В день своей осененности ореолом мученичества Тарик «Терри» Хуссейн поднялся задолго до рассвета. За задернутыми шторами он, сообразно древним ритуалам, очистился телом и, сев перед растянутой по стене спальни простыней с подобающими письменами из Корана, включил камеру и записал свое последнее обращение. Затем он через логин зашел на канал джихадистов и отправил свое сообщение в мир. Когда оно будет обнаружено властями, он уже давно будет пребывать в объятиях Аллаха.

Выехал Тарик ранним, восхитительно погожим летним утром, влившись в еще редкий поток первых на дню пригородных «ездоков», кочующих на работу из Мэриленда в Вирджинию и наоборот; из них многие направлялись и в округ Колумбия. Тарик Хуссейн никуда не торопился и не опаздывал, просто хотелось выгадать нужное время.

Парковаться у бордюра на полосе большой транспортной артерии — занятие, для него граничащее с риском. Встанешь рано — заблокированные ездоки раздраженным гудением клаксонов быстро обнаружат присутствие брошенной на проезжей части машины. В итоге один из кружащих сверху патрульных вертолетов вызовет к месту полицейское авто. Через скопившуюся пробку оно проберется не сразу, но так или иначе прибудет, а из него выйдут двое вооруженных полицейских — то, что надо, но надо к сроку, а не до него. А припоздниться — значит, мишени, которые он внутренне для себя облюбовал, уже проедут, и поездка окажется считай что зряшной. Словом, в семь десять он прибыл к Ки-бридж.

В совокупности через эту часть Вашингтона проходит восемь арок-мостов. Пять переброшены через реку Потомак, отделяющую штат Вирджиния от Джорджтауна, расположенного в округе Колумбия. Еще две на стороне Вашингтона пересекают каналы С и О, а также Ки-стрит. Восьмая, на стороне Вирджинии, проходит над мемориальной парковой автострадой Джорджа Вашингтона — еще одной оживленной магистралью, по которой и днем и ночью снуют в обе стороны неугомонные ездоки.

По Двадцать девятому шоссе Хуссейн въехал на мост, обжимающий проходящую внизу шестиполосную автостраду. Посередине моста над МПАДВ он «подсломался» (а с кем не бывает). Его нормально ехавшая до сих пор «Хонда Аккорд» поползла со скоростью черепахи и наконец остановилась совсем. Рядом, огибая неудачника, тут же стали закладывать сердитые виражи проносящиеся автомобили, обдавая на скорости «Аккорд» теплым ветром, под порывом которого «Аккорд» слегка колыхало. Хуссейн выбрался наружу, подошел к машине сзади и открыл багажник. Оттуда он достал два красных треугольника аварийной остановки и поставил их на асфальт спереди и сзади.

Потом он открыл обе дверцы с пассажирской стороны; между машиной и парапетом образовалось подобие коробочки. Зайдя в нее, Хуссейн вынул винтовку с двумя полностью заряженными двадцатипатронными магазинами, спаренными между собой. Он перегнулся через парапет и прищурился, примеряясь через оптический прицел к проплывающей внизу стальной колонне. Если кто-то из проезжающих снизу и видел, чем занимается на мосту вон тот мужчина между открытых дверей, то он бы или не поверил своим глазам, или же просто был чересчур занят рулением, озираясь через плечо, как бы сзади в этой толкучке никто не въехал.

В этот час — четверть восьмого — почти каждая десятая машина под мостом — это рейсовый автобус. Несколько из них принадлежит метрополитену округа Колумбия; часть из них синяя, другая — оранжевая. Есть еще оранжевые, маршрута 23С, от станции метро «Росслин» прямо через Лэнгли, штат Вирджиния. Конечная остановка там — ворота громадного комплекса, известного как ЦРУ или просто Управление.

Транспортного затора под мостом не было, просто движение было несколько сонным, сомнамбулическим, нос к хвосту и хвост к носу. Поиск через Интернет указал Тарику Хуссейну, какой именно автобус облюбовать. Он уже начинал терять надежду, когда вдалеке показалась долгожданная оранжевая крыша. Откуда-то издали, со стороны реки, по воздуху стал приближаться вертолет. Пристыкованную к обочине посреди моста машину он может засечь в любой момент. Скорей бы уже приблизился тот оранжевый автобус…

Первые четыре пули прямо через лобовое стекло прикончили водителя. Автобус резко вильнул, шарахнув боком легковушку, и неуклюже остановился. За рулем безжизненно обвисла фигура в форменной куртке. Начиналась цепная реакция. Двинутый боковым ударом седан остановился тоже. Из него выскочил шофер и с руганью подскочил к обидчику-автобусу. Но тут он разглядел безжизненного водителя и, видимо, решив, что это сердечный приступ, вынул мобильник.

