нина поджала губы и нахмурилась. Но я её с собой не тащил, она сама вызвалась, сказала, что, раз уж она разбудила призраков прошлого, пора ей столкнуться с ними.
Она сказала мне, что таблетки, скорее всего, находятся на кухне. Пока Нина бродила по грязным комнатам, я пошел туда.
На кухне отвратительно пахло, на столах лежал мышиный помет. Когда же я стал открывать шкафчики, увидел и самих хвостатых. Мыши и крысы подъели не только оставленную еду, но и коробки из-под продуктов, и даже мыло. Крышки у стеклянных банок с консервами отлетели, и тухлые овощи и варенье, растекшиеся по шкафам, хотя и засохли, но продолжали вонять.
Наконец в одном из ящичков я нашел пузырек, где лежали бледно-желтые таблетки. На ярлыке еле виднелась надпись, сделанная ручкой: «V.М.1» и подпись – д-р Кротов. Открыв крышку, я понюхал пузырек: легкий запах лекарства, ничего больше.
– Нашел? – в кухню вошла Нина. – Тогда идем скорее отсюда.
– А что там у тебя?
Она нехотя вытащила из-за пазухи маленького плюшевого мишку и тут же спрятала его обратно.
– Ни слова, – строго сказала она мне.
– Как и ты, – я хлопнул по карману, где звякнули таблетки.
Оставшиеся пять дней прошли слишком быстро. Дни заканчивались скорей, чем успевали начаться. Может, потому, что была осень, и солнца становилось все меньше.
Мы гуляли с Ниной то возле речки, то по кладбищу, навещая знакомые старые надгробия, и все это время таблетки были со мной и жгли сквозь карман мою ногу.
А в пятницу родители устроили прощальную вечеринку, позвав каких-то незнакомых людей, пару оставшихся родственников и Нину с отцом. Как я ни сопротивлялся этому празднику, мама настояла на своем. Видите ли, ей очень понравилось, что Харизовы устроили такой праздник своему Павлику на прошлой неделе.
– Теперь это модно, – поставила она точку в нашем «споре».
И вот я сижу на диване с бокалом шипучки и слушаю, как отец Нины рассказывает всем про ограду. Что надо её чинить, что вчера он насчитал двадцать плешей и даже успел пристрелить одного зомби.
– Хочу в воскресенье устроить общегородское собрание, – вид у отца Нины был, как всегда, мрачный и спокойный. – По-моему, стоит подумать о том, чтобы все перебрались в центр. Так нам будет легче себя защищать.
Все давно уже забыли, по какому поводу здесь собрались, и скучковались возле мэра.
– Придется нам опять доставать оружие, – сказал он.
Мне было скучно слушать эти разговоры, и я, оставив бокал на столе, ушел в другую комнату. Всюду было пусто, мэр собрал возле себя всех гостей, только с кухни доносился тихий бубнеж. Возле окна сидели отец и тот самый старик с седой бородой. Кепки на нем не было, но трость стояла, прислоненная к столу.
– …я уже все приготовил, – продолжал тихо говорить старик, – заменил экран, проверил бобины с пленкой. Оказалось, что все фильмы целы. Так что завтра открываюсь, – улыбка старика сияла сквозь бороду.
– Представляешь, Юрка, – кинул на меня веселый взгляд отец, – теперь по субботам у нас опять будут показывать кино, – отец вдруг нахмурился и тяжело вздохнул, – черт, ты же завтра… ну…
– Я могу сегодня устроить пробный запуск, – сказал дед. – Идем, – он уже встал и схватился за палку.
– Я только Нину позову, – воскликнул я и кинулся в гостиную.
По дороге к кинотеатру Алексей Степанович Полухин рассказывал нам про Москву и про то, как замучили его там зомби, – власти не могли ничего с ними сделать, так как следить за огромным городом с его бесконечно длинными улицами, где в каждой подворотне сидел зомби, было просто невозможно.
