Андрей Левицкий, Виктор Глумов
Смертельные игры
(Из цикла «SECTOR»)
Сектор. 2018 г.
Встречу назначили в обычном дворе спального района Химок, недалеко от Барьера.
Генка записал адрес на бумажку, но с того адреса никакого толка – вокруг хаос, и нигде не написано, что за улица. Разруха и запустение покруче, чем в родном Макарьеве.
С тревогой поглядывая на часы, он кружил по загаженным дворам, спрашивал адрес, но прохожие либо были выходцами из Средней Азии, не понимающими по-русски, либо – стремными типами бомжеватой наружности, к которым и сунуться страшно.
Нормальные люди боялись селиться возле Сектора: неизведанное всегда пугает. Богатые москвичи продали квартиры за бесценок и переехали, их жилища заняли те, кто Сектора не пугался, или те, кому больше некуда было деваться. Сектор излучает – это факт. Что излучает – непонятно, но там водятся совершенно нереальные твари, а в город, говорят, выбираются хамелеоны – вообще не пойми что. Увидишь – поседеешь. Генка не видел, но хотел бы узреть таинственное чудовище.
Еще больше он хотел встретиться не с Чудовищем – с Красавицей. Собственно, из-за Насти вся эта авантюра и была затеяна.
Нужный двор оказался за очередной обшарпанной, в ржавых потеках, многоэтажкой. Генка вздохнул с облегчением. Макарьев, откуда он родом, – небольшой городок Костромской области, по Московским меркам и вовсе село, и Геша плохо ориентировался в городе, хоть уже два курса проучился в Москве. Зато в лесу чувствовал себя как дома: то за ягодами-грибами ходил, то на охоту или рыбалку. Сейчас с этого толку не было, а вот в Секторе его знания должны пригодиться.
На условленном месте, заброшенной детской площадке, ждал Крестный; заведя руки за спину, покачивался с пятки на носок. На бордюре сидел незнакомый парень с зелеными глазами и грыз огромное яблоко. Рядом с ним на траве черным холмом возвышался видавший виды рюкзак. Генка глянул на часы: без пяти девять – не опоздал.
Крестный задрал голову, приподнял кепку и со значением поздоровался – кивнул. Геша в ответ дернул головой и, чтобы проводник не комплексовал из-за Гешиного роста (он до двух метров не дотянул совсем чуть-чуть), опустился на бордюр, косясь на незнакомого парня. Был он одного с Генкой возраста, худ, узколиц; на смуглом лице глаза горели, как два изумруда. Густые темно-русые волосы стояли торчком, хотя длины были приличной, на затылке длинный клок спускался до самых лопаток. Парень переложил яблоко в левую руку и протянул правую:
– Рома.
Геша представился, отмечая, что имя новому знакомому не идет. Ладонь у парня была шершавая, липкая от яблочного сока.
Осталось дождаться Настю и двоих ребят, которых она обещала привести с собой.
– Ну, и где они? – с деланным возмущением спросил Крестный у Геши.
Вид у Крестного был совершенно не героическим и не соответствовал романтическому образу проводника. Его будто слепили из двух людей: тело принадлежало тяжелоатлету, простецкое лицо с пухлыми розовыми щеками – офисному работнику или кондитеру. А вот глаза его Геше не нравились – льдистые, глубоко посаженные буравчики.
– Скоро будут. – Геша потянулся за сигаретой.
Не успел он это сказать, как зарокотал мотор, и во двор въехал «хаммер». Гена думал, что машина покатит себе дальше, – но нет, затормозила. Открылись дверцы, и на землю спрыгнули два студента юридического: известный в узких кругах мажор Олег Греков и его друг, имени которого Геша не помнил. Может, у Грекова друзья и менялись, но Олег затмевал их всех, и они казались серыми и затрапезными, а лица сливались в одно.
Подобные развлечения – для богатых. Сводил Крестный пару богатеньких буратин – состриг капусты. Генка прикинул: пять штук за два дня шараханья по Сектору. Некисло. Потом можно и на смену заступать, патрулировать Сектор.
Геша денег жалел, они ему по́том и кровью достались, но уж очень хотелось прикоснуться к неизведанному и показать себя с лучшей стороны, с ним ведь будет Настя! Ага, с ним – три раза ха! Друг Грекова помог Насте спуститься.
Геша сглотнул и заерзал на бордюре. Настя – молодец! Не в шортах белых, а в камуфляжных штанах. Но неужели она – с вот этим сутулым хлюпиком со скошенным подбородком? Или они просто друзья? Она яркая, живая, у нее много друзей. Генка встал, отряхнул джинсы. Настя помахала ему рукой и защебетала с Грековым. То руки его коснется, то плечом заденет.
Геша рухнул обратно, ударившись задом о бордюр. А чего ты хотел? Чтобы самая красивая девушка университета – и с тобой? Губу закатай! Греков… что ни говори, Греков – альфа самец с повадками хозяина мира. Рост чуть выше среднего, брюнет, стрижка – волосок к волоску, тело спортсмена, в качалку, небось, лет с пятнадцати ходит, и «хаммер» вот этот – его. А у тебя что? Самомнение, какие-никакие мозги и неуемная жажда жизни. Так что усохни, лошара!
Деньги стало еще жальче, но отступать было уже поздно. Рома так громко хрустнул яблоком, что Геша вздрогнул и подумал: а ведь он тоже небогат, судя по изношенным кроссовкам, и за экскурсию отдает последнее.
Крестный подошел ко вновь прибывшим, хлопнул в ладоши, собирая туристов вокруг себя, и скомандовал:
– Знакомимся.
Друга Грекова звали Костиком.
Крестный, собирая деньги, завозмущался, – мол, девку в Сектор не поведет, – но получил от Грекова тысячу сверху и успокоился. После этого он начал инструктаж:
– Вот что я вам скажу, meine liebe Kinder…
Греков, скрестивший руки на груди, проговорил:
– Я бы попросил выбирать выражения.
– У папы денег просить будешь, – окрысился Крестный, сверкнул глазками-буравчиками. – Ты поступил в моё распоряжение, я за тебя отвечаю, ясно? Сектор – это вам не игрушки, вы скоро в этом убедитесь. Сектор смертелен. Неуклюжий шаг – и ты труп, с Сектором шутки плохи. Вот если докажете, что вы мужики, тогда поговорим на равных.
Геша думал, что Греков пошлет проводника куда подальше, экскурсия отменится и деньги останутся в кармане, но Олег вскинул смоляную бровь и смолчал, брезгливо поджав губы, – любопытство пересилило. Опершись о ржавую горку для катания, обнял Настеньку за талию – механически, без чувства. А она так и льнет к нему, так и млеет. «Ну, Греков, погоди! Если ты ее обидишь, задушу как собаку!» – мысленно пообещал Генка.
– Итак, – продолжил Крестный. – Если вы это уже слышали, не перебивайте. По Сектору ходим цепью, след в след. Если по нужде приперло – делаем дела при всех, никаких кустов! В кустах вас может подстерегать кто-нибудь голодный. Про хамелеонов читали? Могут принимать обличье животных, часто сразу нескольких. Так вот, они – самые дружелюбные там. Увидев хамелеона, не надо мочиться в штаны и прикидываться трупом, вопить и удирать, – он посмотрел на Настю, – тоже не надо. Стреляем из дробовика, бьем шокером. Еще может быть лоза… она тоже способна вас «хрум-хрум», ее следует бояться не меньше зверья. А вообще, правила просты: видишь зверя – стреляй! Не переживайте, оружие получите на базе. В Секторе ведем себя тихо, не нарываемся, слушаемся старших и не хамим. Мы теперь команда, от каждого зависят жизни остальных. В поле проводим сутки, завтра вечером возвращаю вас, надеюсь, в целости. Участок, по которому мы пойдем, относительно стабильный и неопасный, но Сектор изменчив, про это забывать не надо.
– Да поехали уже, – подал голос прилипала Грекова. – М-мы все это знаем!
Вот же зануда! Рома, слушавший курс молодого следопыта все так же сидя, достал второе яблоко, желтое в крапинку, и с хрустом в него вгрызся.
На базу за оружием ехали в «хаммере» Грекова. В салоне друг напротив друга расположились два пафосных дивана леопардовой расцветки, а вместо стекла – огромное зеркало, где отражалась Настенька: ясноглазая, сияющая, со вздернутым носиком. Напротив нее – поджавший губы Крестный, из-за которого выглядывал Геша с кислой физиономией и колени Ромы. Его, похоже, ничего, кроме яблок, не интересовало. Вел машину Греков, рядом сидел Костик и болтал, болтал…
Генка с недовольством отметил, что Греков даже машину водит изящно, с достоинством, и понял, что не видать ему Настеньки ни сегодня, ни когда бы то ни было еще. Такие, как она, принадлежат Грековым по праву рождения. Пока Геша учится и горбатится на двух работах, чтоб не сдохнуть с голоду, Олег посещает спортзал, сауну, курсы английского и испанского. Дополнительные заработки Геша тратит не на себя, а отсылает матери, чтоб сестру поднимала, а Греков покупает себе новые золотые часы или машину. Любимая хочет бриллиантовую подвеску? Получите, распишитесь. Машину хочет? «Тойоту» или «субару»? Пожалуйста! И ведь противопоставить нечего, как ни поступи – тебя все равно обставят. И дорога в будущее у Грекова вымощена золотыми слитками, а у него, Генки, нет дороги: какую протопчешь, такая и твоя.
