«Чего только не сделаешь для своей страны», – с усмешкой думал Лок, стоя лицом к стене в крохотной карантинной зоне. Пальцы рук касались беленого бетона, ноги были расставлены на ширине плеч. За спиной внизу корячился тюремщик с фонариком.

– А ну-ка, левую ручку вниз и раздвинуть сзади щечки, – донеслась команда.

Лок покорно повиновался, утешая себя тем, что мужчины с определенного возраста даже платят врачам, чтобы те подвергали их примерно такой же унизительной экзекуции, да еще и на ежегодной основе.

– Кошна чистая, – невозмутимо доложил тюремщик своему старшему коллеге, после чего обернулся к Локу – Можешь надеть трусы.

До того как они перешли в руки службы маршалов, Тай, по прикидкам которого больше половины ребят, с которыми он рос на Лонг-Бич, сейчас наверняка пользуется по стране гостеприимством пенитенциарной системы, успел преподать Локу азы тюремного лексикона. «Кошна» на местном жаргоне означала ректальный проход, известный также как «кошелка». В ней обычно прятались и переносились наркотики, деньги или, что чаще, заточки местного изготовления, больше известные как «тычки».

Лок развернулся. Двое надзирателей изучали его досье. Тот из них, что рассматривал ему ректальный проход, кивнул на Тая:

– Вас двоих, я вижу, сюда определили вместе. Только в блоке вам лучше держаться по отдельности. А то белым может не понравиться, что кто-то из их числа водит шашни с черным. Могут посмотреть косо.

Насчет «косо» он наверняка имел в виду «прибьют и глазом не моргнут». Разделение по расовому признаку – вещь тоже неукоснительная для всех заключенных; этот неписаный закон они с Таем уже обсуждали. Это затруднит общение, но вместе с тем обеспечит доступ к каждой из двух мощных тюремных группировок. Если Локу будет грозить разоблачение или окончательно сгустятся тучи над Рипером, Тай, вероятно, заранее услышит об этом от темнокожих заключенных. Для самого же Райана первым предупреждением станет заточка в спину где-нибудь в душевой, прямо под струей.

Оба охранника все еще увлеченно разговаривали над пристегнутыми к планшетке досье.

– Джонсон, – обратились они наконец к Таю, – будешь в блоке «А», в восьмом секторе. Лок, ты тоже по соседству. Но имейте оба в виду насчет того, что вам сейчас сказали. Если будете общаться, как на воле, может случиться всякое. Никто и глазом моргнуть не успеет. Так что смотрите.

– Держитесь лучше каждый среди своих, – посоветовал надзиратель, что постарше, – тогда и проблем не огребете.

– Поглядим.

В камере 845 на верхнем топчане восседал, скрестив ноги, Рипер и увлеченно вывязывал крючком что-то вроде круглой цветастой шапочки-«пидорки». Удивляло уже само вязание; о личности вязальщика и говорить нечего. Габариты Рипера впечатляли даже в сидячем положении. После десятка лет отсидки он не только не усох, но, кажется, еще и раздался, как в мышцах, так и в костях. Первое впечатление такое, будто смотришь на большую белую акулу, что бороздит океан в кровожадном стремлении кого-нибудь слопать. И вот с этаким зверем Локу теперь предстояло поселиться в одной клетке. Под два метра ростом и за центнер весом, с бочковатой грудью и гротескными бицепсами, Рипер был словно накачан воздухом. На широченных плечах с короткой бычьей шеей сидела квадратная голова с моржовыми усами. Глаза темно-серые, ближе к черному. Ну прямо живая картинка из книжки Луиса Ламура, по десять центов пачка; такие просто обязаны быть в фаворе у отцов-основателей «Арийского братства».

Когда Рипер поднял глаза, Лок быстро отвел взгляд с него на здешнее убранство. В отличие от других камер, мимо которых Лок по пути сюда продефилировал с дежурным надзирателем, в обиталище Рипера напрочь отсутствовали постеры со смазливыми голышками. Напротив, впечатление такое, будто здесь недавно был да сплыл какой-нибудь странный гибрид из богинь домоводства – Марты Стюарт с Евой Браун, что ли. К стенам были любовно приколоты образчики вязания и вышивки, а на спинке пустующей двухъярусной койки горделиво висела вязаная жилетка. Свое вязание Рипер заботливо отложил.

– Это что еще за ком с горы?

– Твой новый сосед по камере.

– Рипер ни с кем в соседстве не состоит. Тем более с каким-то там жухалом. – Он снова взялся за вязание. – Посели его где-нибудь в другом месте.

Молодой надзиратель сунул оба больших пальца за пояс со спецсредствами.

– Еще одно слово, Рипер, и пойдешь себе обратно в одиночку. Ясно?

Тот мягко спрыгнул со своего топчана на бетонный пол. Коп при этом положил руку на объемистый баллон с перечным газом.

Рипер мельком глянул на нижний топчан, представляющий собой, в сущности, бетонную плиту, на которой были разложены его книжки: от джентльменского набора тюремной классики вроде «Майн кампф» и «По ту сторону добра и зла» Ницше до сравнительно мирного «Вяжем-повяжем: умелые ручки» – невинного пособия для домохозяек, которое, впрочем, в подобном антураже тоже приобретало оттенок зловещести.

Немигающий взгляд Рипера, безусловно отточенный годами тюремных противостояний, перекочевал на Лока.

– Спать можешь на полу.

Коп сделал шаг назад в проход между камерами и дал отмашку еще одному надзирателю, дежурящему невдалеке за тумблерами.

– Давай, закрывай восемьсот сорок пятую.

Спустя секунду решетчатая дверь камеры задвинулась, и Райан оказался запечатан наедине с Рипером.