– Все бегут из больших городов. А мне, слава богу, было куда податься, здесь жили мои внуки.
– Почему вы такой старый, а еще живой? – вдруг спросила Нина.
– Хм, может потому, что пью много сладкого лимонаду? – засмеялся старик.
Кинотеатр был старым одноэтажным зданием с толстыми колоннами; он находился в центре поселка. Окна его были всегда заколочены, а на двери висел замок. Теперь за освобожденными стеклами белели шторы, но замок был все тот же.
Дед, склонившись над ним, долго кряхтел, подпинывал дверь и чертыхался.
– Какой красивый медальон, – сказала Нина, указывая на цепочку, что свесилась из выреза клетчатой рубашки деда.
Дед выпрямился, взял медальон, на серебряной крышке которого я успел заметить витую букву «К», и, хмурясь, опять спрятал его за пазуху.
– От внука остался, – буркнул он и наконец-то отпер дверь.
В кинотеатре стоял затхлый сырой запах, но всюду сияла чистота. Было видно, что все готово для открытия, даже шторы, хоть проеденные молью, тщательно выстираны и выглажены. Старик, оставив нас в зале, отправился в кинопроекционную комнатку. Спустя минут пять портьеры разъехались, и на белом экране запрыгали черные пятна. Кино было странным, совсем чужим: как и говорил отец, всюду были люди, они бестолково толпились на улицах, их было невообразимо много, словно муравьев в муравейнике.
За сюжетом фильма я не следил, – думал о том, что дело близится к ночи и вот-вот наступит суббота, день моей смерти. А я все еще решал, пить мне эти чертовы таблетки или нет.
Я очнулся от своих мыслей, когда почувствовал, что на мою ладонь легла рука Нины. Я перевернул кисть, и наши пальцы переплелись. После этого стало не важно, что случится со мной завтра; до конца кино мои мысли не покидали пределов настоящего.
В небе сияли звезды, и мы неспешно возвращались домой. Вдруг что-то стукнуло меня изнутри, дыхание на миг перехватило, и я пошатнулся.
– Что с тобой?
– Н-ничего, – соврал я. Но сердце принялось выделывать кульбиты, оно то бешено стучало, то замолкало совсем, будто исчезая из грудной клетки. Я сунул руку в карман и к своему ужасу не обнаружил там заветного пузырька. – Черт, я же в других брюках.
Я поспешил к своему дому, Нина рванула за мной.
– Постой, Юра. Пусть будет, как будет. Зачем тебе эти таблетки? Чтобы превратиться в зомби?
Легкие мои разрывал огонь, я остановился, чтобы отдышаться, чтобы сил хватило ответить Нине:
– Мне нужно хотя бы три дня. Я обещаю тебе, что через три дня сам покончу с жизнью, если, конечно, начну превращаться.
– Зачем тебе эти несчастные три дня?
Я молчал: признаться было трудно даже самому себе, не то что произнести вслух. Я зашагал к дому. Меня пробирал холодный пот, и, как я ни хватал ртом воздух, он никак не мог пробраться в легкие, как будто кто-то сжал мне горло.
– Ты не скажешь? – продолжала приставать Нина.
– Из-за тебя, – пробубнил я.
– Что? – то ли не услышала, то ли не поняла Нина.
– Чтобы быть с тобой! – крикнул я и прибавил шагу. Нина, наоборот, отстала.
В эти дни у меня постоянно вертелась мысль: хотелось бы мне так отчаянно жить, если бы я не любил? А может, это отговорка, не было бы любви, была бы недописанная картина или неисполненная мечта. Причины жить всегда найдутся. Может, потому-то и развелось столько зомби?
Окна были темные – видимо, гости давно разошлись. Я зашел в дом и пробрался в свою спальню. В старых джинсах нашел таблетки; руки тряслись, а перед глазами плыли круги. Сердце стукнуло в ребра так, что стало невыносимо больно. Я задохнулся и, понимая, что следующий удар будет последний, вытряхнул лекарство на ладонь, но промахнулся. Таблетки покатились по полу. Пытаясь их поймать, я уронил пузырек, и тот, глухо стукнув об пол, укатился под кровать.
