Теперь наряду с планом Исламабада, полученным в дубайском аэропорту от улетевшего Джона Смита, в распоряжении Ловца были также имя и адрес. Понятно, что назавтра, стоит только шагнуть за пределы отеля, как следом потянется хвост. Прежде чем укладываться спать, Ловец спустился на ресепшн и заказал на утро такси. Дежурный администратор спросил, с какой целью и куда гость думает в нем направляться.

— Да просто общий обзор достопримечательностей, — расплывчато ответил мистер Прист. — Места, куда в городе любят наведываться туристы.

В восемь утра такси уже ждало. Ловец, лучась обаятельной улыбкой «беспечного американца», поздоровался с водителем, и они тронулись.

— Мне, дружище, похоже, понадобится твоя помощь, — признался он, доверительно подаваясь на сиденье к шоферу. — Что ты мне рекомендуешь посетить?

Машина ехала по проспекту Конституции, мимо французского и японского посольств. Ловец, успевший запомнить план улиц, с энтузиазмом кивал, когда водитель указывал ему то на здание Верховного суда, то на Национальную библиотеку, то на резиденцию президента и парламент. Кивал, делал заметки. А сам время от времени исподтишка поглядывал в зеркальце заднего вида. Хвоста не было. Да и зачем он, если за рулем агент МВР?

Поездка выдалась долгой, всего с двумя остановками. Водитель провозил гостя мимо фасада поистине впечатляющей мечети Файзала, когда Ловец спросил, нельзя ли здесь делать снимки, и, услышав, что можно, сделал с десяток из окна машины.

Затем, во время проезда через Синюю зону с ее нарядными витринами, сделали первую остановку возле крупного магазина-ателье, известного как «Британский пошив». Здесь Ловец сказал шоферу, что слышал от одного своего знакомого, будто бы в этом месте всего за два дня могут пошить прекрасный костюм. Шофер кивнул — дескать, действительно так, — и лишь успел проводить взглядом азартно рванувшего внутрь американца.

Вышколенный персонал ателье оказался учтивым и услужливым. Ловец выбрал прекрасную шерстяную ткань, темно-синюю с тонкой бледненькой полоской. Его вкус был с достоинством отмечен приветственными возгласами и добрыми улыбками. Замеры заняли всего пятнадцать минут, после чего заказчика попросили возвратиться завтра на первую примерку. Ну а предоплата в долларах была принята и вовсе на ура. Заказчик же перед уходом, стушевавшись от неловкости, просил, нельзя ли воспользоваться туалетом.

Туалет, как и следовало ожидать, располагался на задах помещения, за залежами рулонов костюмной ткани. Рядом с туалетной дверью находилась еще одна. Когда проводивший Ловца администратор ушел, он пробно ее толкнул. Дверь выходила в проулок. Ловец ее закрыл, использовал писсуар по назначению и возвратился в магазин. Там его проводили к выходу. Такси терпеливо дожидалось.

Он не мог видеть, но догадывался, что, пока он здесь находится, водитель как пить дать сунется внутрь проверить, как там все обстоит. Все сбылось в точности. Шоферу-филеру сообщили, что клиент «занят в кабинке». Надо сказать, что примерочные здесь находились примерно в той же стороне, что и клозет. Так что водитель успокоился и возвратился в свое такси.

Еще одна остановка произошла при посещении рынка Кохсар, тоже местной достопримечательности. Здесь Ловец выразил желание пропустить кофейку, и ему для этого была указана кофейня при павильоне «Глория джинс». После кофе он заглянул в «Эй Эм Гросерс», где прикупил британских шоколадных печенюшек, и сказал водителю, что теперь, собственно, можно возвращаться в «Серену».

Рассчитавшись при входе в отель, Ловец еще и отвалил таксисту приличные чаевые (последние, понятно, пойдут в карман никак не МВР, а исключительно этого парня). Можно было не сомневаться, что в течение часа полный отчет о поездке будет уже подшит к досье, а в «Британский пошив» сделают проверочный звонок — так, на всякий случай.

У себя в номере Ловец накорябал и сложил стопочкой листы статьи для «Вашингтон пост». Назывался опус не иначе как «Утренняя поездка по достойному восхищения Исламабаду». Скука жутчайшая и, понятно, абсолютно недостойная публикации.