На таинственную «базу» никого не пустили. Крестный вышел из салона и хлопнул дверцей. Геша глянул в лобовое стекло: частный сектор, справа – кирпичный забор, слева – бетонный, из-за бетонного выглядывают ели. Вернувшись, Крестный раздал всем одинаковые обрезы и шокеры.
– Стрелять умеете? – спросил он, глядя на Настю (вот привязался!).
Настя со знанием дела осмотрела ствол, сняла курки с предохранителя и кивнула. Проводник перевел взгляд на Гешу, тот сказал:
– Я с двенадцати лет охочусь. Со старушкой ТОЗ, а тут все так же.
Греков с интересом повертел обрез в руках, вставил патроны – охотничьи, с дробью, и проговорил:
– С таким работать не приходилось, но ничего, разберемся. Та-а-ак… Стреляные гильзы извлекаются механически – неудобно. Ну, ладно, сойдет.
– К оружию относиться бережно и по окончании операции сдать мне, – поучал Крестный.
Оказалось, что лишь друг Грекова, болтливый Костик, ни разу не держал в руках ствол. Генка на его месте от стыда сгорел бы, а он – ничего, только кривился на подначки Грекова.
«Хаммером» Греков решил не рисковать, оставил его на платной охраняемой стоянке. Пересели в УАЗ Крестного. Машина дергалась диким мустангом и ревела стадом носорогов. Геша сидел рядом с водителем и, сжимая зубы, чтобы не откусить себе язык, таращился по сторонам: запустение. Выбитые окна. Поваленные столбы. Ржавые шлагбаумы, ткнувшиеся в кучи опавшей хвои. За несколько лет все пришло в упадок, вымерли коттеджные поселки, их оккупировали бомжи и контрабандисты. Да что там говорить: в Секторе целые города вымерли, и то, что за окном, – только начало.
Геша даже позабыл о своей беде, жадно вдыхал запах бензина, впитывал ощущения. Не, все же стоило тысячу заплатить! И то ли еще будет!
Вскоре поселки кончились; теперь по обе стороны трассы тянулись к небу сосны. Фыркая, УАЗ съехал с обочины и остановился на заброшенной заправке, спрятался за будку диспетчера. Спешились, нацепили рюкзаки и цепью двинулись в сосняк. Генка шагал позади зеленоглазого Ромы, замыкал Костик. И Настя – совсем рядом, позади… Протяни руку – и вот она, близкая, но безнадежно чужая.
По протоптанной тропинке шли минут пятнадцать. Каждый нес огромный рюкзак, Крестный волок ранцевый огнемет – от вырвиглоток, Геша – АК. Лес хрустел хвоей под ногами, звенел синицами, стучал и поскрипывал; сосновые стволы колоннами вздымались вверх. Остановились перед вырубкой, уже поросшей молодыми сосенками и травой. За вырубкой высился Барьер – ограда с колючей проволокой поверху, совершенно гладкая. Если взбираться по ней, то с помощью кошки.
Крестный повернулся и начал вещать:
– Не вздумайте ходить по этой дороге сами. Во-первых, за забором все заминировано, чтоб не лазали любопытные, а во-вторых, если нарветесь на патруль, вас повяжут, и ни папа, ни мама, – Крестный взглянул на Грекова, – вам не помогут. Я знаю безопасные пути, так что – за мной, и шаг в шаг.
Брать штурмом ограду не стали, повернули налево и двинулись вдоль нее той же тропой. Такие экскурсии не были редкостью, военные из патрулей в нерабочее время водили зевак по относительно безопасным окраинным местам Сектора. Случись что с туристической группой – свои же армейские примчатся и помогут; опасность гостям Сектора угрожала минимальная.
Вскоре пришлось лечь на живот и протискиваться в дыру между бетонными плитами.
Подождав, когда пролезут все, Крестный воровато огляделся и замаскировал лаз хворостом. Геша вдохнул полной грудью, зажмурился. Вот он, Сектор! Сколько про него читано – рассказов и научной литературы, сколько фильмов смотрено, и вот – сбылись мечты… Точнее, начали сбываться. Он даже о Настеньке забыл.
Вроде бы здесь все так же: вырубка, за ней – сосняк; лес просто разрезали полосой Барьера, но одно осознание того, что это за место, делало запахи насыщенными, а краски – яркими, густыми. Щелкнул фотоаппарат, Генка оглянулся: это Олег снимал окрестности с совершенно бесстрастным видом. Настенька обнимала его за талию.
Костик хлопал длиннющими ресницами и, разинув сомиковый рот, вертел головой. Рома выплюнул травинку и проговорил, щурясь на солнце:
– Всплеском долбанет – накроется твой фотик.
– Новый куплю, – ответил Олег, не удостоив его взглядом. – А если обойдется без Всплеска, у меня останется память.
– Ну что, салаги, за мной, и смотрите в оба! – объявил Крестный и, размахивая руками, зашагал по тропинке вперед и влево. – Не забываем: след в след.
Крестному было лет двадцать пять, но второкурсникам он казался тертым калачом, и они безоговорочно приняли его лидерство.
Не прошло и пяти минут, как Костика прорвало. Волновался бедолага, а может, считал Крестного обычным экскурсоводом, из которого нужно выжать максимум информации:
– Г-говорят, искажений тут столько, что шагу не ступить, а мы идем и идем – ничего пока. Когда мы что-нибудь увидим? И вообще, что у нас в п-п-планах?
– Два дня шараханья по лесу, – ответил Крестный. – Лично тебе гарантирую море ощущений. Но непрерывный поток впечатлений такого рода тяжеловат для, хм, неокрепшей психики.
– А к-когда будет ближайшее искажение, и какое оно будет?
– Узнаешь.
– А почему вас называют Крестным? Это что-то значит?
Крестный громко и тяжко вздохнул:
– Я вожу в Сектор новичков, у которых еще нет прозвища. Если Сектор вас примет, вы получите второе имя. У меня хорошо получается давать имена, я наблюдательный. Тебя я бы назвал Балаболом, так что молись… Хотя, будь я Сектором, не стал бы тебя принимать.
Греков хмыкнул, Рома сдержанно хохотнул. Крестный продолжил:
– А теперь представьте, что меня нет. – Он остановился, пропуская группу вперед. – Идите медленно, прислушиваясь к своим чувствам. Недалеко от нас искажение. Если у кого-то есть талант проводника, то он сработает. Ну, вперед!
– А м-м-мины? – вопросил Костик. – Ты говорил – заминировано? Или эта… л-лоза?
– Помолчи уже, а? – оборвал его Греков. – Мины далеко.
Геша смотрел под ноги и думал, что по этой тропинке слишком часто ходили, а раз ходили, никакой опасности нет и не будет. Разве что, может, вон там, на развилке?..
Рома повернул голову и крикнул Крестному:
– Теперь куда?
– Как тогда, налево. Я все-таки надеюсь, что среди вас есть одаренные.
Повернули и пошли черепашьим шагом. Что значит «как тогда»? Рома в Секторе не первый раз? И что значит «Сектор принял»? Как это – чувствовать искажения? Геша думал, проводники ощущают что-то типа озарения, будто на голову выливают ушат холодной воды. К своему разочарованию, он ощущал лишь легкое головокружение от избытка кислорода, да сердце частило – от напряжения, видимо.
– Прямо по курсу – опасность, – проговорил Олег Греков.
Геша едва не взвыл от отчаянья, его аж пот прошиб. И тут его обошел Греков. Даже тут, в лесу, в родной стихии! Ну что за несправедливость! Почему – Греков? У него все есть. Деньги, рожа смазливая, лучшая девушка на Земле. Почему??? Зачем ему еще и Сектор?!
– Правильно! – воскликнул Крестный заинтересованно.
Началось оживление, колонна образовала круг, все поздравляли Грекова, расспрашивали, каково это – чувствовать? Рома стоял поодаль, молчал. Греков же принимал поздравления как должное, на вопросы отвечал снисходительно. Настя светилась от гордости за избранника. Ну как она не видит, что ничего для него не значит?! Точнее, значит столько же, как дорогие часы, но меньше, чем «хаммер»?
Геша уселся в траву, изо всей силы прихлопнул комара на щеке. Испорченное путешествие. Зря переведенные деньги. Надо забыть Настю. Только как? На словах-то просто…
– Парень, ты заснул? – спросил Рома.
Геша встрепенулся и обнаружил, что группа медленно движется прочь. Крестный вещал:
– Останавливаемся. Ближе не подходим. У нас здесь между двумя соснами… ага, вот этими, – гравицапа. Небольшая, метра два в диаметре. Обнаружить ее можно по едва заметному мерцанию воздуха. И еще, это важно, надо смотреть на траву. Смотрим. И что видим? Она примята, а местами вдавлена в землю. Чаще всего гравицапы имеют форму овала или круга, а в центе – безопасный участок, типа такое око циклона. Там следопыты добывают сувенир – облегчалку. Сувенирами на местном жаргоне называют всякие… будем говорить – предметы или вещи, которые иногда создаются искажениями. Облегчалка – один из них. Сейчас посмотрим, как гравицапа действует на живой организм, бросим туда самого бесполезного, например, Балабола.
