Глава 2

Что произошло после этого, Хоффман не помнил, никакие мысли или сновидения не тревожили его обычно беспокойное сознание, пока из тумана, подобно длинной косе, возникающей в конце долгого пути, он не ощутил, как начали медленно просыпаться его чувства. Ледяная вода текла по шее и дальше на спину, холодное давление на голову, резкая боль в ней, механический шум в ушах, знакомый тошнотворно резкий цветочный запах духов жены — и вот он понял, что лежит на боку, упираясь щекой во что-то мягкое. На руку что-то давило.

Он открыл глаза и увидел в нескольких дюймах от своего лица белую пластмассовую миску, в которую его тут же вырвало, и он почувствовал во рту привкус вчерашнего рыбного пирога. Хоффман задохнулся, и его снова вырвало. Миску унесли. Потом ему в глаза принялись светить ярким светом, в каждый по очереди. Вытерли нос и рот. Прижали к губам стакан воды. Из детского негативизма он сначала его оттолкнул, потом взял и с жадностью выпил. После этого открыл глаза и окинул взглядом свой новый мир.

Он лежал на полу в прихожей, на боку, прислонившись спиной к стене. Голубой полицейский маяк вспыхивал в окне, точно непрекращающийся электрический ураган; из радио доносились неразборчивые голоса. Габриэль стояла рядом на коленях и держала его за руку. Она улыбнулась и сжала его пальцы.

— Слава богу, — сказала она.

Габриэль была в джинсах и вязаной кофте. Хоффман приподнялся и, ничего не понимая, принялся оглядываться по сторонам. Без очков все вокруг расплывалось и казалось окутанным туманом: два парамедика, склонившихся над каким-то блестящим ящиком; два жандарма в форме, один у двери с вопящим радиоприемником на ремне, другой спускается по лестнице. И третий человек, уставший, за пятьдесят, в темно-синей штормовке и белой рубашке с темным галстуком, разглядывающий Александра с отстраненным сочувствием. Все одеты, кроме Хоффмана, и ему вдруг показалось невероятно важным и необходимым что-нибудь на себя надеть. Когда он попытался еще больше подняться, то понял, что руки его не слушаются, а в голове вспыхнула ослепительная боль.

Мужчина с темным галстуком сказал:

— Подождите, давайте, я вам помогу. — Он шагнул вперед и протянул руку. — Жан-Филипп Леклер, инспектор полицейского департамента Женевы.

Один из парамедиков взял Хоффмана за другую руку, и вместе с инспектором они осторожно поставили его на ноги. На кремовой краске стены в том месте, где ее касалась его голова, осталось неровное пятно крови. И еще она была на полу, размазанная так, как будто кто-то на ней поскользнулся. Колени подогнулись.

— Я вас держу, — заверил его Леклер. — Дышите глубже. Не спешите.

— Ему нужно в больницу, — взволнованно вмешалась Габриэль.

— Машина «Скорой помощи» приедет через несколько минут, — сказал парамедик. — Их задержали.

— Давайте подождем здесь, — предложил Леклер, открыв дверь в холодную гостиную.

Как только Александра усадили на диван — он категорически отказался лечь, — парамедик присел на корточки рядом с ним.

— Вы можете сказать, сколько я держу перед вами пальцев?

— Можно мне мои… — начал Хоффман. — Как же это называется? — Он поднес руку к глазам.

— Ему нужны очки, — поспешила на помощь Габриэль. — Вот они, милый. — Она надела ему их на нос и поцеловала его в лоб. — Не волнуйся, расслабься, хорошо?

— Теперь вы видите мои пальцы? — спросил медик.

Хоффман старательно пересчитал пальцы и провел языком по губам, прежде чем ответить.

— Три.

— А так?

— Четыре.

— Нам нужно измерить ваше давление, месье.