Ярусом ниже и двумя камерами дальше происходило тюремное крещение Тая, не в пример более теплое. Со стороны впечатление такое, будто блудный сын возвратился в родные пенаты, где его с радушным смехом облапил двухсоткиловый черный громила, заполняющий там, казалось, все мыслимое пространство:

– Ба-а, кого я вижу! Слыхал я, слыхал, что ты плывешь к нашим берегам. Никогда бы не подумал, что сидеть будем вместе, бок о бок.

Тай скинул свои убогие пожитки на нижний топчан и приветливо оглядел сокамерника:

– Действительно, Марвин, вот так встреча. Вот уж не думал, не гадал… Как твои делишки? Как мама?

– Да ничего, нормально. На почки только жалуется: солей многовато.

Учитывая места, в которых Тай рос, и то, что большинство его буйных сверстников, молодых да ранних, школу заканчивало уже в колонии для несовершеннолетних, кое-кого из них он вполне ожидал здесь увидеть.

Марвин смолоду связался с «крипами» – одной из двух самых известных уличных банд Калифорнии (вторая – «блады», тоже темнокожие). В банде этот бугай ходил под кличкой Пусик (кто сказал, что в организованных преступных группах люди лишены чувства юмора?).

Марвин все не выпускал Тая из объятий.

– Что, с военным своим геройством завязал наконец?

– Как видишь, – пожал плечами Тай. – Ну, а ты здесь за что?

– Да вот, понавешали всякой сфабрикованной херни, – обиженно развел руками Марвин. – Теперь отдуваюсь.

Это само собой. Спроси любого из заключенных, за дело он здесь сидит или нет, и в ответ услышишь, что вины на нем нет никакой – в крайнем случае, подстава, связанная обычно или со «стволом», или с наркотой, или и с тем и с другим. И спорить тут бесполезно.

Тай присел, а Марвин, блестя глазами, принялся потчевать его именами старых знакомых по кварталу и тем, что с ними сталось (перечень делился примерно поровну между убитыми и посаженными). Видеть Тая он был душевно рад и совершенно не расстраивался, что его друг детства, единственный из всех шедший по жизни праведным путем, теперь вот тоже загремел в тюрягу. Налицо была даже какая-то извращенная гордость за товарища, который наконец-то одумался и стал таким же, как все, честным сидельцем, а не позорной белой вороной (признаться, Тай и вправду себя ею немного ощущал). Тоску навевал энтузиазм, с которым Марвин выкладывал, кого и как из их общих корешей замочили, кто сейчас какую зону топчет и сколько им еще осталось сидеть.

– Понятно, – задумчиво протянул он, когда Марвин приостановился отдышаться. – Слышь, братуха, – Тай доверительно подался вперед. – Ты здесь всех знаешь. Скажи, кого мне, по-твоему, следует остерегаться?

– Остерегаться? Да почитай что любого; все еще те охнари. И то, что ты попал сюда как мокрушник, всем по барабану. В смысле, мне-то как раз нет, я тебя уважаю, – поспешил оговориться Марвин. – Ты, небось, в боевых своих походах говнохренов понащелкал столько, что нам тут всем и не снилось.

– Есть немного, – с хитрецой улыбнулся Тай.

– Тогда скажу тебе, что за птица к нам нынче залетела. Как раз сегодня, перед самым вашим прибытием.

Тай поднял брови: дескать, о ком речь?

– Вон он, елдун этот тухлый. Рипер. Только что перевели сюда из одиночки.

– А кто он?

– Кто? Да тот, кто в этом блоке нам всем как бельмо, – сказал Марвин, шмыгнув носом на манер домохозяйки, не одобряющей новых соседей.

– Все равно не возьму в толк.

Марвин посмотрел Таю прямо в глаза.

– Он парень, которого тебе с твоим корешем положено пасти. Оберегать, стало быть.

– Что за фуфло ты гонишь, Марвин?

– Сколько вам платят, Тайрон? Потому что сколько бы они вам ни сулили, все равно маловато будет.

Тай протяжно вздохнул.

– Как ты узнал?

– Рипер уже несколько лет мотал в одиночке. И вдруг его ни с того ни с сего выпускают в общий блок. А тут и вы с корешем влетаете на всех парусах по какому-то липовому мокрому делу, о котором никто и слыхом не слыхивал… Никогда не пытайся обсидеть сидельца, Тай.

Джонсону подумалось о Локе; вспомнилось, как посерело его лицо при вести о смерти друга и его семьи. Он повернулся к Марвину.

– Мне понадобится твоя помощь. В том, чтобы с Хейзом ничего не случилось.

– Ты просишь об этом меня?

– Да, – с ударением сказал Тай, – прошу.

– Ты знаешь, за что сидит этот подонок? Он убил двоих темнокожих девчонок вместе с отцом. Эти девчушки могли быть нашими сестрами.

– Ты знаешь, что я был на войне? – задал вопрос Тай.

– Знаю.

– Так вот, там ты иногда вынужден брать самую неожиданную сторону.

Марвин, мучась, оглядел камеру из угла в угол.

– Не доставай меня, Тайрон.

В тесном пространстве камеры он завозился, как горилла в птичьей клетке.

– Я прошу тебя как друга, – с тихой значительностью произнес Тай.

Марвин, борясь с собой, шумно вздохнул.

– Ладно. Сделаем вот как. Я позабочусь, чтобы твоя спина на дворе была прикрыта. Делай что надо, коли пришел. Что же до твоего кореша и Рипера… Если что-то соскочит, то они будут сами за себя. А в таком гиблом месте, как это, брат, все может соскочить в любой момент.