Водители, раздраженные двумя застрявшими транспортными средствами, принялись клаксонить. Выбралось наружу еще несколько. Один поглядел наверх и, завидев там у парапета вооруженную фигуру, тревожно вскрикнул. Тем временем вертолет, пролетев над Арлингтоном, взял курс на Ки-бридж. Хуссейн все стрелял и стрелял сквозь автобусную крышу. Когда в магазине израсходовались все двадцать патронов, боек в патроннике сухо клацнул. Стрелок отделил и отбросил порожний магазин, вставил запасной. После этого он возобновил стрельбу.

Внизу взбухал хаос: по затору пошел слушок. Водители выпрыгивали из своих машин и пригибались за ними. По крайней мере двое что-то орали в свои сотовые. В отдалении две женщины на мосту панически вопили. Изрешеченную крышу 23С, можно сказать, срывало. Внутри автобус постепенно превращался в склеп, полный крови, трупов и ополоумевших от ужаса живых, число которых почти с каждым выстрелом убавлялось. Но вот закончился и второй магазин.

Точку во всем поставил не вертолетный снайпер, а отдежуривший свое постовой, который ехал — точнее, стоял — в десятке машин отсюда. Стекло в его машине было опущено, чтобы по дороге выветрился дым от сигареты (унюхает жена — несдобровать). Заслышав выстрелы, он тут же определил: стреляют из мощной штурмовой винтовки. Полицейский выбрался наружу, на ходу расстегивая кобуру табельного автоматического пистолета, и побежал, но не от выстрелов, а, наоборот, им навстречу.

На его присутствие Тарик Хуссейн впервые обратил внимание, когда в стекле открытой рядом двери возникла дырка в паутине трещин. Обернувшись, он увидел бегущего и поднял винтовку. Она была, увы, пуста. Бегущий офицер этого не знал. В десятке метров он остановился, пригнувшись, вскинул в обеих руках пистолет и прицельно опорожнил магазин в дверцу машины и стоявшего за ней человека.

Позднее было установлено, что в стрелка попали три пули, и этого оказалось достаточно. Когда офицер добрался до машины, Тарик уже чуть дыша лежал возле бордюра. Через полминуты он умер.

Весь тот день почти до вечера на Двадцать девятой кипела сутолока. С прибытием группы криминалистов шоссе оказалось перекрыто. Тело, оружие, а затем и машину увезли. Но это было ничто в сравнении с хаосом, царившим внизу на автостраде Джорджа Вашингтона.

Интерьер маршрутного автобуса «Росслин — Лэнгли» представлял собой мясницкую. Опубликованные позднее цифры констатировали: семь человек убиты, девять — в критическом состоянии, пять — в тяжелом, двадцать два — с ранениями средней тяжести. Внутри автобуса укрыться от выстрелов сверху было просто негде.

Многотысячный персонал Лэнгли известие повергло в шок и было подобно негласному объявлению войны, да вот только враг был уже сражен.

Полиция штата Вирджиния и ФБР времени зря не теряли. Машину убийцы легко «пробили» через бюро выдачи лицензий. В бунгало под Фэйрфаксом нагрянул полицейский спецназ. В домике было тихо и пусто, но бригада специалистов в герметичной спецодежде проскребла его до штукатурки, а затем и до фундамента.

На протяжении суток по округе, расширяясь в радиусе, интенсивно шли дознания. Эксперты антитеррора корпели над ноутбуком и дневником. Предсмертное обращение прокручивалось в залах и кабинетах Гувер-Билдинг перед молчащей аудиторией из мужчин и женщин. Копии были отосланы в ЦРУ.

Из ехавших в расстрелянном автобусе в Управлении работали не все; автобус делал и другие остановки. Хотя большинство ехало именно до конечной: Лэнгли/Маклин.

Предзакатной порой директор ЦРУ использовал свою прерогативу личной, с глазу на глаз, аудиенции с президентом в Овальном кабинете. Работники в коридорах перешептывались, что он был все еще бледен от гнева.

Главы шпионских ведомств одной страны весьма редко проявляют почтительность к своим оппонентам из неприятельского лагеря, но бывает и такое. Скажем, в годы «холодной войны» Запад с ворчливым, но все-таки уважением относился к начальнику восточногерманской «Штази».

