Джейн Венхам
Лорд главный судья Джон Голт был назначен в 1690 г. Вильгельмом и Марией, за все время своей службы он не вынес приговора ни одной ведьме. За 12 лет пребывания в судейском кресле (он скончался в 1702 г.) ему пришлось выслушать немало дел о ведовстве во всех концах страны, а потому его влияние распространилось не только на коллег по Верховному суду, но также на провинциальных судей, причем не только в Англии, но и в Америке. Его пример в сочетании с растущим объемом естественно-научных и медицинских знаний стал одним из решающих факторов, который заставил закон отвергнуть ведовские суеверия.
В первые десятилетия XVIII в. обращаться в суд с обвинениями в ведовстве вообще стало рискованным делом. Закон постепенно поворачивался к ведьмам спиной, и к 1738 г., когда был отозван статут Якова I, ведовство перестало быть уголовным преступлением.
Честь быть последней в Англии женщиной, осужденной за ведовство, выпала на долю Джейн Венхам. Она жила в местечке Уолкерн, в Хертфордшире, где за ней прочно закрепилась репутация ведьмы. Джон Чепмен, фермер из Уолкерна, давно подозревал, что странный падеж его овец и лошадей каким-то образом связан с ведовством Джейн (он оценивал свои потери на сумму около 200 фунтов, немалые по тем временам деньги.) Однако доказать вину старой женщины он не мог, а потому решил запастись терпением и подождать, не сыграет ли она ему на руку. Так оно и вышло.
У него в работниках был один молодой парнишка, Мэтью Джилстон. В день нового 1712 г. Мэтью перетаскивал вилами солому из амбара преподобного мистера Гардинера, местного священника, в амбар своего хозяина, когда ему повстречалась Джейн Венхам. Она попросила у него соломы, но хотя он отказал ей, сама взяла с вил горсть-другую. 29 января, когда он молотил в амбаре у Чепмена, к нему подошла закутанная в плащ с капюшоном старуха и попросила продать ей соломы на пенни. И снова он сказал «нет», и она пошла восвояси, бормоча что-то себе под нос.
Как только старуха ушла, с Мэтью случился странный припадок.
Он выскочил из амбара, побежал в Мандерс-Хилл (а это в трех милях от Уолкерна) и стал просить там в одном доме соломы на пенни, а когда ему отказали, подбежал к навозной куче, взял оттуда соломы, стянул с себя рубашку, завернул в нее солому и понес домой. Он не знает, что его побудило так поступить, помнит только, что его заставили, хотя как — тоже неведомо.
Во время этого бессмысленного занятия Мэтью Джилстон повстречал немало людей, которые потом подтвердили, что бежал он и в самом деле быстро. Они же сообщили, что, добежав до реки, мальчик не стал искать мост, а бросился через нее вплавь.
Фермеру Чепмену как раз случилось быть у себя во дворе, когда туда вбежал полуголый мальчишка, неся в руках собственную рубаху с соломой и навозом, а услышав историю, которую ему рассказал Мэтью, фермер уверился, что это Джейн околдовала его. Повстречавшись с ней в следующий раз, он стал обвинять ее, распалился и назвал ее «ведьмой и сукой».
Оскорбленная, Джейн Венхам пошла 9 февраля к местному судье, сэру Генри Чонси, и стала требовать, чтобы Чепмена вызвали в суд, взыскали с него за ущерб, который он причинил ей, назвав ее ведьмой, и запретили повторять подобные обвинения. Сэр Генри повесткой вызвал его в суд, и Чепмен явился к нему 11 февраля. Выслушав рассказ фермера и расспросив о характере матушки Венхам, судья решил, что не может взыскать с фермера за убытки, но предложил назначить выбранного самой матушкой Венхам соседа в качестве арбитра в их споре. Она назвала пастора Гардинера, и поскольку Чепмен был не против, все трое отправились к нему. Тот, выслушав их рассказ, счел, что матушке Венхам причитается шиллинг в качестве возмещения убытков, и велел им с фермером скорее помириться. Однако матушка Венхам оскорбилась столь ничтожной суммой, в которую был оценен нанесенный ей ущерб, и ушла, бормоча, если и здесь правосудия не найти, то она поищет его в другом месте.
У Гардинеров была молоденькая служанка Энн Торн, 16 или 17 лет. Пока мистер Гардинер выступал в качестве арбитра в споре фермера со старухой, Энн сидела у огня на кухне, давая отдых ноге, которую только что вправили после несчастного случая накануне вечером.
Вскоре после ухода Чепмена и матушки Венхам пришел некий мистер Брэгг, которого мистер и миссис Гардинер принимали в гостиной. Не прошло и семи минут, как вдруг из кухни донесся «странный вой». Гардинер тут же кинулся туда и увидел Энн Торн, которая в одной сорочке «сидела и выла, заламывая руки, не в силах произнести ни слова». Священник позвал на помощь свою жену и Брэгга, которые тут же прибежали. Миссис Гардинер стала расспрашивать у девушки, в чем дело, а она, не в силах вымолвить ни слова, только указывала на узелок, который лежал у ее ног. Миссис Гардинер подняла узелок, развернула его и «обнаружила, что это платье и фартук девушки, в которые завернуты дубовые веточки и сухие листья».
Как только узелок развязали, Энн начала выкрикивать: «Смерть мне и погибель!» Остальные стали допытываться, что с ней такое приключилось, и она, придя немного в себя, объяснила, что, сидя одна в кухне, «задумалась вдруг о Джейн Венхам». И тут же ею овладело сильнейшее желание бежать прочь из дома, так что она вскочила и выбежала в поле. Там она перелезла через высокую запертую калитку и бросилась по дороге, ведущей на вершину холма.
Она повстречала двух работников Чепмена, которые, увидев, что она не в себе, стали уговаривать ее вернуться обратно. Говорить она не могла, но, когда они попытались вернуть ее силой, девушка вырвалась и бежала до тех пор, пока не оказалась в месте, называемом Хакни-Лейн, по дороге в Кромер. Там она увидела укутанную в плащ с капюшоном маленькую старушку, которая спросила ее, куда она идет, на что та ответила, что идет в Кромер за ветками. В Кромере нет никаких веток, ответила ей старая женщина, но если ей непременно нужно, то можно сорвать немного с ближайшего дуба. Так она и сделала и положила их на землю. Затем старуха попросила девушку снять передник и платье, завернуть в них ветки и нести их домой. У нее не оказалось при себе ничего, чтобы скрепить узелок, и старуха дала ей большую гнутую булавку и исчезла. Всю дорогу домой Энн пробежала в одной сорочке, не останавливаясь, пока не оказалась вновь на кухне пасторского дома.
Выслушав историю Энн Торн, миссис Гардинер заявила, что состояние и поведение девушки в точности напоминает Мэтью Джилстона, когда тот бегал за соломой для матушки Венхам. Согласно бытующему в народе поверью, что если сжечь заколдованную вещь, ведьма, которая это сделала, появится сама, миссис Гардинер бросила ветки в огонь. Они занялись и все еще жарко горели, когда в кухню вошла матушка Венхам и спросила, здесь ли еще миссис Торн, мать Энн, которая послала ей отсюда весточку. Миссис Гардинер ответила, что миссис Торн уже ушла домой, и посоветовала поискать ее там.
Желая проверить рассказ Энн, мистер Брэгг немедленно направился на ферму Чепмена поговорить с двумя работниками, которые якобы видели девушку, когда она бежала по холму. Они подтвердили ее рассказ, добавив, что девушка «бежала на удивление быстро». То же сообщил и Дэниэл Чепмен, брат Джона Чепмена, который повстречал девушку, когда ехал верхом на лошади по дороге.
