Через день после того, как Сор и Кама оставили Фламму с ее братьями, которые скорее были удивлены, чем обрадованы появлением сестрицы, на спешившую на юг пару вылетел калб. Вирский пес несся по тропе так, как пристало калбам, с сомкнутой пастью, и Сор еще за полсотни шагов свесился с лошади, зарычал, чтобы отвлечь сухотную мерзость и сохранить коня от удара поганого зверя, который в первую очередь был приучен спешивать всадника. Калб бросился на дакита и раскрыл пасть за секунду до броска. Раскрыл, чтобы разорвать противника, но дакит оказался быстрее. Он всадил в открытую пасть меч до рукояти, вскинулся, пропуская захрипевшего зверя, который закувыркался под копыта вздыбившегося коня Камы, а затем передал уздцы испуганной лошади принцессе, после чего извлек из оскаленного нутра меч с немалым трудом. Прислушиваясь к голосам загонщиков, которые окликали калба, дакит позаботился о следах и поспешил увести лошадей к ближайшему болоту, по которому им пришлось идти до темноты. Еще через день путники столкнулись со свейским дозором.

Сор решил не уходить на ардуусскую дорогу и держаться кирумской, которая была почти нехоженой, потому как вела на юг и петляла лесными распадками всего лишь в полусотне лиг от края Светлой Пустоши, давая надежду, что путникам удастся обойтись без нежелательных встреч. Хотя болота южнее Ардууса выбора не оставляли, порой кирумская дорога была единственным путем от одного лесистого холма до другого. Ожидания Сора оправдывались большую часть пути, дорога была пуста. К вечеру четвертого дня лошади были уже утомлены, но за спиной осталось больше двухсот лиг. Но и до второй фидентской переправы предстояло пройти лишь немногим меньше, а эскорт короля должен был ждать Сора и Каму там еще только два дня.

– Не успеем, – сказал Сор, который словно только об этом и думал. – Через два дня с утра король Лаписа пойдет по левому берегу Малиту к Гремячему мосту, а мы еще будем в дне пути. И то, если лошадей загоним. Никакого смысла. После ночевки возьмем на юго-восток. Сразу пойдем к Ос. Может быть, на Гремячем мосту и встретимся.

Именно на этих его словах впереди показались всадники. Их было шестеро. Уходить было некуда, вокруг тянулась кочковатая низменность, в сотне шагов от дороги переходящая в болото. Ближайший лес темнел в полулиге, и как раз из него выехали свеи.

– Как всегда, – бросил через плечо Сор. – Ты дакитка, поэтому закрой лицо. Уходим с тропы на пять шагов правее, идем, как шли.

– Их всего шестеро, – заметила Кама.

– Их шестеро, – не согласился Сор. – И я плохой наставник, если научил тебя смотреть на противника свысока. Если бы их было двое или один, я бы насторожился больше, чем от того, что их шесть. Те, кто идут по этим дорогам таким отрядом, истинные смельчаки. Их нужно бояться. Обычно в дозоре двадцать воинов.

– В таком случае они должны трястись от страха, – парировала Кама. – Нас ведь всего двое?

– Обнажи меч, – посоветовал Сор и распустил короткую дакитскую косу.

Кама подтянула на лицо платок, висевший на шее. Она сомневалась, что похожа на дакитку, но Сор с распущенными волосами и в самом деле выглядел устрашающе. Правда, она не видела, какие рожи он корчил свеям, но вряд ли они могли вызвать улыбку. Впрочем, в Манусе, от которого Кама не отошла до сих пор, распускать волосы и корчить рожи Сору не пришлось.

Свеи проехали мимо, не останавливаясь, хотя головы всех шестерых поворачивались вслед за встреченными всадниками, а глаза, не отрываясь, ощупывали лошадей, упряжь, оружие, поклажу. Особенно их заинтересовал простенький свейский меч в руках Камы. Она же в свою очередь косила взгляд на их потрепанные кожаные доспехи, на перетянутые тряпьем раны, на небритые злые лица, на грязь, покрывающую измученных лошадей и одежду дозорных.

