Глава 16
К тому времени, когда я остановил свой автомобиль на улице без обочины перед кафе «Бланко», мое похмелье сменилось более холодным ощущением тошноты. Я боялся, что совсем от него онемею, если не буду продолжать двигаться.
Вывеска в грязном окне кафе сообщала, что оно открыто. Я переступил через двух тощих коричневых псов, храпящих у двери, и вошел внутрь.
Воздух внутри был густо пропитан перцем и застарелым жиром. Несмотря на половину восьмого утра, по меньшей мере двадцать человек у стойки вдоль одной стены крошечного зала с аппетитом поглощали мигас с черным кофе. Необъятные официантки с волосами цвета чоризо орали друг на друга по-испански и выносили из кухни тарелки размером с крышку колеса, по четыре штуки за раз. Это было единственное в городе место, где подавали огромные тарелки еды меньше чем за три доллара.
Несколько парней, сидевших у стойки, посмотрели на меня сонными карими глазами, слегка недовольные тем, что я гринго, но почти сразу снова занялись своим мигасом.
Только один человек сидел не за стойкой, а в дальнем углу, за столом с покрытием из желтого пластика, который стоял под громадной картиной на черном бархате, изображавшей воина майя. Ральф Аргуэлло пил «Биг Ред» и ухмылялся.
— Привет, vato, — сказал он и махнул рукой, чтобы я отошел в заднюю часть зала.
Если бы Джон Леннон родился латиноамериканцем, а потом съел бессчетное количество промасленных гордитас, он бы выглядел как Ральф. Длинные, спутанные волосы мой приятель расчесывал на пробор посередине и завязывал в конский хвост, глаза прятались за толстыми круглыми стеклами очков. На гладком, как у младенца, лице Ральфа, когда он улыбался, появлялось нечто демоническое, заставлявшее мужчин нервничать.
Ральф одевался в гораздо более дорогую одежду, чем когда-либо Леннон, хотя сегодня был в белоснежной хлопчатобумажной гуаябере, которая почти скрывала живот, и золотой цепочке такой толщины, что она вполне сгодилась бы, чтобы пристегнуть велосипед.
Ральф протянул мне мясистую руку, и я ее пожал.
Продолжая ухмыляться, он откинулся на спинку стула. Его глаза выглядывали на несколько дюймов над очками. Может быть, он смотрел на меня, а может, на стопку деловых бумаг, лежавших перед ним на столе, я не смог этого понять.
— Помнишь Джерси и тех уродов, которые обозлились на меня из-за того, что я порезал им шины?
Я думал про Лилиан и ее пустую спальню, залитую бледным светом кровавого оттенка. Мне захотелось наорать на Ральфа, потребовать, чтобы тот не тянул и рассказал, что ему известно, но он так не работал. Во время разговора он ходил по кругу, и собеседнику приходилось тащиться за ним.
Я сел.
— Помню, — сказал я. — Они наскочили на нас перед «Мистером М», когда мы вышли из школы.
— На нас?
Он рассмеялся, коротко и звонко, так обычно чихают коты.
— Ты мог уйти, — сказал он. — Я так и не понял, почему тощий белый мальчишка оказался настолько идиотом, что остался защищать мою задницу против четверых громил.
— Я знал, что когда-нибудь ты станешь богатым и знаменитым, — предложил я ему ответ.
— Точно.
— К тому же их было только трое.
Ральф пожал плечами:
— Я так и сказал, разве нет?
Он крикнул официантке, чтобы она принесла еще две бутылки лимонада «Биг Ред», потом наклонился вперед, поставил локти на стол и перестал улыбаться. До меня долетел отчетливый тяжелый запах лавровишневой воды, пропитавший его одежду.
— Так вот, вчера вечером я разговаривал с одной девчонкой, которая мне кое-что должна… задолжала с оплатой квартиры, ну, ты понимаешь.
Я кивнул. Ральф замолчал, когда официантка звякнула двумя запотевшими бутылками с содовой, которые поставила перед нами.