Хоффман тихо сидел, пока ему закатывали рукав пижамы и надевали манжетку, которая начала надуваться. Стетоскоп показался невероятно холодным. Мыслительные способности начали медленно возвращаться, шаг за шагом. Александр методично отметил про себя обстановку комнаты: бледно-желтые стены, кресла и шезлонги, обитые белым шелком, кабинетный рояль Карла Бехштейна, часы Людовика XV, которые тихонько тикали на каминной полке, чернильные тона пейзажа Ауэрбаха над камином. Кофейный столик перед диваном украшал один из ранних автопортретов Габриэль: полуметровый куб из сотни листов непрозрачного стекла, где она вывела черными чернилами части магнитно-резонансных томограмм своего тела. В результате получилось, будто диковинное, невероятно уязвимое существо с другой планеты парит в воздухе.

Хоффман смотрел так, будто видел это впервые, но он знал, что должен что-то вспомнить. Только вот что? Ощущение новое — до сих пор он не попадал в ситуации, когда не мог вытащить из мозга информацию, требующуюся немедленно. Когда парамедик закончил, он сказал жене:

— Разве у тебя не назначено на сегодня что-то важное? — Хоффман нахмурился, сконцентрировался и принялся искать нужную мысль в хаосе, царившем в голове. — Вспомнил, — выдохнул он с облегчением. — Твоя выставка.

— Да, но мы ее отменим.

— Нет, мы не должны… только не твою первую выставку.

— Хорошо, — вмешался Леклер, наблюдавший из своего кресла. — Это очень хорошо.

Александр медленно повернулся и посмотрел на него, и от этого движения в голове расцвела новая вспышка боли. Он принялся вглядываться в Леклера.

— Хорошо?

— Хорошо, что вы все помните. — Инспектор поднял вверх большой палец. — Например, что последнее осталось у вас в памяти из случившегося сегодня ночью?

— Мне представляется, Алекса должен осмотреть доктор, прежде чем он сможет отвечать на вопросы, — перебила его Габриэль. — И ему необходимо отдохнуть.

— Последнее, что я помню? — Хоффман задумался над вопросом, словно тот представлял собой математическую задачу. — Думаю, я вошел в переднюю дверь. Видимо, он стоял за ней и поджидал меня.

— Он? Там был только один мужчина?

Леклер расстегнул молнию на штормовке, с трудом вытащил блокнот из потайного кармана, потом поерзал на месте и достал ручку, при этом он с ожиданием поглядывал на Хоффмана.

— Да, насколько мне известно, только один. — Александр потрогал рукой затылок и нащупал плотную повязку. — Чем он меня ударил?

— Судя по всему, огнетушителем.

— Господи… И сколько времени я находился без сознания?

— Двадцать пять минут.

— Всего? — Хоффману казалось, что прошло несколько часов. Но, посмотрев в окно, он обнаружил, что там все еще темно, а часы Людовика XV показывают, что еще нет пяти. — И я кричал, чтобы тебя предупредить, — сказал он Габриэль. — Это я помню.

— Правильно. Я тебя услышала, спустилась вниз и нашла лежащим здесь. Входная дверь была открыта. А потом вдруг появилась полиция.

Хоффман снова посмотрел на инспектора.

— Вы его поймали?

— К сожалению, он сбежал до того, как сюда прибыл патруль. — Леклер пролистал блокнот. — Странно, складывается впечатление, что грабитель просто вошел в ворота, а потом так же спокойно вышел. Однако, насколько мне известно, чтобы открыть ворота и входную дверь, требуется два разных кода. И вот что мне пришло в голову… возможно, вам этот человек знаком? Может быть, вы сами его впустили?

— Я ни разу в жизни его не видел.

— Понятно. — Леклер сделал пометку в блокноте. — Значит, вам удалось его рассмотреть?

— Он находился на кухне, а я смотрел на него из сада, через окно.

— Я не понимаю. Вы были снаружи, а он внутри?

— Да.

— Прошу меня простить, но как такое возможно?

Сначала запинаясь, потом все более уверенно, по мере того, как к нему возвращались силы и память, Хоффман все рассказал: как он услышал шум, спустился вниз, обнаружил, что система сигнализации выключена, открыл дверь, заметил пару ботинок, свет в окне на первом этаже, обошел дом и увидел грабителя на кухне.

— Вы можете его описать? — Инспектор быстро строчил в блокноте, не закончив одну страницу, переворачивал ее и начинал новую.

— Алекс… — начала жена.