Сил не было даже выругаться. Каждый клочок тела наполнился болью; я рухнул на колени, белые пятна таблеток смещались то влево, то вправо, я наугад шлепнул по пятну, соскреб две и кинул в рот. Теперь можно было и умереть – или, по крайней мере, стать живым мертвецом.
Растянувшись на полу, я слушал последние удары сердца, и вдруг оно ухнуло куда-то в пропасть, нервный ток пробежал по моим конечностям, и наступила удивительная тишина. Никогда я не был в такой поразительной тишине, даже когда прятался в чулане, накрывшись с головой одеялом. Это была ужасающе мертвая тишина, исходившая из меня самого. А потом на меня навалилась дикая усталость, и я, перебравшись в кровать, закрыл глаза и уснул.
Я проснулся от того, что надо мной шептались голоса.
– Я забыл, в каком костюме он хотел, чтобы его похоронили? – спросил отец.
– В джинсах, – тихо сказала мама.
Я открыл глаза, и мать взвизгнула.
– Ты не умер? – воскликнула она.
– Я просто спал.
– Но доктор сказал…
– Наверное, он ошибся дня на два-три, – ответил я, садясь.
– Так это же хорошо, – растерянно сказал отец.
Мать вроде бы тоже была с ним согласна, но, уходя из комнаты, тихо прошептала отцу:
– Второй раз я не переживу.
Наскоро позавтракав, я побежал к Нине. На пороге меня встретил её отец:
– Разве ты сегодня не должен был…
Вместо слова умереть он просто кхыкнул.
– Доктор ошибся на день, – сказал я, проклиная прощальную вечеринку, из-за которой теперь должен объяснять всему городу, почему не умер.
– Н-да? – Мэр подозрительно покосился на меня. – Что-то ты бледноват.
– А Нина дома?
Мэр отступил от двери, пропуская меня, но глядя по-прежнему подозрительно. Я видел, как рука его потянулась к поясу, но на полпути остановилась. Я знал, что он носит револьвер, и теперь вдруг понял, что мне надо быть чертовски осторожным, чтобы не выдать себя. Но я был такой же, как всегда, и потому не видел причины волноваться.
Нина поначалу тоже пыталась разглядеть во мне какого-то монстра, но потом забыла о моем новом состоянии, и мы провели весь день в обычной беззаботной ерунде. Вечером Нина отправилась на официальное открытие кинотеатра. Собрался почти весь город, и поэтому я туда не пошел: не хотел всем объяснять, почему я еще живой.
Я сидел на скамейке и ждал Нину. Но из кинотеатра она вышла с отцом и какими-то парнем и женщиной. Я вспомнил этого веснушчатого парня, мы часто дрались с ним в детстве. Это был Митька, он жил на другом конце города, а женщина, что, сутулясь, шагала рядом, была тетка, воспитывавшая его.
Они шли медленно и говорили о фильме, о завтрашнем собрании. Я спрятался в тени кустов и с болью подумал, что Нина уже подыскала мне замену. Неужели забыла, как в детстве Митька иногда поджидал за углом, чтобы кинуть в нас чем-нибудь или крикнуть обидные слова? Я отстал от них, когда они пошли по пустоши, ярко освещенной фонарями.
– Ну и ладно, – прошептал я и поплелся домой.
На следующий день Нина с каким-то упоением рассказывала о Мите, что ему семнадцать, а он уже устроился работать в полицейский участок. Было невыносимо слушать, какой он смелый и как дежурит по ночам у ограды вместе с другими добровольцами.
– Что с тобой? – вдруг спросила она меня.
– Ничего, а что?