— Эта девчонка сказала, что у нее сейчас совсем нет денег, но она нашла кредитки, которые, возможно, мне пригодятся. Я ей ответил, что, может, и пригодятся. Но, когда я увидел на них имя, я тут же подумал про тебя.
Ральф развел руки в стороны, как будто хотел сказать: «А что еще я мог сделать?»
— Она хорошая девочка, эта моя подружка, но, знаешь, иногда ей приходится объяснять, что человек должен вести честную жизнь. Мы с ней немного поговорили о том, как она на самом деле заполучила сумочку, и мне кажется, она говорит правду. Как я тебе и сказал, нашла на Зарзамора.
Ральф положил на стол гватемальский бумажник, грязный, весь в пятнах, с голубыми и зелеными куколками-«волнушками». Это был действительно бумажник Лилиан. Ральф достал несколько кредиток, потом водительские права. Лилиан смотрела на меня из-под желтого пластика — плохая фотография, размытая и несфокусированная, но с ее кривой улыбкой и веселыми разноцветными глазами.
— Деньги там были? — спросил я.
— Наличные быстро исчезают, когда попадают к моей знакомой, — пожав плечами, ответил Ральф.
Но я думаю, что, вероятно, деньги там были.
— Тогда выходит, что бумажник не украли. Она или кто-то другой его выронил.
— Дружище, бумажники, полные кредиток и денег, никогда долго не лежат посреди дороги. Особенно в моей части города. Получается, что его уронили совсем незадолго до того, как моя подружка его подобрала, скажем, около полуночи в воскресенье.
— А ты не можешь еще что-нибудь узнать?
Ральф улыбнулся.
— Могу поспрашивать. Вечером в воскресенье не так много белых женщин прогуливается в Вест-Сайде. Если бумажник действительно выронила Лилиан, возможно, кто-то ее и видел.
Холод от бутылки с содовой проник в мои пальцы и начал подниматься вверх по руке к груди. Я пытался представить Лилиан на Зарзамора поздно ночью и другие способы, какими ее бумажник мог туда отправиться без нее. Я подумал о неожиданной поездке в Ларедо, про которую мне сообщил Бо, машину Лилиан перед домом и его странное состояние.
— Я не смогу тебе заплатить, Ральфас, — сказал я.
Он ухмыльнулся и постучал карточкой «Виза», которая принадлежала Лилиан, по пластиковому столу.
— Может, я внесу расходы на счет леди, если ты ее найдешь, как ты считаешь? А теперь расскажи-ка, что происходит.
— Я бы тоже хотел знать.
Он ждал объяснений, и через двадцать минут и после двух бутылок «Биг Ред» я рассказал ему обо всем, что случилось за мою первую неделю в городе.
Разговаривать с Ральфом было все равно что со священником. Он умел слушать и столько слышал про людские грехи, что его уже ничто не могло удивить. Его ухмылка так и осталась неизменной. Когда имеешь дело со священником, все, что ты рассказал, отправляется прямиком к Богу. С Ральфом же иначе — твоя история становится общественным достоянием, и так ты получаешь отпущение. По крайней мере, я знал, что город ее услышит. Что же до Бога, тут у меня уверенности не было.
— Довольно трудно уехать в Ларедо на три дня без бумажника, — заметил Ральф, когда я закончил. — И совсем не просто исчезнуть, если тебе кто-то не поможет.
Я даже кивнуть не мог.
Ральф принялся разглядывать «Визу» Лилиан.
— Твой приятель детектив Ривас позавчера вечером был в «Эль матадоре», — сказал он. — Вспомнил про смерть твоего отца и сказал, что ты приехал копаться в прошлом, чтобы швырнуть пыль, которая уже давно осела, большому количеству людей в лицо.
— Ривас полон дерьма.
— Vato, ты можешь сложить два и два? — спросил он.