Костик, разинув рот, выглядывал из-за спины Настеньки. С уготованной участью он не согласился и ответил тоном человека, которого отвлекают от чрезвычайно важного занятия:
– Да ладно вам! Не верю, не бросите.
– И правильно. – Крестный полез в рюкзак и вынул банку, где томились три лабораторных мышонка. Поймал одного за хвост и бросил в гравицапу – мышь и пискнуть не успела, а из наблюдающих никто не успел сообразить, что происходит. Генка вытаращился, ожидая, что мышь расплющит в полете, но хвостатому повезло: вереща, он угодил в «око циклона» и на секунду прикинулся трупом. Потом вскочил, ломанулся в лес и тотчас превратился в кровавое пятно.
Крестный продолжил:
– Странное искажение. В центре оно слабее, а не сильнее. И еще: нельзя наступать на землю в зоне опасности, а так – хоть летай над ней…
Геша обвел взглядом попутчиков: Настенька схватила под руку задумчивого Грекова, Костя чесал в затылке, Рому же произошедшее не впечатлило. Убрав банку, Крестный сказал:
– Так-то. Потому и говорю: след в след. Не все искажения висят на одном месте, некоторые появляются и исчезают. Не было вчера, а сегодня – опа! Сейчас пойдем по болотистой местности, там будет… кое-что. Держимся за рюкзак впереди идущего. Если кто-то поведет себя неадекватно – бьем и валим на землю, даже если это девушка. Когда болото кончится, выйдем к брошенной деревне.
Болото выглядело неопасно, даже, можно сказать, радостно: из празднично-зеленых замшелых кочек росли сосны, в затянутых ряской лужицах отражалось синее небо. Геша двигался по хоженой тропе и представлял, как здорово бродить по Сектору, принюхиваясь и прислушиваясь, обходя опасности. Добывать «сувениры», ночевать в брошенных домах. Увы, романтика Сектора не для него, – он искажения, как выяснилось, не чует, – а Греков, которому все достается на шару, эти места не оценит.
Хотя туристическими тропами ходить – фигня полная. Заранее знаешь, что опасности нет. Наоборот – вон, красота какая!
И вдруг раздался стон. Рома, за рюкзак которого держался Гена, вздрогнул, но не остановился, зато идущая позади Настя дернула Гешу, вынуждая встать.
– О-ох, о-ох, лю-юди, – стонал невидимый мужчина. – Помоги-ите, я ранен.
– Ага! – Крестный кивнул и заговорил полушепотом: – Спокойно, это не человек. Главное – не тормозить. Если пойдете на зов, вас хрум-хрум. Точно никто не знает, что оно такое, говорят, это вообще не живое существо, а тоже искажение. Оно всегда голосит, когда кто рядом проходит… Сколько слушаю, и все равно не по себе. А представьте, сколько народу поначалу верило голосу?
Опасный участок преодолели почти бегом. Геша наконец проникся. Ну и что, что маршрут неизменен. Угодить в пасть к такому чуду-юду – не дай бог! Почему-то он представил эту опасность как гигантскую говорящую паутину. Попался – и тебя оплели нити, проникли под кожу и выпили.
Вот все пишут и говорят: «атмосфера». Но пока что Геша, если не считать этого странного голоса, ничего такого не наблюдал: обычный лес вокруг, просто опасный. И болото самое обычное, скорее бы оно кончилось, – таинственный голос вновь усиленно застонал, заохал. Его вой подхлестывал, заставлял прибавлять шагу.
Сосняк вскоре сменился березовой рощей, и впереди замаячили крыши домов, утопленных в зелени. Мертвая, брошенная деревня.
Крестный зашагал к ней. Значит, неопасно? Геше почему-то так не казалось. Чем ближе подходили, тем больше усиливалась тревога. Вот будка КПП с выбитыми стеклами и еще не облезший красно-белый шлагбаум. Доска для объявлений, что крепилась к будке, вздулась и треснула. Когда-то тут вешали памятки для дачников. Вот старенький ЗИЛ на прохудившихся шинах, весь ржавый, с открытым капотом и гнилыми досками кузова. Первый дом – коттедж под зеленой металлочерепичной крышей. В бетонном заборе дыра. Через улицу – такой же дом, построенный по типовому проекту.
– Это было бы интересно. – Греков указал на дыру в заборе.
– А еще – смертельно, – пожал плечами Крестный. – В доме может быть хамелеон, чупакабра, даже стая спящих вырвиглоток.
– Да мы моментом! – оживился Геша. – У нас же, блин, оружие. А если вырвиглотки – у тебя огнемет, прикроешь.
– Ладно. Даю вам пять минут. Время пошло!
О, как преобразился Греков: подтянулся, глаза засияли, Геша даже посочувствовал существу, которое встретится такому опасному хищнику.
– Настя, Костик и ты, как тебя… с чубом, останьтесь. Мы сами. – Греков умело зарядил обрез.
– О, класс! – Воскликнул Крестный и похлопал Рому по рюкзаку. – Чуб – отличная кликуха! Нарекаю тебя Чубом. Следопыт Чуб, а чего, звучит. Я уж думал тебя Плодожоркой окрестить или Леголасом каким-нибудь.
Рома улыбнулся правой половиной рта, зарядил обрез и сказал:
– Я тоже пойду.
Греков смерил его взглядом, но ничего не сказал. Да Чуб и не ждал его одобрения – ему, похоже, было по барабану одобрение Грекова вкупе с мнением Крестного, он уже пролез в дыру и зашагал к дому с обрезом наизготовку. Греков последовал за ним, Геша замыкал.
А ведь, черт побери, щекочет нервишки! Дом этот деревянный высится двухэтажным трупом, кто знает, что там за черными стеклами? Чуб подергал дверь – заперта – и решил лезть в выбитое окно. Смахнул стекла и перепрыгнул подоконник. Геша приготовился услышать вопль отчаянья и жадное чавканье, но Чуб крикнул:
– Ну, чего тупим?
В просторной гостиной царил хаос: валялись черные листья засохших пальм и фикусов; мародеры выпотрошили ящики шкафов и разбросали барахло – тетради, исписанные детским почерком, журналы с пожелтевшими страницами, баночки от кремов, коробки, домашние тапки. Геша поднял альбом для рисования. На первой странице ребенок изобразил свою семью: мама, папа с ножками-палочками и точками глаз, девочка с рыжей косой и ребенок, мальчик. Интересно, что с ними стало? Скорее всего, их эвакуировали, ведь в этих местах, далеко от Дубны и Московского моря, ничего такого уж сильно ужасного не происходило. А вот ближе к Глуби, как называли центр Сектора, люди пропадали целыми поселками, на глазах старели, их вмуровывало в деревья и дома; до сих пор следопыты называют такие места гиблыми и обходят стороной.
Тишина стояла гробовая, только слышно было тихое сопение Чуба и скрип его кроссовок. Греков двигался бесшумно.
Скрежет петель резанул по нервам – Геша, шедший на второй этаж, аж подскочил и чуть не свалился с лестницы. Сплюнул, пнул горшок с засохшим фикусом.
– Ничего тут нет, – резюмировал Чуб из-за двери. – Самое ценное вывезли, остальное растащили.
– Детишки, хватит играться! – позвал с улицы Крестный. – Время вышло. Даю вам минуту, и мы стартуем.
Вздохнув, Геша повернул назад, и вдруг у выхода его пробило на измену: смерть. Скорее бежать! Опасность!!! Спина покрылась липким потом, волосы на руках вздыбились, и он попятился.
В Сети он читал, есть такое искажение – «паранойка». Когда человек в нее попадает, начинает бояться собственной тени и во всех видеть врагов; убежденность в том, что все жаждут его смерти, настолько сильна, что он может убить даже напарника.
Но по пути сюда не было никакой паранойки… А теперь, значит, появилась! Вляпался! Сейчас вообразит, что Греков его убивает, и снесет к черту ему башку. И сядет потом. Черт-черт-черт!
Позади заскрипели кроссовки Чуба. Генка развернулся прыжком, чтобы поведать, что он вляпался в паранойку, но не успел ни слова сказать. Чуб позеленел и шепнул:
– Искажение рядом. Какое – сказать не могу, я новичок, – он выругался и тоже попятился. – Оно приближается! Валить надо!
– Откуда? – спросил подоспевший Греков – сосредоточенный и бледный.
Чуб снова выругался, не ответил.
– Откуда движется? – повторил Гена, но тут же сам понял: отовсюду, не спрятаться!
На улице завопил Крестный:
– Ко мне, уроды чертовы! Живо!!!
Чуб сиганул в окно, выкрикнув:
– Ходу отсюда!
Геша несся к Крестному, не разбирая пути. После выброса адреналина сердце частило, кровь пульсировала в висках, и дрожали руки.
