Глава 04

Когда я вернулся в дом номер девяносто по Куин-Энн, хозяин квартиры Гэри Хейлс поливал тротуар. У меня сложилось впечатление, что у него это неплохо получалось. Парочка плиток, которые начали вылезать из своих гнезд на прошлой неделе, торчали значительно заметнее. Видимо, у Гэри талант выращивать камни.

— Привет, — поздоровался я с ним.

Он посмотрел на меня с таким видом, словно пытался вспомнить, кто я такой.

Гэри невероятно бледный и какой-то текучий, кожа у него застиранного голубого цвета и унылое лицо. Когда я видел его со шлангом в руках, мне становилось не по себе, потому что определить, где заканчивалась струя воды и начинался Гэри, было довольно трудно.

— Угу, — пробормотал он. — Твоя подружка пришла.

— И ты ее впустил? — вздохнув, спросил я.

По его губам скользнула легкая рябь; видимо, он улыбнулся. Гэри имеет слабость к женщинам, у которых хорошо подвешен язык.

— Ну, ты мерзавец, — возмутился я. — И что она пообещала тебе на этот раз?

Снова едва заметная рябь в районе губ.

— Думаю, тебе пора сделать ей ключ.

Я зашагал к правой части дома по орехам пекан, мескитовым стручкам и красным лепесткам бугенвиллей, которыми был усыпан двор — техасский вариант осенних красок.

Дом номер девяносто по Куин-Энн представлял собой разваливающееся двухэтажное строение, за которым вообще никто не ухаживал. У него был вполне достойный фасад, замысловатая деревянная резьба вокруг окон, громадная бугенвиллея окутывала тенью переднее крыльцо, где можно с удобствами устроиться вечерком с бокалом «Маргариты». Но белая краска давным-давно уже стала облезать, и зеленая черепичная крыша провисла посередине. В какой-то момент в пятидесятых дом принялся елозить на своем фундаменте, и теперь вся правая часть слегка клонилась вправо. Моя мать сказала, что у него вид как у паралитика. Мне же больше нравится думать, что он так расслабляется.

Когда я поднялся на крыльцо квартиры, которую снимал, Кэролайн Смит открыла дверь и осталась стоять на пороге, выпуская наружу воздух, над которым так старательно трудился кондиционер. Кэролайн протягивала мне телефонную трубку.

Она была в своем репортерском костюме — белая шелковая блузка, консервативная синяя юбка и пиджак, волосы забраны кверху, чтобы не попадали в глаза, и тонны косметики, необходимые для телекамер. Из общей картины выпадали только очки — громадные, черные, совершенно не модные, сохранившиеся с тех самых пор, когда она только начинала карьеру и называла себя Кэролин. Сейчас она надевала очки, когда хотела что-нибудь увидеть.

— И кто такая Энни из «Первого техасского»? — спросила она. — Голос приятный.

— Никаких комментариев.

— Задница, — заявила Кэролайн и протянула мне трубку.

Энни из «Первого техасского» задала мне примерно такой же вопрос про Кэролайн, но в конце концов смилостивилась и согласилась сообщить информацию, касающуюся Джули Кирнс, о которой я попросил ее в прошедшую пятницу.

Кэролайн отправилась на кухню, из которой пахло так, будто там что-то сгорело. Я остановился посреди гостиной и огляделся по сторонам, оценивая ее состояние — грязное белье убрано, футон превратился в диван. Мечи вернулись с кофейного столика на свое место в стойке для оружия. Роберт Джонсон забрался на шкаф и спрятался между двумя коробками из-под обуви, но с надеждой поглядывал на меня. Я покачал головой, показывая, что Кэролайн все еще здесь. Он тихонько зарычал и скрылся в тени.

Энни начала докладывать мне про счета Джули Кирнс. Каждую неделю в течение двух месяцев на них производилось прямое зачисление двухсот пятидесяти долларов от организации под названием «Пейнтбраш энтерпрайзес». Более ранние сроки Энни не проверяла. Кроме того, Джули Кирнс периодически получала деньги от фирмы, предоставляющей временные контракты и находящейся в Остине. Все остальные наличные — это, скорее всего, гонорары за концерты, причем весьма скромные. Три задолженности «Сентрал маркет Эйч-Эй-Би». Стандартные ежемесячные выплаты. В настоящий момент на счету Джули имелось сорок два доллара и тридцать три цента. Примерно на сорок долларов больше, чем у меня.

Энни сказала мне, что теперь я ее пожизненный должник, потому что она рисковала потерять работу.

— Можешь, например, расплатиться билетами на концерт Гарта Брукса, — предложила она. — Потом обед в «Ла Маргарита».

Я ответил, что не буду возражать, если она отправится на обед в «Ла Маргариту» с Гартом Бруксом и что не стану им мешать. Энни обозвала меня сразу несколькими нелицеприятными именами и повесила трубку.

