Глава 12

Вилли пробиралась сквозь заросли и все явственнее различала то, что осталось от самолета. И наконец, увидела его целиком. Виноградные лозы змеились по ребристому металлу, распорки фюзеляжа вздымались, как ребра огромного мертвого животного. Взгляд Вилли медленно скользил вдоль корпуса самолета к хвосту, его покрывала ржавчина, но еще можно было разобрать номер машины – 5410.

Это был рейс «Эйр Америка» 5078. Пункт назначения Вьетнам – Лаос. И вот он, след реального пункта приземления, – сломанная верхушка дерева в северных вьетнамских джунглях. В тишине леса она склонила голову, как у могилы погибшего воина. Поток солнечного света, изрезанный лианами, заливал печальную сцену, деревья поднимались, словно стены собора вокруг ржавого остова самолета – алтаря войны.

Ее глаза наполнились слезами, но она заставила себя обойти и внимательно осмотреть машину. Видимо, самолет был сильно поврежден еще в воздухе. Некоторые части упали где-то до приземления, крылья отсутствовали полностью. Вилли подошла к кабине. Солнечный свет искрился в оставшихся стеклах ветрового стекла.

Навигационное оборудование было разбито: обугленные провода свисали из отверстий оторванной приборной панели. Она перевела взгляд на переборку, провела пальцами по искореженному металлу, задержавшись на пулевых отверстиях. Потом отступила на пару шагов и тут услышала шепот.

– Не слишком ли это для нее? Хотя то же самое можно спросить и обо мне.

Вилли оглянулась и застыла. Из зарослей вышел человек в каких-то обносках и направился к ней, странной нетвердой походкой отчаянно уставшего человека. У него не было лица. То есть то, что было, трудно назвать лицом. На нем отсутствовали брови, от волос на голове осталось лишь несколько чахлых пучков, и у него не было ушей. Он остановился в нескольких ярдах от нее, как если бы боялся подойти ближе.

Они смотрели друг на друга, и оба не могли решиться заговорить.

– Неужели это ты, такая взрослая? – наконец произнес он.

– Да, – она прочистила горло, – это я.

– Ты прекрасно выглядишь, Вилли, правда прекрасно. Ты замужем?

– Нет.

– Ты должна быть замужем.

– Нет.

Они смотрели друг на друга изучающе, как незнакомцы, которые ищут точки для соприкосновения.

Он мягко спросил:

– Как твоя мама?

Вилли моргнула, пытаясь остановить слезы:

– Она умирает. – И вдруг почувствовала неловкость в том, как это прозвучало, словно возмездие для ее отца. – Это рак. Несколько месяцев назад я хотела, чтобы ее осмотрел доктор, но ты же знаешь, какая она. Никогда не думает о себе, никогда не находит времени для себя. – Ее голос прервался.

– Я понятия не имел, – прошептал он.

– Как бы ты мог знать? Ты же был мертв. – Она посмотрела на небо и внезапно рассмеялась. – Тебе не приходило в голову написать нам? Хотя бы одно письмо из могилы?

– Это только усложнило бы все. Стало бы еще тяжелее.

– Тяжелее, чем то, что с нами произошло?

– С моей смертью Энн стала свободной, она могла жить дальше, найти кого-то, кто был бы лучше меня.

– Но она не искала, даже не пыталась, для нее существовал только ты.

– Я думал, она забудет, освободится от меня.

– Ты думал неправильно.

– Мне жаль. – Он склонил голову.

– Мне тоже жаль, – сказала она после паузы.

Птица запела где-то на дереве, и это скрасило возникшую напряженную тишину.

– Что случилось с тобой?

– Ты об этом? – спросил он, притронувшись к своему лицу.

– Я обо всем.

– Обо всем, – повторил он и рассмеялся. – Со мной случился ад.

Он стал ходить по кругу между деревьев, как потерянный. Наконец остановился у фюзеляжа, пристально глядя на изъеденный ржавчиной остов самолета, и снова заговорил:

– Это забавно, я ни на минуту не потерял сознание. Даже когда летел к земле, срезая верхушки деревьев, когда вокруг все горело и скрежетало, я был в сознании. Помню, я думал: «Когда же я буду на небесах или в аду?» И сам себе ответил: «У меня своя вечность».

Он остановился и глубоко вздохнул.

– Они нашли меня недалеко от этого места, блуждающим под деревьями. Мое лицо было почти уничтожено. Но я многое помню. – Он посмотрел на свои изуродованные руки. – Боль пришла позже, когда они пытались снять следы ожогов. Мои нервы не выдерживали, я кричал, прося дать мне умереть, но они не дали. Я был слишком ценен.