Крестный и остальные стояли полукругом, спина к спине. Проводник – с автоматом наготове. Обрез в руках Настеньки ходил ходуном, она переминалась с ноги на ногу. Один Костик вел себя как ни в чем не бывало: я на экскурсии, экскурсовод не допустит, чтобы с нами что-то случилось, он просто нагнетает обстановку, пугать – его работа.
Геша занял свое место в кругу. Чуб стоял рядом и щурился; казалось, что он принюхивается. Наконец, сказал голосом человека, очень старающегося справиться с паникой:
– Крестный, это что? И где оно? У меня опыта не хватает, чтоб точно сказать. Опасность – и все!
Крестный вертел головой, озирался, в его глазах плескался страх, и Геша с ужасом понял: проводник сам не знает, что происходит!
– Не бойтесь, все под контролем, – соврал Крестный. Достал сигнальную ракету и пальнул в воздух… Она взлетела – и вдруг просто исчезла, растворилась в воздухе. Все задрали головы. В небе низко над поселком плыли облака, и что-то чужеродное, неправильное было в них. Они наползали с севера, будто живые существа. И несли угрозу.
«Доигрались, детишечки, – читалось на лице Крестного. – Амбец нам всем!»
Быстро темнело. Облака начали пикировать вниз. Вот оно, искажение! – понял Геша, и страх схлынул. Поздно бояться, оно уже здесь. Всхлипнув, Настя села на корточки, выронила обрез и закрыла лицо руками.
Теперь стало видно, что облака на самом деле – оседающий туман. На севере, куда убегала тропа, он уже тек по земле.
– Что это? – повторил Чуб, целясь в туман. – Крестный? Ответишь ты или нет?!
– Это оп-п-пасно, д-да? – засуетился Костик. Дошло до него, что Сектор – не Диснейленд.
– Не знаю, – ответил Крестный по возможности спокойно. – Раньше я такого не видел.
– А туман-то приближается, – в голосе Грекова прорезалась нервозность, и Геша обернулся, чтобы лицезреть его перекошенную физиономию: брови вздернуты, нос сморщен – скорее брезгливость, чем страх.
Чуб щурился, целясь в туман, Настя сидела на корточках, закрыв лицо. А туман подползал, брал в кольцо, протягивал белые щупальца, пытаясь схватить за ноги. Чуба, прижавшегося плечом к плечу Геши, заколотило. Костик застучал зубами. Крестный, стоящий справа, выругался и подскочил – туман дополз до него. Геша не сдвинулся с места; он мысленно молился и готовился к смерти.
Но никто не умер. Туман поглотил мир – и воцарилась тишина. Чувство опасности ослабло, но не исчезло совсем.
Греков разомкнул круг, осторожно шагнул в туман, сделал еще шаг.
– Видите, это неопасно.
Уверенности в его голосе не было. На Настеньку он не обращал внимания. Его оплошностью воспользовался Геша, сел рядом и положил руку ей на плечо:
– Вставай, самое страшное позади.
Настя вздрогнула, убрала ладони от лица, глянула с благодарностью, но тут же ее взгляд налился свинцом: ты? Почему это сделал ты, а не он?
– Не расходимся! – прохрипел Крестный.
Геша помог Насте встать, поднял с земли ее обрез, вернул и с ненавистью воззрился в туман, надеясь, что Олежка Греков канет в него навечно. Но тот не канул, вернулся с фотоаппаратом в руке и пожаловался:
– Чуб, а ты был прав, сдох фотик.
– Значит, туман – что-то аномальное, – сделал вывод Геша.
Крестный кивнул:
– Похоже на то.
Достав карту памяти, Греков бросил фотоаппарат под ноги. Геша с трудом подавил желание его забрать: наверняка починить можно, такой стоит, как полмашины. Но сдержался – недостойно крохи с барского стола таскать. А вот Чуб сдерживаться не стал, поднял фотик, вытер о штаны и сказал:
– Ну и зачем? Крутость свою показываешь? Не крутость это, а мудачество и неуважение к окружающим.
Греков сделал вид, что не слышал его, и обратился к Крестному:
– Ситуация вышла из-под контроля, и теперь мы пойдем назад?
Если он потребует свои деньги, то окончательно опозорится, Чуб и так его уел. Настенька подошла к Олегу и взяла его под руку. Ну, неужели непонятно, что ты ничего для него не значишь?
Крестный огляделся, поправил кепку и сказал:
– Я чувствую искажение, причем повсюду, но не могу определить, что это и как связано с туманом. Разобраться надо, а тогда уже решим. Чуб, что думаешь?
Чуб, укладывающий фотик в набитый рюкзак, пожал плечами:
– Опасность есть, но теперь не смертельная. Так… фоном.
И вдруг Гешу осенило: а ведь он тоже это чувствует! Выходит, Сектор принял его? Приставать с расспросами он не стал, прежде самому убедиться надо.
– И ч-что т-теперь? – пробормотал Костик.
Крестный, надевая рюкзак, ответил:
– Чуть-чуть вернемся и двинемся другой тропой. Этот туман мне не нравится, к тому же из него обычно начинают всякие твари выползать.
– А сигналка? – напомнил Чуб. – Сейчас за нами патруль приедет, надо бы дождаться их и объясниться.
– Да она сработала ли вообще? – проворчал Крестный. – Что-то я совсем не уверен.
Тропинка убегала вперед и терялась в тумане. Тот висел лохмотьями. Идешь-идешь, и – опа! – будто вываливаешься из него, еще чуть-чуть вперед – и опять молоко вокруг. Геша прислушивался и принюхивался к Сектору: вот что-то шлепает по воде – чупакабра, наверное, ждет, когда люди лягут, чтобы напасть. Справа ощущается что-то чуждое – слишком далеко, неопасно. Ухает филин, тихонько ступают по мху чьи-то лапы.
Примерно через полчаса группа все еще шла по болоту, хотя уже должна была выбраться в лес. И тропинки… Тропинки под ногами не было! Или просто Геша ее не видит? Это вряд ли. Он, можно сказать, в лесу вырос: грибы, ягоды, рыбалка, охота… Нет, дело в том, что группа заблудилась, потому что Крестный – очень посредственный проводник. Чтобы не началась паника, Геша решил молчать – вдруг ошибся, и Крестный просто ведет их коротким путем?
Туман поредел, стало видно метров на двадцать-тридцать. Нет, точно заблудились: сосняк кончился, начался лиственный лес – островки с березовыми рощами, осины. А это что за чудо? Дуб, что ли? Огромный, в три обхвата, кряжистый, ствол делится на три части и образует трезубец. Дерево-мутант?
Незаметно вышли на ромашковый луг, влажный от тумана. Капли, нанизанные на паутины, напоминали бисер.
– А скоро будет какое-нибудь искажение? – поинтересовался заскучавший Костик.
Настенька тоже успокоилась и даже заулыбалась, а вот Чубу было невесело: он нервно оглядывался и поводил стволом из стороны в сторону. Крестный проворчал:
– Когда будет, скажу.
– У меня штаны промокли, – пожаловался Костик.
Генка сострил:
– От тумана ли? Нельзя, бро, пугливым в Сектор. Где ты теперь их стирать будешь?
Его шутку встретили не слишком радостным смехом.
Крестный шел дальше, группа следовала за ним. Геша ощущал себя ёжиком в тумане и все больше убеждался в неправильности происходящего. Шестое чувство подсказывало: проводник неправ, им нужно в другую сторону. Но Геша молчал: вдруг просто чудится? Крестный в Секторе авторитет все-таки.
Миновало еще полчаса – у Геши безошибочно работали внутренние часы, заточенные под окончание пары. Тропинка так и не обнаружилась, шли пролеском, продираясь через заросли крапивы и кустарников.
Когда уперлись в малинник, из которого торчали осины, Чуб не выдержал:
– Крестный, по-моему, мы заблудились в долбанном тумане. Давай назад, по следам, пока не поздно.
Костик тягостно вздохнул, остальные молчали.
– Ни фига. Сейчас направо повернем, обогнем заросшую вырубку и окажемся на месте, – упорствовал Крестный.
Еще полчаса. Снова заболоченный лес, березы и осины… Все новые и новые стволы выплывали из тумана. Геша сначала с радостью, потом с тревогой отмечал, что нет комаров, а когда появился знакомый дуб-трезубец, оторопел: они никак не могли тут очутиться!
Так вот в чем дело. Комаров нет, потому что группа вляпалась в искажение «бродила», и теперь они будут бесконечно блуждать по Сектору, пока не обессилят или их не сожрут дикие твари. Крестный – хреновый проводник, не знающий Сектора, потому до сих пор не сообразил, что случилось. Или сообразил, да молчит, чтобы не нагнетать? Дернув Чуба за рукав, Геша подождал, пока он остановится, и шепнул на ухо:
– Слушай, бро, тебе не кажется, что мы в «бродилу» вляпались?
– Не кажется, – прошептал Чуб. – Я в этом уверен.
– И что теперь?
– Бродить. Или мы устанем, или «бродила» кончится. Скорее всего, она кончится, от нее редко дохнут. Только молчи, ладно? Представляешь, какой вой поднимется?
Хотели настоящих приключений – нате! Геша глотнул чаю из фляги, вытер рот рукавом. А если не доберутся до деревни, так и будут блуждать вокруг болота? Хорошо, сейчас луг, а когда буераки начнутся? Застанет их ночь в Секторе, и тогда – хана.
