Эпилог

Райан и Кэрри рука об руку взошли по ступеням собора Божественной Благодати, из-под сени готического фасада попав в прохладу нефа. Идея визита принадлежала Кэрри, чтобы им перед возвращением домой пройти через некое завершение (Лок был признателен, что она не облекала это в слова).

Последние несколько дней являли собой бесконечную вариацию одного и того же набора вопросов. Ответы Лока изменений не претерпели. Постепенно и при отсутствии энтузиазма публично копаться в грязном белье АТО вопросы эти отпадали, истончаясь до дальних отзвуков, покуда Райан, наконец, не остался лишь в обществе своих собственных мыслей.

В структуру собора был встроен лабиринт из известняка. В отличие от лабиринта, состоящего из ходов и тупиков, этот больше походил на сад расходящихся тропок. Идешь себе до центра, находишься там, сколько тебе нужно, а затем возвращаешься тем же маршрутом.

Высвободив ладонь из руки Райана, Кэрри отступила на шаг назад.

– Ты не хочешь пройтись по нему со мной? – спросил он ее.

Женщина покачала головой.

– Если понадоблюсь, ищи меня вон там, – она кивнула на освещенный люстрами боковой притвор.

Лок, тайком любуясь, смотрел ей вслед. Спокойная, уравновешенная. Самая драгоценная из всех женщин, каких он когда-либо знал. В дни, что минули после тех последних минут наедине с Коберном, она оставляла за Локом право на молчание, давая понять лишь взглядом, лишь нежным прикосновением, что если ему захочется что-нибудь сказать, поделиться, она с радостью выслушает, но ни в коем случае не будет его к этому принуждать. Похоже, Кэрри понимала, что для него нет ничего отрадного в отнятии чьей-то жизни, нет бередящего волнения в металлическом запахе крови, что затопляет ноздри, нет вожделения в нажатии спускового крючка.

Чувствуя себя слегка скованно, Лок ступил в лабиринт и не спеша принялся его обходить. Прошедшая неделя дала ему время поразмыслить о пути, избранном им в жизни, о местах, куда она его заносила, и о том, что лучшего и худшего раскрыла ему она в человеческой натуре.

Даже со всем своим недюжинным опытом он оказался не готов к тому, чтобы стоически воспринять мучительную смерть Кена Прэйджера и его семьи. Ничто не сотрет из его памяти образ Тая, неподвижно лежащего на дворе «Пеликан Бэй». Равно как и мятущиеся огоньки страха в глазах Коберна при виде того, как он медленно нажимает на скобу. Все это он отныне обречен носить в себе, вероятно, до конца жизни.

Дойдя до центра лабиринта, Райан остановился и прикрыл глаза, позволяя всему этому отложиться внутри. А затем тронулся дорожкой, ведущей обратно к исходной точке.

Кэрри он застал у небольшого алтаря, возведенного здесь в честь визита в собор – тогда еще церковь – Мартина Лютера Кинга. Кинг в свое время говорил о многом. О ненависти. О страхе. О всепобеждающей силе любви. А через три с небольшим года жизнь его самого оборвалась от пули убийцы…

В лабиринте ответов для Лока не нашлось. «Но, быть может, – размышлял он, глядя на бледно-золотистый свет свечей, помаргивающий на кротко-задумчивом лице Кинга, – они витают здесь, в этом святилище».

Есть мир в том его обличии, каким его желает видеть большинство людей, и есть мир такой, какой он есть. А где-то в середине стоят такие, как Лок, оберегая и обеспечивая своим служением работу Кингу, президенту и иже с ними.

Райан легонько сжал Кэрри ладонь:

– Поедем домой.