– Не спеши, – обернулся Сор, когда свеи остались за спиной. – Держись так, как шли. Медленно идем, медленно.

Когда спутники добрались до леса, свеи встали в двух лигах. Спешились посередине болота, начали дергать сухой бурьян и разводить костер.

– А теперь быстро за мной, – обернулся к Каме Сор. – Ночью они придут к нам. Придется подготовиться.

Они проскакали пять лиг, остановившись у холма, который заставил дорогу изогнуться. Со стороны Пустоши холм тонул основанием в болоте, восточнее дороги топорщил ветви непролазный, на сотни шагов во все стороны, ельник. Но и уйти с холма было некуда. С его верхушки, куда коней пришлось заводить под уздцы, Кама видела, что за лесом вновь начиналось болото. То самое, которое подпирало холм. Причем дорога через болото местами исчезала, обращаясь утыканным жердями направлением.

– Кажется, я понимаю, откуда на свеях грязь, – заметила Кама.

– Осталось понять, откуда на них раны, что их напугало и где остальные четырнадцать дозорных, – заметил, распуская моток веревки, Сор. – Займись костром и лошадьми, я буду готовиться к встрече.

– Ты уверен, что они вернутся за нами? – спросила Кама.

– Несомненно, – кивнул Сор. – До того как свеи встретили нас, они все еще чувствовали себя дозорными, к тому же не так давно их потрепали, и может быть, даже напугали. Но теперь они звери, а мы добыча. К тому же их поруганная доблесть нуждается в лечении. И мы, по их мнению, готовы этому послужить.

– Отчего же они сразу не бросились на нас? – не поняла Кама.

– Как раз сейчас они клянут друг друга за нерешительность, – усмехнулся Сор. – Мы, конечно же, отбились бы, но я не уверен, что обошлись бы без ущерба. А вот теперь мне хочется уладить все дело наилучшим образом. Через час стемнеет, поторопись. Но костер разводи чуть ниже по склону, чтобы он был между нами и ними. С остальным я справлюсь. Да, у основания холма, на его южной стороне родник. Если здесь и можно пить какую-то воду, то только из него. Надеюсь, в него никто не нагадил.

Кама отвязала прихваченный у седла котелок, взяла кожаные ведра, чтобы напоить лошадей, и пошла к роднику, вспомная то, что случилось в Манусе.

Тогда навстречу радостно орущей Фламме сначала рванулись стражники с выставленными самострелами, а уж потом и все ее братья, которых было ровно пять. Трое принцев Тимора и двое принцев Обстинара. В эскорте оказались одни мальчишки, конечно, если считать мальчишкой высокого красавца Адамаса, передавшего Каме серебряный рог. У короля Тимора были еще две дочери, но старшая, милашка Ламелла, уже два года была замужем за принцем Каутусом Скутумом и не приехала на ярмарку, оставшись с годовалой дочерью и мужем в княжеском дворце Араманы. А десятилетняя Бакка была слишком мала, чтобы раскатывать по ярмаркам с братьями, когда ее отца и мать удерживают в Тиморе важные хлопоты. Не было на ярмарке и младшего из принцев Обстинара, но радости, которая сменила удивление оставшихся, хватило бы на всех троих. Впрочем, едва Фламма успела представить дакита и его спутницу дорожными благодетелями, а Сор ответить на уважительный кивок Адамаса не менее уважительным поклоном, как рыжеволосая узрела траурные ленты на стягах.

– За мной, – повернул лошадь к постоялому двору Сор. – Перекусим и уйдем.

За спиной раздались рыдания Фламмы.

Перед тем, как подъехать к трактиру, Сор направил коня к крепости, спешился, бросил уздцы Каме и коротко переговорил со стражниками. Вернувшись, покачал головой.