Вдалеке захрустели ветки, будто через бурелом пёр БТР.
– За нами едут? – поинтересовался Греков.
Крестный пятился и шевелил побелевшими губами. Настенька остолбенела. Костик вертел головой и разевал рот. Чуб ответил:
– За нами. Приготовьтесь, сейчас нас будут жрать.
– Замереть! – приказал Крестный, пятясь к березам. – Обнять дерево и замереть, ясно? Это раптор, он реагирует на движение. Что бы он ни делал, не двигайтесь и даже не моргайте. Шевельнетесь – конец! Он страшный и здоровенный, но постарайтесь не бояться. Толкать, топтать будет – ведите себя, как бревно, и уцелеете. Стрелять бесполезно, он бронированный. Сняли рюкзаки. Замерли. Раз, два, три.
Закачались деревья за малинником, и из тумана вывалился трехметровый силуэт. Приближался он рывками.
Чуб плавно опустился в траву, опершись на рюкзак. Что делали остальные, Геша не видел; он замер, глядя вперед, хотя очень хотел обернуться и посмотреть, как там Настенька.
Он знал: проводники обычно называют рапторов иначе – хренозаврами. Вскоре тварь приблизилась. Покрытая красно-зеленой чешуей, она напоминала что-то среднее между медведем и тираннозавром: морда больше медвежья, туловище – тираннозавра, только передние лапы длинные, трехпалые, с огромными когтями, а на задних – по шпоре наподобие петушиной.
Хренозавр кряхтел, сопел и причмокивал, вертел башкой, со свистом втягивал воздух – принюхивался. Чуб и Геша к нему были ближе всех. От страха живот скрутило, плечи свело судорогой, но Гена не шевелился, уставившись в вертикальный зрачок твари. Казалось, что и хренозавр смотрит на него, готовится сожрать и роняет слюни.
Только бы Настя зажмурилась, только бы не испугалась и не побежала! И тем более не стоит ей смотреть, как тварь будет его, Гешу, жрать.
Раптор мотнул башкой и зашагал дальше, мимо Гены, к остальным. Они стояли у Геши за спиной, он не видел, что там происходило. Заорал Крестный, захрустело, тварь зачавкала. Гена сглотнул. Во рту появился привкус металла от запаха крови, в глазах потемнело. Не вырубаться! Стоять!
Кого он жрет? Крестного? Настя, не смотри, стой на месте, не шевелись! Ты сильная, ты не упадешь в обморок.
Тварь потопала прочь. Когда шаги стихли и вдалеке затрещали деревья, Геша с замирающим сердцем обернулся: Настенька стояла, зажмурившись и сжав кулаки, Костик тоже зажмурился. Бледный Греков таращился перед собой. Чуб пялился на красное пятно на поляне и дергал кадыком. Кровь, автомат и огнемет – все, что осталось от Крестного. Не нужно этого видеть Насте!
Греков не замечал ее, и Гена на негнущихся ногах подошел к девушке. Развернув за плечи, повел подальше от места, где так явственно пахло кровью.
– Все закончилось, оно ушло, – проговорил он, гладя Настю по волосам, как ребенка.
Наконец, Настя нашла в себе силы раскрыть глаза.
– Оно… он кого-то убил? Где Олег?!
Настя попыталась оттолкнуть Гену, но он не отпустил.
– Кого он убил?! – она оглянулась: – Олег?! Олег!
– Погиб Крестный, – проговорил Геша, отпуская ее.
И ошарашенно смолк, заглянув в ее глаза. Его даже затошнило от потрясения – жадный взгляд избалованного ребенка, которому сломали любимую игрушку. Ни сочувствия, ни страха… злость!
– Как – Крестный?! – возмутилась она. – А кто нас отсюда выведет? Вот попали так попали! Хоть в какой стороне Москва, ты знаешь?!
Гена отшатнулся.
– Как это случилось? – спросил Чуб у Грекова, который оттирал от крови поднятый автомат.
Греков вскинул бровь:
– Я, по-твоему, сильно приглядывался? Не повезло Крестному, вот и все. Надо выбираться отсюда, а ты из нас самый опытный. Пошли!
– Сам иди, если приспичило, – отмахнулся Чуб. – Лучше на месте остаться, подождать, пока «бродила» рассосется, а потом по своим же следам выбраться.
– Вот и пойдем по своим следам, пока они видны.
– Ты не понимаешь, бро? – подключился Геша. – Да мы моментом заблудимся, «бродила» не даст выбраться даже по следам.
– Но с другой стороны, – проговорил Чуб, поднимаясь. – Если стемнеет, нам конец. Я понятия не имею, куда мы забрели и сколько прошло времени. По восприятию – часа два, а на самом деле, может, скоро сумерки.
Впавший в ступор Костик наконец зашевелился, отвернулся от крови и заблеял:
– М-м-м-м… К-к-как м-м-м… м-м-мы т-теперь?
Чуб утешил его:
– Это ближнее Подмосковье, тут деревень как навоза.
– М-м-может, п-позвать п-атруль? Помоги-ите! Помоги-ите! – не унимался Костик.
Его крик подхватила Настенька и голосила, пока не охрипла. Чуб снисходительно молчал, а когда они наорались, объяснил:
– Мы в искажении, а не по грибы пошли. Вас никто не услышит, а если услышат, то в искажение не полезут. Так что подбираем сопли и тихонько идем со мной. Ты, Красавчик, – Чуб кивнул Грекову, – тоже будь начеку, а то у меня опыта мало, могу не учуять опасность.
– Вот тебе и имя, – сказал Геша мрачно. – Красавчик. Кстати, я вроде тоже чую искажения, буду на подхвате. Надо посмотреть рюкзак Крестного.
Гена взял себе огнемет, хотя понятия не имел, как им пользоваться. Из полезного в рюкзаке обнаружились патроны, консервы, аптечка и деньги, вырученные за экскурсию, Чуб отдал тысячу Гене, а треху Грекова уверенно положил себе в карман.
– Это за то, что я вас выведу. Все, за мной.
Геша его способностям проводника пока что не очень доверял и напряженно прислушивался к своим ощущениям. Опасность вроде и была, но неявная, разлитая тонким слоем по всей округе. Возвращенные деньги не радовали, мысли вертелись вокруг погибшего Крестного. В ушах стоял хруст костей, а перед глазами – автомат в луже крови. Вот тебе и поиграли в отважных следопытов Сектора! Где та грань, за которой игры заканчиваются, а начинается смерть? Крестный-то умер по-настоящему… и, похоже, это тронуло только Чуба.
– М-м-не г-гарантировали, чт-т-то б-б-безопасно! – зудел Костик, идущий позади.
– Заткнись! – рявкнул Греков. – Без тебя тошно.
Назад Геша старался не смотреть, потому что за его спиной была Настенька. Настя. Анастасия – девушка, которую он любит. Или любил? Кукла с губками-бантиком. Карманная игрушка Грекова. Геша ведь совсем ее не знает, как выяснилось! Полюбил остроумную, улыбчивую, бойкую, а она совсем другая – холодная и расчетливая, со стеклянными глазами.
Геша читал, что Сектор вынуждает быть честным с собой, с людей слетает шелуха и остается истинное. Именно поэтому следопыты возвращаются сюда снова и снова – отдохнуть от лицемерия современного мира. И потягаться силой с неведомым.
Они долго молчали. Костик тихо икал. Наконец, тишину нарушил Чуб:
– Жалко Крестного. Хороший парень был, хоть и растяпа.
Гена не слушал, его насторожил запах сероводорода. Дернув Чуба за рюкзак, он вскинул руку – группа остановилась. Все познания о Секторе Геша черпал из Интернета: если воняет тухлятиной, значит, близко вырвиглотки. Вырвиглотки – твари с виду симпатичные, что-то среднее между лисицей и кошкой, но зубастые, да и нападают всегда стаей.
– Расчехляй огнемет, – сказал Чуб и снял курки дробовика с предохранителя.
До Геши дошло, что расчехлить-то он расчехлит, но как воспользоваться? Слава богу, Чуб оказался опытнее и забрал огнемет, скомандовав:
– Все – ко мне. Вырвиглотки сейчас будут атаковать. Становимся за моей спиной. Да шевелитесь же!
Геша замер по левую руку от него. Получается, он чувствует только искажения, а тварей – нет? Донесся шелест и едва различимое гуканье. Дрогнула осина. Шелестнули кусты. За спиной Костик начал читать «Отче наш», будто приближались не твари Сектора, а бесы. Греков отвесил ему подзатыльник. Настя молчала.
Твари хлынули потоком, но напоролись на развернувшийся язык пламени и заверещали. Некоторые покатились по земле, сбивая огонь с пушистых шкур. Запахло жженой шерстью. Стая повернула назад.
Когда все стихло, Чуб еще долго стоял с огнеметом наизготовку. Вдалеке завыли волки. Нет, не волки, тут обитают шестилапы – странные такие твари, полуволки-полуобезьяны, что ли.
– Ходу! – скомандовал Чуб.