Внешне случаи с Мэтью Джилстоном и Энн Торн были очень похожи, однако существовало между ними и одно важное отличие: «Мальчик после этого продолжал жить, как ни в чем не бывало, тогда как для несчастной девицы это было лишь началом всех горестей».
В ту ночь Энн довольно хорошо спала, и на следующее утро миссис Гардинер спросила ее, не отправится ли она к миссис Адаме, соседке, чтобы принести от нее немного гороху. Энн ответила, что может, пошла к миссис Адаме и забрала горох, но на обратном пути повстречала Джейн Венхам, которая спросила ее, почему она распускает о ней такие россказни. Энн ответила, что всего лишь сказала правду, на что матушка Венхам возразила: «Если еще скажешь обо мне что-нибудь подобное, тебе будет хуже, чем раньше», — и толкнула ее. Встреча расстроила девушку, и она вернулась в дом священника несколько взволнованной и рассказала миссис Гардинер о том, что с ней случилось.
В тот день у Энн опять был припадок, она дрожала, корчилась в судорогах и не могла сказать ни слова, хотя все время осознавала, что происходит вокруг. Во время припадка она не переставала указывать в сторону дома Джейн Венхам.
Придя в себя, оно сообщила своим работодателям, что ей не полегчает, пока она не принесет еще веток, и попыталась покинуть дом. Поначалу миссис Гардинер и соседи, зашедшие к ним в дом, не позволили ей сделать это, однако потом вынуждены были отпустить ее, но последовали за ней на некотором отдалении. «По дороге ей попались две высокие калитки, одну из которых специально для нее открыли, но, вместо того чтобы пройти в нее, девушка ловко перебралась через запертую, ту же самую, через которую она перелезала и раньше». Затем она помчалась к подножию Белого холма, а миссис Гардинер и все остальные бежали за ней, стараясь не упустить ее из виду. Там ноги у нее подкосились, и она упала на землю, тогда ее подняли и понесли к дому. Но вскоре она вырвалась и побежала назад, добежала до того же самого места и опять встала как вкопанная. Так повторялось несколько раз, пока миссис Гардинер не велела мужчинам вести ее дальше силком, но, как только они снова дошли до того места, девушка завизжала и взмолилась отпустить ее, «ибо что-то так сильно толкало ее, что могло лишить жизни, если она не послушается». Они понесли ее домой, но, дойдя до калитки, «не могли заставить ее пройти в открытую, зато она с легкостью перескочила через ту, что была заперта».
По прибытии в дом священника с ней снова случился припадок, продолжавшийся довольно долго. Когда она пришла в себя и дар речи снова вернулся к ней, у нее спросили, почему она не могла идти дальше подножия Белого холма, на что она отвечала, что это Джейн Венхам загородила ей дорогу и предупредила, что она может идти за ветками только в том случае, если будет одна.
Отдохнув немного, Энн почувствовала необоримое желание пойти к дому Джейн Венхам под тем предлогом, что той нужна ее кровь. Ей позволили выйти, и она направилась прямиком к дому старухи, но, перелезая через изгородь, упала в канаву и снова вывихнула колено. Матушка Венхам как раз собиралась войти в дом, когда Энн крикнула ей: «Это ты меня мучаешь!» Матушка Венхам это отрицала, а когда миссис Гардинер попросила ее подойти к девушке, отказалась.
Итак, Энн Торн снова внесли в дом, где с ней случился еще один припадок, на протяжении которого она настойчиво указывала рукой в сторону дома Джейн Венхам. Уильям Барроуз, сосед, пообещал привести старуху, если сможет, и действительно привел. Как только она подошла к девушке, та воскликнула: «Это ты меня погубила!» — и попыталась броситься на нее. Старуха назвала ее лгуньей и ушла.
Вечером Энн стало лучше, если не считать сильной боли в вывихнутом колене; на следующее утро Гардинер отослал ее к костоправу, который жил в трех милях от них. Она вернулась в полдень, все с ней было в порядке, «колено замечательным образом вправлено». Час спустя у нее начался очередной припадок, а когда девушка пришла в себя, то сообщила тем, кто был с ней рядом, что совсем поправится, если снова пойдет за ветками.
Мистер Артур Чонси и Томас Ирланд заявили, что будут следовать за ней на некотором расстоянии, чтобы посмотреть, как она поступит, и не дать ей сделать над собой что-нибудь дурное. На этот раз она добралась до дуба, а мужчины с другой стороны изгороди наблюдали, как она сорвала несколько веточек и завернула их в свое платье и передник, которые, как и в прошлый раз, снова сняла. Завернув вещи в узелок, она уже собралась домой, как вдруг заметила мистера Чонси, и с ней немедленно сделался припадок. Мужчины подождали, не поднимется ли она сама, но она продолжала лежать, и тогда они подошли к ней, подхватили ее на руки и снова понесли домой. Но пронести ее в открытую калитку им снова не удалось, как они ни старались, ее словно кто-то вырвал из их рук и перебросил через закрытую калитку «с такой непостижимой быстротой, которую и представить себе не могли те, кто это видел».
Оказавшись по другую сторону калитки, она встала, вбежала в дом и бросила свои ветки в огонь. Тогда миссис Гардинер стала ее спрашивать, что она видела на этот раз.
Она сказала, что снова видела старуху, которая не велела ей больше приходить за ветками и дала ей булавку, просунув ее сквозь изгородь. Рука старухи, добавила она, была так черна, что нельзя было сказать, в перчатке она или нет, а лицо скрывал капюшон плаща, так что разглядеть его она тоже не смогла.
До конца дня девушка чувствовала себя хорошо, но около пяти часов у нее начался новый припадок. На этот раз присутствовавшие решили проверить, не прикидывается ли она, указывая на дом Джейн Венхам, и повернули ее кругом, лицом в противоположную сторону. Они делали так несколько раз, но каждый раз Энн разворачивалась обратно. Потом она стала кричать и твердить, что ей надо идти, и, когда мистер Чонси и еще два-три человека вызвались проследить за ней, миссис Гардинер согласилась ее отпустить.
Девушка кинулась прямиком к реке, которая протекала в низине, но, когда она уже собиралась броситься в нее, мужчины ее удержали. Она завизжала, настаивая, что должна войти в воду, и даже когда ее вели по мосту через реку, не оставляла попыток дотянуться до воды. Она твердила, что поправится, если коснется воды, так что кто-то из них зачерпнул воды и поднес ей, но ее это не удовлетворило, она настаивала, что должна войти в реку сама.
Дома она все продолжала указывать в сторону жилища матушки Венхам, и один или двое мужчин взялись привести старуху. Но та заперлась у себя и отказывалась выходить, хотя они предлагали ей деньги. Отчаявшись уговорить ее, послали за констеблем. И так случилось, что он и сам направлялся к матушке Венхам с ордером на ее арест по подозрению в ведовстве, выписанным сэром Генри Чонси.
Но старая женщина отказалась открывать даже констеблю, который отдал приказ ломать дверь. Схватив матушку Венхам, они потащили ее в дом священника и поставили перед Энн, которая все еще билась в припадке. Как только старуха сказала ей несколько слов, краска прилила к щекам девушки, «и она вскочила с криком: „Ты низкая женщина, ты погубила меня!” — налетела на нее и стала царапать, приговаривая: „Мне нужна твоя кровь, иначе я никогда не поправлюсь!”» Она царапала Джейн Венхам лоб что было сил, но кровь не шла. Не отворачивая головы, старуха поощряла ее царапать еще, но, хотя ногти девушки кусками срывали кожу, крови по-прежнему не было.