– Стражи знают, что нахоритские разбойники, будто коршуны, слетелись на Аббуту, что гонят невольников в Светлую Пустошь, и даже знают, где негодяи переправляются через Азу, но делать ничего не собираются. Это не их люди, не их забота. Единственное, что удалось узнать, что и король Тимора, и король Обстинара сейчас в Аббуту. Пытаются и навести порядок, и противостоять разбойникам. Кстати, вроде бы Вигил Валор собирался короновать Адамаса королем Аббуту. Именно поэтому кортежи пяти принцев пошли на Манус. Так что может случиться третье северное атерское королевство. Хотя все ждут объединения с Ардуусом. И войны. На севере большая свейская армия. Оттого и вот эти так вольготно себя чувствуют.

Кама проследила за взглядом Сора. У постоялого двора гоготали несколько свеев. Судя по лошадям, их было два десятка, и часть из них все еще отдавала должное угощениям в трактире.

– Те самые, – скрипнул зубами Сор.

– Которые осквернили родник? – поняла Кама.

– Пошли, – холодно бросил дакит.

Трактир неожиданно оказался светлым и просторным, и в этом просторе несколько свеев, которые продолжали наливаться квачем, и начинающие заходить в трактир тиморские и обстинарские стражники, и случайные путники не создавали тесноты, словно здание с высокими потолками и большими окнами помнило и более многолюдные дни. Сор кивнул Каме на стол напротив стойки и негромко заметил:

– Когда-то основной торговый путь из Ардууса на Иевус шел через Аббуту. Тогда тут и село было раза в четыре больше, и трактир порой полнился, и у постоялого двора иногда стояло за сотню лошадей. Но для хозяина и нынешний наплыв редкая радость. Смотри, как забегал!

Раскрасневшийся калам только что не подпрыгивал. Из кухонной двери уже ползли чудные запахи жаркого, а двое сыновей трактирщика, такие же краснощекие и лобастые, носились между столами, словно камни, выпущенные из пращи. Кама не успела оглянуться, как перед нею оказалось блюдо с тушеным кроликом, овощи, какие-то солености и большой кубок тиморского пива.

– Хороший день для того, чтобы свести счеты, – загадочно улыбнулся Сор.

– Ты хочешь наказать кого-то из свеев? – не поняла Кама.

– Я хочу успокоить свое нутро, – объяснил дакит. – Человек должен жить в ладу с самим собой, иначе его года сокращаются. А я не храмовник, чтобы прощать негодяя. Всегда, если есть возможность, говори негодяю, что он негодяй. Если он трус, этого достаточно. Если же нет, то будь готов к тому, что он распустится, как поганый цветок. Ты не представляешь, сколько раз я жалел, что у меня нет возможности сказать мерзавцу в лицо, что он мерзавец. Но сегодня все иначе. Стража принцев не позволит свеям навалиться на нас кучей. Знаешь, о чем они говорят?

Кама посмотрела на свеев. Они вновь все собрались за столом и, ударяя кубками о кубки, шумно горланили, расплываясь в улыбках и толкая друг друга в плечо огромными кулаками.

– Ты ешь, – подмигнул Каме Сор и вдруг громко произнес что-то по-свейски, а когда в трактире наступила тишина, повторил сказанное по-атерски: – Негоже доблестным воинам поливать грязью страну, которой они служат. Негоже честным воинам хвастаться тем, что, получив плату за дозор, они не отдали дозору ни дня. Негоже смелым воинам хаять угощение, вылизав тарелки, на которых оно лежало. И уж тем более негоже сесть на коней и умчаться к переправе, не заплатив, уподобившись кошакам, стащившим отбивную у хозяйки со сковороды. И все только из-за того, что в трактир вошли проклятые тиморские стражники. Они испортили чьи-то планы? Ведь кто-то собирался уйти, не заплатив, но и никуда не торопясь? Или я неправильно понял свейские славицы?