Компьютер он с собой в дорогу не взял: не хватало еще, чтобы сняли содержимое жесткого диска. Проще было отправить листы факсом из бизнес-центра отеля. Хотя понятно, что и их перехватит и прочтет тот же деятель из подвала, который скопировал и подшил копию письма от пресс-атташе.

Отобедав в ресторане «Сирены», Ловец прошел на ресепшн и объявил, что думает прогуляться. Когда он шел к выходу, какой-то полноватый молодой человек, младше Ловца на полтора десятка лет, но уже порядком раздобревший, соскребся с вестибюльного дивана, затушил сигарету, сложил газетку и тронулся следом.

Несмотря на изрядную разницу в возрасте, Ловец все-таки был морпехом и передвигаться любил стремительно. Через пару кварталов «хвост» был уже вынужден бежать трусцой, пыхтя и обильно потея. Потеряв в конце концов объект слежки, он с тяжелым сердцем подумал, как же ему теперь писать отчет. А затем смекнул: на втором своем выходе американец наверняка отправится в сторону «Британского пошива». А потому и он последовал в том же направлении. Мысли его были тревожны: начальство оплошностей не прощает.

Когда он сунул голову в дверь ателье, от сердца у него отлегло. Американец, по словам персонала, действительно находился здесь, только был «занят в кабинке». Поошивавшись напротив у салона «Мобилинк», филер нашел себе сравнительно удобный пункт наблюдения в подворотне, прислонился там к стенке и, развернув газету, умиротворенно прикурил. Объект под присмотром.

На самом же деле Ловец времени в примерочной не тратил. После того как его здесь с радостью встретили, он конфузливо объяснил, что желудок у него, видимо, не в ладах с местной кухней, и попросил, если можно, еще раз воспользоваться туалетом.

— Милости просим, — сказали ему.

— Вот спасибо. Дорогу я знаю. Тысяча извинений.

Ферингх с бушующим желудком в здешних краях предсказуем, как восход солнца. Между тем Ловец выскользнул через заднюю дверь ателье, просеменил по проулку и таким образом оказался на оживленном бульваре, как раз у проезжей части. На взмах руки к бордюру тут же причалило проезжее такси — теперь не подставное, с простым работягой-пакистанцем за рулем. Иностранцы здесь исконно лакомый кусок: катать этих ротозеев, пользуясь их наивной любознательностью, можно сколько угодно, а доллары капают.

Ловец знал, что путь предстоит кружной, но уж лучше так, чем с хвостом за спиной. Потратив в пути лишних полчаса и отдав в итоге двадцать долларов за пятидолларовый проезд, он вышел, где ему было нужно: стык двух улиц в Розовой зоне, на окраине Равалпинди, где во множестве расположены дома военных. Когда такси уехало, последние двести метров он прошел пешком.

Перед ним находился скромный, особнячком стоящий дом — аккуратный, но без роскошеств, с табличкой на английском и на урду: «Плк. М. А. Шах». Известно, что в армии день начинается и заканчивается рано. Ловец постучал. За дверью приглушенно зашаркали шаги. Дверь чуть приоткрылась. На сумрачном фоне — темное лицо, источенное заботами и тревогами, хотя некогда красивое. Наверное, миссис Шах? Явно не служанка; значит, хозяйство не зажиточное.

— Добрый день, мэм. Извините, что без предупреждения. Мне бы полковника Али Шаха. Он дома?

Из глубины жилища послышался мужской голос. Он что-то произнес на урду. Хозяйка, повернувшись, откликнулась. Вскоре дверь распахнулась, и на пороге предстал мужчина, нестарый. Седоватые волосы и усы аккуратно подстрижены, щеки чисто выбриты. Военная косточка видна невооруженным глазом, хотя мундир полковник, похоже, давно сменил на штатское. Но и при этом он прямо-таки источал эдакий чопорный авторитет. Видеть у себя на пороге иностранца в строгом темном костюме было для него откровенным сюрпризом. Он слегка растерялся.

— Добрый день, сэр. Я, видимо, имею честь обращаться к полковнику Али Шаху?

Вообще-то Мушарраф был подполковником, но надбавить на погоны лишнюю звездочку ни в коем случае не мешает. Да и возражений что-то не слышно.