У Маркуса Вольфа по прозвищу Миша бюджет был скромный, а враг — громадный: Западная Германия и НАТО. Так вот, он в своей работе даже не трудился дотягиваться в Бонне, скажем, до кабинета министров. А своими мишенями избирал неприметных, не очень смазливых мышек. Но мышек таких, без которых в высоком ведомстве не работает ни один кабинет: конфиденциальных, приближенных к высочайшим телам и делам секретарш министерств.

Он пристально, с кропотливым усердием изучал их тусклые, почти что вдовьи, и зачастую одинокие жизни, а затем подсылал к ним молодых, мужественной красоты любовников. Подступались эти Ромео с оглядкой, медленно и терпеливо, с ненавязчивой расстановкой внося в холодок этих изнывающих в канцелярской унылости жизней пылкость своих объятий и обещания пожизненной дружбы, а может, кто знает, и тепленького местечка после выхода на пенсию; и все это за какой-то там взглядик на дурацкие бумаги, что вечно кочуют по столу министра — ни покоя от них, ни житья.

И они шли на это, все эти серенькие Хельги, Ингрид и Гертруды. Передавали копии всего мало-мальски конфиденциального; срисовывали информацию с секретных сводок, оставшихся без присмотра на столе у министра, который уехал до вечера обедать. В итоге все дошло до ручки: правительство ФРГ опуталось сетями настолько, что союзники по НАТО не осмеливались информировать Бонн даже насчет того, какой нынче день недели: информация буквально назавтра попадала в Восточный Берлин, а оттуда — в Москву.

В конечном итоге являлась полиция, расторопный Ромео исчезал, а кабинетная мышка, вся пожухшая и в слезах, сиротливо уходила в холодных объятиях двух полицаев с суровыми лицами. А свою одинокую квартирку она меняла на одинокую зарешеченную клетушку в тюрьме.

В общем, был он изрядной сволочью, этот Миша Вольф, однако это не помешало ему с падением Берлинской стены перебраться на Запад и там умереть в своей постели от вполне естественных причин.

Примерно так же сорок лет спустя британская СРС была бы не прочь послушать, что делается и творится в офисе «Чонси Рейнолдс», если б только Джулиан Рейнолдс не лишал ее этого удовольствия, регулярно очищая свой офис от «жучков» руками целой команды высококлассных волшебников от электроники, некоторые из которых до отставки, кстати, сами работали в правительственных спецслужбах.

Так что в то лето у СРС (или «Фирмы», как ее называли) не было такого модернового средства, которое можно было бы внедрить в приватный кабинет Гарета Эванса. Но зато у нее была Эмили Балстроуд. От этой «чайной леди» не укрывалось ничто; она все видела, все слышала и все считывала, а за горой подносов, чашек и чайных причиндалов ее никто не замечал.

В тот день, когда Харри Андерссон криком кричал в лицо Гарету Эвансу, она отправилась за своим обычным сэндвичем в кулинарию на углу, а оттуда — в свою излюбленную телефонную будку. Все эти современные штучки, которые люди носят нынче в карманах и которые постоянно начинают пиликать на конференциях, вызывая укоризненное цыканье и поворот голов, были ей не по нраву. Она предпочитала посещать одну из немногих оставшихся нынче красных, литого железа будок, где в телефонную щелку бросаются монеты. Дозвонившись оттуда до Воксхолл-Кросс, она попросила ее соединить, сказала в трубку несколько слов и возвратилась на свое рабочее место.

После работы Эмили пешком отправилась в Сент-Джеймский парк, села там на условленную скамейку и в ожидании связного взялась кормить уток припасенной для этих целей корочкой от своего сэндвича. Кормила, а сама неспешно припоминала былое и своего любимого Чарли, который в бытность свою в Москве что ни день ходил якобы гулять в парк Горького, где на самом деле перехватывал секретную микропленку у советского перебежчика Олега Пеньковского. Пеньковского позже расстреляли, Чарли выдворили, ну а те секреты, выложенные на стол президента Кеннеди, помогли переиграть генсека Хрущева и добиться того, чтобы советские ракеты, тайно завезенные в 1962 году на Кубу, оттуда все-таки убрали.

На скамейку рядом подсел фланировавший мимо молодой человек. Несколько обычных непринужденных фраз выявили его идентичность. Миссис Балстроуд исподволь посмотрела на него с улыбкой. Совсем молодой парнишечка; стажер, наверное. Еще и на свет не родился, когда она от Фирмы проникала через «железный занавес» в Восточную Германию.