В трактире повисла тишина. Сор посмотрел на окаменевшего трактирщика, подмигнул Каме, закинул в рот кусок мяса и покачал головой:

– Очень вкусно, дорогой. Всякий раз радуюсь твоему искусству, хотя не был уже у тебя лет пять. Держи ты трактир где-нибудь в Бэдгалдингире, я бы ночевал у твоей стойки.

У стола свеев раздался шум. Один из воинов с грохотом отодвинул лавку, поднялся, подошел к стойке и одну за другой выложил на нее несколько монет. Только после этого он обернулся к дакиту и, скрипнув зубами, спросил:

– Это все, что ты хотел сказать, путник со звериным лицом, или ты хочешь обвинить кого-то из нас в трусости? Я бы с удовольствием спустил на тебя одного из своих зверьков с человеческим лицом!

– Как я могу обвинять вас в трусости? – удивился Сор. – Ведь никто из вас не сталкивался со мной ночью, так что ваша трусость пока что надежно скрыта. И в глупости я вас тоже обвинить не могу, потому как не все, что говорят уста, надо относить на счет головы. Разные части тела заставляют язык болтаться и издавать звуки. К примеру, завидовать тому, что где-то на севере двести тысяч свеев грабят, убивают и насилуют, явно заставляет не голова. Но в чем я уверен, так это в том, что никто из вас в здравом уме никогда не додумается нагадить в чистый родник, потому что тогда я должен буду предположить, что у него нет мозгов, ведь только полный придурок думает о том, что он идет по какой-то дороге в последний раз. Или я должен увериться в том, что у него слабые ноги и развязался узел на известном месте, и он не смог далеко отнести то, что выпил, от того места, где пил?

Свей, стоявший у стойки, побагровел и перевел взгляд на своих приятелей, один из которых, тот, что выделялся и ростом, и шириной плеч, отшвырнул лавку и сделал шаг вперед, перебирая огромными ручищами древко тяжелого топора.

– Кажется, я все понял, – обернулся к здоровяку Сор. – Конечно же у такого молодца есть мозги. Разве можно без мозгов предвидеть собственную судьбу? Вряд ли ты, парень, еще раз пройдешь мимо этого родника.

– Это моя война, я Келер, убийца дакитских собак! – с ненавистью проревел здоровяк.

– Что-то я не вижу дакитских клыков у тебя на шее, – с готовностью поднялся из-за стола Сор, успокаивающе махнув рукой насторожившимся тиморцам. – Это моя война, я Сор Сойга, который никогда не гадит в родники.

– Это их война, – ухмыльнулся свей у стойки, чтобы в тот же миг лечь на нее спиной и кувырнуться едва ли не на руки трактирщику, потому что здоровяк с топором уже летел к дакиту. Сор сделал лишь три движения. Одним он задвинул Каму вместе с тяжелым стулом к окну. Вторым, выдергивая на ходу из ножен меч, сделал шаг к стойке. И третьим развернулся вокруг опорной ноги, пропуская здоровяка мимо и вытирая тряпицей клинок меча, прежде чем убрать его в ножны. Топор загремел, улетев под ноги стражникам вместе со сжимавшей его отрубленной кистью свея. Сам свей рухнул за спиной дакита, хрипя и пытаясь зажать обрубком рассеченную гортань. И трех секунд не прошло, как хрип здоровяка умолк, а ноги перестали дергаться.

И в тишине, которая заглянула в трактир во второй раз за несколько минут, свей, стоявший за стойкой, перепрыгнул через нее и вышел из трактира прочь. Вслед за ним, один за другим, в полном молчании из трактира вышли и остальные дозорные. Вскоре за окном послышался стук копыт.