– Вид у тебя какой-то чужой и… – она замялась, но все же сказала, – злой. Прошло уже два дня, так?
– При чем тут два дня? Намекаешь, что я уже не человек? – вспылил я. – Как будто сама поступаешь человечно. Давай, продолжай веселиться со своим жердяем.
Нина закусила губу, щеки её слегка покраснели. Я же, переполняясь ненавистью к Нине и за это еще больше злясь на себя, развернулся и утопал домой.
Но дома меня поджидал отец. Он остановил меня, не дав улизнуть в свою комнату.
– Постой, я хотел у тебя кое-что спросить, – сказал он.
Я зашел в зал и, скрестив руки на груди, уставился на отца. Ноты неловкости в его голосе говорили, что предстоял не очень-то приятный разговор.
– Юра, – вздохнул тяжело отец, – мы знаем, что ты выпил таблетки.
– Да где бы я их взял? – слишком энергично возмутился я.
– Ты умер позавчера, да? Не надо, не отпирайся. Я же вижу, какой ты стал. Такой же, как один мой сослуживец, Кузнецов. Когда он умер, он принял таблетку и стал постепенно превращаться в зомби. Его ловили всем городом. Сначала жена прятала его от соседей и родственников в сарае. Она таскала ему живых кур и кроликов. А потом пропала и сама.
– Да при чем тут эти байки, – в дверях возникла мать. – На вид ты такой же, как всегда. Просто я нашла пузырек от таблеток доктора Кротова под твоей кроватью.
Я затравленно дернулся, понимая, что меня разоблачили, но мать сделала ко мне шаг и крепко обняла за плечи.
– Ты правильно поступил, – прошептала она и поцеловала меня в макушку.
Но вид отца говорил о другом, он сомневался и смотрел на меня настороженно и внимательно, словно я опасный сумасшедший и из спокойного состояния могу неожиданно перейти в буйное и напасть на них.
Поэтому я нисколько не удивился, когда случайно увидел, как отец достал из чулана двустволку и, пряча её под махровым халатом, отнес в свою комнату. Когда же я лег спать, то услышал, что в двери родительской спальни щелкнул замок.
На следующий день с утра зарядил дождь. Идти куда-то совершенно не хотелось. Все мысли вертелись вокруг Нины, особенно мучила одна: пошла ли она сегодня гулять с Митей. Но после обеда в дверь постучали, и вошла Нина. Под мышкой она держала коробку со скраблом. Вопросительно посмотрела на меня.
– Идеальное занятие для дождливого дня, – улыбнулся я. И не нужно было просить друг у друга прощения, улыбки сделали все за нас.
Посреди игры мать крикнула, чтобы я вынес мусор.
– Рыбьи потроха ждать не любят, – добавила она.
Я нехотя подчинился и, накинув плащ, выскочил на улицу. Делов-то было – пробежать несколько метров до угла и кинуть мешок в бак.
На обратном пути что-то заставило меня остановиться у нашей калитки. Я повел носом и то ли почуял, то ли понял, что за высоким кустом ивы стоит человек. Куст был как раз напротив зального окна. Я подумал было про зомби, но запах был человеческий. Даже несмотря на скрадывавший запахи моросящий дождь я мог сказать, что там стоял мужчина. Мое вдруг странно обострившееся обоняние испугало меня самого.
– Эй, – крикнул я, – кто там?
Тень отделилась от куста, и я увидел отца Нины.
– Дядя Коля? – я невольно попятился. Черт побери, неужели он здесь, чтобы следить за мной?
– Еще жив? – сказал мэр. Правая рука его пряталась в кармане куртки, где по очертаниям можно было угадать револьвер.
Дверь скрипнула, и на крыльце появился отец. Я вздрогнул, мэр дернул головой.
– Николай Романович, – слегка удивленно сказал отец. – Что вы там мокнете? Заходите скорее.
– Я мимо проходил, увидел вашего сына и решил спросить, как его здоровье, – мэр поднялся на крыльцо.