Молодой человек делал вид, что читает «Ивнинг стандард». Записей он не делал; их за него делал цифровой диктофон в кармане куртки. Не было записей и при Эмили Балстроуд. Ее инструментарий состоял всего из двух частей, но обе действовали безотказно: благообразная внешность «божьего одуванчика» и память под стать стальному капкану.

Стажеру она рассказала обо всем, что произошло нынче утром в офисе юристов — в мельчайших подробностях. Дословно. После этого она поднялась и пошла на вокзал, чтобы успеть на пригородный поезд, следующий через Кулсдон, где стоит ее домик. Глядя в одиночестве из окна на проплывающие мимо южные пригороды, Эмили Балстроуд размышляла.

Когда-то она играла в кошки-мышки с волками из «Штази»; теперь ей семьдесят пять, и она подает чай и кофе всевозможным советникам, экспертам и адвокатам. Тоже полезно для страны.

Молодой же человек уже в сумерках возвратился к себе и заполнил отчет. Попутно он обнаружил приделанный к файлу флажок, из чего явствовало, что шеф настаивает, чтобы новости в отношении Сомали были переданы еще и «кузенам» в посольстве США. Каким боком этот злобный дикарь из Гаракада соотносится с темой охоты на Проповедника, понять было сложно, но приказ есть приказ, и молодой человек отослал копию в ЦРУ.

В километре от посольства, в тиши уютного коттеджа Ловец паковал вещи, когда рядом на столике тихонько запиликал «блэкберри». Ловец посмотрел на сообщение, прокрутил его до конца скроллом, выключил и задумчиво присел на кушетку. А затем стал распаковываться. Милостивое божество только что подкинуло ему ту самую наживку.

Наутро Гарет Эванс вызвал на телефонный разговор Али Абди. Голос сомалийца в трубке звучал подавленно.

— Мистер Абди, друг мой, — с печальной укоризной начал Эванс, — я всегда считал вас за цивилизованного человека.

— Я им, мистер Гарет, и являюсь, — вымученно произнес переговорщик из Гаракада. Видно, переживает. Может, и от души. Хотя кто его знает; если и да, то не больше, чем на один процент из ста. Как-никак они с Аль-Афритом из одного племени, Габар Гидир, иначе бы Абди вести переговоры не доверили.

Эвансу припомнилась меткая реплика, сказанная когда-то давно, когда его, тогда еще молодого служащего акцизного управления, назначили в таможню на Африканский Рог. Его наставником там был старый, с пергаментной кожей и желтыми от малярии глазами колониальный уалла. У сомалийца, сказал он, есть шесть понятий, которые по значимости всегда располагаются в одной последовательности.

На самом верху всегда располагается Я. Далее идет Семья, за ней — Клан, затем — Племя. Где-то внизу находится Нация, а рядышком с ней — Религия. Последние две, правда, вспоминаются лишь тогда, когда приходится биться с иноземцами.

Наедине же с собой они просто лупасят друг друга, постоянно образуя и меняя союзы и убеждения, в зависимости от искомой выгоды или мести, сообразной нанесенному ущербу.

Последнее, что он сказал молодому Гарету Эвансу, прежде чем вышибить себе мозги из револьвера после того, как Управление по делам колоний пригрозило отослать его на пенсию в дождливую Англию, это: «Верность сомалийца не купишь, но она свободно берется напрокат».

Мысль, мелькнувшая у Эванса тем спелым летним утром на Мэйфейр, состояла вот в чем: является ли верность Али Абди своему соплеменнику чем-то большим, чем даже верность себе, любимому?

— То, что произошло с одним из наших пленников, попавших к вашему предводителю, позорно и в высшей степени недопустимо. Это может свести на нет все наши договоренности. А ведь я, признаться, был так рад, что имею дело именно с вами, потому что я считал и продолжаю считать, что мы с вами оба порядочные люди.

— Я тоже так считаю, мистер Гарет.

У Эванса не было уверенности, надежна ли линия связи. Речь не о Форт-Миде или Челтнеме — здесь все обусловлено заранее, — а о том, не слушает ли сейчас их разговор кто-нибудь из слуг Аль-Африта, сведущий в английском? Кстати, можно еще раз проверить и знания Абди, одним конкретным словом.

— Потому что сдается мне, друг мой, что все у нас может упереться в Турайю.

На проводе долгая пауза. Ставка Эванса была на то, что какой-нибудь менее образованный сомалиец при прослушке ничего не поймет, а Абди — да.

И вот он отреагировал:

— Мне кажется, я вас понимаю, мистер Гарет.