— Все в порядке, Габи, — сказал Хоффман. — Мы должны помочь им поймать ублюдка. — Он закрыл глаза, и перед ним возникла четкая картинка, даже слишком четкая, которую он увидел в кухонное окно. — Среднего роста. На вид неприятный. Около пятидесяти. Худое лицо. Лысая макушка. Длинные, тонкие, седые волосы, собранные в хвост. В кожаной куртке или, может, пиджаке, не помню. — Хоффмана охватили сомнения, и он замолчал. Леклер смотрел на него, дожидаясь продолжения. — Я сказал, что не видел его раньше, но сейчас у меня появились сомнения. Возможно, я его где-то встречал… может быть, мимолетно, на улице. В нем было что-то знакомое… — Александр не договорил.

— Продолжайте, — сказал Леклер.

Хоффман на мгновение задумался, затем коротко покачал головой.

— Нет, не могу вспомнить, извините. Знаете, я не пытаюсь раздуть из случившегося историю, но в последнее время у меня было ощущение, что за мной кто-то наблюдает.

— Ты мне ничего не говорил, — удивленно сказала Габриэль.

— Не хотел расстраивать. Да и, вообще, ничего определенного.

— Вполне возможно, что он некоторое время следил за домом, — проговорил Леклер, — или за вами. Может быть, вы видели его на улице, но просто не обратили внимания? Не беспокойтесь. Воспоминания вернутся. А что он делал на кухне?

Хоффман посмотрел на жену и несколько мгновений колебался, прежде чем ответить.

— Он… точил ножи.

— Господи. — Габриэль поднесла руку ко рту.

— Вы сможете его узнать, если снова увидите?

— Да, конечно, — мрачно ответил Хоффман. — Уж можете не сомневаться.

Леклер постучал ручкой по блокноту.

— Мы должны распространить это описание. — Он встал. — Я вернусь через минуту, — сказал он и вышел в коридор.

Неожиданно Александр почувствовал, что смертельно устал и больше не может продолжать. Он снова закрыл глаза и откинул голову на спинку дивана, но уже в следующее мгновение вспомнил про свою рану.

— Извини, я порчу твою мебель.

— Да пошла она к чертям, эта мебель.

Хоффман взглянул на жену. Без косметики она выглядела старше, уязвимее и — выражение, которого он прежде не видел на ее лице, — испуганной. Внутри у него все сжалось, и он сумел ей улыбнуться. Сначала Габриэль покачала головой, но потом коротко, неохотно улыбнулась в ответ. На мгновение у Александра возникла надежда, что все не так серьезно: что окажется, будто какой-то бродяга случайно нашел коды на обрывке бумаги в помойке, и они будут смеяться над этим происшествием — удар по голове (подумать только, огнетушитель!), его забавный героизм и ее беспокойство.

Инспектор вернулся в гостиную с двумя прозрачными пластиковыми мешочками для сбора улик.

— Мы нашли это на кухне, — сказал он, со вздохом усаживаясь в прежнее кресло.

В одном мешке лежала пара наручников, а в другом, судя по виду, — черный кожаный ошейник с приделанным к нему мячиком для гольфа.

— Что это? — спросила Габриэль.

— Кляп, — ответил Леклер. — Новый. Злоумышленник, видимо, купил его в секс-шопе. Такие штуки очень популярны среди садомазохистов. Если повезет, мы сумеем отыскать, где он все это приобрел.

— Боже праведный. — Габриэль взглянула на мужа. — Что он собирался с нами сделать?

У Хоффмана пересохло во рту и возникло ощущение, что он сейчас потеряет сознание.

— Я не знаю. Может быть, хотел нас похитить?

— Такая вероятность существует, — не стал спорить Леклер, оглядываясь по сторонам. — Вы богатый человек, и это всем известно. Но, должен сказать, что в Женеве людей не похищают, у нас законопослушный город. — Он снова достал ручку. — Могу я поинтересоваться, чем вы занимаетесь?

— Я физик.

— Физик. — Инспектор сделал пометку в блокноте, потом кивнул своим мыслям и приподнял одну бровь. — Это для меня неожиданно. Вы англичанин?

— Американец.

— Еврей?

— Какое это может иметь к случившемуся отношение, черт побери?