Отец нахмурился от его слов, но заставил себя улыбнуться:
– Как раз и ваша дочь у нас в гостях. Сейчас поставим чайник и будем пить чай с малиновым вареньем.
За столом, накрытым белой вязаной скатертью, к моему удивлению вдруг воцарилось веселье. Каждый перебивал другого, подтрунивал или рассказывал какую-нибудь забавную историю. А я вдруг к ужасу своему заметил, что мне нужно чуть больше времени, чтобы понять шутку. Как будто мозг сначала считал до трех, а потом уже доводил до меня информацию. Да и веселье словно обтекало меня, не задевая нервов. Я подумал, что все это непременно заметят, и постарался смеяться вместе с остальными. Но Нина кинула на меня какой-то странный взгляд, и я понял, что актер из меня никудышный. И потом вместо нарочитого хохота просто улыбался.
Дядя Коля и Нина ушли, мать убирала со стола. Отец заговорил о мэре, о том, какой он замечательный человек и как поселок меняется к лучшему. Я слушал в пол-уха, размышляя, застрелил бы меня мэр на улице, если бы отец не вышел. Наверняка знает, что я уже давно мертв, и это его злит, тем более, мы с Ниной все время вместе.
– А теперь у нас еще и кино, – продолжал говорить отец, – как будто старые времена вернулись. Я вижу, что Полухин не из-за денег возродил кинотеатр, он хороший человек и хочет, чтобы люди были веселей. Он придумал в фойе продавать лимонад. Теперь нигде такого не сыщешь.
– А ты говоришь, дело не в деньгах, – подала голос мама.
– Именно что нет! Лимонад стоит копейки, почти даром. Полухин явно от него в пролете. Он старается ради людей. Постой! Я же забыл, Полухин для Юры передал бутылку этого лимонада, она в холодильнике, сбоку.
Я пил лимонад лишь пару раз в детстве и теперь с удовольствием принялся за холодный терпкий напиток.
– А ты видел его внуков? – спросил я.
– Нет. Полухин говорит, что ему не повезло. Когда он приехал, только что умер Кирилл. Младшая же внучка, Елена, умерла еще раньше.
Я вспомнил их надгробия: Кирилл умер в прошлом месяце, Елена – два года назад. Потом я припомнил их отца и мать, Алену Полухину и Григория Алексеевича Полухина, умерших пять и три года назад.
И тут в памяти всплыли неясные очертания покосившегося деревянного креста. Ни фотографии, ни вычурностей, только имя и дата. Алексей Степанович Полухин. Неужели память меня подводила? А может быть, это однофамилец? Но отчество сына указывало, что нет.
Я помнил почти все надгробия западного кладбища, возле которого находился старый дом Нины, а вот кладбище на восточной стороне знал не очень. Я до следующего утра мучился предположениями и, как только рассвело, отправился в другую часть города.
Я нашел этот старый, прогнивший крест. Имя и дата говорили, что Алексей Степанович Полухин умер пятнадцать лет назад. Но кто тогда тот дед, что заправлял сейчас кинотеатром?
Я думал о псевдо-Полухине весь следующий день. Хотел рассказать о нем Нине, но её не было дома. Я три раза забегал к ней, но на двери по-прежнему висел замок. Куда она могла уйти? К кому?
Стараясь не думать о Нине, я вернулся мыслями к Полухину. Чтобы узнать правду, нужно было пробраться к нему домой. Я знал, что старик живет в подсобных комнатах кинотеатра. Оставалось только дождаться, чтобы он оттуда ушел. Сегодня как раз была среда. Дед засядет в кинопроектной, и у меня будет достаточно времени, чтобы разнюхать о нем все. Оставалось придумать, как пробраться в здание.
Я шел по вечерним улицам, и вдруг меня кто-то окликнул. Я повернул голову и увидел доктора Петрова – тот, в белом халате, стоял возле дверей больницы и курил. Он поманил меня к себе, и я, видя за стеклянной дверью мывшую пол уборщицу, подошел поближе.