– К переправе пошли, – кивнул, прислушавшись, Сор. – Значит, мозги все-таки есть. Ну что же, хозяин! – Дакит кинул ошалевшему трактирщику монету. – Прости за неприятную сцену, но, как видишь, ни твоя утварь, ни твои уважаемые гости не пострадали. Об одном я сожалею, что столько тяжести приходится на свея, а не на кабана, или барана, было бы больше толку. Впрочем, толк определять, хозяин, будешь сам. Топор мне не нужен, и кошель на поясе этого недоумка мне тоже не нужен, а вот простенький меч, который он не догадался вытащить из ножен, пригодится моей спутнице. И все-таки я бы убрал на твоем месте эту тушу. И, – он повернулся в сторону стражников, – закопал ее, потому как, что бы ни думали себе тиморские воины, дакиты не едят ни свежую человечину, ни приготовленную тем или иным способом.

Ответом дакиту были бледные улыбки, но уже через несколько минут он и Кама покидали трактир. В дверях их встретила заплаканная Фламма. Она низко поклонилась Сору, затем обняла Каму и шепнула ей на ухо:

– Моя мама умерла. Думаю, она покончила с собой.

Кама кивнула:

– Я уже знаю, Фламма.

– Да, – проглотила слезы Фламма. – И вот еще, чтобы ты знала. Меня там ищут. Все ищут. Но я не вернусь. Потому что мой отец – король Тимора Вигил Валор.

– Подожди, – не поняла Кама. – Но ведь твоя мать, да упокоит ее Энки, и королева Тимора – родные сестры?

– Вот так! – со слезами развела руками Фламма да такой и осталась в памяти Камы. И теперь, на четвертый день после того, как Сор убил здоровяка свея, а сейчас собирается убить еще шестерых свеев, Кама окликнула его:

– Наставник!

Так она обращалась к дакиту только на занятиях с мечом.

– Говори. – Он появился из темноты чуть уставший, но все еще бодрый.

– Наставник. – Кама пыталась разглядеть в сумраке его глаза. – Помнишь, ты говорил о том, что чувствуешь свою смерть? Ты только чувствуешь ее? Или ты ее ищешь?

Сор ответил не сразу. Помолчал, затем выдохнул, словно спазмы сжимали его грудь.

– Она дышит мне в затылок, – наконец сказал он. – Я не ищу ее. И не пытаюсь обернуться, чтобы поймать ее взгляд. Я не могу убегать от нее, потому что нельзя убежать от собственной тени, но в тот миг, когда мне придется остановиться, она сольется со мной. Я просто иду чуть аккуратнее, чем всегда.

– А такое уже бывало? – спросила Кама.

– Да, – кивнул Сор. – Может быть, не так отчетливо, но не раз. Но всегда это заканчивалось какой-то бедой. Или серьезной раной, или еще какой потерей. Но потерять тебя я не могу, так что…

Он улыбнулся. Бросил в костер ветку и посмотрел на Каму.

– Ты была лучшей ученицей. Ученицей, о которой наставник может только мечтать. Когда-нибудь ты сможешь сравняться мастерством с лучшими мастерами дакитами. Но ты должна помнить кое о чем.

– О чем же? – напряглась Кама.

– Когда пройдем через эту топь, что впереди, повернем на юго-восток к лаписскому тракту. По дороге идти нельзя, нужно идти вдоль дороги, но всегда с подветренной стороны. Деревни тоже следует обходить с подветренной стороны. Когда доберешься до отрогов Балтуту, спускайся к самой воде. Минуя постоялые дворы, будь осторожна, никто тебя не должен видеть. Если прачки возятся в реке с одеждой, пережидай. На тракт не поднимайся. Почти до Гремячего моста можно дойти по галечникам вдоль среза воды. За сто шагов до моста выбирайся к воротам крепости Ос. Но постарайся остаться незамеченной. И не стучи в ворота, пока не увидишь кого-то, кого знаешь. А лучше всего обойди Северный бастион по верхней тропе и заберись на Сигнальную башню. Ты сможешь. Оттуда видно, что творится в крепости, и оттуда же легко уйти к перевалу.