Присутствовавшие стали тогда нападать на матушку Венхам, но она продолжала настаивать на своей невиновности. Она была настолько уверена в своей правоте, что предложила даже обыскать ее на предмет ведьминых знаков или бросить в воду. Кто-то, однако, заявил, что «в этом нет пока нужды, а пусть она лучше скажет „Отче наш"». Она сделала несколько попыток, но каждый раз пропускала одно-два предложения. Даже когда миссис Гардинер попросила ее повторять за ней, она не смогла выговорить «Прости нам долги наши, как и же мы прощаем должникам нашим» и «Не введи нас в искушение».
После этого констебль увел ее и запер на ночь, а наутро сэр Генри Чонси пришел в дом Джона Триггза в Уолкерне, куда привели и обвиняемую. Пока сэр Генри допрашивал Мэтью Джилстона, с Энн Торн снова случился сильнейший припадок, так что все решили, что ей настал конец. Девушку вынесли во двор и подвели к ней Джейн Венхам. И снова кровь прилила к ее щекам и она попыталась встать и броситься на старуху, но люди ее удержали.
Сэр Генри выбрал четырех женщин обыскать Джейн Венхам. На протяжении часа они усердно исполняли возложенную на них задачу, но в конце концов вынуждены были доложить судье о неудаче, которая их постигла: ни лишнего соска, ни какой-либо другой отметины, через которую дьявол мог бы кормиться ее кровью, обнаружено не было. Поскольку было уже поздно, сэр Генри перенес допрос на следующий день и приказал всем прийти к нему в дом в Ардли-Бери с утра.
В тот вечер и ночью у Энн было еще несколько припадков, во время которых священник молился вместе с ней и читал ей из Библии, пока она наконец не заснула около четырех часов утра.
На следующее утро все заинтересованные стороны двинулись к сэру Генри, и первой свидетельницей, которую вызвали на допрос, стала миссис Гардинер. Как только супруга священника заняла свидетельское место, Джейн Венхам упала ей в ноги и стала умолять «не свидетельствовать против нее, выражала сильнейший страх перед тюрьмой, призывала на свою голову ужасные проклятия, если она и впрямь виновна, заявляла, что готова подвергнуться испытанию водой; но сэр Генри и слышать не хотел о подобного рода испытании, поскольку оно незаконно и оправдать его нельзя».
На допросе присутствовал священник из Ардли, преподобный мистер Стратт, который подверг Джейн Венхам испытанию чтением наизусть молитвы «Отче наш». Позже именно это показание священника на выездной сессии суда вызвало презрительное отношение судьи Пауэлла. Стратт спросил старуху, может ли она прочесть «Отче наш». Та ответила, что да, и стала читать. До слов «Прости нам долги наши» все шло хорошо, но эту строку она не смогла произнести правильно, а также предложение «Не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого». Она пыталась шесть или семь раз, но у нее все равно ничего не выходило, и, как сообщил суду Стратт, «она говорила либо „Не введи нас не в искушение и зло”, либо „Введи нас в искушение и зло”, либо „Введи нас в не искушение, но избавь нас от всякого зла”». «И что же, по-вашему, все это доказывает, — спросил судья, — помимо того, что перед нами бедная неграмотная женщина, незнакомая с тонкостями грамматики?»
Среди допрошенных сэром Генри свидетелей была Сьюзен Айлот, жена Уильяма Айлота, которая рассказала, что «около двенадцати лет назад на Рождество ее послали ходить за женой Ричарда Харви, на которую напала странная хворь. По дороге в дом Харви за ней все время шла Джейн Венхам, и она еще удивлялась зачем, ведь миссис Харви рассказала ей, что именно эта старуха ее и заколдовала. Проходя мимо окна миссис Харви, Джейн Венхам воскликнула: „И чего они смотрят, как эта тварь лежит тут? Взяли бы да поместили бы ее где-нибудь подальше!”»
На это Сьюзен Айлот очень рассердилась и стала выговаривать старухе, а та ответила: «Придержи-ка язык! Я же к тебе не лезу!» — и в ту же ночь больная умерла.
Немного погодя Джейн пришла в дом самой Сьюзен, когда та нянчилась со своим ребенком. Джейн погладила ребенка по головке и сказала: «Сьюзен, какой у тебя ребеночек забавный. У нас с тобой размолвка вышла, но я надеюсь, мы не поссорились». Потом она попросила дать ей взаймы стакан, донести до дома уксус из лавочки. Сьюзен дала ей стакан, так как боялась за ребенка, памятуя, что Джейн Венхам околдовала миссис Харви. Страхи ее подтвердились, ибо на следующее воскресенье ребенок сильно захворал, а ко вторнику умер.
Объясняли, что Джейн Венхам околдовала миссис Харви, желая отомстить за поступок своего мужа. Венхам в то время был еще жив, и он сам попросил мистера Харви поговорить с глашатаем из Хартфорда, «чтобы тот во всеуслышание ославил его жену, так что если кто ей после того доверится, то пусть пеняет на себя, и Ричард Харви сделал, как тот просил».
Томас Адамс-младший тоже выступил с рассказом о том, как недели за три до Рождества он повстречал Джейн Венхам на своем поле со своей же репой в руках, которую она приготовилась унести с собой. Когда он припугнул ее словами о том, что это кража, она бросила репу на землю. Но он позволил ей взять овощи, сказав, что «это ей дорого будет стоить. Тогда она вдруг смягчилась и стала просить прощения, говоря, что ничего за весь день не ела и что у нее совсем нет денег на покупку еды. Затем они разошлись каждый своей дорогой, и он ее больше не видел». Однако в рождественское утро у него вдруг околела овца, одна из лучших, 9 или 10 дней спустя еще одна, а потом еще две, и все без малейших признаков болезни. Но один из его пастухов сообщил, что одна овца перед смертью как-то странно себя вела: подскакивала и пыталась встать на голову. Он уверился, что их околдовала Джейн Венхам.
Все время, пока сэр Генри вел следствие, Энн Торн билась в припадках, но обычно поправлялась, когда над ней читали молитвы. По этой причине на допросы ее не вызывали ни разу.
После допроса Томаса Адамса сэр Генри снова перенес дальнейшие разбирательства на следующий день. Наутро два священника, Гардинер и Стратт, пришли к Джейн Венхам, чтобы еще раз подвергнуть ее испытанию молитвой. Им повезло не больше, чем раньше: старуха запиналась все на тех же предложениях. Тогда они заговорили с ней очень строго и сказали, что если она и впрямь виновна в болезни Энн Торн, то лучше ей сознаться, для спасения собственной души и блага других. Сначала она отрицала, что имела какое-то отношение к болезни девушки, но они продолжали давить на нее, и наконец она попросила Стратта поговорить с ней наедине в соседней комнате.
Но тот отказался слушать что-либо, если Гардинер не будет присутствовать при этом, но, справедливости ради, позволил присутствовать при разговоре родственнице Джейн, которая пришла посидеть с ней.
На это она согласилась, и они пошли в соседнюю комнату, где старая женщина призналась, что она ведьма и что она участвовала в порче Энн Торн, но что «есть и другая, виновная не меньше ее». Сообщила она также, что на кромерской дороге Энн Торн повстречалась с ее духом-помощником, который принял ее собственный облик. Когда у нее спросили, как давно она стала ведьмой, женщина ответила, что занимается ведовством уже 16 лет.