– Потому что ты американец?

– Потому что я пилот. Одни хотели от меня информации, другие надеялись получить деньги.

– Они мучили тебя?

Он помотал головой:

– Я думаю, они считали, что я уже достаточно измучен. Это был нудный вид убеждения. Бесконечные беседы, неоспоримые аргументы. К тому времени я уже поправлялся. И поклялся себе, что не дам врагу заморочить мне голову. Но я был слаб, к тому же далеко от дома. И они сказали мне так много всего, с чем я не мог спорить. И спустя какое-то время их слова обрели смысл. Относительно того, что эта страна – их дом, а мы, американцы, – грабители в их доме. Разве есть такие, кто не станет бороться с грабителями в своем доме? – Он снова тяжело вздохнул. – Я больше ничего не понимал. Сейчас это, быть может, выглядит неубедительно, но я тогда так устал. От их давления, от своих попыток объяснить, что делал в их стране, устал защищать Бога в своей душе, но еще помнил, что это такое. В общем, мне стало легче согласиться с ними.

И через некоторое время я даже стал верить, что все правильно. Некоторые люди считают меня предателем.

– Некоторые, но не я.

Он молчал.

– Почему ты не вернулся домой?

– Посмотри на меня, Вилли, кто хотел бы видеть меня таким?

– Мы с мамой.

– Вы не захотели бы. Я перестал быть человеком. – Он жутковато рассмеялся. – Представь, как люди шептались бы за моей спиной, увидев мое лицо. Разве ты могла хотеть такого отца? А твоя мама мужа? – Он тряхнул головой. – Энн, она была так красива! Я не мог вернуться к ней таким.

– Но что с тобой теперь? Что у тебя есть здесь, в этой стране? Посмотри на себя, во что ты одет, какой ты худой! Ты голодаешь?

– Я ем то же, что все в деревне. Достаточно для того, чтобы жить. – Он одернул на себе жалкую рубаху. – Что касается одежды, я никогда не придавал ей особого значения.

– На это ты поменял свою семью.

– Я нашел здесь другую семью, Вилли.

Она ошеломленно смотрела на него.

– У меня есть жена, ее зовут Лан, и дети: девочка – младенец и два мальчика… восемь и десять лет. Они говорят по-английски и немного по-французски, – проговорил он как-то беспомощно.

– Мы ждали тебя дома.

– Но я был здесь. И Лан была здесь. Она спасла мне жизнь, ухаживала за мной, лечила от лихорадки, снимала бесконечную боль.

– Ты говорил, что хотел умереть.

– Лан была той, которая заставила меня снова хотеть жить.

Вилли смотрела на человека почти без лица, который был ее отцом, его глаза без ресниц смотрели на нее не мигая, словно ожидая ее суда.

«У меня есть лицо, нормальная жизнь, – думала она, – какое я имею право судить его?»

– Хорошо, – сказала она, глядя куда-то вдаль. – Что я должна сказать маме?

– Я не знаю, может быть, ничего?

– Она имеет право знать.

– Возможно, было бы милосерднее не говорить ей.

– Милосерднее к кому, к ней?

Он посмотрел на свои ноги в грязных шлепанцах.

– Мне кажется, я заслуживаю этого, независимо от того, что ты должна сказать. Я заслуживаю. Но Господь знает, я хотел сделать это для нее и для тебя. Я послал деньги, двадцать, может, тридцать тысяч долларов. Вы получили их, ведь так.

– Но мы не знали, от кого они.

– Вы и не должны были знать. Нора Уокер устроила это через банк в Бангкоке. Это было все, что я имел, все, что осталось от золота.

Она изумленно смотрела на него, заметив его пристальный взгляд на фюзеляж самолета.

– В самолете было золото?

– Тогда я этого не знал. В «Эйр Америка» было правило – никогда не задавать вопросов, касающихся груза. Дело пилота – вести самолет.

Но когда самолет упал, я увидел это, золотые слитки, разбросанные вокруг. Это было безумие. У меня осталась половина моего проклятого лица, и помню, я думал: «Я богат, я прошел через все это, и богат». – Он смеялся теперь над этим своим безумием, нелепой радостью полумертвого человека. – Я закопал несколько слитков, другие бросил в кусты. Моя мысль была – это мой билет отсюда. Если меня возьмут в плен, я смогу заплатить за свою свободу.

– И что же случилось?

– Они нашли меня, вьетнамские солдаты. И нашли почти все золото. – Он пожал плечами. – В плену оказались и я и золото.