Медленно и осторожно двигались цепью, вслушиваясь и вглядываясь. В каком направлении шли, не понимал никто, цель была – найти дом, чтобы там заночевать. Геша очень надеялся, что из тумана не выплывет снова дуб-трезубец, вокруг которого они столько блуждали.
Чуб сказал:
– Говорят, «бродила» не только по кругу водит. Можно в любой части Сектора очутиться, когда она рассосется, понимаете? Или не Сектора. Или вообще пропасть без вести. Вот идем – вроде наш лес. А если он уже не наш? Если это другое измерение? Рассеется туман, и…
Снова завыл шестилап – теперь ближе.
– Т-т-т… Т-ты…
– Согласен, ТТ, Тульский Токарева, не помешал бы, – сострил Чуб.
– Н-не нагнетай, и т-так тошно, – пробормотал Костик.
– Не боись, от шестилапа отобьемся, нас много.
– З-з-зачем я с-с-с вами…
– Заткнись! – снова рявкнул Греков, и Костик смолк.
Геша поднял голову: солнце прячется за густым туманом. Или на самом деле оно уже клонится к горизонту, потому так темно и неуютно? Если бы нормально увидеть солнце, стало бы хотя бы ясно, где запад, где восток! Скоро ведь стемнеет, и тогда из всех щелей полезут хамелеоны… Или не полезут? Какой изначальный облик у хамелеона, не знает никто, может, это просто аморфная масса. Когда хамелеон получает образец ткани какого-то животного, то перестраивается под него. Съел перо – стал похожим на ворону, собачья шерсть перепала – стал почти собакой. И перо съел, и шерсть – стал собакоптицей, карикатурным уродцем. Химерой. Иногда даже антропоморфы встречаются. Ну, человекообразные то есть. Схарчит тебя тварь, примет твой облик… жуть!
Вскоре они уперлись в непроходимую вырубку, и пришлось долго брести вдоль нее, а потом немного возвращаться: Чуб учуял искажение впереди. Геша тоже учуял, но был уверен, что оно неопасное, типа «барина» или «заики». «Барин» одиночке может мозги заморочить, пятерым – никогда. Вероятную опасность все же решили обойти. Долго продирались сквозь малинник и вышли к небольшому озеру. Раньше оно было платным: деревянные помосты для ловли рыбы еще стояли, хотя успели почернеть и обветшать, на другом берегу гнилым зубом торчала ржавая будка охранников.
– Хорошо! – Чуб хлопнул себя по бедрам. – Значит, недалеко дорога и деревня. А все дороги, как известно, ведут в Рим… То есть, в Москву. Вперед!
Чуб оказался прав: от будки вела заросшая, но вполне различимая дорога. Туман рассеялся, за березовой рощей светило закатное солнце. Надо отсидеться в каком-нибудь доме, утром идти по дороге до трассы, а от трассы – на юг, к Москве.
– Только бы нам ночь простоять, – вздохнул Чуб. – Ночью здесь совсем стремно, если место незнакомое.
Оглядевшись, он зашагал по бетонке, присыпанной хвоей. С обеих сторон от дороги рос сосняк. Геша первый потрусил следом, остальные пошли за ним. Чуб вдруг остановился, глядя на оплетенные лианами сосны слева. Выругался, сбросил рюкзак и закурил.
– Чего встали? – спросил Греков.
Геша таращился на деревья: вот как выглядит лоза! Внушительная, с темными листьями и буро-красными стеблями, похожими одновременно на крысиные хвосты и земляных червей. У окончания лианы – коричневый шип с парализующим ядом. Если долбанет таким шипом, надо вколоть противоядие из аптечки, иначе смерть.
Чуб объяснял Грекову, что лоза опасна, и ее нужно обойти. Греков, сведя у переносицы смоляные брови, мрачно кивал. Костик моргал и крутил головой. Настя молча держала Грекова за руку.
Воспользовавшись передышкой, Гена снял рюкзак и сел в траву. Закрыл глаза. Услышав вой, вздрогнул.
– Волки? – прошептала Настя.
– Хуже, – ответил Чуб. – Одичавшие псы. Для волков человек – опасный чужак, а для собак – предатель. Блин, вот некстати! Если они взяли след, то скоро будут здесь… Бежим!
Геша нацепил рюкзак и поспешил за Чубом, отмечая, что вымотался. А вот проводник уставшим не выглядел и бодро бежал к предполагаемой деревне. Сзади пыхтел Греков, хекал неподготовленный Костик. Собаки залаяли ближе.
Когда эвакуировали жителей, никто не подумал о животных. Котов твари Сектора истребили быстро, а вот собаки выстояли. Сбиваясь в стаи, они давали отпор чупакабрам и вырвиглоткам, природное чутье позволяло им обходить искажения. Теперь здесь они были на своей территории и совсем не боялись людей.
Хвоя под ногами скользила, мелькали сосновые стволы, ветки подлеска хватали за одежду, пот заливал глаза. Впереди телепался рюкзак Чуба, позади топал Греков и компания, а собаки были все ближе – перегавкивались, загоняя дичь. Беглецы уже мчались со всех ног, и все равно погоня приближались.
Сзади протяжно всхлипнула Настенька, раздался глухой удар. Геша обернулся: Настя лежала на земле и стонала, схватившись за лодыжку.
Греков с Костиком обежали ее и ломанулись дальше. Геша бросился обратно, заорав:
– А ну стоять!
Девушка морщилась и старалась не кричать, по щекам катились слезы.
– Больно! – она схватилась за протянутую руку и села. Помотала головой: – Не могу! Вывих!
– Рюкзак снимай!
Помогая ей, Геша то и дело оглядывался, не появились ли собаки. Пришлось и от своего рюкзака избавляться.
– Геночка, не бросай! – всхлипнула Настя. – Не бросай меня!
– Хватайся за меня. Вот так. Ногу осторожней… Пошли!
– До деревни всего ничего! – рядом возник Чуб с огнеметом. – Быстрее, а то сожрут!
Пока Геша с Настей в обнимку ковыляли в деревню, Чуб прикрывал отступление. Показались собаки: огромный кавказец с купированными ушами – вожак, следом – два немца, за ними – выводок разномастных дворняг. Псы не спешили, брали дичь в кольцо и пока держались на безопасном расстоянии.
Геша на миг отпустил Настю, прицелился и выстрелил в вожака. В плечо долбануло отдачей, он выругался. Вожак взвыл и завертелся на месте; но вместо того, чтобы броситься наутек, стая напала. Геша дрожащими пальцами вставил патроны и снова выстрелил, теперь не целясь.
В лицо дохнуло жаром – Чуб, отчаянно матерясь, включил огнемет. Собаки рычали, выли и визжали. Пока Геша медленно заряжал обрез (автомат бы сюда!), из кустов справа выпрыгнули два черных кобеля, один вцепился в правую руку Гены, второй повалил Настю и принялся рвать на ней куртку. Настя закричала, пытаясь защитить лицо. Гена перехватил обрез и долбанул пса в морду – тот с визгом отскочил, потом стволом саданул того, что рвал Настю. Пес взвизгнул и откатился, оскалившись, и тогда Геша выстрелил в него.
Пока он помогал Насте подняться, Чуб щедро поливал огнем фланги.
Они поспешили дальше. Наконец над малинником показалась красная крыша дома. Спасение!
– Настя, потерпи еще немного, – сказал Геша. Она кивнула, закусив губу.
Собаки не нападали – присматривались к опасному врагу и бежали метрах в десяти, отскакивали, когда из огнемета с шипением вырывалось пламя.
Вот и дом – двухэтажный сруб с металлопластиковыми окнами и черепичной крышей. На пороге – Греков и Костик. Переживают, суки. Греков даже в воздух для острастки пальнул.
Кое-как доковыляли, клацнула за спиной дверь. Собаки обиженно завыли.
Прихожая была просторной, квадратов двадцать, слева дверь, справа дверь, между ними – деревянная лестница на второй этаж. У входа – два окна с видом на заросший двор.
Геша глубоко вздохнул, привалился к двери, вытер пот и с равнодушием отметил, что размазал кровь по лицу. Он не почувствовал боли, когда псы рвали его. Наверное, пострадала рука…
Настя на одной ноге попрыгала к Грекову, стоящему возле лестницы, остановилась напротив и коротким тычком заехала ему в нос. Греков отвесил ей пощечину – девушка упала посреди прихожей, уткнулась в ладони и разревелась.
В другое время Гена набросился бы на Грекова и обязательно отметелил бы его, но сейчас ему было почти все равно. Присев рядом с девушкой, Гена понял, что это не его порвали собаки, – Настину руку, он просто запачкался, когда поддерживал девушку. Молча стянул с Насти куртку – так и есть, на плече две глубокие борозды от клыков.
– Аптечка где? – обратился он к Чубу, и тот указал на Грекова.
Олежка как ни в чем ни бывало достал из рюкзака кожаную коробку с красным крестом, протянул. Чуб присел на корточки рядом с Гешей и сказал:
– Теперь нам точно крышка. Ночью на кровь все твари сбегутся, будут рыскать вокруг. Надо рану хорошенько обработать и заклеить, вдруг поможет… хотя не поможет, точно. Покажи-ка, милая, что с ногой.