Она вошла в союз с дьяволом по причине своей злобности и коварства, так как, если случалось кому-либо из соседей разозлить ее, она насылала на них такие проклятия и угрозы, что однажды дьявол поймал ее на слове. Тогда они захотели узнать, кто были ее сообщники, и она назвала трех женщин из Уолкерна.
Когда священники сообщили о признании старухи сэру Генри, тот распорядился немедленно привести к нему трех женщин, которых она назвала. Те прибыли, он с каждой поговорил наедине и, не обнаружив «никаких фактов против кого-либо из них, отослал всех домой».
Весь тот день у Энн Торн также продолжались припадки.
Но молитвы всегда возвращали ей хорошее самочувствие. Около 7 или 8 часов вечера она начала видеть каких-то существ, похожих на кошек, которые приближались к ней и говорили, что она должна идти. Еще она сказала, что перед припадком всегда видит кошку, которая не только является ей, но и разговаривает с ней, соблазняя ее выйти из дома. Заметили, что в тот раз, как и во многих других случаях, в доме был слышен тоскливый вой, производимый котами, которые то кричали, как малые дети, а то издавали адские звуки, совершенно ни на что не похожие.
Позднее в тот же вечер с девушкой случился такой сильный припадок, какого еще никогда не было, так что, несмотря на поздний час, послали за Джейн Венхам, опасаясь, что иначе девушка умрет. Как только матушка Венхам вошла в комнату, Энн бросилась на нее с такой неожиданной силой и яростью, что трое или четверо мужчин едва могли ее удержать. Мистер Чонси отвел матушку Венхам в сторонку и попросил произнести какие-нибудь заклинания, чтобы помочь девушке, но старуха ответила, что это не в ее силах, и ее вернули под стражу.
На следующий день, 17 февраля, в воскресенье, у Энн снова было несколько припадков.
Решили взять мочу девушки, налить ее в каменный сосуд, закрыть пробкой и поставить на огонь, что они и сделали, а в дом, где находилась под стражей ведьма, послали человека наблюдать, не выкажет ли она признаков тревоги более сильных, чем обычно. Обнаружили, что в это самое время женщина, по-видимому, страдала от сильной боли и проливала слезы (чего не делала никогда ни до, ни после), и так продолжалось до тех пор, пока сосуд не слетел с огня с таким грохотом, точно выстрелили из пистолета. После этого ведьма стала очень весела, пела и танцевала.
Сэр Генри Чонси, выслушав наутро эту историю, решил, что у него достаточно оснований, чтобы отправить Джейн Венхам на выездную сессию суда, которую в девять часов утра 4 марта открыл судья Пауэлл. Присяжные заняли свои места, матушка Венхам заявила о своей невиновности, и на свидетельское место была вызвана первая из 16 свидетелей по этому делу, Энн Торн.
Но как только девушка собралась рассказать суду о том, что с ней случилось, как у нее тотчас начался сильнейший припадок. Судья был нетерпелив. Никогда еще, заявил он, не доводилось ему слышать, чтобы у околдованных случались припадки прямо в суде, ибо задержанная ведьма теряет власть над своей жертвой. Однако «ради удовлетворения присяжных он позволил подвести заключенную к девушке, чтобы та с ней поговорила, но девушка, как обычно, налетела на нее с большой яростью». Когда девушку увели из зала суда, на ее место пригласили миссис Гардинер, которая и дала полный отчет обо всем, что произошло, в точности таких же словах, которыми она пересказывала все это сэру Генри Чонси. Фактически никто из свидетелей, за исключением Фрэнсиса Брэгга, которого не допрашивал сэр Генри, не сообщил суду никакой новой информации.
У мистера Брэгга оказалась припасена интереснейшая история, которая окончательно истощила и без того хлипкие запасы легковерия судьи. Принеся присягу, мистер Брэгг поведал суду:
Он присутствовал, когда девица впервые побежала за ветками, и т. д., но тут судья его перебил вопросом, не может ли он сообщить чего-нибудь нового, о чем никто из свидетелей не говорил до него. Он ответил, что может предложить кое-что новое. Ему было велено продолжать, и он рассказал, что 19 февраля, в четверг, он, услышав, что странные комки перьев были извлечены из подушки Энн Торн прошлой ночью, пожелал их увидеть. Он вошел в комнату, где находились эти комки, взял два из них в руки и сравнил между собой. Далее он сообщил, что они были одинаково круглой формы, размером чуть больше монеты в одну крону. Он также заметил, что маленькие перышки складывались в приятный для глаза любопытный рисунок, на равном расстоянии друг от друга образуя радиусы круга, в центре которого встречались их заостренные кончики. Он сосчитал количество перьев и обнаружил, что в каждой лепешечке их было по тридцать два. Затем он попытался оторвать два или три пера, но обнаружил, что они были склеены чем-то вязким, и это вещество вытягивалось на семь или восемь дюймов, прежде чем перо удавалось освободить от него.
Затем, оторвав несколько перьев, он соскреб и вязкое вещество, удерживавшее их вместе, и под ним, в самой серединке, обнаружил несколько коротких волосков, черных и серых, скатанных вместе, каковые, по его мнению, могли быть кошачьей шерстью. Исследовав вторую лепешечку, он обнаружил, что она во всех деталях полностью совпадает с первой. Другие он не разглядывал, но с виду они были похожи, а всего он видел их десять или двенадцать. Он также сообщил, что Джейн Венхам ему сказала, что она занимается ведовством шестнадцать лет.
Судья Пауэлл заметил, что ему очень хотелось бы взглянуть на «заколдованные перья», и велел принести лепешечки в суд. Брэгг вынужден был признать, что не может удовлетворить его просьбу, так как все присутствующие сочли, что Энн Торн, «может быть, полегчает», если их сжечь.
Выслушав всех свидетелей, судья осведомился, как себя чувствует Энн Торн, и услышал, что она все еще бьется в припадке. Другой священник, который был в суде, предложил помолиться над ней и, когда судья дал разрешение, прочитал службу посещения больного и перешел к «Отче наш», «при звуках которого краска вернулась к щекам девушки, и присяжные, а также все, кто был с ней рядом, отчетливо услышали, как она повторяет за священником слова молитвы». Однако как только судья Пауэлл стал ее допрашивать, у нее снова начались судороги, и он вынужден был оставить надежду услышать ее показания.
Когда он обратился к матушке Венхам с вопросом, не хочет ли она сказать что-нибудь в свою защиту, та ответила, что не совершала ничего из того, в чем ее обвиняют. После этого судья подвел итог сказанному, не оставив у присяжных ни малейшего сомнения в том, какой ответ на вопрос: «Считаете ли вы, что представленных свидетельств достаточно, чтобы отнять у подсудимой жизнь в соответствии с предъявленными обвинениями?» — дал бы он сам. Присяжные заметили, что им требуется некоторое время на обдумывание своего вердикта, так что слушания были отложены до трех часов. В три часа присяжные вернулись, и старшина огласил их приговор: «Виновна».
Не скрывая своего удивления, судья Пауэлл переспросил: «Вы действительно признали ее виновной в том, что она разговаривала с дьяволом в кошачьем обличий?»
«Мы признаем ее виновной в этом», — ответил старшина присяжных.
Не имея выбора, судья вынужден был вынести смертный приговор, однако впоследствии ему удалось добиться королевского помилования для осужденной. Старухе предоставил убежище сочувствующий, полковник Пламмер из Джилстона, который поселил ее в маленьком домике в своем поместье и назначил небольшую пенсию. После смерти полковника граф и графиня Купер продолжали выплачивать пенсию до самой кончины Джейн Венхам в 1730 г.