Когда он произнес вслух то, о чем я думал, мои подозрения перестали казаться возмутительными. Но мне еще больше захотелось отмести эту идею.
— Зачем кому-то нападать на Лилиан, чтобы добраться до меня? Зачем, проклятье?
Ральф развел руки в стороны.
— Подумай о врагах своего отца — во-первых, мистер Уайт; во-вторых, весь городской совет; в-третьих, половина полицейского управления. Параноики, которым есть что терять, приятель. Если ты кого-то достаточно сильно напугал…
— Как? — перебил я его, немного громче, чем собирался. — У меня вообще ни на кого ничего нет, Ральфас.
На мгновение разговоры у стойки смолкли, одна из официанток обернулась на нас и нахмурилась. Ральф только спокойно откинулся на спинку стула и пожал плечами.
— Может быть, кто-то смотрит на это иначе, дружище. Вопрос в том, что дальше? Ты будешь себя вести как хороший мальчик и станешь ждать, когда тебе скажут, что делать?
Мне отчаянно захотелось по чему-нибудь врезать, но я только посмотрел в черные живые глаза Ральфа.
— Он был моим отцом, Ральфас. Как ты считаешь, что я должен делать?
Тот кивнул.
— Слушай, vato, не нужно мне ничего объяснять… — Он замолчал, не договорив.
Немолодой мексиканец вошел в кафе и направился к нашему столику. Его лоб с залысинами блестел от пота, он был крупным мужчиной, наверняка привык, чтобы другие уступали ему дорогу, но шел к Ральфу с таким видом, будто на шее у него был тяжелый ошейник.
Ральф не предложил ему сесть, только ухмыльнулся. Мужчина с сомнением посмотрел на меня, но Ральф махнул рукой.
— Не обращай на него внимания, — сказал он мужчине по-испански и, повернувшись ко мне, добавил: — Он говорит только по-английски, правда, приятель?
Я пожал плечами и попытался сделать вид, будто окончательно сбит с толку. Впрочем, это было не трудно. Я вполуха слушал, как мужчина начал жаловаться Ральфу на денежные проблемы. Ему нужно было заплатить по закладной, но он болел и не мог работать. Ральф терпеливо его выслушал, потом достал опасную бритву, положил на стол, с рассеянным видом он раскрыл гладко отполированное лезвие из черного футляра из потрепанной кожи и провел по нему мизинцем.
— Она твоя жена, — сказал он также по-испански. — Если я услышу, что ты еще раз напился или начал орать и угрожать ее сыновьям, я отрежу тебе пальцы и заставлю их сожрать.
Он сказал это совершенно спокойно.
Затем Ральф выложил на стол рядом с бритвой десять купюр по пятьдесят долларов. Мужчина изо всех сил старался унять дрожь в руках, когда забирал деньги со стола, но у него не получилось.
Когда он ушел, Ральф посмотрел на меня.
— Мой новый отчим. — Он улыбнулся. — Я же не зря тебе сказал про умерших отцов, vato. Я с двенадцати лет единственный мужчина в доме.
И он убрал бритву.
Когда я вышел из кафе «Бланко», Вест-Сайд уже полностью пробудился к жизни. В кафе набились новые посетители, чтобы перед работой получить свою порцию мигаса и кофе. Старые мексиканки, каждая не меньше моего «Фольксвагена» и производящие в два раза больше шума, заполнили улицы, переходили от одного лотка к другому, громко торговались и поносили всех подряд. А Ральф сидел за своим столом посреди этой кипучей жизни и ухмылялся.
— До полудня мне нужно проверить двенадцать ломбардов, vato, — крикнул он мне вслед. — Совсем неплохо для нищего паренька, верно?
Я ехал назад и думал про двенадцатилетних мальчишек с опасными бритвами в руках, белых женщин, оказавшихся посреди ночи на Зарзамора, и о дыре в коричневой ковбойской шляпе.
Мексиканская народная музыка вопила из всех машин, кативших по Бланко.