– Но ведь не навсегда. Ты мог вернуться. – Она помолчала. – Разве ты никогда не думал о нас?

– Я никогда не переставал думать о вас. Когда кончилось это безумие, я вернулся сюда и выкопал золото, которое они не нашли. Потом попросил Нору передать его для вас. – Он смотрел на Вилли. – Разве это не говорит о том, что я всегда помнил о вас. Я только… – Он перешел на шепот. – Я просто не мог вернуться.

Над их головой шумели ветви деревьев, листья мягким дождем падали на землю.

Он отвернулся.

– Думаю, ты захочешь вернуться в Ханой, я устрою, чтобы тебя отвезли туда.

– Папа?

Он остановился, не смея взглянуть на нее.

– Твои мальчики, ты сказал, они знают английский?

Он кивнул.

Она помолчала и затем сказала:

– Тогда мы должны понять друг друга, твои мальчики и я. Я имею в виду, что они, наверное, хотели бы встретиться со мной.

Ее отец прижал руку к глазам, но, когда отнял ее, она увидела в них слезы. Он улыбнулся и протянул ей руку.

Ее не было слишком долго. Прошло три часа, и Гай начал не на шутку волноваться. Он не находил себе места. Что-то было не так. Инстинкт подсказывал ему, что надвигается какая-то опасность, а он ничего не может сделать. Образы один страшнее другого рождались в его сознании: крик Вилли или она уже мертвая в джунглях.

Когда, наконец, послышался шум мотора джипа, Гай был уже на грани паники. За рулем сидел доктор Андерсен, он радостно, как будто только ради этого и прибыл, поприветствовал Гая:

– Доброе утро, мистер Барнард!

– Где она?

– Она в безопасности.

– Почему я должен вам верить?

Андерсен открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья:

– Я отвезу вас к ней.

Гай забрался в джип и захлопнул дверцу.

– Куда мы едем?

– Это долгий путь. – Андерсен нажал на газ и вырулил на колею. – Запаситесь терпением.

Ночной ливень превратил колею в сплошную жижу, с обеих сторон машину обступили джунгли. Невозможно было понять, какое расстояние они проехали, милю или десять миль? Когда, наконец, Андерсен притормозил сбоку от колеи, Гай не понял, почему тот это сделал, никакой причины для остановки в этом месте он не видел. И только когда он вышел из машины, увидел едва заметную тропку, ведущую в чащу. Не было никакой возможности разглядеть, что скрывалось в этих зарослях.

– Отсюда мы пойдем пешком, – сказал доктор, опуская на джип целый сноп свисающих лиан.

– К чему такая маскировка? – удивился Гай, глядя, как Андерсен укрывает машину.

– Защита для деревни.

– Чего они боятся?

Доктор открыл дверцу, вытащил из-под брезента на заднем сиденье автомат АК-47 и небрежно вскинул его на плечо.

– Все, – вместо ответа сказал он.

Тропа вела в густой темный мир деревьев высотой в сотню футов и густо сплетенных виноградных лоз. Глядя в маячившую перед ним спину Андерсена, Гай задавался вопросом, против кого доктор собирается использовать автомат Калашникова? Запахи гниющих растений и грязи, кипящей в изнуряющем зное, были слишком знакомы Гаю: «проклятый запах джунглей, запах смерти». Он заметил, что походка доктора изменилась, он шел медленнее. Все пять чувств Гая обострились, он смотрел, как прогибается мягкая почва под ботинками Андерсена, и чувствовал, что его его ботинки ему так же отвратительны, как и его автомат.

Он услышал звуки деревни прежде, чем увидел ее. Где-то смеялись дети, шумела вода, плакал младенец. Когда, наконец, расступился последний занавес из лиан, Гай увидел среди деревьев расположенные вкруг хижины. В этом круге дети гоняли ногами камешки. Увидев двоих мужчин, выходящих из леса, дети застыли как вкопанные. Одна из девочек закричала, и сразу же из домов высыпали взрослые. Все они безмолвно уставились на Гая. И тогда на пороге одной из хижин появилась Вилли. Она подошла к Гаю, и ему захотелось схватить ее в объятия и поцеловать на виду у всей деревни, у всего мира, так он был счастлив видеть ее. Но он стоял онемело и только смотрел в глаза, в ее улыбающееся лицо.

– Я нашла его, – сказала она.

Он тряхнул головой.

– Что?

– Я нашла моего отца, он здесь.

Гай посмотрел в направлении ее взгляда и увидел у хижины человека без бровей и ушей, он протянул Гаю руку – кончик одного из пальцев отсутствовал.