После суда припадки у Энн Торн продолжались еще некоторое время. Она видела дьявола в облике кота, и ее рвало булавками. Некий врач излечил ее в конце концов, прописав мыть лицо и руки дважды в день, а также приставить к ней «молодого здорового парня» в качестве сиделки, чтобы не отходил от нее ни днем, ни ночью. Когда здоровье полностью вернулось к ней, молодая здоровая сиделка стала ее мужем, а вскоре у юной четы родился ребенок.
Последний удар вере в ведовство в Англии нанес епископ Фрэнсис Хатчинсон, который опубликовал в 1718 г. «Исторический очерк ведовства». Его сочинение безжалостно разоблачало заблуждения, связанные с ведовством, и было снабжено таким количеством свидетельств и совершенно неопровержимых аргументов, что ни один человек, претендующий на то, чтобы его считали разумным и рационально мыслящим, не осмеливался признаться в вере в ведовство после этого. Но жернова закона мелют медленно, и прошло еще почти два десятилетия, прежде чем ведовство в Англии перестало быть уголовным преступлением.
Статут Георга II от 1736 года
1. Его высочайшим королевским величеством по совету и с согласия духовных и светских лордов, а также членов палаты общин настоящего парламента властью последнего предписывается считать статут, принятый в первый год правления короля Якова I и озаглавленный «Акт против волшебства, ведовства и сношений со злыми духами», начиная с 24 июня сего года отозванным, недействительным и лишенным законной силы (за исключением той его части, которая отменяет статут, принятый в пятый год правления королевы Елизаветы и озаглавленный «Акт против волшебства, чародейства и ведовства»).
2. И далее упомянутой выше властью постановляется с 24 числа июня месяца текущего года считать принятый шотландским парламентом в девятый год правления королевы Марии (1562) акт, озаглавленный «Против ведовства», недействительным
3. И далее постановляется начиная с 24 числа июня месяца сего года никаких процессов, судебных тяжб и разбирательств против персоны или персон, обвиненных в ведовстве, колдовстве, чародействе или волшебстве, ни в одном суде Великобритании не открывать и не продолжать.
4. Для более действенного предотвращения и наказания любых претензий на владение искусством или властью, упомянутыми выше, которые людей невежественных часто вводят в заблуждение, указанными властями далее постановляется любого человека, который начиная с 24 числа июня месяца сего года будет делать вид, что пользуется или приводит в действие любое ведовство, колдовство, чародейство или волшебство, или станет притворяться, будто умеет предсказывать будущее, или претендовать на то, что своими умениями и знаниями в области любых оккультных искусств или наук может открывать, где и каким образом вещи и движимое имущество, считаемое пропавшим или украденным, можно обнаружить, каждого такого человека согласно закону в части Великобритании, именуемой Англией, или в части Великобритании, именуемой Шотландией, надлежит за каждое такое преступление подвергать тюремному заключению сроком на один год без возможности освобождения под денежный залог и каждые три месяца в течение упомянутого года ставить на один час к позорному столбу в столице графства или в городе, где проводится ярмарка, а также (если суд, вынесший такой приговор, сочтет необходимым) принуждать вносить денежный залог в качестве поручительства за свое хорошее поведение, выраженный в такой сумме, которую суд, учитывая обстоятельства правонарушения, сочтет достаточной, и в таком случае преступник будет продолжать оставаться в заключении до внесения залога.
ВЕДОВСТВО В ШОТЛАНДИИ
Понятие ведовства впервые появилось в статуте Марии Шотландской от 1563 г., однако в соответствии с традициями страны новый закон сосредоточивал внимание преимущественно на белой магии и предсказаниях будущего. Всякий, кто обращался за помощью к ведьме, объявлялся столь же виновным, как и сама ведьма. После вступления этого закона в силу процессы тянулись тонким, но непрерывным ручейком. Бесси Данлоп из Лина, в Эйршире, сожгли в 1576 г. за то, что она была членом конклава ведьм из «восьми женщин и четверых мужчин», а также за то, что она получала травы для лечения у королевы фей. В 1588 г. Элисон Пирсон из Байр-Хиллза, Файфшир, сожгли за то, что она беседовала с королевой эльфов и прописывала магические снадобья: епископу Сент-Эндрюса она порекомендовала в качестве лекарства от ипохондрии вареного каплуна и кларет с пряностями. И эти, и более поздние процессы отличаются подчеркнутым отсутствием спектрального доказательства и обвинений в сексуальных сношениях с дьяволом.
Однако полного расцвета шотландское ведовство достигло только при Якове VI Шотландском (он же Яков I Английский), который лично следил за ходом печально знаменитого процесса ведьм Северного Бервика и наблюдал за пытками ведьм в 1590 г. Его «Демонология» (1597) сделала образцом для шотландских ведовских процессов труды европейских демонологов (в конце жизни король Яков отошел от своих прежних взглядов и сделался чуть ли не скептиком).
Обычно преследования ведьм в Шотландии начинались с того, что Тайный совет назначал комиссию из восьми местных джентльменов, из которых любые трое (или пятеро) имели право принимать меры для расследования предполагаемого случая ведовства. Иногда полномочия подобных комиссий ограничивались лишь расследованием дела, но зачастую они имели право и выносить смертный приговор. Комиссии эти стали настоящим проклятием шотландского правосудия; так, 7 ноября 1661 г. было создано 14 таких объединений, а 23 января 1662 г. еще 14. Если обстоятельства дела подтверждали подозрение в ведовстве, комиссия уполномочивала шерифов собрать суд не более чем из 45 местных жителей, из которых избирали присяжных. Члены комиссии выступали в роли судей. Зачастую местный священник и церковные старшины собирались на заседание, чтобы предъявить кому-либо обвинение в ведовстве, а уже потом обращались в Тайный совет к гражданским судьям, чтобы те вынесли официальный приговор. Генеральная ассамблея Шотландской церкви в 1640-м и 1642 гг. призвала верующих к бдительности, а священникам приказала искать ведьм и наказывать их. И в самом деле периоды наиболее жестоких преследований — 1590-1597, 1640-1644, 1660-1663 — совпадают с господством пресвитерианства.
Все расходы, связанные с проведением процесса и устройством казни, оплачивались из кармана обвиняемого еще до того, как король конфисковывал его собственность. Если жертва была арендатором в большом поместье, землевладелец оплачивал все издержки. Если жертва принадлежала к городской или деревенской бедноте, то стоимость содержания ее в тюрьме и сожжения поровну делили между собой церковный и городской советы. Для небогатой общины такие издержки могли быть весьма существенными.
Шотландский закон против ведовства отличался некоторыми характерными особенностями. Ни в какой другой стране обвиняемому не полагался адвокат (однако большинство обвиняемых и не могли себе его позволить по причине крайней бедности). С другой стороны, и в этом прослеживается отличие от охоты на ведьм в Германии, личное признание обвиняемого вовсе не было обязательным для вынесения приговора и приведения его в исполнение. Обычно репутация ведьмы считалась достаточным доказательством вины, и если упоминание об этом вносили в обвинительный акт (а так оно чаще всего и бывало), то приговора было не избежать. Иногда эта практика вызывала возражения, как в процессе по делу Айсобел Янг из Истбарнза, Восточный Лотиан, в 1629 г., когда за «ясными указаниями», включавшими очевидность совершения преступления, добровольное признание и показания свидетелей, обратились к Жану Бодену — из всех возможных авторитетов! Однако привычное обвинение «обычая и репутации» оставалось в ходу до начала XVIII в.