— Да, это я.

— Как же мне сегодня везет. С моей стороны было бы тактичнее вам вначале позвонить, но у меня, к сожалению, нет вашего домашнего телефона. Уповаю лишь на то, что не очень отвлекаю вас от текущих дел.

— Да вроде бы нет… А что, собственно, э-э…

— Дело в том, полковник, что мой добрый друг генерал Шавкат вчера за ужином сказал, что в моих поисках помочь можете именно вы. Мы бы не могли?..

Ловец деликатно кивнул на дверь, на что совсем сбитый с толку офицер посторонился и распахнул ее как можно шире. Дай ему сейчас волю, он бы застыл навытяжку в салюте, как при проходе главнокомандующего. Подумать только: этот иностранец ужинал с самим генералом Шавкатом!

— Что же это я, — шутливо укорил себя Мушарраф, — забыл все законы офицерской чести. Прошу вас, проходите.

Он провел гостя в скромно обставленную гостиную. Жена неловко застыла на пороге.

— Чаю, — буркнул Мушарраф, и она заспешила выполнять приказание, которое ей давалось, видимо, только в присутствии почетных гостей.

Ловец протянул визитку на имя Дэна Приста, штатного журналиста «Вашингтон пост».

— Сэр, — начал он. — Мой редактор, заручившись полным одобрением вашего правительства, просил меня написать очерк о Мулле Омаре. Как вы понимаете, даже спустя все эти годы его фигура остается во многом завуалированной и малоизвестной. Так вот, генерал без лишних ушей довел до меня, что вы с этим загадочным затворником встречались и беседовали.

— Гм. Я, право, и не знаю…

— Да бросьте вы, полковник, не скромничайте. Мой друг генерал Шавкат сказал, что вы двенадцать лет назад сопровождали его в Кветту и сыграли там в двусторонних переговорах с Муллой Омаром неоценимую роль.

При этих комплиментах со стороны американца подполковник Али Шах заметно выпрямил спину. Значит, генерал Шавкат его действительно заметил и оценил по заслугам. Сцепив перед собой пальцы, Мушарраф робко согласился, что действительно разговаривал с одноглазым лидером «Талибана».

Жена подала чай. Когда она разливала его по чашкам, Ловец обратил внимание, какие у нее необыкновенные, нефритово-зеленые глаза. Он об этом прежде слышал: горцы из племен, проживающих вдоль линии Дюрана, этой дикой границы между Афганистаном и Пакистаном, отличаются редкой своеобразной красотой.

Известно, что две тысячи триста лет назад Александр Македонский — юный бог совсем еще молодого мира, именуемый в Азии Искандером Двурогим, — после победоносного персидского похода проходил через эти горы на пути в Индию, которую тоже думал покорить. А на обратном пути его воины, измотанные тяготами переходов и битв, стали массово дезертировать. Не имея возможности возвратиться на родные холмы Македонии, они оседали в этих горах и долинах, где обзаводились семьями и, забросив военное ремесло, начинали возделывать землю или пасти скот.

У девчурки, что в деревушке Кала-и-Зай выглядывала из-за халата Махмуда Гула, глаза были васильково-синие, а не карие, как у жителей Пенджаба. А какие они, кстати сказать, у сына Мушаррафа? Может, действительно янтарного цвета, как сообщал Махмуд Гул?

Еще толком не приступили к чаепитию, как разговор был уже закончен. Ловец даже не предполагал, что он окажется таким коротким.

— Мне говорили, полковник, что вас в той поездке сопровождал сын, который говорил на пушту.

Бывший офицер поднялся со стула с прямой, как шомпол, спиной.

— Вы ошибаетесь, мистер Прист, — с горькой уязвленностью сказал он. — У меня нет сына.

Встал и Ловец, с виноватым видом поставив чашку.

— Простите. Мне просто дали понять… Насчет молодого человека по имени Зульфикар…

Подполковник деревянным шагом прошел к окну и уставился наружу, заложив руки за спину. При этом он гневно пристукивал ступней, хотя на кого именно этот гнев направлен — на гостя или на сына, — понять было сложно.

— Повторяю: у меня нет сына. И боюсь, сэр, больше ничем вам помочь не могу.