— Прошу меня простить, но ваша фамилия… Я спросил исключительно из соображений возможного расистского мотива преступления.

— Нет, я не еврей.

— А мадам Хоффман?

— Я англичанка.

— Как долго вы живете в Швейцарии, доктор?

— Четырнадцать лет. — Александр снова почувствовал, что смертельно устал. — Я приехал в девяностых, работать в ЦЕРНе над Большим адронным коллайдером. Я отдал ему шесть лет.

— А сейчас?

— Я управляю компанией.

— И как она называется?

— «Хоффман инвестмент текнолоджиз».

— Что она производит?

— Что производит? Деньги производит. Это хеджевый фонд.

— Очень хорошо. «Производит деньги». И как долго вы здесь живете?

— Я же сказал, четырнадцать лет.

— Нет, я имел в виду… в этом доме?

— Ну… — Хоффман смущенно посмотрел на Габриэль.

— Всего месяц, — ответила та.

— Один месяц? Вы поменяли коды, когда сюда въехали?

— Разумеется.

— И кто, кроме вас двоих, знает комбинацию кодов сигнализации и всего прочего?

— Наша домработница, горничная, садовник, — сказала Габриэль.

— И никто из них не живет в доме?

— Нет.

— Доктор Хоффман, кто-нибудь в вашем офисе знает коды?

— Мой помощник. — Хоффман нахмурился. Как медленно работает его мозг, точно зараженный вирусом компьютер… — И еще наш консультант по системам безопасности. Он все проверял перед тем, как мы купили дом.

— Вы можете вспомнить его имя?

— Жену. — Александр задумался на мгновение. — Морис Жену.

Леклер поднял голову.

— В женевском полицейском департаменте работал Морис Жену. Мне кажется, я помню, что он ушел в частное охранное агентство. Так-так. — На угрюмом лице инспектора появилось задумчивое выражение, и он вернулся к своим записям. — Не вызывает сомнений, что все коды следует немедленно сменить. Я советую вам не называть новые комбинации никому из ваших служащих до тех пор, пока я с ними не переговорю.

В коридоре прозвучал звонок, и Александр от неожиданности подскочил на месте.

— Наверное, «Скорая» приехала, — предположила жена. — Я открою ворота.

Когда она вышла из комнаты, Хоффман сказал:

— Полагаю, эта история непременно просочится в газеты?

— А вы видите в этом проблему?

— Я не люблю, когда туда попадает мое имя.

— Мы постараемся ничего не разглашать. У вас есть враги?

— Насколько мне известно, нет. И уж, конечно, я не знаю, кто мог такое сотворить.

— Какой-нибудь богатый инвестор — может, русский, — который потерял деньги?

— Мы не теряем деньги. — Однако Александр все-таки мысленно перебрал своих клиентов на предмет их участия в случившемся. Но нет, это невозможно. — Как вы считаете, для нас не будет опасно оставаться здесь, пока маньяк разгуливает на свободе?

— Наши люди будут находиться здесь большую часть дня, а вечером и ночью мы можем установить наблюдение за вашим домом — может быть, поставим на дороге машину… Но, должен сказать, что, как правило, люди вашего положения предпочитают предпринимать собственные меры безопасности.

— Вы имеете в виду телохранителей? — Хоффман поморщился. — Я не хочу так жить.

— К сожалению, дом вроде вашего обычно привлекает ненужное внимание. А банкиры в наше время не так чтобы очень популярны, даже в Швейцарии. — Леклер окинул взглядом комнату. — Могу я поинтересоваться, сколько вы заплатили за дом?

В обычной ситуации Хоффман послал бы его к черту, но сейчас у него просто не было сил.

— Шестьдесят миллионов долларов.

— О господи. — Инспектор поджал губы, словно испытал мучительную боль. — Знаете, я больше не могу позволить себе жить в Женеве. Мы с женой перебрались в домик на границе с Францией, где все дешевле. Разумеется, мне каждый день приходится ездить оттуда на работу, но у меня нет выбора.

С улицы донесся звук работающего дизельного двигателя, и в двери показалась голова Габриэль.

— «Скорая» приехала. Пойду, соберу одежду, которую мы возьмем с собой.