Как только обвинительный акт был готов, обвиняемый уже не мог его оспорить, даже если он включал в себя заведомо ложные утверждения. Так, к примеру, ту же Айсобел Янг обвинили в том, что 29 лет тому назад она остановила водяную мельницу и прокляла мужчину, у которого впоследствии отказали ноги. В опровержение этого она доказывала, что мельница могла выйти из строя и по естественным причинам, а мужчина был хромым еще до ее проклятия. Сэр Томас Хоуп, прокурор, в качестве возражения заявил, что такая защита «противоречит исковому заявлению», то есть слова женщины вступали в противоречие с тем, что говорилось в составленном прокурором обвинительном акте. Суд встал на его сторону, и Айсобел Янг осудили, задушили и сожгли.
Разнообразные пытки зачастую применялись в обход закона. Узникам не давали спать несколько суток подряд, держали без одежды на холодных камнях, иногда до четырех недель, закрывали в подземной одиночной камере, но все это были не столь страшные пытки в сравнении с поркой кнутом, переламыванием ног при помощи тисков или испанского сапога, дроблением пальцев или вырыванием ногтей. Некоторые пытки применялись только в Шотландии, когда волосяную рубаху вымачивали в уксусе и надевали на голое тело, так что кожа слезала лохмотьями. За каждую пытку обвиняемый должен был платить особую цену; так, в протоколах абердинского ведовского процесса 1597 г. упоминаются 6 шиллингов и 8 пенсов, взысканные за клеймо на щеку.
Шотландские судьи сочетали жестокости физические с психологическими. 4 июня 1596 г. Элисон (или Маргарет) Бальфур, «известную злую ведьму», 48 часов продержали в специальных железных тисках, которые раздробили ей кости рук, и все это время ей приходилось наблюдать, как сначала ее восьмидесятилетнего мужа раздавили железной решеткой весом в 700 фунтов, потом ее сыну надели на ногу испанский сапог и нанесли 57 ударов по клину, который зажимал орудие пытки все сильнее, пока его нога не превратилась в кровавое месиво, и под конец ее семилетнюю дочь пытали тисками для пальцев. Ее слугу Томаса Пальпа продержали в таких же тисках, что и саму Элисон, 264 часа и отхлестали «веревками такого сорта, что на нем не осталось ни кожи, ни мяса». И Элисон Бальфур, и Томас Пальпа отказались от своих показаний, как только издевательства над ними закончились, но, несмотря на это, их все равно сожгли.
Другой подобный эпизод зафиксирован «английской комиссией правосудия», которая выслушала в 1652 г. двух беглых ведьм из Горной Шотландии, рассказавших о том, как их пытали, подвешивая за большие пальцы, пороли кнутом, прижигали кожу между пальцами ног, во рту и на голове. Четверо из шести обвиняемых скончались под пытками.
В Шотландии вера в ведовство продержалась весь XVII в. и часть XVIII в. Сэр Джордж Маккензи, королевский адвокат, писал в 1678 г.: «В существовании ведьм духовные особы не сомневаются, ибо повелел Господь, что они не должны жить. Также и шотландские юристы не сомневаются в том, что ведьмы есть, ибо наш закон предписывает за их преступления смертную казнь». Преподобный Роберт Кирк, священник из Аберфойла, в 1691 г. без колебаний принял свидетельство печати дьявола («Тайное содружество»), и так же поступал преподобный Джон Белл, священник из Гладсмуира, в 1705 г. («Ведовской процесс, или Ведовство судимое и осужденное»). Но в то же время росла и оппозиция. В 1678 г. сэр Джон Кларк отказался войти в состав комиссии по расследованию ведовства. В 1718 г. Роберт Дандас, королевский адвокат, сделал выговор помощнику шерифа Кайтнесса за то, что тот принял меры против ведьм, не поставив его в известность, ввиду особой трудности обвинений (Уильяма Монтгомери преследовали кошки; он зарубил двух из них, в результате чего умерли две ведьмы). А в 1720 г. он отказался принимать меры против женщин, заключенных в тюрьму на основании обвинений сына лорда Торфикена, одержимого ребенка, который указал на нескольких обитательниц Кальдера как на ведьм; хотя обвинения были признаны несущественными, двое обвиняемых умерли в тюрьме.
Конец преследования ведьм в Шотландии связан с несколькими датами. 3 мая 1709 г. перед судом юстицинария предстала Элспет Росс, последняя женщина, которую судили за ведовство на основании ее репутации и обвинения в том, что она кому-то угрожала. Ее заклеймили и изгнали из общины. В июне 1727 г. в Дорноке, Россшир, сожгли Дженет Хорн за то, что она летала на собственной дочери, которую дьявол подковал так, что она охромела на всю жизнь. Судья капитан Дэвид Росс ограничился, однако, обвинением против матери и отпустил дочь. В июне 1736 г. был официально отозван «Акт против ведовства». Почти 40 лет спустя (1773) служители Объединенной Пресвитерианской церкви издали резолюцию, в которой подтверждали свою веру в существование ведьм, — еще одно указание на ту роль, которую протестантские священники сыграли в поощрении этого суеверия.
Наиболее известные шотландские процессы
1590 г. Ведьмы Северного Бервика: фантастическая история о том, как ведьмы большой группой переплыли на ситах через море и вызвали бурю, чтобы утопить корабль короля Якова.
1590 г. Фиан Джон: предполагаемый предводитель ведьм Северного Бервика, которого подвергли ужасным пыткам.
1597 г. Абердинские ведьмы: вспышка охоты на ведьм, ставшая результатом публикации «Демонологии» короля Якова.
1607 г. Айсобел Грирсон: типичный ведовской процесс, который имел место в разгар охоты на ведьм. Его героиня — женщина, обозначенная как «обычная колдунья и ведьма».
1618 г. Маргарет Барклай: дело, основанное на угрозе со стороны ведьмы, результатом которого стали пытки и смерть четверых обвиняемых.
1623 г. Ведовской процесс в Перте: дословный отчет судебного процесса, в котором были упомянуты элементарные примеры белой магии.
1654 г. Гленлукский дьявол: типичный случай, когда подросток подражал полтергейсту.
1662 г. Айсобел Гауди: добровольное признание наделенной богатым воображением женщины, охватывающее весь спектр ведовства; двое обвиняемых предположительно осуждены.
1670 г. Томас Уир: семидесятилетний старик выжил из ума и сознался в чудовищных извращениях.
1697 г. Мошенница из Баргаррана: 24 женщинам предъявлены обвинения, семеро жительниц Ренфрюшира сожжены на основании утверждений одиннадцатилетней Кристины Шоу.
1704 г. Ведьмы из Питтенвима: пример насилия, совершенного толпой при попустительстве священников и судей, в результате которого погибли две обвиненные в ведовстве женщины.
Статут Марии, королевы Шотландской, 1563 год.
Также ввиду того что ее величеству королеве и трем сословиям, представленным в нынешнем парламенте, стало известно об опасном и отвратительном суеверии, в котором различные подданные сего королевства повинны, так как используют ведовство, колдовство и некромантию, и с целью доверие, с которым в прошлом вопреки воле Господней относились к таким занятиям, подорвать и их использования в будущем избежать, — ее королевское величество и три сословия нынешнего парламента повелевают и объявляют законом: любому человеку или людям, какого бы сословия, звания или состояния они ни были, отныне и впредь запрещается прибегать к любому ведовству, колдовству или некромантии, а также предаваться какому-либо из вышеупомянутых искусств или их изучению, нанося, таким образом, вред людям, а также искать помощи, поддержки или совета у тех, кто использует, в том числе и во вред, ведовство, колдовство или некромантию, под страхом смерти как тому, кто практикует подобное искусство, на пользу или во зло, так и тому, кто ищет их помощи и совета.