Последовала ледяная пауза, явно намекающая иностранцу, что ему пора идти. Ловец исподтишка глянул на жену подполковника. В ее нефритово-зеленых глазах стояли слезы. Налицо была семейная драма, причем, похоже, с многолетней историей.

Промямлив что-то неловко-извинительное, Ловец направился к двери. К выходу его провожала жена Мушаррафа. Берясь за дверную ручку, он истово прошептал:

— Сожалею, госпожа. Очень, очень сожалею.

Английским она, скорее всего, не владела, равно как и арабским, но вездесущее слово «сорри» в силу его общеупотребимости могла понять. Женщина подняла полные слез глаза и, увидев в них живое сочувствие, кивнула. На этом дверь за спиной у Ловца закрылась.

Пройдя с полчаса пешком, он вышел на шоссе в аэропорт и поймал такси в город. В отеле у себя из номера Ловец позвонил атташе по культуре. Если звонок и прослушивался (что почти наверняка), то разговор звучал достаточно невинно:

— Приветствую, это Дэн Прист. Я тут подумал: у вас же где-то должны быть материалы по традиционной музыке Пенджаба и горских племен?

— Безусловно, да, — ответил цэрэушник.

— Вот здорово. У меня тут наклевывается неплохой репортаж. Вы не можете завезти мне тот материал в «Серену»? Заодно почаевничаем в вестибюле.

— Почему бы нет, Дэн. Семь вечера вас устроит?

— Более чем. Стало быть, до встречи?

Вечером за чаем Ловец объяснил, что ему нужно для завтрашнего дня. Завтра пятница, священный для мусульман день, и подполковник отправится в мечеть на общую молитву — мероприятие обязательное, пропустить которое никак нельзя. При этом жен правоверные с собой не берут. Это вам не Кемп-Лиджен.

Когда цэрэушник ушел, Ловец через консьержа забронировал себе вылет «Этихадом» в Катар, с пересадкой на рейс «Бритиш эруэйз» в Лондон. Наутро, когда Ловец налегке, с одним лишь кейсом, появился внизу, его при входе уже ждало авто — тоже малоприметное, но с посольскими номерами, препятствующими доступу посторонних и вообще контакту с пассажирами. За рулем находился седовласый американец — ветеран посольской службы, за годы езды изучивший город до тонкостей. Рядом с ним сидел молодой сотрудник госдепа, добровольно избравший дома на языковых курсах пушту в качестве своего второго иностранного языка. Ловец забрался на заднее сиденье и назвал адрес. Когда машина съехала с пандуса отеля, следом тронулся «хвост» из МВР.

На конце улицы, где стоял дом подполковника Али Шаха, они дождались, пока на пятничную молитву в мечеть не уйдут все мужчины. Лишь после этого Ловец распорядился высадить его у двери.

Открыла опять же миссис Шах, которая тут же пришла в беспокойство и стала встревоженно объяснять, что ее мужа нет дома и вернется он через час, никак не раньше. Говорила она на пушту. Молодой сотрудник посольства на это сказал, что полковник просил их дожидаться его здесь. Миссис Шах это не успокоило, поскольку ей муж таких указаний не давал. Тем не менее визитеров она впустила и провела в гостиную. Отлучиться не посмела, но не рискнула и садиться, а стояла, в неуверенности переминаясь с ноги на ногу. Тогда Ловец жестом указал на кресло, стоящее напротив.

— Очень вас прошу, миссис Шах, успокоиться и не тревожиться по поводу моего повторного визита. Я пришел извиниться за вчерашнее. Мне не хотелось обидеть вашего супруга. И в знак искренности своего сожаления я принес маленький подарок.

Он выставил на низенький столик бутылку «Джонни Уокера», знаменитый «блэк лейбл». Когда его слова были переведены, миссис Шах с нервной улыбкой села.

— Миссис Шах, увы, я и понятия не имел, что в отношениях отца и сына произошел раскол, — с чувством произнес Ловец. — Какая вопиющая бестактность с моей стороны, и какая трагедия для вас как матери! А ведь мне рассказывали, что ваш мальчик, Зульфикар, был очень талантлив. Еще бы: ведь он говорил и на английском, и на урду, и на пушту… Между прочим, готов поспорить, что своим талантом к языкам он обязан вам.