– Я, кажется, что-то напутал с твоими анализами, – сказал он, швыряя окурок в урну.
– Н-да? – неопределенно сказал я, начиная нервничать.
– Идем, я возьму кровь.
Я панически решал: бежать ли со всех ног, пойти с ним или отвертеться, – мол, опаздываю в кино, некогда и вообще заскочу как-нибудь попозже.
– Ты что, боишься шприцов? – улыбнулся он. – Идем же.
Он взял меня за локоть.
– Я сейчас спешу, – я попытался вывернуться, но врач держал меня мертвой хваткой.
– Это обязательная процедура, – сквозь зубы проговорил он, таща меня внутрь больницы. – Пять минут, и ты свободен.
Уборщица уже утопала куда-то со своей шваброй. Коридор был пуст и тонул в полутьме, и только в вестибюле тихо жужжали люминесцентные лампы. Чтобы вырваться, я стукнул доктора по руке, но в ту же секунду кто-то схватил меня за другое плечо. Я скосил глаза и увидел мэра.
– Докажешь, что ты человек, и беги, куда хочешь, – сказал мэр, еще больней сжимая мою руку.
– Холодная кожа, синие ногти, мутные зрачки, – сказал доктор. – И без анализов видно, что это зомби.
Над ухом щелкнул затвор револьвера.
– Мэр, убивающий людей без доказательств? Только полагаясь на слова доктора-недоучки? – хмыкнул я.
– Паршивец, – доктор дернул меня за руку, потащив вперед. – Сделаю забор крови, а потом избавитесь от него.
Мэр пошел за нами.
Доктор, открывая дверь, ослабил хватку, повернулся, чтобы пропустить меня вперед, и тут я, лягнув его под колено, кинулся со всех ног к выходу. Мэр, растопырив руки на всю ширину коридора, хотел схватить меня, но я нырнул под его левую руку и побежал еще быстрей.
– Стой! – крикнул мэр, и тут же раздался выстрел.
Меня словно толкнули в плечо, но боли я не почувствовал. Я выбежал на улицу. Следом топотали мэр и доктор. Полутемная улица была пуста, и я несся по ней, соображая, куда свернуть. Вслед раздался еще выстрел, я вильнул, пытаясь увернуться от пули. Хотел было нырнуть вправо, но вдруг увидел вышедшего из кинотеатра человека.
– Помогите! – крикнул я и бросился к нему.
Это оказался Митя. Он выхватил пистолет и наставил его на меня. Как работник полиции он тоже носил оружие. Я, растерявшись, притормозил, но Митя махнул мне рукой, чтобы я ушел с пути. Я метнулся вправо.
– Держи его! – крикнул мэр.
– Опустите оружие! – крикнул в ответ Митя, шагая навстречу мэру.
Мэр и доктор, не доходя до нас несколько метров, остановились.
– Простите, Николай Романович, но я вынужден вас задержать, – сказал Митя, осторожно подходя к мэру. – Вы ранили Юру.
Позади нас с шумом открылись двери, и из кинотеатра, разговаривая, вышло человек восемь или десять. Но в ту же секунду разговоры смолкли, и люди замерли на месте. Я увидел среди них и Нину.
– Кого ты защищаешь? – махнул револьвером в мою сторону мэр. – Это ведь зомби! Сейчас он притворяется человеком, чтобы завтра напасть на вас и, разорвав на мелкие кусочки, съесть.
Митя, держа под прицелом мэра, скосил на меня глаза, брови его нахмурились.
– Я не собираюсь никого есть, – возмутился я. – И даже если сердце перестало биться, я все еще я.
– Бомба с замедленным действием, вот кто ты, – крикнул мэр. Он взвел курок и направил на меня револьвер.