Настя вела себя как зомби. Стянула берцы и уставилась в потолок. Геша присвистнул: распухшая лодыжка синела на глазах.
– Кто-нибудь умеет вправлять вывихи? – спросил он. Чуб помотал головой.
Настя громко всхлипнула, и лицо ее стало осмысленным. Переводя взгляд с одного парня на другого, она взмолилась:
– Не бросайте меня, пожалуйста!
– Лучше одна смерть, чем четыре, – озвучил свое мнение Греков, уставившись в окно. Костик, стоящий рядом с ним, кивнул.
Настю они уже похоронили и даже не смотрели на неё.
– Переберемся в соседний дом, переночуем, а утром выдвинемся, – продолжал Греков. – Если она еще будет жива, вызовем подмогу. Как вам план?
– Мы тебя здесь не держим – вали! – отрезал Чуб. – Ох и гнида ты паскудная, сожри тебя Сектор! С тобой рядом я теперь и шагу не сделаю.
Глаза Грекова сверкнули.
– Самоубийцы!
Геша не успел отреагировать – Олег вскинул автомат, направил на Настю. Чуб отшатнулся, но Костик шагнул вперед и ударил кулаком снизу по стволу. Загрохотало, пули впились в потолок, обдав меловой крошкой. С хрюканьем отлетел в сторону Костик, упал, споткнувшись о перевернутую подставку для обуви. Настя откатилась к стене. Чуб схватил обрез и навел на Грекова. Геша тоже взял Грекова на мушку.
Костик кривился и тер ушибленный живот. Настя с ужасом смотрела на Олега.
– Она сама умрет и нас за собой потащит. Мозгами пошевелите! – крикнул Греков.
Чуб хищно оскалился:
– Нет, Красавчик, нам теперь не по пути. Даю тебе минуту, чтобы убраться отсюда. Время пошло!
– Идиоты!
Греков попятился к лестнице, поднялся на второй этаж. Два ствола наблюдали за ним. Скрипнуло окно, Греков крикнул:
– Вы офигели вконец? Там собаки! Никуда я не пойду, а сунетесь сюда – пристрелю!
Геша выглянул в окно: собаки лежали на траве, высунув длинные розовые языки. Штук десять, а сколько еще прячется вокруг – неизвестно. Интересно, уйдут или будут измором брать?
Чуб проскрипел кроссовками к Костику, пожал ему руку и сказал:
– Не ожидал, мужик.
Тот жалко улыбнулся, все еще держась за живот, на его щеках залегли ямочки. Геша предложил:
– Я дом осмотрю пока, моментом туда-сюда метнусь.
– Давай, Момент.
Обшаривая комнаты первого этажа, Геша понемногу успокоился, даже закурил. Итак, есть кухня. Посуды никакой – бокал с отбитой ножкой и треснутая тарелка. Два целых табурета и раздвижной желтый стол, но под истлевшим половиком, что это там… опачки! – железная дверца в погреб! Геша потянул на себя кольцо – крышка со ржавым скрежетом откинулась. По крутой деревянной лестнице он спустился в подвал, воняющий кислятиной. Вскоре глаза привыкли к темноте, и Геша различил бутыли со вздувшимися крышками. Компот протух, варенье уцелело. А это что?
На деревянной полке между бутылей пряталась коробка. Геша взял ее – килограммов пять – сдул пыль и, немного поколебавшись, откинул крышку: небольшие квадратные контейнеры. Да это тайник с «сувенирами» из Сектора! Коробка пыльная, значит, ее владелец погиб и не вернулся за своим добром. А вообще подвал неплохой, почти что бункер. Стены бетонные… Вот, где можно переночевать! Ух ты, даже щеколда есть изнутри! Не щеколда – целый засов! Наверное, ее покойный следопыт приспособил.
Захватив коробку, он выбрался наверх, вернулся к своим и сунул Чубу ларец:
– Смотри, бро, что я нашел. Контейнеры с цацками. – Усевшись рядом с Чубом и скрестив ноги, Гена добавил: – Схрон чей-то, сто лет не пользованный. Это ж сувениры, да?
– Вроде того. – Чуб вынул самый большой контейнер, прищурился. – Хозяин шкатулки был мастером-следопытом с большой буквы. Смотри, видишь, маркером написано «Я»? Яд то есть. Эту дрянь в «тлене» добывают, она на яйцо похожа. Раскокаешь, и всем в двух метрах от тебя смерть. Вот «П» – паутинка, дорогая, полезная штука, не рвущаяся нить, в схрусте образуется. «Х» – хотюн. «Пр» – потеряшка, мы сами ее могли найти в «бродиле», если б поискали. Что я могу тебе сказать, Момент… ты богат.
Геша вздохнул и поставил коробку на пол. Тронул за плечо замершую под стеной Настю:
– Ты как?
– Жива, – пробормотала она. – Костя мне рану заклеил.
– Я погреб нашел, – объявил Гена. – Надежный, там и заночуем. Уже смеркается, солнце село.
– Какая же я ду-у-ура, – прошептала Настя с чувством. – Я ж его любила, понимаешь? А он…
Геша кивнул:
– Ага, понимаю.
Со второго этажа не доносилось ни звука.
– Нам все рыцаря хочется. Нашла рыцаря! – Настя накрыла ладошкой руку Геши. – Прости меня, эгоистку. Ты очень хороший, я только сейчас поняла.
Настя посмотрела на Гену, и он прочел в ее глазах: «Не бросай меня. Я что угодно сделаю. Ты же любишь меня? Я тоже буду, постараюсь, только не бросай!»
– Собаки, по-моему, ушли. – Костя выглянул в окно.
Чуб крикнул, обращаясь к лестнице:
– Эй ты, козлина, слышишь? Собаки ушли, и тебе пора! Давай, вали, пока не стемнело, подыщи убежище понадежнее!
Греков на втором этаже завозился, скрипнуло открывающееся окно… и снова тишина. Потом раздалось:
– Хрен там. В другое место перебрались. Никуда я отсюда не пойду.
Чуб кивнул наверх:
– Не нравится мне, что он там сидит.
– Да пусть, – проворчал Геша. – Нападать не будет, оно ему невыгодно. Ну что, теперь моментом в подвал? Или лучше туда позже, а поедим здесь?
Костик полез в рюкзак, вынул запотевший пакет с румяными пирожками:
– Вот, с к-капустой есть, и с мясом. Тут б-бутерброды с сыром, помидоры… ой, раздавились, значит, б-будет томатный сок…
Геша отметил, что Костик, когда не нервничает, почти не заикается.
– Идем в кухню, там стол есть и табуретки, – предложил Гена, протягивая руку Насте, и добавил громче: – Будем объедаться, а этот козлина пусть слюнки глотает.
* * *
Стол был скромным: давленые помидоры, килька в томате, нарезной батон, две банки тушенки и горячий чай в термосе. Уминая пирожки, Чуб урчал и облизывал пальцы:
– Это мама напекла или, – он подмигнул Костику, – девушка?
Костик покраснел:
– Я с б-бабушкой отца живу, она меня и воспитала. Мама… в общем, бросила нас.
Геша (он сел возле окна с обрезом на коленях, и часто выглядывал на улицу) с пониманием кивнул:
– Ясно, бро, откуда растут ноги у твоих проблем. Пора тебе от бабушки сваливать.
– Это да, – поддержал его Чуб и шумно отхлебнул из железной кружки, зажмурился: – Блин, как дома! А я – колобок, ото всех ушел. Мать бухала, отчим лупил. Дотерпел школу и свалил. Никуда не поступил, чинил машины, жил, где придется. А потом в Сектор попал и, блин, прикипел. Крестный меня натаскивал. Казалось бы – страшно, опасно, а тянет. Почему, понять не могу. Тут – стремно, там – тошно. Момент, не смотри так, вернешься в цивил – поймешь. Особенно классно с бывалыми следопытами в каком-нибудь заброшенном городке, да у костерка… Вокруг заросли. Лопухи стеной, крапива, насекомые жужжат – и никого, кроме вас. М-м-м!
Вдалеке заверещала собака, взревел зверь покрупнее, и Чуб вскочил, едва не перевернув стул:
– Хренозавр! А мы тут кровью наляпали… Быстро в подвал! Жрачку в руки и – бегом, бегом!
Первым спустился Костик, ему подали рюкзаки, за ним – Геша, поддерживающий Настю. Наверху Чуб посыпал пол найденным в кухне молотым перцем, чтобы забить раптору нюх.
– Эта тварь весь дом своротить может, – сказал Чуб, ступив на лестницу.
– А п-п-подвал? – поинтересовался Костик.
– Не знаю про подвал. Будем надеяться, что он рыть не станет и мирно уйдет.
Клацнула крышка, и стало совсем темно. Геша щелкнул зажигалкой.
– Стелем спальники, ложимся и затихаем. Блин, да скорее – жжется!
Геша лег с краю, Настю положил между собой и Костиком. Девушка хлюпала носом и едва заметно вздрагивала, но затихла, когда в дверь наверху ударили. С третьего удара дверь с треском слетела с петель. Донесся рык. Геша представил, как многотонная туша ломится в узкий дверной проем.