Женщина медленно кивнула; на ее ресницах снова заблестели слезы.

— Мне почему-то кажется, что он был не только умен, но и симпатичен. У вас, кстати, нет где-нибудь фотографии вашего Зульфикара, пусть даже совсем юного? Очень бы хотелось убедиться в правоте моих слов.

По ее щеке переливчатой жемчужиной скатилась слеза. В самом деле, какая мать может забыть красоту своего ребенка, которого она малышом носила у груди? Женщина снова молча кивнула.

— Вот бы взглянуть — мечтательно вздохнул Ловец. — Может, покажете? С вашего позволения, конечно.

Польщенная столь непривычной для нее учтивостью, женщина бесшумно поднялась и вышла из комнаты. Где-то в доме у нее имелся тайник, где она вопреки воле мужа держала фотографии своего давно утраченного сына. Когда она возвратилась, в ее руках находился один-единственный снимок в кожаной рамочке.

Школьный выпускной. На снимке в объектив счастливо улыбались двое юнцов. Джихадом здесь, судя по всему, еще и не пахло. Какое там: конец беспечной школьной поры, впереди не менее занятное студенческое житье… В руках путевка в жизнь в виде школьных аттестатов, а судя по тому, как подростки притиснулись друг к другу плечами, по жизни они друзья неразлейвода. Вот тебе и «неразлей»… Спрашивать, который из мальчиков Зульфикар, не было необходимости: определенно вот этот, с золотисто-янтарными глазами. Ловец, приязненно поразглядывав снимок, аккуратно его вернул.

— Да, я действительно был прав, — с кротко-задумчивой улыбкой произнес он, возвращая фотографию, а посольскому сотруднику вполголоса сказал: — Скажи по мобильнику шоферу, чтобы постучался в дверь.

— Да он и так у двери, снаружи.

— Делай, как я прошу.

Чиновник позвонил. Миссис Шах, само собой, не поняла ни слова и лишь тревожно встрепенулась, когда через считаные секунды в дверь со стороны прихожей резко постучали. Кто бы это? Во всяком случае, не муж: он еще на молитве, да и вошел бы без стука. А гостей они не ждут. Встав, она растерянно огляделась, вслед за чем выдвинула в серванте ящик и сунула фото туда. Между тем в дверь снова постучали, еще настойчивей. Женщина торопливо вышла из комнаты.

Подскочив к серванту, Ловец вынул из ящика фото и дважды щелкнул его на айфон. К моменту, когда миссис Шах возвратилась в компании явно озадаченного шофера, ее старший гость уже снова сидел в кресле, а младший стоял рядом с растерянным видом.

— Ну что, — вставая, с теплой улыбкой произнес Ловец, — пора. А то опоздаю на самолет. Жалею лишь о том, миссис Шах, что не смог дождаться вашего супруга. Передайте ему от меня самый теплый привет, а также извинения, если я невзначай задел его чувства.

Все это было пунктуально переведено, после чего гости благополучно откланялись, а хозяйка после их отъезда спрятала драгоценную для нее фотографию обратно в тайник.

По дороге в аэропорт Ловец увеличил фото на своем айфоне и какое-то время вдумчиво его разглядывал. Жестоким он не был и вовсе не имел желания обманывать ту некогда красивую женщину с нефритово-зелеными глазами. Как, скажите на милость, сказать матери, все еще плачущей по своему утерянному мальчику, что вы думаете изловить его и уничтожить за то, что он сделался таким чудовищем?

Через двадцать часов самолет произвел посадку в вашингтонском аэропорту имени Даллеса.

Согнувшись в тесном пространстве мансарды (а проще говоря, чердака) дома в Кентервилле, он неотрывно смотрел на экран. Рядом за клавиатурой восседал Ариэль — ни дать ни взять пианист перед концертным роялем. Он полностью владел и собой, и обстановкой: через поставленное СОТПом оборудование весь мир лежал у его ног. От легкого заикания у паренька не осталось и следа; пальцы уверенно порхали по клавиатуре, а образы вспыхивали и гасли, сменяя друг друга в такт его комментариям о сделанном.

— Интернет-траффик Тролля исходит отсюда, — сказал он.