– Опустите оружие, – скомандовал Митя. Я видел, что он разрывается между тем, чтобы схватить мэра, и тем, чтобы подчиниться ему. Митя вдруг стал на этой площади главным представителем закона, и его вспотевшая физиономия говорила, что он с трудом понимает, что ему следует делать.
– Мэр прав, – вдруг крикнул какой-то мужчина, – застрелить мертвяка!
– А почему вы решили, что зомби не имеют право жить? – спросил я.
– Потому что они жрут людей, урод, – раздался все тот же голос.
Я посмотрел на крикнувшего толстяка: он глядел на меня с омерзением.
– Если руководствоваться вашей логикой, – сказал я, – то коровы имеют право взяться за оружие и начать отстреливать людей.
Я понимал, что сказал чушь, но не знал, как еще остановить этих людей. А потом взглянул на Нину, которая стояла, сжавшись в комок, и ко мне вдруг пришла светлая мысль.
– У меня есть право прожить хотя бы еще один день. Ведь сегодня я еще могу любить и могу сочувствовать, а значит, сегодня я еще человек.
– Не тебе решать, кто ты, – сказал доктор Петров и обратился к людям: – Я лично подтверждаю, что это зомби.
Митя отступил в сторону и опустил свой пистолет, показывая, что он предоставляет мэру право разобраться со мной. Отец Нины шагнул ко мне, пустое дуло револьвера уставилось в мой лоб.
– Стойте, – из двери кинотеатра выскочил запыхавшийся Полухин. – Где документально подтверждено, что мальчик мертв, что он зомби?
– Если бы мы у каждого зомби спрашивали справку о здоровье, – хмыкнул доктор Петров, – то давно были бы мертвы.
– Вы щупали ему хотя бы пульс? – не унимался дед.
– Зачем? – рявкнул Петров. – Еще две недели назад я нашел у него вирус смерти.
– Вы ошиблись. И если вы тщательно проверите этого мальчика, то обнаружите, что – очень тихо, как при коме, но все же – у него бьется сердце.
– Да кто вы такой, черт возьми? – воскликнул мэр.
Дед молчал. А я вдруг вспомнил его медальон с гравированной буквой «К».
– Вы не Полухин, – сказал я. – Вы доктор Кротов.
Мэр при этих словах вздрогнул.
– Что за чушь? – пробормотал он, – тот доктор мертв уже как шесть лет.
– Кому как не вам знать это, – сказал я, – ведь тогда-то вы и убили его.
По толпе пробежал шепоток.
– Сколько можно говорить чушь! – поморщился доктор Петров. – Если Кротова убили, он не мог восстать из мертвых.
– У него медальон с гравированной буквой «К», по первой букве его фамилии, – стал говорить я. – А еще он хромает, так как мэр стрелял в его правую ногу, а потом уже в сердце.
– Да только промахнулся на два миллиметра, – сказал дед.
– Так это ты? – мэр, прищурившись, присмотрелся к нему и отрицательно покачал головой. – Но этого не может быть! Как бы ты смог выжить?
– Когда вы меня застрелили, я уже был два дня как мертв, – ответил дед. – Я был зомби. А зомби можно убить только выстрелом в голову. Конечно, вы с начальником полиции скинули мня в болото, и вот тут-то у меня возникла проблема, но мне повезло, и я все-таки сумел выбраться.
– Но зомби не стареют, – попытался уличить его во лжи доктор Петров.
– Конечно, но ведь я нашел лекарство, которое возвращает зомби к жизни.
Люди ахнули, и я вытаращил глаза на доктора Кротова.
– Опять шарлатанство! – крикнул мэр. – Вы тогда продавали таблетки, и люди вместо того, чтобы обрести вечный покой, становились живыми мертвецами. А теперь хотите продавать таблетки, превращающие мертвецов в живых? Кто вам поверит?!
– Я знал, что никто не поверит, – кивнул дед. – Поэтому в тайне поил весь город противовирусным лекарством, – он улыбнулся какой-то детской, счастливой улыбкой и сказал: – Лимонад был этим лекарством.