– Зачем? – не поняла Кама. – Зачем ты рассказываешь мне это, если ты рядом со мной? И зачем мне заглядывать через стену крепости Ос? Что я там могу увидеть, кроме родных лиц?

– Не знаю, – ответил Сор. – Когда мы покидали Лапис, на его ворота кто-то прибил белого ворона. У него были ощипаны крылья. Следует ждать перьев из этих крыльев. Несчастья не раздает рука скупца, все отсыпается полной чашей. Но иногда рука вздрагивает, и отпущенное приходит частями… Ты помнишь имена тех, кто будет рад тебе в Даките?

– Да, – кивнула Кама.

– Тогда нам пора поспать, – решил Сор. – Не волнуйся. Когда я сплю, моя смерть тоже спит.

Они легли в двух десятках шагов от костра, оставив у огня накрытые одеялами связки хвороста. Шорох на склоне холма послышался за полночь. Сор положил руку на плечо Камы и не дал ей шевельнуться.

– Тихо, – прошелестел чуть слышно.

Один за другим фыркнули два лука, и в лежащих у костра куклах задрожали стрелы. Сор шевельнулся, дернул за приготовленные веревки, и куклы тоже задрожали, словно убитых путников сводила смертная судорога. Минуту на склоне холма стояла тишина, потом послышался шорох.

– Пятеро идут, – прошелестел Сор. – Один остался у лошадей. И этому одному предстоит умереть от страха. Но уже не здесь. И чуть позже. Тяжело одному близ Светлой Пустоши.

Шаги продолжались. Внезапно раздался негромкий вскрик, затем стон, шум, звук падения и протяжный хрип.

– Сначала заостренные сучья в глаза, потом крутой склон и заостренные стволы орешника в тело, – объяснил дакит.

Тишина вновь сменилась шагами. И вновь шаги обратились громкой руганью, а потом шумом падения и визгом, переходящим в булькающий хрип.

– Двое, – вздохнул Сор. – Тот, что обходил справа, наступил на ветвь болотной акации. Напрасно. У свеев мягкая обувь, а шипы у этого куста длиной в половину ладони. Стал прыгать и упал. Но ветвей там много. Боюсь, он истекает кровью, если еще жив. А второй наступил на болотную гадюку. Да, тот, что хрипит. Змея только-только проснулась, еще не разобралась, почему она привязана к корням за хвост, и тут такая неприятность.

– А еще двое? – прошептала Кама.

– Выбирают, – ответил Сор. – Между позором и смертью.

Минуту ничто не нарушало хрип двух упавших разбойников. Затем вновь послышались шаги.

– Выбрали смерть, – заметил Сор. – Впрочем, такая смерть неразделима с позором.

Где-то вверху затрещали ломающиеся ветви, затем что-то ухнуло, раздался глухой удар, и вслед за этим стук копыт улепетывающего шестого всадника.

– Все, – сказал Сор. – Теперь точно можно спать. Не забывай, что они шли нас убивать.

…То место, где свейский дозор потерял четырнадцать человек, путники заметили к полудню следующего дня, когда, вымазавшись в тине, миновали болото. На опушке, окруженной огромными кедрами, на вытоптанных лопухах и крапиве обнаружилось кровавое месиво. Обрывки плоти соседствовали с раздробленными костями. Лоскуты одежды были смешаны с клочьями кожи и разбросанным оружием. Человеческое и конское, ткацкое, скорняцкое и кузнечное – почти все было перемешано и разодрано, поломано и смято. И поверх всего этого были видны огромные следы лап.

– Кто это сделал? – зажала рот ладонью Кама. Запах крови сводил с ума. Запах испражнений вызывал рвоту.

– Посмотрим, – спрыгнул с лошади и присел Сор. – Но теперь я с некоторым уважением отношусь к тем шестерым. Большинство стражников, которых я знаю, после подобного ходили бы несколько лет под себя.

– Кто мог совершить подобное? – прошептала Кама. – Ведь отсюда до Светлой Пустоши полсотни лиг!