Хозяин попытался встать; Леклер подошел помочь ему, но тот отмахнулся. «Швейцарцы, — мрачно подумал он, — делают вид, что рады иностранцам, но на самом деле терпеть нас не могут. И какое мне дело до того, что ему приходится жить во Франции?» Хоффману пришлось несколько раз качнуться из стороны в сторону, чтобы набрать достаточно инерции и встать с дивана; удалось сделать это только с третьей попытки, и он остался стоять, покачиваясь, на обюссонском ковре. В голове пульсировала боль, и его снова затошнило.

— Надеюсь, этот неприятный инцидент не заставил вас плохо думать о нашей стране, — сказал инспектор.

Александру пришло в голову, что он так шутит, но лицо инспектора оставалось совершенно серьезным.

— Ни в коей мере.

Они вместе вышли в коридор. Хоффман старательно делал каждый шаг, точно пьяница, который хочет, чтобы все думали, что он совершенно трезв.

В доме было полно народа из самых разных служб. Прибыли еще жандармы, следом команды двух машин «Скорой помощи», мужчина и женщина ловко управляли каталкой. Глядя на форму окружавших его людей, Александр вновь почувствовала себя голым и уязвимым, почти инвалидом. Но в следующее мгновение он с облегчением увидел Габриэль, спускавшуюся по лестнице с его плащом в руках. Леклер забрал его и накинул на плечи Хоффмана.

У входной двери хозяин заметил огнетушитель в пластиковом мешке. Ему хватило одного взгляда, чтобы в голове вновь вспыхнула острая боль.

— Вы намерены обнародовать словесный портрет злодея? — спросил он.

— Возможно.

— Знаете, мне тут в голову пришла одна мысль: вы должны кое на что взглянуть.

Это было похоже на вспышку в сознании, нечто вроде откровения. Не обращая внимания на протесты докторов, твердивших, что он должен лечь, Александр развернулся и двинулся по коридору в сторону своего кабинета. «Терминал Блумберга» на его столе все еще был выведен на экран, и краем глаза он заметил красное сияние. Почти все цены упали. Судя по всему, дальневосточные рынки истекали кровью. Хоффман включил свет и принялся перебирать книги на полке, пока не нашел «Выражение эмоций у человека и животных». От возбуждения у него дрожали руки, когда он листал страницы.

— Вот, — сказал он, повернувшись, чтобы показать свою находку Леклеру и жене; даже постучал пальцем по странице. — Человек, который на меня напал.

Это была иллюстрация ужаса — старик, глаза широко раскрыты, беззубый рот распахнут. Знаменитый французский доктор Дюшенн, специалист по гальванике, прижимал к его лицевым мышцам электрические клещи, чтобы вызвать нужную эмоцию.

Хоффман почувствовал скептицизм остальных — нет, гораздо хуже, их ужас.

— Прошу меня простить, — озадаченно проговорил Леклер, — вы хотите сказать, что этот человек сегодня ночью находился в вашем доме?

— О, Алекс, — выдохнула Габриэль.

— Ну конечно же, я не говорю, что это именно он — тот человек умер больше века назад; я хочу сказать, что преступник на него похож.

Инспектор и Габриэль не сводили с него напряженных взглядов. «Они решили, что я спятил», — подумал Хоффман и сделал глубокий вдох.

— Ладно. Книга Дарвина, — начал он старательно объяснять Леклеру, — появилась в моем доме совершенно неожиданно. Понимаете, я ее не заказывал. И мне неизвестно, кто ее прислал. Возможно, тут простое совпадение. Но вы должны согласиться, что это довольно странно — через несколько часов после того, как я ее получил, мужчина, который выглядит так, будто сошел с ее страниц, забирается к нам в дом и нападает на нас.

Оба его слушателя молчали.

— В любом случае, — заявил в заключение Хоффман, — я хочу сказать, что, если вы собираетесь опубликовать словесный портрет грабителя, начните с данной иллюстрации.

— Спасибо, я буду иметь это в виду, — сказал инспектор.

Все молчали, и Габриэль весело объявила:

— Ладно, а теперь нам пора в больницу.