Смертный приговор имеют право выносить и приводить в исполнение судьи, шерифы, стюарды, бейлифы, лорды, наделенные королевскими привилегиями и прерогативами, их полномочные представители и другие лица, а также рядовые судьи, обладающие полномочиями в данном королевстве, наделяются всей полнотой власти выносить подобные приговоры.
Ведьмы из Северного Бервика
Дело ведьм из Северного Бервика 1590-1592 гг. было спровоцировано любопытством Дэвида Ситона, заместителя шерифа из Транента, небольшого городка в 10 милях от Эдинбурга, вызванным подозрительными ночными передвижениями его молоденькой служанки Джилли Дункан. Джилли очень быстро прославилась своей способностью излечивать «всех, кого беспокоила какая-либо болезнь или немочь». Ситону ее искусство показалось неестественным, или дьявольским; поэтому, чтобы подтвердить ее связь с сатаной, он пытал ее затянутой вокруг головы веревкой и тисками для пальцев, после чего обыскал на предмет печати дьявола, которая, по его мнению, обнаружилась на горле девушки. После этого служанка без утайки поведала ему «обо всех соблазнах и обольщениях, которым подвергал ее дьявол».
Только тогда наниматель передал ее властям, и довольно скоро ее заставили назвать имена сообщников, которых тут же «одного за другим арестовали». Среди «неисчислимого» количества обитателей Эдинбурга и Лифа, на кого она указала, особенно выделялись пожилая образованная женщина Агнес Сэмпсон и доктор Джон Фиан, школьный учитель из Солтпенза, а также две женщины, Юфимия Маклин и Барбара Напье, «известные как честные женщины не хуже остальных, что жили тогда в Эдинбурге».
Агнес Сэмпсон, «положение и разумение которой было выше обычного, серьезную и выдержанную в ответах», допрашивал в замке Холируд сам король Яков Стюарт. «Она твердо отрицала все предъявленные ей обвинения». Тогда Агнес «обрили во всех частях тела», подвергли грубому обыску и нашли печать дьявола в половом органе. Затем ее приковали к стене камеры так называемой ведьминой уздой, металлическим инструментом из четырех острых шипов, которые вталкивались в рот таким образом, что два из них давили на язык, а еще два распирали щеки. Женщине не давали заснуть. Ей также сдавливали голову веревкой, чем причиняли «боль невыносимую». Только после этих мучений Агнес Сэмпсон подтвердила все 53 пункта выдвинутых против нее обвинений, в основном имевших отношение к лечебным заклинаниям. Начала она с того, что признала простенькие заклинания, белый «Патерностер» («Откройтесь, врата небес») и черный «Патерностер»:
Четыре угла в этом доме, и четыре святых ангела,
Столб посредине, это Христос Иисус,
Лука, Марк, Матфей, Иоанн,
Господь да пребудет в этим домом и со всеми, кто принадлежит Ему.
В ходе этого процесса даже ее незамысловатая, исполненная благочестия молитва, которую она читала перед отходом ко сну, была истолкована как дьявольское заклинание:
Матфей, Марк, Лука и Иоанн,
Благословите кровать, на которой мне лежать.
После этого настала очередь обычных и давно ожидаемых историй о магических порошках, о демоне-помощнике в облике собаки по кличке Эльва, которая жила в колодце. Наконец, измученная пытками и допросами, Агнес Сэмпсон поведала о собрании примерно из 90 женщин (памфлет «Известия из Шотландии» (1591) утверждает, что их было 200) и 6 мужчин в канун Дня Всех Святых. Напившись вина, которое у них было во фляжках, они сели в сита и поплыли в Северный Бервик. Там они высадились на берег и стали танцевать рил, а Джилли Дункан играла им на еврейской арфе. Во время танца мужчины кружились «девять раз против часовой стрелки, а женщины шесть раз». Церковь была освещена черными свечами, а дьявол в человеческом обличье велел «целовать ему ягодицы в знак покорности и взгромоздил свой зад на церковную кафедру, к которой все подходили и целовали его, как было приказано». Потом они стали договариваться причинить вред королю, вызвав для этой цели шторм, который должен был потопить его корабль, когда он отправится в Данию.
Легковерного монарха эта история так заворожила, что он даже велел Джилли Дункан сыграть ему «Джиллитрипс» на своей еврейской арфе, «к его большому удовольствию и изумлению». Король Яков, продолжив допрос Агнес, пришел к выводу, что все ведьмы «ужасные лгуньи». Но когда Агнес прошептала ему те самые слова, что он говорил своей пятнадцатилетней королеве Анне в Осло во время их первой брачной ночи, Яков согласился, «что она говорит правду, и после этого стал выражать больше доверия и к тому, что было сказано ранее». Не надо, однако, забывать, что единственным свидетелем этого случая экстрасенсорного восприятия был сам король.
Тем временем признания Агнес становились все более и более невероятными: она подвесила на три дня черную жабу и собрала ее яд в устричную раковину. Она пыталась раздобыть что-нибудь из исподней одежды короля, чтобы отравить его этим самым ядом и заставить чувствовать себя так, «словно он лежит на шипах и остриях иголок». Вместе с другими ведьмами она изготовила восковое изображение короля и растопила его. Она получила кусок савана и два сустава от трупа, из которых намеревалась изготовить магический порошок. Она помогла вызвать самую знаменитую в истории ведовства бурю, окрестив кошку, привязав к каждой ее лапе по человеческой конечности и бросив все это в море. Паутина признаний, которую несчастная Агнес плела для своих палачей, остановила пытки, но зато ее удушили и сожгли как ведьму.
Барбару Напье, приходившуюся невесткой лэрду Карсхогилла, обвинили в сообщничестве с Агнес Сэмпсон и Ричардом Грэмом, о котором шла слава злого колдуна. В частности, ей было предъявлено обвинение в «многочисленных предательских заговорах, осуществлявшихся при помощи ведовства, с целью уничтожить короля при помощи воскового изображения… а также в затоплении судна между Лифом и Кингхорном, в результате чего погибли 60 человек». Выслушав эти обвинения, присяжные выездной сессии суда отказались рассматривать дело. Их решение привело короля Якова в такую ярость, что он потребовал нового созыва суда и велел удушить Барбару Напье и сжечь, а ее имущество конфисковать в пользу короны. Присяжных, проголосовавших за оправдание обвиняемой, судили за «умышленную ошибку, допущенную во время заседания суда, которая заключалась в вынесении оправдательного приговора ведьме». Именно тогда король Яков произнес свою речь в Толбуте. Однако миссис Напье попросила отсрочки приведения приговора в исполнение, сославшись на свою беременность, а по прошествии некоторого времени, «видя, что никто не настаивает на дальнейших действиях против нее, женщину освободили».
Дама Юфимия Маклин была еще одной важной особой, замешанной в этом деле. Она приходилась дочерью лорду Клифтонхоллу и женой Патрику Москропу, человеку богатому и влиятельному. Шестеро адвокатов рискнули защищать ее. Она отказалась подтверждать любые обвинения (в основном ей приписывали порчу и излечения). Присяжные заседали всю ночь, и понадобилось сменить старшину, чтобы вынести наконец вердикт «виновна». Возможно, по той причине, что она была дружна с графом Босуэллом и осталась верна католической вере, король Яков позаботился о том, чтобы ее сожгли без предварительного милосердного удушения — «сжечь до пепла живьем до смерти» — 25 июля 1591 г.