– Ты точно определила, – пробормотал Сор, наклоняясь над огромными следами. – Такая мерзость могла появиться только из Светлой Пустоши. Хотя отсюда до нее уже и не пятьдесят лиг, а все семьдесят. Но это значит только то, что мы не все знаем о Светлой Пустоши. И если бы не размер зверя, я решил бы, что это росомаха.

– Росомаха? – не поняла Кама, спрыгивая с лошади.

– Она, – продолжил вглядываться в следы Сор. – Опасный, злобный и неуступчивый зверь. Анты на севере почему-то называют его черной куницей, но по мне, так она больше похожа на небольшого медведя. Так вот тот зверь, который оставил эти следы, похож на очень большого медведя. Если бы я сел на него верхом, то ногами бы не достал до земли. Откуда он здесь взялся? В прошлые времена…

Щелчок раздался где-то совсем рядом, и из горла Сора вышел наконечник стрелы. Дакит взглянул на Каму, хотел что-то сказать, но захрипел и упал к ней на руки. Оперенье стальной стрелы торчало из шеи дакита сзади. За спиной Сора стоял Рубидус. Вслед за ним из-за деревьев стали выбираться другие стражники. Их было не двадцать и не тридцать. Кама сбилась со счета. Кровь из горла мертвого дакита текла ей на руки.

– Надо же, – удивился Рубидус. – Камаена Тотум собственной персоной. И даже не хромает. А ну-ка, – он отбросил стражнику разряженный самострел, взял у него другой. Приложил оружие к плечу и отпустил рычаг. Стрела пронзила Каме правую икру. Она со стоном упала на одно колено.

– Заматывай, – приказал ей принц Кирума. – Ты же собиралась сражаться с Адамасом с подобной раной? Давай. Я хочу посмотреть, как это у тебя получится. Быстро! Еще быстрее!!!

Он почти визжал. И его стражники стояли рядом с ними, будто ожившие мертвецы. Кама выпустила Сора, превозмогая боль, согнулась, ухватилась за окровавленный наконечник, разрывая кожу, вытащила стрелу из ноги. Рванула полу рубахи, стала затягивать рану, из которой хлестала кровь.

– А это хорошая мысль, – оживился Рубидус, и Кама поняла, что он пьян. Пьян или потерял рассудок. – Мы тут несем дозор, сражаемся с чудовищами, и никаких развлечений. А почему бы нам не провести фехтовальный турнир по правилам борцового? Голыми! Я готов!

Принц начал распускать завязи на куртке и уже на второй запрокинул голову и высоким голосом выкрикнул недоуменное:

– Неужели никто не поможет принцессе Лаписа раздеться?

– Ты убил моего наставника, – с трудом произнесла, выпрямившись, Кама.

– Этот зверь был твоим наставником? – удивился Рубидус.

Стражники подошли к Каме и начали срывать с нее одежду.

– Он родственник моей матери! – повысила она голос.

– И твой тоже? – горько покачал головой Рубидус. – То есть и вы оба тоже немного звери? Ну что же, тогда сразу после турнира нам придется поохотиться на тебя, прекрасная Камаена Тотум. Не обессудь. И кольчугу с нее снимайте! Все! Режьте ткань! Ну быстрее же! Сколько я могу ждать? И амулеты тоже! Тут ей некого страшиться!

Стражники разошлись. Обнаженная Кама осталась стоять против раздетого по пояс Рубидуса, принца Кирума.

– Замечательно, – произнес он, рассматривая ее. – Кажется, я совершил глупость, испортив твою ножку. И в тот раз, и в этот. Но тогда тебе просто повезло, а везение не может приходить раз за разом. Иногда оно уходит вовсе. А приходит к тем, кто к нему готов. Вот я оказался готов. Я больше пяти лет в дозорах! Вот ты и твой зверь меня не услышали? Не услышали?