Кэролайн достала из плиты противень и сказала:

— Вот черт!

Наверное, то, что там лежало, в прошлой жизни было кукурузными лепешками с беконом, сыром и сальсой, потому что полоски тортильи и бекона скрутились в колечки и дымились. Сыр стал коричневым, а халапеньо — серыми. Пахло это отвратительно.

— В следующий раз положи сверху фольгу и разогревай при температуре примерно сто пятьдесят градусов, — посоветовал я Кэролайн. — Эта веджвудская плита нагревается, как атомный реактор.

— Будь она проклята! — возмутилась Кэролайн и приподняла очки. — Мне нужно возвращаться на студию, чтобы успеть на дневную передачу.

— Ры-ы-ы-ы-ы, — прокомментировал Роберт Джонсон со шкафа.

Я посмотрел на сгоревшую еду, потом на свою приведенную в порядок гостиную.

— Тебе не обязательно было это делать.

— Ерунда.

— Нет, не ерунда, — возразил я. — Я имел в виду, что ты не должна. Не должна заставлять Гэри впускать тебя в мою квартиру и наводить тут уют. У себя ты так не стараешься. И от этого я нервничаю.

Кэролайн прислонилась спиной к раковине и слегка приподняла брови.

— Не стоит благодарности.

Я посмотрел в окно на лагерстремию. Кэролайн уперла руки в бока.

— Господи, Трес, а что, по-твоему, я должна делать? За весь прошедший месяц я тебя практически не видела. Ты три раза подряд отменил обеды, о которых мы договаривались, заставил меня целый час прождать перед «Маджестик» с двумя чертовыми билетами на концерт, а когда я попыталась тебя порадовать…

— Извини. У меня выдалось непростое утро, Кэролайн.

Она наградила меня саркастической улыбкой.

— Ясное дело. Гонялся за какой-нибудь красоткой в Остине и подглядывал ночью в ее окна с биноклем. Бедняжка.

— Ее убили.

Улыбка Кэролайн немного помедлила и исчезла.

Она выслушала мой рассказ, на ее лице я видел мягкое сочувствие, но на меня она не смотрела. Ее глаза двигались так, будто она решала сложное математическое уравнение, возможно, пыталась сообразить, чем грозит это убийство моей карьере.

Когда я закончил, Кэролайн сложила на груди руки.

— И что сказала Эрейни?

— Что я все сделал неправильно. Дело закрыто.

— А ты что ответил?

— Я уволился.

Через пару секунд потрясенного молчания Кэролайн взглянула на свои часы, взяла сумочку с кухонной стойки и принялась искать что-то внутри. Она пыталась этого не показывать, но я видел, как ее плечи расслабились, словно ей стало легче.

— И что теперь? — спросила она.

— Понятия не имею. Все зависит от того, чего хочет Мило Чавес.

— Иными словами, ты намерен продолжать на него работать без лицензии — вроде того, что ты делал раньше?

Слово «раньше» она произнесла как эвфемизм, заменяющий понятие, о котором нельзя говорить вслух в приличном обществе.

— Может быть, — ответил я.

— А ты не забыл, что, когда ты в прошлый раз попытался оказать этому человеку услугу, тебя чуть не прикончили?

— Не забыл.

— Я не понимаю… до меня не доходит, почему ты не можешь просто… — Она замолчала, и уголки ее губ напряглись.

— Ну, скажи, что хотела, — подтолкнул ее я. — Почему я не могу воспользоваться своим дипломом и преподавать где-нибудь английский язык?

Она покачала головой.

— Меня это не касается, верно?

— Кэролайн…

— Мне пора, Трес, — перебила меня она и добавила без особой надежды: — Ты можешь поехать со мной на студию. Купим что-нибудь перекусить и проведем пару часов в гримерке, как в старые добрые времена. Нам это не помешает.

— Мне нужно позвонить Мило.

Ее сковал ледяной холод.

— Ладно.

Кэролайн закрыла сумочку, подошла ко мне и, едва коснувшись щеки губами и не глядя на меня, поцеловала. От нее пахло детской присыпкой, на носу рассыпались веснушки, с которыми не могла справиться никакая пудра.

— Извини, что побеспокоила тебя, — сказала она.

Как только входная дверь захлопнулась и заработал двигатель ее машины, Роберт Джонсон выбрался из своего убежища, с подозрением посмотрел в окно и наградил меня обещающим все кары на свете взглядом, который, видимо, перенял у Эрейни.

— Если тебе нравится изображать из себя Анну Франк, я тут ни при чем.

Роберт Джонсон подошел ко мне, лениво куснул за лодыжку и отправился к своей миске с едой.

Иногда выдаются такие дни, когда все на свете просто мечтают с тобой подружиться.