Пран Льюк из Дома Охряного Змея нетерпеливо дожидался, пока слуги расставят тарелки с нарезанным сыром – сухим и соленым из Райхема; острым с дорогими специями из Айа-Багаана; сладковатым, с большими дырками, из Вирулии; ароматным, на любителя, с прослойками голубоватой плесени из Кевинала; местным – твердым и ярко-желтым. Посреди стола возвышался запеченный целиком осетр в окружении зеленых лимонов, засыпанный сухой зеленью. Его защищали по сторонам, будто сторожевые башни, высокие кувшины с охлажденным сухим вином урожая прошлой осени. Один с красным, один с розовым. Здесь же пристроились копченый козий окорок на подставках, нежная ветчина, запеченная грудинка, каплун с хрустящей, светло-коричневой корочкой, пышная коврига хлеба утренней выпечки, то есть еще теплая. Глядя на это изобилие, обычное, впрочем, для застолья баронов альт Кайнов, Льюк притопывал ногой и сглатывал слюну. Его старший брат проявлял больше выдержки, отвернувшись к узкому витражному окну и скрестив руки на груди. Только легкое подрагивание коленки свидетельствовало о том, что его милость тоже голоден и ждет не дождется начала трапезы.

Их сестра, прана Леаха, много лет назад вошедшая в Дом Черного Единорога, обеспечив тем самым своим родичам беззаботную жизнь и власть в герцогстве, сидела за столом и теребила в пальцах горностаевую блохоловку. Хотя в последние годы в двенадцати державах вошли в моду золотые и серебряные коробочки, в середину которых капали немножко меда, ожидая, что блохи с одежды и тела благородного дворянина или дворянки соберутся там, привлеченные запахом, супруга покойного наследника Гворра следовала освященным веками обычаям предков, предпочитая время от времени вытряхивать шкурку. Несмотря на то что братьев Шэн и Льюк никто не посмел бы назвать тощими, прана Леаха переплюнула их обоих, набрав за минувшие двадцать лет стоунов тридцать. В лиловом широком платье с рюшами по лифу и на рукавах, которое только добавляло ширины ее фигуре, и лиловом же омюссе она напоминала браккарскую каракку, входящую в гавань под малым парусным вооружением.

Наконец слуги ушли.

Льюк широким жестом пригласил к столу архиепископа Гурвика – сухопарого, худощавого, если не сказать худосочного, с большой головой, увенчанной легеньким пушком седых волос. За глаза его называли головастиком, но всегда прислушивались к мнению главы Аркайлской церкви.

Святой отец крякнул и потер ладони, не заставив барона повторять дважды. Чего-чего, а поесть он любил всегда, хотя благодаря Вседержителю имел облик человека, изнуряющего себя постами. Барон Шэн, в настоящее время глава Дома, присоединился к ним, отстав на долю мгновения, будто бы отрастил глаза на затылке.

Всех слуг отпустили, ибо грядущая беседа для их ушей не предназначалась. Льюк налил вина в серебряные кубки.

– За здоровье здесь присутствующих и за нового герцога Аркайла!

Прана Леаха и барон Шэн с улыбками пригубили. Архиепископ удивленно приподнял бровь, но тоже, не стесняясь, отхлебнул розового муската. Отломил ножку каплуна, стремительно обглодал, бросив кость брыластому псу трагерской породы, отправил в рот несколько кусков сыра разных сортов. Запил еще одним богатырским глотком.

Барон, круглолицый, с лоснящимися от жира щеками и двумя подбородками, с уважением посмотрел на пастыря. Челюсти Шэна не переставали двигаться, а пальцы вертели нож, с ловкостью, достойной опытного бретера, отхватывая куски от козьего окорока и отправляя их в рот. Прана Леаха, так и не ставшая герцогиней, задумчиво поглощала один ломоть осетрины за другим, щедро поливая их выжатым соком лимона. Их брат Льюк, кстати, значительно превосходивший старшего как объемом брюха, так и количеством дополнительных подбородков, налегал на грудинку и ветчину, складывая их куски вместе.