Леклер проследил за тем, как они вышли из передней двери.

Луна скрылась за тучами, и небо было совершенно темным, хотя до рассвета осталось не больше получаса. Американскому физику с забинтованной головой и в черном плаще, из-под которого выглядывали тощие розовые щиколотки и дорогая пижама, один из санитаров помог забраться в заднюю часть машины «Скорой помощи». После безумного заявления о викторианской фотографии пострадавший помалкивал, и Леклеру показалось, что он смущен. Книгу Хоффман забрал с собой. Жена последовала за ним, держа в руке сумку, полную одежды. Они напоминали пару беженцев. Двери с грохотом захлопнулись, и машина сорвалась с места в сопровождении полицейского автомобиля.

Леклер наблюдал, как они добрались до поворота подъездной дорожки, ведущей к дороге; тормозные огни коротко моргнули алым светом, и машины скрылись из вида.

Инспектор вернулся в дом.

— Большой дом для двоих, — пробормотал один из жандармов, стоявших на пороге.

— Большой для десяти человек, — проворчал в ответ Леклер.

И отправился на экскурсию по дому, чтобы понять, с чем он имеет дело. Пять, шесть… нет, семь спален наверху, каждая с собственной ванной комнатой, причем не вызывало сомнений, что ими не пользовались; громадная спальня хозяев, большая гардеробная с зеркальными дверями и ящиками; плазменный телевизор в ванной комнате; его и ее раковины; космических размеров душевая кабина с дюжиной разных насадок. На противоположной стороне лестничной площадки спортивный зал с велотренажером, гребным тренажером, беговой дорожкой, гирями и еще одним большим телевизором. Игрушек нет. Нигде никаких признаков присутствия детей, даже на фотографиях в рамках, расставленных по всему дому и изображавших Хоффманов во время дорогостоящих отпусков — разумеется, лыжи, яхты, а вот они держатся за руки на веранде, построенной на сваях в какой-то немыслимо голубой коралловой лагуне.

Леклер спустился вниз, пытаясь представить себе, что чувствовал Хоффман полтора часа назад, когда шел вниз по лестнице навстречу неизвестности. Он обогнул пятна крови на полу и открыл дверь в кабинет. Вся стена была отдана книгам. Инспектор взял одну наугад и посмотрел на корешок: «Толкование сновидений» Зигмунд Фрейд. Он открыл ее и обнаружил, что она напечатана в Лейпциге и Вене в 1900 году. Первое издание. Леклер взял другую книгу. «Психология народов и масс», Густав Лебон, Париж, 1895 год. И еще одна: «Человек-машина», Оффре де Ламетри, Лейден, 1747 год. Также первое издание. Леклер не слишком разбирался в редких книгах, но понимал, что эта коллекция стоит миллионы. Теперь ему стало понятно, почему в доме столько датчиков дыма. Книги по большей части были научными: социология, психология, биология, антропология — и нигде ничего про деньги.

Инспектор подошел к письменному столу и сел в антикварное кресло Хоффмана. Время от времени большой экран перед ним слегка подрагивал, когда менялись мерцающие цифры: — 1,06, — 78, — 4,03 %, — 0,95$.

Его собственные вложения, которые он сделал несколько лет назад, последовав совету одного прыщеватого «советника по финансам», чтобы обеспечить себе комфортную старость, сейчас потеряли половину того, что стоили тогда. И по тому, как шли дела, когда он выйдет на пенсию, ему придется найти работу на неполный день, что-нибудь вроде охранника в магазине, например. Иными словами, он будет пахать до самой смерти — а вот его отцу и деду не пришлось этого делать. Тридцать лет в полиции, и он даже не может позволить себе жить в родном городе! И кто покупает дорогущую собственность? Большинство просто отмывают деньги — жены и дочери президентов так называемых «новых демократий», политики из республик Центральной Азии, русские олигархи, афганские военные диктаторы, торговцы оружием — настоящие преступники со всего мира, — в то время как он гоняется за подростками-алжирцами, продающими наркотики на вокзалах. Леклер заставил себя встать и отправиться в другую комнату, чтобы не думать об этом.