Картинки были с Google Earth, но он их как-то улучшил — добавил резкости, что ли. Из ближнего космоса наблюдатель стремглав несся к Земле, словно воздушный смельчак Феликс Баумгартнер. Вот экран заполонили Аравийский полуостров и Африканский Рог, но ненадолго: камера с захватывающей дух быстротой пикировала вниз и вниз, и вместе с ее снижением разворачивалась наземная панорама. Наконец пикирование прервалось, и ястребиный глаз камеры словно завис над квадратной землисто-серой крышей, которую окружал вроде как внутренний двор с воротами. На дворе были припаркованы два фургона.

— Проповедник на самом деле не в Йемене, как вы предполагали, — сказал Ариэль, — а в Сомали. Это Кисмайо, на южном побережье.

Ловец зачарованно, во все глаза смотрел. Они заблуждались — и ЦРУ, и СОТП, и Центр Антитеррора, — полагая, что объект их преследования перебрался из Пакистана в Йемен. Быть может, Проповедник какое-то время и пробыл там, но затем переместился, изыскивая прибежище не у АКАП («Аль-Каиды на Арабском Полуострове»), а у фанатиков из АКАР — «Аль-Каиды Африканского Рога», в прошлом звавшейся «Аш-Шабаб». Нынче эта организация контролирует всю южную половину Сомали, одну из самых «отвязных» стран не только Африки, но и всего мира.

Для исследований здесь был непочатый край. Как известно, за пределами охраняемого анклава, опоясывающего символическую столицу Сомали Могадишо, эта страна фактически запрещена для посещения — особенно после гибели восемнадцати рейнджеров в инциденте, получившем название «Падение „Черного ястреба“». Это происшествие намертво впечаталось в память американских военных, причем память крайне отрицательную.

В международном масштабе Сомали если чем и славилась, так это пиратами, вот уже с десяток лет промышляющими захватом и угоном кораблей у побережья с целью их дальнейшего выкупа — как самих судов, так и их грузов с экипажами — за миллионы и миллионы долларов. Но пираты орудовали в основном на северо-востоке, в Пунтленде — дикой пустынной местности, населенной воинственными племенами, которые английский писатель и путешественник Ричард Бертон еще в девятнадцатом веке окрестил «самым диким и злобным народом на свете».

Что касается Кисмайо, то он располагался далеко на юге, в двухстах километрах севернее кенийской границы. В колониальную эпоху город представлял собой преуспевающий центр торговли и ремесел, подконтрольный Италии; теперь же он выродился в облезлые, кишащие людьми и крысами трущобы, заправляли которыми фанатики джихадизма, причем такие, что оголтелыми их считали даже исламские фундаменталисты.

— Ты знаешь, что это за строение? — поинтересовался Ловец.

— Нет. Склад или большой сарай — короче, не знаю. Но вот отсюда Тролль и заведует всей своей фан-базой. Тут и его компьютер находится.

— А он знает, что тебе об этом известно?

— Нет, конечно, — хитровато улыбнулся паренек. — Он меня так ни разу и не засек. И продолжает пухнуть над своей фан-базой. Иначе, если б он узнал, что за ним следят, он сразу бы сдристнул.

Ловец осторожно спустился с мансарды по лесенке. Все данные с компьютера будут переданы в СОТП. Для этого сюда по команде выслан небольшой беспилотник, который, бесшумно и незримо кружа в вышине, будет днями и ночами неусыпно выведывать, высматривать и выслушивать все интернет-шепоты и шорохи, сканировать местность в режиме тепловизора, фиксировать все приходы и уходы. А увиденное будет в реальном времени передаваться на экраны базы ВВС «Крич» в Неваде или в Тампу во Флориде, а оттуда прямиком в СОТП. Пока же, в промежутке, можно вплотную заняться тем, что привезено из Исламабада.

Ловец часами рассматривал снимок, сделанный тайком с фотографии, бережно хранимой миссис Али Шах. По его требованию лаборатория довела изображение до отменного качества. Глядя на лица этих двоих улыбающихся юнцов, он размышлял, где же они теперь. Юноша, что справа, во внимание не брался. Пытливый взгляд Ловца был сосредоточен целиком на юноше с янтарными глазами. Так, наверное, генерал Монтгомери в годы Второй мировой разглядывал фотографию германского «Лиса Пустыни» Роммеля, рассчитывая при этом свои дальнейшие действия.

