Глава 66

Если бы похороны классифицировались по размерам, то погребение отставного помощника шерифа Карла Келли считалось бы самым маленьким. На нем присутствовали я, Лилиан, священник, Ларри Драпиевски и сам Карл. Сын из Остина не приехал. И никаких старых друзей за исключением тех, рядом с которыми его похоронили. Карл оставил после себя лишь брошь — он отдал ее мне в «Никсе» за три дня до смерти с просьбой передать сыну. Я планировал выполнить просьбу Карла и много чего еще добавить от себя.

После того как красный джип Драпиевски уехал, увозя священника в церковь, на кладбище воцарилась тишина, если не обращать внимания на стрекот цикад. Они гудели так настойчиво, что в те редкие моменты, когда замолкали, я начинал сомневаться в собственной вменяемости.

Мы с Лилиан сидели в маленькой беседке возле колумбария. В тени было тридцать восемь градусов, а под моим черным костюмом все сорок два.

Пришел мой черед сказать:

— Спасибо, что пришла сюда вместе со мной.

Лилиан сложила руки на коленях и вытянула перед собой скрещенные ноги. Она выглядела рассеянной, словно пыталась прочитать надпись на надгробной плите, расположенной очень далеко от нас.

— Я говорю серьезно, — продолжал я. — Если бы ты не пришла, не получилось бы кворума и Карл не смог бы законно умереть.

Лилиан посмотрела на меня, она все еще думала о чем-то своем.

— Говорят, что с возрастом мы все превращаемся в наших родителей — интересно, правда ли это?

— Вот спасибо, у меня сразу улучшилось настроение, — проворчал я.

— Я серьезно, Трес. Меня это тревожит. Именно поэтому я до сих пор перед тобой не извинилась.

— Ты о чем?

Она провела большим пальцем вдоль разреза на рукаве своего обтягивающего черного платья. Несмотря на загар, кожа у нее на плечах заметно покраснела — она слишком много времени провела на солнце.

— Отец ужасно меня пугает… насилие, на которое он оказался способен. Иногда мне становится страшно, когда я вижу нечто похожее в себе.

— Ты никого не собираешься убивать, Лилиан.

— Нет, я о другом.

Она выдохнула и неожиданно задрожала. Только в этот момент я понял, с каким трудом она сдерживает рыдания. Лилиан лишь чудом не расплакалась.

— Я должна тебе рассказать, — медленно заговорила она. — Должна рассказать… Знаешь, какая-то часть меня радовалась, что все эти годы ты страдал. К тому моменту, когда я поняла, кого убил мой отец и какое отношение второе убийство имеет к убийству твоего отца — ты уже от меня ушел, Трес. И мне стало легче от того, что я причиняла тебе боль, скрывая правду. Я понимаю, что вела себя ужасно, и теперь меня пугает, что я испытывала такие чувства.

Пришел мой черед заверять Лилиан, что все в порядке. Но я, как дурак, глазел на ее ноги и черные кожаные ремешки босоножек на высоких каблуках, которые слегка врезались в икры.

Лилиан снова вздохнула, но дрожать перестала.

— Я попросила тебя вернуться не только для того, чтобы использовать, Трес. Возможно, тебе трудно поверить, но я действительно тебя люблю. Однако во мне есть и другая сторона, которая меня пугает и напоминает об отце. И я постоянно спрашиваю себя: вдруг я втянула тебя в эту историю, чтобы причинить боль.

Мое сердце попыталось сжаться в маленький шарик, и мне вдруг показалось, что кровь перестала циркулировать в пальцах. На улице было почти сорок градусов жары, а у меня замерзли руки.

— Я говорю это тебе потому, что хочу разобраться в себе, — продолжала Лилиан. — Я еще тебя люблю, пытаюсь отбросить все постороннее и сосредоточиться на своих чувствах, но мне необходимо знать, стоит ли сражаться и дальше.