– Не верьте этому мошеннику, – злобно выкрикнул мэр. – Ему нужны деньги, ему плевать на вас и ваших родных. Ему было все равно, что мать, превращаясь в чудовище, желает убить родное дитя, ему и сейчас плевать, что вы будете надеяться на чудо. Эта тварь хуже зомби, она отравляет ваши сердца бессмысленной надеждой. И потому он, как никто другой, заслуживает смерти.
Мэр направил револьвер на деда и нажал курок, но в то же мгновение я сделал гигантский прыжок и ударил его по руке. Раздался выстрел, но пуля просвистела рядом с головой деда. Митя, кинувшись к мэру, скрутил ему руки и надел на него наручники.
– Я вынужден отправить вас в тюрьму до полного разбирательства, – сказал он.
– Правильно, – подхватил все тот же толстяк, – нечего без разбора во всех палить, даже если доктор Кротов и виноват, в этом должен разобраться суд.
Митя попросил и деда пойти с ним в участок, но люди их остановили. Всех мучил один вопрос: существует все-таки лекарство или нет?!
Доктор Кротов поднял руки, призывая к тишине, и сказал:
– Лекарство есть. И доктор Петров может подтвердить это уже завтра, взяв анализы у тех пациентов, которые должны были умереть от вируса смерти.
– Я не пойму, – с подозрением сказала какая-то женщина, – то вы говорите, что есть таблетки от вируса, то говорите, что способны из зомби сделать человека.
– Зомби есть следствие неправильного лечения вируса, – объяснил Кротов. – И в тех таблетках, что продавали от вируса, было спасение, но в них же заключалась и гибель. Все эти годы я искал, как исправить ошибку. Все, что я создавал, я пробовал на себе. Так как я был уже зомби, неправильное лекарство не причиняло мне вред, когда же я находил нужный ингредиент, оно лечило меня.
– Но разве можно оживить мертвеца? – спросил я.
– Поймите, зомби – это еще не мертвец, это человек, подвергшийся мутации от вируса и таблетки.
Доктора Кротова увели в участок. Люди поспешили домой, чтобы рассказать родным о вакцине. Не думаю, что в эту ночь кто-то смог уснуть в поселке, все были слишком взбудоражены случившимся. Все слишком долго жили в мире смерти, чтобы поверить, что жизнь может быть иной.
Нина, смущаясь, подошла ко мне.
– Теперь я буду жить! – воскликнул я. Мне хотелось обнять её и закружить по площади, но я лишь переступил с ноги на ногу. Вид у неё был грустный, и я спросил: – Ты что, не рада?
– Ты меня ненавидишь? – тихо прошептала она.
– С чего это?
– Я стояла и молчала, когда отец хотел тебя застрелить. И даже подумала, что, может, это и к лучшему, ты не станешь как она.
Её слова обидели меня, но обвинять её я не мог.
– Я тебе сам пообещал, что покончу с собой, да только смалодушничал, – сказал я.
Я предложил Нине остаться у нас, пока её отец сидит в кутузке.
Дома, после того, как я рассказал родителям о докторе и о лекарстве, мы устроили праздник. Отец, не переставая удивляться, что он не смог узнать в Полухине доктора Кротова, достал бутылку сидра, которую лично гнал из яблок. Когда же мы взялись за бокалы, мама сквозь слезы сказала:
– Я же говорила, никогда не надо сдаваться.
…Мэра продержали за решеткой только неделю. Кротов мстить не стал и отказался от своих слов, что когда-то мэр стрелял в него.
Доктор Петров, как ни был настроен против Кротова, стал проверять и перепроверять анализы заболевших сельчан. И спустя несколько дней был вынужден признать, что лекарство найдено. Составив документы и описание вакцины, он повез их вместе с Кротовым в Москву.
А мое сердце с каждым днем билось все отчетливей.