На фото юноше было семнадцать. То есть еще до того, как он пропитался ядом радикального ислама; до событий Одиннадцатого сентября, до переговоров в Кветте, до того как он порвал с семьей и ушел к убийцам из «Лашкар-и-Тайбы», «Бригады 313» и клана Хаккани. Атмосфера религиозного фанатизма, ненависти, обязательное присутствие при ритуальных казнях; тяжкая жизнь в горах, где господствуют племенные союзы, — все это должно было неизбежно сказаться на лице смеющегося мальчика.

Ловец выслал нынешнюю фотографию Проповедника (даром что в маске), а также левую половину исламабадского снимка, в ряд нужных инстанций — в частности, Информационную службу уголовной юстиции и отделение ФБР в Кларксберге, штат Западная Вирджиния, где в лаборатории есть спецотдел по изучению старения лиц. Туда он обратился с просьбой представить ему это лицо в его теперешнем виде. После этого он отправился к Грэю Фоксу.

Директор СОТП воспринял информацию с одобрением. Теперь они наконец располагают именем. А скоро появится и лицо. Есть в наличии страна и, может статься, город.

— Вы думаете, он обитает здесь, на этом складе в Кисмайо? — спросил Серый Лис.

— Сомневаюсь. У него, похоже, бзик неуловимости. Скорее всего, он проживает где-то в другом месте, а проповеди записывает на камеру в отдельной комнатушке. При этом сзади разворачивается полотнище с сурами из Корана, которое видно на экране. После этого ассистент, известный нам как Тролль, забирает запись и передает ее из Кисмайо. Пока он не в ловушке и чувствует себя вполне вольготно.

— И что дальше?

— Мне нужен беспилотик над тем складом, причем на постоянной основе. Хорошо бы низколетающий, чтобы снять этот ангар сбоку — может, там какая-нибудь вывеска с названием конторы. Хотя это мало о чем говорит; скорее всего, так, для отвода глаз. Тем не менее мне нужно установить владельца.

Перед глазами Грэй Фокса был снимок из космоса — достаточно четкий, хотя чего тут удивляться: военные технологии позволяют с высоты пятнадцати километров запросто считать заклепки.

— Я свяжусь с парнями, что командуют дронами. У них есть пусковые установки на юге в Кении, на западе в Эфиопии, в Джибути на севере, и еще ЦРУ прячет у себя установку в анклаве Могадишо. Так что снимки будут. Ну, так что: теперь, имея в распоряжении его имя и лицо, которое он так тщательно скрывает, вы намерены сорвать с него маску?

— Пока нет. У меня есть другая задумка.

— Что ж, Ловец. Ваш ход. Действуйте.

— Да, вот еще что. Думаю, нам за спиной не помешала бы поддержка в виде ОКСО. Нет ли у ЦРУ или еще у кого-нибудь тайного агента, внедренного на юге Сомали?

Спустя неделю произошли четыре события, произошли почти одновременно. Ловец в те дни погружался в исполненную трагизма историю Сомали. Когда-то их было не одно, а целых три: прежде всего так называемый Французский Берег Сомали на севере, который именовался теперь Джибути и все еще находился под сильным французским влиянием. Здесь на постоянной основе располагался гарнизон французского Иностранного легиона, а также огромная американская база, одна аренда места под которую съедала круглую сумму. Также на севере, на территории бывшей колонии Британский Сомалиленд, ныне располагалось самопровозглашенное государство (только уже без пометки «британский») — небольшое, достаточно тихое и даже демократичное, но почему-то не признанное в качестве национального. Основную же часть составляло Итальянское Сомали, которое по итогам Второй мировой было конфисковано и какое-то время управлялось британцами, а затем получило независимость. После нескольких лет обычного для здешних мест диктаторского режима некогда процветающая и в чем-то даже изысканная колония, где любили проводить отпуска зажиточные итальянцы, сорвалась в пучину гражданской войны. Клан пошел на клан, племя — на племя, воитель — на воителя; сплошной огненно-кровавый хаос в алчном стремлении к превосходству. В итоге, когда Могадишо и Кисмайо превратились фактически в груду развалин, мировое сообщество просто махнуло на эту пропащую страну рукой.