По контрасту с черным платьем ее глаза с многоцветными блестками казались особенно яркими. Они немного увлажнились, но в них сияла решимость. Я понимал, что она хочет от меня услышать.

— Майя Ли была права. Я просто не слушал.

Как только я произнес имя Майи Ли, лицо Лилиан изменилось — произошло быстрое эмоциональное отступление.

— И в чем же она была права?

— Когда говорила о тебе и о том, почему ты во мне нуждалась.

Выражение лица Лилиан стало еще более неуверенным.

— И что из этого следует?

Я покачал головой:

— Нет, я не собираюсь к ней возвращаться. Мой дом — Сан-Антонио.

— Тогда что?

Я потер руки, пытаясь вернуть чувствительность пальцам.

— Ты боишься еще кое-чего. И это страшнее, чем стать такой, как твой отец.

Ее лицо замкнулось, Лилиан приготовилась принять удар.

— И что ты имеешь в виду?

— Ты боишься стать такой, как твоя мать — старой женщиной с коробкой из-под обуви, полной фотографий человека, которого она раньше любила и от воспоминаний о котором не может избавиться. Мне кажется, ты в ужасе от мысли, что можешь повторить ее судьбу.

Лилиан встала и обхватила себя руками. На меня она не смотрела.

— Ну и черт с тобой, если ты так думаешь.

Она произнесла эти слова, стараясь быть максимально холодной, но на лице у нее появилось такое же выражение, как в палате Дэна Шеффа, когда он ей солгал — тщательно скрываемое облегчение.

— Ты не могла забыть меня окончательно из-за тайны, которую тебе приходилось носить в себе, — продолжал я. — И только теперь, когда все раскрылось, тебе нужно либо построить наши отношения заново, чтобы рядом не витали призраки прошлого, либо закончить их раз и навсегда, и начать нечто новое. В любом случае, тебе страшно, что ничего не получится и что я буду продолжать отравлять твою жизнь.

Она заговорила с удивительной мягкостью.

— Две недели назад ты не сомневался, что мы идеально подходим друг другу. Ты был готов вернуться и начать заново — хотя прошло столько лет.

— Да.

— А теперь хочешь сказать, что исключаешь такую возможность? И уверен, что у нас ничего не получится?

— Да, уверен, — солгал я.

Она смотрела на меня, пытаясь найти трещины в моей броне. Однако я ей не позволил. Плечи Лилиан медленно расслабились.

— И все только для того, чтобы снова меня бросить, — тихо сказала она.

Лилиан ждала ответа. Мне было трудно, очень трудно, но я дал ей возможность оставить последнее слово за собой.

Она повернулась, вышла из беседки и направилась к пустому черному «Кадиллаку» своей матери. Я подумал, что для Лилиан это слишком большая машина. Однако после того как она медленно тронулась с места, мне показалось, что она учится чувствовать себя уверенно за ее рулем.

Я снял пиджак и отправился на угол Остин и Эйзенхауэр, предоставив солнцу возможность превратить меня в ходячий водяной фонтан, пока я стоял на остановке и ждал автобус. На углу уличный торговец продавал свежие фрукты и картины на бархате, изображавшие воинов ацтеков и истекающего кровью Иисуса. Наверное, я выглядел не слишком счастливым. Он криво улыбнулся и угостил меня ломтиком арбуза. Я поблагодарил его за то, что он не предложил мне картины.

— Привет, vato, — произнес кто-то у меня за спиной. Я обернулся и увидел Ральфа, который выглядывал из окна красно-коричневого «Линкольна» и ухмылялся, как дьявол. — Ты остался без колес? — спросил он.

Я пожал плечами.

— Точнее, я остался без колес Джесса. И мне отказали в праве навещать мой «ФВ».

Ральф рассмеялся и показал бутылку «Эррадуры Аньехо» и упаковку из шести бутылок «Биг Ред».

— Тебе еще нужны такие друзья? — спросил он.

— Больше, чем что-либо другое, — сказал я, садясь в «Линкольн».