Некоторое время за столом царило чавканье, хруст и бульканье вина, подливаемого в кубки. Наконец от каплуна остались одни кости, от хлеба – крошки, от окорока – голая кость с почти незаметными следами мяса, а сыр и ветчина исчезли вовсе, будто их и не было. Кувшины опустели.

Барон Шэн сыто отрыгнул, откинулся на спинку кресла.

– Благословенно имя Вседержителя, что посылает нам пищу телесную и пищу духовную, – промолвил отец Гурвик, ковыряясь в зубах кончиком ножа.

– Истинно так, – согласилась вдова Гворра. – Не пора ли теперь поговорить о делах насущных. Нужно назначать день коронации Айдена.

Архиепископ вздохнул.

– После стольких лет мудрого правления его светлости Лазаля приход к власти его внука… э-э-э… не обладающего цепким разумом и трезвым рассудком прославленного деда, вызывает, как бы это мягче выразиться, опасения. Дворянство Аркайла может по-разному отнестись к коронации вашего сына, прана Леаха. Возможны волнения, открытые протесты, а то и вооруженное противостояние.

– С чего бы это? – насупился барон Шэн. – Айден законный наследник и Лазаля, и Гворра. А то, что разумом убог, так мы для чего?

– Кто посмеет оспаривать решение епископата? – добавил Льюк, вытирая губы расшитой салфеткой.

– Прежде всего, Дом Серебряного Барса, – сказал Гурвик. – В истории двенадцати держав известны случаи, когда женщина наследовала корону или главенство в Доме. Я могу привести пример Трагеры…

– Какое нам дело до Трагеры?! – возмутилась Леаха. – Мариза – моя дочь и не пойдет против материнской воли.

– Мариза вошла в Дом Серебряного Барса. Позволю вам напомнить, что жена должна «прилепиться к мужу своему и быть с ним одной плотью, одним разумом». Как хорошая жена, она должна прежде всего блюсти интересы Дома своего супруга, прана Эйлии, а значит, волей-неволей ее устремления будут идти вразрез с Домами Охряного Змея и Черного Единорога.

– Постойте, святой отец, – почти лениво произнес барон Шэн. – Если Мариза имеет право претендовать на трон, то имеет право и Леаха. Разве нет?

– С одной стороны, да. Но с другой стороны, в Маризе течет кровь Лазаля и Гворра, она – их кровная наследница. Прана Леаха вошла в Дом Черного Единорога, выйдя замуж за Гворра, то есть кровного родства нет. Есть родство по церковному обряду. Следовательно, Мариза имеет больше прав на герцогскую корону. Но это лишь при условии отсутствия наследников мужского пола.

– Значит, следует короновать Айдена, и как можно быстрее, – подытожил Шэн.

– Совершенно верно, – добавил Льюк. – Следует опередить попытки других Домов захватить власть. Айден – наша единственная надежда. К счастью, в Доме Черного Единорога побочные ветви достаточно слабы и не смогут выразить претензии.

– Им придется поддержать меня, – сказала Леаха, облизывая пальцы. Глаза ее так и бегали по столу, выискивая, что бы еще съесть. – У Гворра не осталось в живых ни братьев, ни сестер. Все умерли в отрочестве либо погибли на войнах, которые вел Лазаль в начале правления. Признаюсь честно, Дом Черного Единорога сейчас слаб, очень слаб. Они просто будут вынуждены поддерживать нас, чтобы не скатиться ниже какого-нибудь Дома Багряной Розы или Карминного Меча. Сколько ты сможешь выставить бойцов только из наших родичей, брат, не считая наемников и челядь?

– Человек сорок, – ответил барон. – Но теперь уже меньше. Семь юношей нашего дома погибли на дуэлях только за истекшую неделю. В том числе сын нашего кузена Дженкс альт Рейлан, который служил в гвардии.

– О! – закивал архиепископ. – Я помню его, весьма достойный и богобоязненный юноша.

– А вдобавок хороший фехтовальщик. Был. И угораздило же его сцепиться с братьями альт Браганами!