Похоже, хренозавр пролезть не смог, просунул башку, осмотрел прихожую и, убедившись, что еды в доме нет, отступил. Зато через некоторое время по стальной крышке затарабанили мелкие коготки. Неведомые твари щелкали и трещали, перекликаясь. Чупакабры, наверное. Если они поднимутся по лестнице, то живо расправятся с Грековым. Геша воображал себя на его месте: один в темноте, с автоматом, а вокруг кишат неведомые твари… Аж ладони вспотели. Хоть Греков и сволочь, но человек, и Геша не желал ему смерти.
Когда что-то протяжно застонало, чупакабры сбежали. Теперь по люку топталась тварь покрупнее, сопела и кряхтела. Тупое зверье крышку не подымет, а если мертвяк? Говорят, в Секторе есть мертвяки… Что оно такое, никто толком не знает и не понимает, но слухи ходят упорные. Потянуло тленом. Или мерещится? Топ-топ… Топ-топ… Сгинь, проклятый!
Одной рукой Геша обнял Настю, второй нащупал лежащий рядом обрез. Толку от него будет мало, но так спокойнее. Наверное, мертвяка лучше жарить огнеметом?..
Заскрипели ступени деревянной лестницы, прогибаясь под весом незваного гостя. Грекова учуял, отродье!
Донеслось бормотание, загрохотал автомат, опять забормотали… Или это не мертвяк – следопыт вернулся за коробкой? Вон, Греков пытается с ним договориться.
Настя дернулась, подняла голову, но Геша прижал ее к спальнику:
– Тише. Что бы ни случилось – молчи.
Снова застрочил автомат, заорал Греков. В его вопле слились ужас и отчаянье, и мороз продрал по спине. Геше захотелось спрятать голову под спальник, зажать уши, чтобы не слышать, как крик оборвется хрипом, и не представлять, что же за тварь так напугала Грекова.
Крик хрипом не оборвался. Заскрипела лестница, донеслось:
– Тссс-укааа-анщщщ, анщщщ…
Неужели отбился Греков? А этот, гость который, даже бормочет, значит, не зомбак, а жертва ларвы. Ларвы откладывают в людей личинки, и от выделяемого фермента человек тупеет и забывает себя…
Что-то шмякнулось на крышку, ночной гость протопал к выходу. На улице зашуршали раздвигаемые кусты.
По-хорошему надо бы этого бедолагу в больницу, иначе помрет… Странно, что его чупакабры не тронули, видимо, фермент для них ядовит.
Через некоторое время Костик судорожно вздохнул, а потом монотонно засопел – уснул, что ли? Шевельнулась Настя, прижалась и погладила Гену пальцами по лицу. Приподняла голову, коснулась губами его губ. Во мраке перед ним встала картинка: Настино лицо вблизи, она смотрит в упор, а в глазах: «Не бросай, ты же меня любишь! Я заплачу́ за спасение, дам то, что тебе нужно…»
Геша перевернул ее на бок и шепнул:
– Спи.
А вот самому не спалось. Он вслушивался в ночные звуки, пытаясь понять, жив ли Греков. Вроде возится кто-то, кашляет. Живой, скотина. Такому ничего не сделается.
Поворочавшись еще немного, Геша уснул.
Снилось ему, что наверху не Греков – Настя, к ней бегут чупакабры, а он, Геша, в погребе, и щеколда заела. Надо скорее открыть ее, а она ни туда, ни сюда. Наконец засов поддался, клацнула крышка. Потянуло прохладой. Всхлипнула Настенька…
А ведь это не сон! Геша вскочил: крышка была открыта, Настя грызла ногти и, хромая, пятилась, в синих глазах плескался ужас.
– Ты зачем? – спросил Геша и бросился к лесенке, чтоб вернуть крышку на место.
– Он просился. Так жалобно… Говорил, что ранен.
Геша едва не сорвался с лестницы: Греков свесился в погреб и попытался заехать Геше в нос – он уклонился, успев подумать, что Греков в одиночестве повредился рассудком.
– Ты чё, бро? Бро, попустись!
Ну не стрелять же в него! Связать – и в дурку. Вон, зверем скалится, а глаза будто пленкой затянуты, на щеке – три пореза с запекшейся кровью. Мертвые, остекленевшие глаза. И костяшки пальцев, что он сбил о деревянную ступеньку, не кровоточат.
– Тсссууука, – прошипел Греков и оскалился.
– Это не Олег, – бормотала Настя. – Он мертвый и холодный!
Геша метнулся к обрезу, наступил на Чуба, спавшего мертвецким сном – парень вскочил и долбанулся головой и деревянную полку. Зазвенели бутыли. Пока он соображал, что происходит, Геша заряжал обрез.
Если Греков мертвяк, его не остановит дробь! Что нужно? Серебряная пуля? Осиновый кол? Осин целый лес – иди, строгай. Геша с удивлением отметил, что спокоен и будто наблюдает себя со стороны.
Взять Грекова на мушку, вот так, палец – на спусковой крючок.
– Чер-р-рви, – хрипел Греков. – Ничтожества. Бр-росили меня! Бр-росили!
Или не зомбак? Или просто такова его гнилая сущность? Вместо того чтобы спуститься по лестнице, Греков рухнул в подвал вниз головой. Хрустнули позвонки. Закричала Настя. Выругался Чуб. Костик смотрел на бывшего друга и непонимающе моргал.
Геша шагнул к телу, коснулся шеи, чтоб нащупать пульс, и отшатнулся: Греков был холодный, как…
Мертвец дернулся и встал. Его шея была сломана, и голова лежала на плече. Геша выстрелил и крикнул:
– Валите отсюда быстро! Это может быть заразно!
Грекова отбросило от лестницы и ударило о полку – на пол посыпались бутыли.
– Смерть! Черви! – прорычал Греков, рывком поднялся и бросился на Гешу, но получил прикладом – хрустнула челюсть.
Костик и Настя уже взобрались наверх, к лестнице пробирался Чуб.
– Не прощу-у! Бро-осили! – Греков метнул бутыль в Чуба, тот пригнулся, и его осыпало осколками.
Шаг – и Чуб на лестнице, выстрелил в нападающего Грекова, но тот лишь отступил и пошатнулся. Геша схватил огнемет, нащупал спуск. Из наконечника вырвался язык пламени, лизнул мертвеца, ударился о стену – в лицо дохнуло жаром.
– За что-о-о?! – выл Греков.
Геша завороженно наблюдал, как вспыхивают волосы, лопается кожа, чернеет камуфляжный костюм, а Греков продолжал раскрывать рот…
Геша попятился, принялся взбираться по лестнице. Ступенька, еще одна… Объятый пламенем мертвяк двинулся за ним. Геша будто очнулся и пулей вылетел наверх, захлопнул крышку погреба.
Внизу рычал и орал Греков, взывал к совести, угрожал. Настю трясло. Гешу тоже начало трясти: он увидел то, что ночью шлепнулось на крышку – полуразложившуюся человеческую кисть.
Интересно, насколько это заразно? Наверное, несильно, иначе зомби уже до Москвы доползли бы. Или они к месту привязаны? Надо будет опытных следопытов расспросить.
* * *
Когда взошло солнце, Чуб и Костик ушли за подмогой. Геша мог рвануть с ними, но остался с Настей. Он был уверен, что Чуб его не кинет. Люди Сектора могут убивать друг друга за сувениры, но никогда не ударят в спину того, с кем сидели за одним столом. Чуб обязательно вернется.
Вернулся он к обеду с двумя парнями – высоченным улыбчивым блондином и рыжим здоровяком с бородой, похожей на валенок, оба из клана «Герб». Мужики приехали на мотоцикле с коляской: перевалочная база, оказывается, была неподалеку. Настю посадили в коляску. Перед тем, как завести мотор, рыжий обратился к Геше:
– За вами возвращаться?
Геша задумался. Перед тем, как отправиться за помощью, Чуб предложил ему отправить Настю с Костиком, а самим остаться и побродить по Сектору. Возвращаться с Настей или идти с Чубом по заброшенным поселкам, минуя искажения, воюя с порождениями Сектора?
Решить нужно прямо сейчас.
Геша представил, как уезжает. Вот он садится в мотоцикл, оборачивается, а на пороге дома с выбитой дверью стоит Чуб. И будто не Чуб – сам Сектор машет ему рукой, укоризненно качая головой: отрекаешься? И такая тоска накатила… будто навеки прощаешься с кем-то близким. Ширится, растет чувство утраты.
Остановить!
– Не, мужики, – качнул головой Геша, улыбнувшись. – Мы сами доберемся, спасибо.
Мотоцикл заурчал мотором и рванул вперед, подняв клубы пыли. Пара секунд – и его уже не видно, он навсегда увез Гешино счастье. Нет, не Гешино и не счастье – просто увез старую жизнь.
Чуб положил руку ему на плечо и прищурился:
– Ну, чё, ты герой, Момент. Давай расширим сознание и пойдем осваивать Сектор. Ты как?
Геша взял протянутую самокрутку:
– Я, бро, всегда готов. Сектор, он, как наркотик, не отпустит, да?
Когда рев мотора стих вдалеке, Геша успокоился и понял, что наконец-то обрел целостность и получил то, что ему было действительно нужно – Сектор.