Доктор Джон Фиан (Джон Каннингем) — самый известный из 70 человек, проходивших по делу ведьм из Северного Бервика в 1590 г., и, возможно, храбрейший из шотландцев, когда-либо претерпевавших пытки. Сила характера, проявленная Джоном Фианом, когда он отказался признать себя виновным в ведовстве, резко контрастирует с поведением суда и самого короля Якова VI Шотландского, который лично наблюдал за мучениями школьного учителя и сам вынес ему смертный приговор.
Доктора Фиана обвиняли в том, что он выступал якобы в качестве секретаря или протоколиста собрания ведьм, когда те замышляли убийство короля, и, следовательно, являлся заводилой. 26 декабря 1590 г. ему предъявили обвинение в ведовстве и государственной измене. Обвинительный акт состоял из 20 пунктов, среди которых были и следующие:
1. Сговор с сатаной с целью утопить корабль, на котором король Яков плыл в Норвегию с визитом к будущей королеве, для чего в море бросили мертвую кошку.
2. Соглашение с сатаной, который явился к нему, пока он лежал и раздумывал о том, как отомстить рабочему, не выбелившему вовремя его комнату; получение печати дьявола.
3. Воздаяние в церкви Северного Бервика почестей сатане, «большому черному человеку с черной бородой, торчащей вперед, как у козла, большим горбатым носом, загибающимся книзу, как клюв у ястреба, и длинным лохматым хвостом».
4. «Экстазы и трансы, когда обвиняемый лежал, словно мертвый, по 23 часа кряду, а его дух пребывал вне тела и позволял переносить себя к разным горам».
5. Разграбление могил в поисках трупов для использования их в заклинаниях (согласно признаниям, сделанным под пытками другими обвиняемыми).
Другие пункты обвинения касались различных магических действий, произведенных доктором Фианом, к примеру, он открывал запертую дверь, подышав на нее, привозил по ночам на своей лошади магические свечи, соблазнил вдову, летал по воздуху, вызывал бури, использовал любовное снадобье (безрезультатно) и составлял гороскопы.
Памфлет того времени «Известия из Шотландии» (1592), единственный экземпляр которого сохранился в библиотеке Ламбетского дворца в Лондоне, описывает, как пытали доктора Фиана.
«Сначала перевязав ему голову веревкой». Делалось это так: веревку завязывали вокруг головы, а потом сильно тянули за свободные концы в разные стороны. После часа этой пытки доктору Фиану предложили сознаться «по-хорошему», но он отказался.
Затем его подвергли «жесточайшей пытке в мире, называемой сапогами» — разновидность ножных тисков. После третьего сжатия доктор Фиан потерял сознание. Судебные чиновники интерпретировали это как запирательство, дьявольский трюк; соответственно, по подсказке других обвиняемых, палачи заглянули ему в рот в поисках какого-нибудь заклинания и обнаружили две булавки, «воткнутые по самую головку». Автор памфлета, вне всякого сомнения, поменял местами причину и следствие: палачи сами втыкали булавки ему в язык, пока он не упал в обморок. После пытки булавками, которая производилась в присутствии короля, доктор Фиан признал все, что от него требовали, «как истинную правду, не требующую подтверждения свидетелями», и отрекся от «волшебства, ведовства, чародейства, колдовства и тому подобного». На следующую ночь, как утверждает памфлет, доктор Фиан сбежал из тюрьмы и направился домой, в Солтпенз. Узнав об этом, король «распорядился учинить усердное разыскание для его поимки… По горячим следам отрядили погоню, так что его скоро поймали и вернули в тюрьму». Побег этот, учитывая состояние, в котором должны были находиться ноги доктора Фиана после применения тисков, кажется измышлением автора памфлета с целью оживить повествование. Как бы там ни было, все протоколисты сходятся в одном: когда доктора Фиана снова привели к королю, он отрекся от всех сделанных ранее признаний. Тогда его обыскали в третий раз, боясь, что во время побега он мог снова «вступить в союз с дьяволом». Не нашли ничего нового. Тогда, чтобы обесценить предыдущее отречение и заставить его вновь подтвердить свою вину, доктора Фиана «приказано было подвергнуть необычной пытке»:
Все его ногти с пальцев рук сорвали щипцами, а потом на место каждого ногтя загнали по две булавки так, что они ушли в мясо по самые головки. Несмотря на все эти пытки, доктор Фиан ничего не выдал, как не сделал он этого и позже, после того как все пытки были испробованы на нем.
Одна пытка следовала за другой, и дело снова дошло до «испанских сапог». Доктор Фиан «выдержал столько ударов по ним, что его ноги стали такими тонкими, что дальше нельзя, а плоть и кости были так измочалены, что кровь и костный мозг брызгали из тисков во все стороны. Он никогда уже не смог бы больше встать на них».
Доктор по-прежнему отказывался делать признание и утверждал, что прежде сознался «из страха перед болью, которую он уже вытерпел». Несмотря на его отречение и отсутствие признаний, королевский суд вознамерился казнить его «для примера и в устрашение всем остальным, кто когда-либо попытается заниматься такими дурными и безбожными делами, как ведовство». Процесс шел как по-писаному: обвинение предъявлено, смерть неизбежна. Она наступила через пять недель. Доктор Фиан отказался признаться и был сожжен. Его предполагаемая главная сообщница Агнес Сэмпсон созналась и тоже пошла на костер. Единственная разница заключалась в том, что ее не пытали так страшно, как доктора Фиана.
Согласно обычаю, его сначала удушили, а потом «немедленно бросили в большой костер, разожженный специально для этой цели на Замковом холме в Эдинбурге в субботний день в конце прошлого января» (23 или 30 января 1591 г.).
Графу Босуэллу, которого также содержали в Эдинбургском замке, удалось, по-видимому, уйти невредимым. Позднее Ричарда Грэма, проходившего по одному делу с Барбарой Напье, обвинили в том, что он помогал Босуэллу наслать порчу на короля. После допросов, которые проводил сам король Яков, Грэма вместе со многими другими обвиняемыми сожгли в феврале 1592 г. за «ведовство и колдовство».
Абердинские ведьмы
Мания преследования ведовства, вдохновленная опубликованной в 1597 г. «Демонологией» короля Якова, захлестнула Абердин, где в результате сожгли 24 человека, как мужчин, так и женщин. Обвинения охватывали весь спектр ведовских занятий: танцы с дьяволом вокруг городского креста, использование лигатуры с целью заставить мужей изменять женам, порча молока, падеж скота или приворот при помощи гнутого пенни, завернутого в сукно вместе с кусочком красного воска.
Старую Дженет Уишарт, чей случай был очень характерен, обвинили в том, что она наложила заклятие (cantrip) на Александра Томсона, отчего его то била дрожь, то прошибал пот. Сходным образом ее колдовство стало причиной смерти и Эндрю Уэбстера. Другие также умирали от ее дурного глаза. Она вызывала бури, бросая в воздух горячие уголья; насылала дурные сны; а также расчленила висевший на виселице труп. Ее и еще одну ведьму сожгли, что обошлось в 11 фунтов и 10 шиллингов, которые пошли в уплату за «торф, бочонки дегтя и уголь», а также на оплату услуг палача.
Среди других обвиняемых многие предстали перед судом только потому, что на них показала одна осужденная ведьма, которая активно сотрудничала с судьями, чем и продлила свою жизнь. Она поклялась, что была на большом сборище в Атхолле, где видела 2000 ведьм. «Она хорошо знала их всех, а также какую метку дал дьявол каждой особо. Многих из них испытывали водой, привязав большие пальцы ног к пальцам рук; когда их в таком положении бросали в воду, они никогда не тонули».