В кухне он прислонился к гранитному острову и принялся изучать ножи. По его приказу их сложили в специальные мешки для улик в надежде, что на них остались отпечатки пальцев. Эту часть истории он категорически не понимал. Если грабитель заявился, чтобы взять их в заложники, он должен был заранее как следует вооружиться. Кроме того, похитителю требовался по меньшей мере один помощник, а возможно, и больше: Хоффман достаточно молод и находится в хорошей физической форме — и он не сдался бы без борьбы. В таком случае, целью проникновения было ограбление? Но обычный грабитель залез бы внутрь и постарался как можно быстрее убраться восвояси, захватив столько, сколько удастся унести с собой, а здесь имелось достаточно предметов, которые можно украсть. Следовательно, все указывало на то, что у преступника не все в порядке с головой. Но откуда психопат, склонный к насилию, мог узнать коды входа в дом? Загадка. Возможно, имеется еще одна дверь, которая осталась открытой?

Леклер вернулся в коридор и свернул налево. Задняя часть дома выходила на огромную викторианскую оранжерею, которую использовали в качестве художественной студии, хотя в понимании инспектора это было не совсем искусство. Скорее походило на рентгеновский кабинет или мастерскую стекольщика. Внешнюю стену, оставшуюся от прежних хозяев, украшал огромный коллаж из электронных изображений человеческого тела — цифровых, инфракрасных, рентгеновских — и анатомические рисунки различных органов, конечностей и мышц.

Листы непрозрачного стекла и перспекса разных размеров и толщин были сложены в деревянных стойках. В оловянном сундуке Леклер увидел дюжины папок, распухших от старательно подписанных компьютерных изображений: «МРТ головы, 1 — 14 сагитальные, аксиальные, коронарные»; «Люди, части, виртуальный госпиталь, сагитальный и коронарный». Часть рабочего стола была с подсветкой, на нем лежал небольшой зажим и стояло множество чернильниц, гравировальные инструменты и кисти для рисования.

В черной резиновой стойке инспектор заметил ручную дрель, рядом с которой пристроилась жестяная банка с надписью «Тейлорс Хэррогейт Эрл Грэй», заполненная сверлами, и стопка блестящих проспектов выставки под названием «Контуры человека», которая должна была открыться как раз сегодня в галерее на Плен-де-Пленпалэ. Биографические сведения содержались в коротенькой статейке внутри: «Габриэль Хоффман родилась в Англии в Йоркшире. Получила диплом с отличием и степень по живописи и французскому языку в университете Солфорд, а также степень магистра в Королевском колледже искусств в Лондоне. Несколько лет работала в Организации объединенных наций в Женеве». Леклер скрутил брошюрку в трубочку и засунул в карман.

Рядом со столом на треножнике стояла одна из работ Габриэль: трехмерное сканированное изображение зародыша, составленное примерно из двадцати частей, нарисованных на листах очень прозрачного стекла. Леклер наклонился, чтобы получше его рассмотреть. Голова зародыша была диспропорциональной и слишком большой для тела, тонкие ножки подтянуты к животу. Если смотреть со стороны, картина отличалась глубиной, но стоило перевести взгляд к центру, начинала растворяться, а потом и вовсе исчезала. Леклер не знал, закончено ли это произведение, но ему пришлось признаться самому себе, что в нем есть определенная сила воздействия, хотя он сам не смог бы с таким жить. Уж очень это напоминало окаменевшую рептилию, висящую в аквариуме. Его жена посчитала бы подобное зрелище отвратительным.

Дверь из оранжереи вела в сад, но она оказалась запертой и закрытой на засов; ключа Леклер нигде не нашел. За толстым стеклом на противоположном берегу озера мерцали огни Женевы. Одинокая пара фар пробиралась по набережной Мон-Блан.

Инспектор вышел из оранжереи в коридор, из которого куда-то вели еще две двери. Одна оказалась огромным туалетом с большим старомодным ватерклозетом, другая — кладовой, заполненной разными ненужными мелочами из старого дома Хоффмана: свернутые и связанные бечевкой ковры, хлебопечка, шезлонги, набор для крокета… А в самом конце — первозданно новая детская кроватка, пеленальный столик и заводная игрушка из звездочек и лун.