«Турайя» — один из операторов сотовой связи. Сотовых компаний в Сомали присутствует четыре: «Нэйшн линк», «Хормуд», «Семафон» и «Франс телеком». Все они работают через вышки. Одной лишь «Турайе» для обеспечения связи достаточно плавно кружащихся на орбите американских спутников.

Эванс тем самым говорил Абди, что если тот имеет или может достать мобильник «Турайи», то, выехав в одиночку куда-нибудь в пустыню, он сможет из-за любого камня набрать Эванса и иметь с ним разговор наедине, с глазу на глаз; точнее, с уха на ухо. Ответ означал, что Абди это понял, и попробует.

Далее переговорщики еще с полчаса потолковали, снизили размер выкупа до восемнадцати миллионов и условились связаться после того, как проконсультируются каждый со своим вышестоящим начальством.

Ленч был за американским правительством (Ловец настоял). А заказ ресторана взял на себя Адриан Герберт из СРС и выбрал для этого «Шепхердс» на Маршам-стрит, забронировав там отдельный угловой закуток, чтобы не на виду и не на слуху.

Место было приветливое, дружелюбное, хотя разговор, понимали оба, наступит не раньше, чем за кофе со сладостями. И когда американец взял быка за рога, Герберт в некоторой оторопелости поставил чашечку на стол.

— Что значит «поднять»?

— Поднять значит оторвать от земли. Сунуть в машину. Увезти и упрятать.

— То есть похитить? С улиц Лондона? Без ордера на арест, без предъявления обвинений? Да вы что!..

— Он пособничает махровому террористу, который фактически наставил фанатиков на четыре убийства. И это только в одной вашей стране, Адриан. Не считая других.

— Да, но насильственное похищение, если оно только всплывет на поверхность, грозит обернуться полным светопреставлением! Для этого нам необходимы полномочия, ордер за подписью министра внутренних дел… А министр обратится за консультацией к адвокатам. Они же, в свою очередь, потребуют официального обвинения.

— Адриан, а ведь сколько раз вы нас уже выручали. И как…

— Да, но то были похищения в местах и без того вопиюще беззаконных. А Найтсбридж — это, знаете, не Карачи. Дардари — во всяком случае, внешне — вполне респектабельный бизнесмен.

— Нам с вами он известен совсем с другой стороны.

— Да, это так. Но потому только, что мы незаконно вторглись к нему в дом, установили прослушку, ввинтились в его компьютер. Любопытно еще послушать, какой поднимется вой, когда речь об этом пойдет на открытом суде. Ловец, мы пытаемся оказывать вам посильное содействие, но ведь всему есть предел.

Какое-то время Герберт сидел, задумчиво уставясь в потолок.

— Нет, старина, так не годится. Чтобы добыть такое разрешение, надо уподобиться каким-нибудь… троянцам, что ли.

Рассчитавшись с официантом, они вышли наружу и разошлись каждый в свою сторону. Адриан Герберт пешком пошел в свой офис на Воксхолл. Ловец поймал такси. По дороге на заднем сиденье он отчего-то все прокручивал в уме последнюю фразу англичанина.

Что это еще за аллюзии из классики, черт бы их побрал? У себя дома Ловец полез в Интернет. Получилось не сразу, но отыскалось. «Троян хорс ауткамз», охранное предприятие. Узкопрофильное, небольшое. Расположено в Хэмуорти, графство Дорсет. А это, насколько известно, вотчина королевской морской пехоты. Здесь неподалеку, в Пуле, большая база, и многие из тех, кто, прослужив в спецназе всю свою жизнь, вышел в отставку, здесь же невдалеке от родных баз и оседают. Нередко старые друзья по службе создают частные охранные фирмы. Набор услуг стандартный: охрана объектов, вооруженное сопровождение, служба телохранителей. Если у спонсора с деньгами туговато, работают из дома. Дальнейший поиск показал, что базируется этот самый «Троянский конь» в жилом районе.

Позвонив по указанному номеру, Ловец назначил на завтрашнее утро встречу. После этого набрал службу проката машин и на три часа раньше заказал себе «Фольксваген Гольф». Представился при этом американским туристом по фамилии Джексон, с действующей американской лицензией. А машина нужна на денек, съездить к другу на южное побережье.

Не успел он положить трубку, как запульсировал «блэкберри». Текстовое сообщение из СОТП, свободное от перехвата. Отправителем был Грэй Фокс. В сообщении не значилось одного: из Овального кабинета только что вышел четырехзвездный командующий ОКСО со свежими приказами.

Серый Лис времени даром не терял. Послание состояло буквально из четырех слов: «Проповедник. Живым не брать».