Былая слава (и опять дурная) возвратилась к ней, когда вконец обнищавшие рыбаки на севере занялись пиратством, а юг страны погряз в радикальном исламе. Поднял голову «Аш-Шабаб», причем не как побочная ветвь, а как полномасштабный союзник «Аль-Каиды», и подмял под себя весь юг. Хрупкой веточкой посреди этого бардака торчала Могадишо — чисто символическая столица этого насквозь коррумпированного, деспотичного квазигосударства, живущего на зарубежные дотации; не государства даже, а скорее анклава, чьи зыбкие границы охранялись смешанной армией кенийцев, эфиопов, угандийцев и бурундийцев. А внутри этой стены как в бездонную бочку лились иностранные деньги на какие-то там «программы помощи» да шастали всевозможные шпионы, до смешного нелепо прикидываясь кураторами этих самых программ, а также некоммерческих и неправительственных организаций.

В то время как Ловец у себя в кабинете, подперев голову руками, читал на плазменном экране информацию и отсматривал образы, в небесной вышине над Кисмайо занял позицию разведывательный беспилотник «глобал хок». Без вооружения, но и задание было не боевое, а такое, для обозначения которого существует аббревиатура ДПБВ: «дальний полет на большой высоте».

Дрон вылетел с расположенного в соседней Кении объекта, где в тропической духоте парились несколько американских солдат и техников, отлучаясь посменно отдышаться в снабженные кондиционерами домики якобы выездной съемочной бригады. В распоряжении этих «киносъемщиков» имелось четыре беспилотника RQ-4, из которых два сейчас находились в воздухе.

До поступления нового приказа в вышине парил один: наблюдал за кенийско-сомалийской границей и прибрежными водами, отслеживая случаи нападения на суда и незаконного пересечения границы. Новый приказ вменял барражирование над некогда коммерческой зоной в Кисмайо и наблюдение там за строительным объектом. Поскольку дроны дежурят посменно, это означало, что теперь задействованы все четыре аппарата.

Продолжительность полета без дозаправки у «глобал хока» составляет тридцать пять часов, так что, находясь сравнительно недалеко от базы, из них он может безотлучно кружить над мишенью все тридцать. С высоты в семнадцать километров (почти вдвое выше пассажирского авиалайнера) за день он способен охватывать площадь до семидесяти тысяч квадратных километров. При этом, если требуется узконаправленное наблюдение, он может сужать свой луч до семикилометрового пятачка и при этом выдавать изображение изумительного качества.

Беспилотник над Кисмайо был снабжен радаром с синтезированной апертурой, электронно-оптической и инфракрасной в зависимости от времени суток и условий видимости. Он же мог «вслушиваться» в передачи на любой частоте и мощности, даже самой малой, а также «вынюхивать» изменения очагов теплоты, излучаемых человеческими телами при перемещении снаружи и даже внутри строения. Все собранные данные моментально, за долю секунды переносились напрямую в Неваду.

Второе, что произошло, — это возвращение из Кларксберга скорректированных фотографий. Эксперты обратили внимание, что на экранном изображении в нижней части лица ткань маски слегка выступает вперед. Это дало повод к догадке, что там, внутри, находится пышная борода. Поэтому из спецотдела были присланы два варианта — с бородой и без.

Была также проделана работа с характерными морщинками на лбу и вокруг глаз, что придало лицу возраста, а также жесткости. В углах рта и на скулах лежала печать жестокосердия. Безвозвратно канули прежняя ребячья мягкость и веселость.

Не успел Ловец закончить изучение новых фотоснимков, как на связь вышел Ариэль.

— Там в строении, похоже, есть еще и второй компьютер, — сообщил он. — Только он проповедей не передает. Тот, кто за ним сидит — по всей видимости, Тролль, — благодарит за какой-то там чек. Какой именно, непонятно. Но кто-то с тем ангаром определенно имэйлится.

А буквально следом позвонил Грэй Фокс. С однозначно отрицательной информацией. «Крота» в «Аш-Шабабе» нет ни у кого.

— Ответ в целом такой: хотите сунуться в это пекло — действуйте на свой страх и риск.