Кама поежилась от холодного ветра, вдохнула весенний воздух. Да, над окровавленной опушкой висела магия. Но это не была магия Рубидуса. Это была магия зверя. Он глушил чувства. Не поэтому ли она оставалась равнодушна и к собственной наготе, и к боли, которая рвала ее ногу? Тогда отчего она следит за каждым движением Рубидуса? Сможет ли она сделать то, что сделать необходимо?

– Эй! – заорал Рубидус. – Кто-нибудь! Затяните ей ногу, да как следует, а то праздник будет испорчен. Остановите кровь. И дайте ей меч! Да хоть возьмите у этого дакита, а то настоящий атерский меч она не поднимет. И лошадей, лошадей отгоните, мешают! Кстати, Кама, серебряного рога за этот бой не обещаю. Это ведь не вельможный турнир, красотка, а настоящая схватка. Понимаешь?

– Это моя война, я Камаена Тотум, принцесса Лаписа! – подняла она меч дакита над головой и едва не упала. Правая нога онемела и почти не слушалась ее.

– Ну, ты… – расхохотался, смахнул набежавшую слезу принц Кирума. – Ну ладно. Я даже расчувствовался. Это тоже моя война. Моя война, я Рубидус Фортитер, будущий правитель Кирума! – заорал он, поднимая над головой меч. – Что последующую охоту не отменяет. Но ты не волнуйся, я постараюсь тебя не сильно порезать, чтобы ты выдержала нашу охоту с достоинством. С честью! И охотиться на тебя буду первым. Правда, на этом твоя честь и закончится. Так что настраивайся! А пока покажи, что ты там вытворяла на арене Ардууса?

Волоча за собой ногу, Кама отошла от тела дакита. Стянула с меча Сора ножны, отбросила их в сторону. Рубидус выдернул из ножен свой меч, перебросил его из руки в руку, скользящей походкой стал обходить ее по кругу. Нет, он не был пьян. Скорее всего, он был болен. Но не той болезнью, которая мешает двигаться. Той, которая случается, когда мерзость внутри человека закипает и застилает ему глаза. Теперь главное, чтобы не подвела нога. Не подвела именно теперь, всего-то и нужна пара секунд, если не доля секунды. Значит, нужно убрать боль и подчинить себе ногу. Заставить ее сделать нужный шаг или два шага. Найти в себе силы. А если сил нет, отыскать уже полузабытый холод в груди и опустить его к ране. Или разжечь из этого холода пламя, которое должно поселиться в руках и ногах, потому что Сор Сойга лежит мертвый рядом, мать и отец ждут принцессу в крепости Ос, Игнис Тотум едва не оказался мерзавцем, вот таким, каким оказался Рубидус, и какое же счастье, что она не успела раздеться перед этим красавчиком сама…

Рубидус Фортитер сделал два быстых шага к замершей на одной ноге принцессе, развернулся и приготовился с оборота подрезать ей сухожилия на коленях или лодыжках, но неожиданно оказался с нею лицом к лицу, успел удивиться и вдруг почувствовал, что горло его саднит, а когда увидел на клинке кровь, понял, что уже поздно чувствовать, и опрокинулся навзничь.

Кама оперлась на раненую ногу, поморщилась от боли и посмотрела на стражников. Они бежали прочь. Усмехнувшись трусости гвардейцев поверженного принца, она обернулась и окаменела. В двух шагах от нее стоял уродливый зверь, который одновременно напоминал и куницу, и медведя, и огромную, выросшую до размеров лошади, крысу. Зверь втянул ноздрями воздух, оскалил огромные зубы и шагнул к Каме, обдав ее трупной вонью. Она замерла.

– Вот и все, – раздался противный и тоненький голосок, в котором она узнала собственный голос.

Зверь наклонил голову, сузил ужасный огненный взгляд, затем вытянул морду, лизнул Каму в грудь и, ободрав ей бок жесткой, покрытой роговыми бляшками шкурой, неторопливо потрусил за убегающими стражниками.