– А не мог их нанять Дом Серебряного Барса? – задумчиво проговорила Леаха.

– Не мог! – отрезал Льюк.

– Почему же? Ведь мы только что говорили – они способны попытаться короновать Маризу…

– Да потому, что пран Мэтт из Дома Серебряного Барса убит на дуэли пять дней назад Коэлом альт Террилом из Дома Радужной Рыбы.

– Да примет его душу Вседержитель! – сотворил знамение отец Гурвик.

– Коэл альт Террил? – наморщила лоб Леаха. – Это такой маленький, темнорусый? У него еще, помнится, жена постоянно рожала.

– Вот-вот, не только шпагой владеет в совершенстве, – ухмыльнулся Льюк. – Он вызвал на поединок двоих сразу – прана Мэтта и Бегана альт Ругора из боковой ветви Дома.

– И?

– Что «и»? Заколол! Альт Ругора сразу насмерть, в сердце. А пран Мэтт умер на руках у лекарей, до дома не довезли.

– Я всегда выступал за то, чтобы запретить дуэли! – заявил архиепископ.

– А где еще дворянин может защитить свою честь? – приподнял бровь Льюк.

– А вы не думаете, благородные праны, что ваши враги могут воспользоваться щепетильностью ваших юношей и нарочно вызывать их, чтобы ослабить Дом?

– Так случалось… – неуверенно проговорил барон, промокая лоб салфеткой, которую перед этим крутил в руках. – Но давно, лет сто-двести назад.

– Если бы кто-то хотел ослабить наш Дом, погибали бы только наши молодые забияки. Но гибнут и бойцы из Дома Серебряного Барса.

– Значит, кто-то пытается ослабить оба ваших Дома, – предположил Гурвик.

– Зачем?

– Затем, что ваши Дома поддерживают претендентов на герцогскую корону. Неужели так трудно догадаться? Вы – Айдена, «барсы» – Маризу.

– Так это заговор! – Шэн звучно хлопнул ладонью о ладонь. – Нужно срочно сообщить Гвену альт Расту.

– Не будет он вас слушать, – отмахнулась Леаха. – Тайный сыск подчиняется непосредственно герцогу. Альт Раст щепетилен до печеночных колик. Он даже с Гворром не стал бы говорить, пока тот не надел бы корону. А уж с альт Кайнами или альт Ставосами и подавно…

– Тогда нужно скорее короновать Айдена! – вскочил, потрясая брюхом, Льюк. – Ваше преосвященство! Мы не постоим ни перед какими расходами!

– Дети мои, – закатил глаза архиепископ. – Вы обижаете меня! Кто может упрекнуть меня в корыстолюбии?

– Что вы, ваше преосвященство! Как можно! – воскликнул барон, незаметно махая брату, чтобы тот успокоился и сел. – Но ведь пожертвования на храм – дело благое?

– Несомненно, дети мои.

– И Дом Охряного Змея покажет всему Аркайлу пример благочинности и боголюбия. Скажем, новая дароносица. Золото с серебром, немного сапфиров и в центре – рисунок, выложенный смарагдами… Мы будем смиренно просить принять этот подарок в знак нашей любви к Вседержителю. Не откажите нам, ваше преосвященство.

– Хорошо, дети мои. – Святой отец сложил ладони пред грудью. – Дом Охряного Змея всегда числил Церковь в друзьях. Кстати, хорошо бы подновить крышу в трапезной. Снег продавил черепицу. Скоро весна, начнет таять, зальет ведь…

– Сколько? – решительно произнес Шэн, а Льюк отвернулся, прикрыв рукавом улыбку.

– Думаю, полсотни «лошадок» будет вполне достаточно, – прикинув что-то в уме, ответил Гурвик.

– Значит, коронацию назначаем на…

– Через десять дней, перед постом. А то потом пир нельзя будет устроить. Грех.

– Золотые слова, ваше преосвященство, – улыбнулся барон. – Кстати, на пиру мы вас ждем.

– Не пропущу. Да! А регентом кого вы предлагаете?

Братья, не сговариваясь, повернулись к пране Леахе.