Уильям Мэйтленд улыбнулся:

– Добро пожаловать в деревню На-Ко, мистер Барнард.

Несмотря на маскировку, джип доктора Андерсена было легко обнаружить. То, что прошли дожди, было большой удачей, если бы не грязный след на земле, Сианг ни за что бы не нашел джип. Но ночь выдалась подходящая. Сианг отбросил лианы и осмотрел джип внутри. У заднего сиденья стоял кувшин с питьевой водой, лежало несколько инструментов и журнал с записями, на обороте обложки было написано «доктор Гуннел Андерсен».

Сианг оставил джип и отошел на несколько шагов. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять – здесь были два человека. Доктор Андерсен, а кто еще? Барнард? Он прошел по следам, без сомнения, они вели к старой тропе. Тропа в деревню На-Ко.

Он вернулся к лимузину, где его ждал человек.

– Они вошли в лес, – сказал Сианг, – там есть тропа в деревню.

– Тот ли это след?

Сианг пожал плечами:

– В этих горах много деревень, но этот джип принадлежит доктору Андерсену.

– Значит, это та деревня, которая нам нужна. – Человек выглядел удовлетворенным.

– Я ожидаю сегодня вечером наших людей.

– Так скоро?

– Это мой стиль. Выполнять задание не откладывая. Люди готовы.

Наемная команда уже два дня ожидала сигнала. Их собрали в Таиланде, пятнадцать обученных опытных бойцов, вооруженных стрелковым оружием. Как только поступил заказ, они, не задавая смешных вопросов, отправились в путь.

– Сообщите им, что нам нужны собаки. Там целая деревня.

– А дети? – после паузы спросил Сианг.

– Мы не должны оставлять сирот.

Это немного обеспокоило Сианга, но он ничего не сказал. Он слишком хорошо знал, что с силой и властью не поспоришь.

– Есть ли радиоприемник в джипе? – спросил человек.

– Да, – ответил Сианг.

– Разбейте его.

– Андерсен увидит.

– Андерсен ничего не увидит.

Сианг кивнул, мгновенно все поняв.

Человек откинулся на спинку сиденья, ему предстояло свидание за милю отсюда. Сианг дождался, когда автомобиль исчезнет из виду, и побежал к джипу. Он вырвал провода и для верности разбил всю установку. Потом отошел и сел в тени дерева – передохнуть. Закрыв глаза, он обдумывал свою задачу.

Скоро прибудет помощь. Сегодня хорошо оплаченная команда наемников будет собрана на этой дороге. Он не позволял себе думать о жертвах – женщинах и детях. Таковы условия военных действий, в каждой перестрелке бывают невинные жертвы. Он учился принимать это как неизбежное. Его работа требовала полной концентрации воли, ясной, не отягощенной эмоциями головы. Только при таких условиях можно выиграть бой. Это путь успеха.

– Она понимает, насколько это опасно?

– Не знаю. – Гай стоял в дверном проеме и пристально смотрел на усеянный листьями внутренний двор, где дети, обступив Вилли, засыпали ее вопросами. «Какой чудесный бедлам устроили эти дети!» – подумал он и перевел взгляд на Мэйтленда, на бесчисленные шрамы на его лице.

– Я не уверен, что сам понимаю всю меру опасности.

– Она сказала, что случились кое-какие вещи.

– Не вещи, а трупы случились по обе стороны нашего пути. Нас все время сопровождали.

– Кто они, компания?

– Местная полиция, возможно, были и другие. Я не знаю, они не представлялись.

Мэйтленд внезапно встревожился.

– Если они проследили за вами, то знают, что вы здесь.

– От кого вы скрываетесь? От компании? Или местной полиции?

– От всех.

– Кто является главным?

– Каждый.

– Это усложняет дело.

Мэйтленд сел на спальный помост и уронил голову в руки.

– Я хотел остаться один, только один.

Гай смотрел на израненный череп Мэйтленда и спрашивал себя, почему он не испытывает жалости к этому человеку? Безусловно, он заслуживает по меньшей мере жалости. Но Гай чувствовал лишь раздражение, потому что Мэйтленд сейчас думал только о себе. Вилли заслуживала лучшего отца.

– Ваша дочь уже нашла вас, вы не можете этого изменить. Вы не можете оттолкнуть ее обратно в прошлое.

– Я и не хочу этого. Я рад, что она меня нашла.

– Все же вы не потрудились сообщить ей, что живы.

– Я не мог. – Мэйтленд посмотрел на Гая глазами полными боли. – Рядом были люди, которых я должен был защищать, дети, Лан.

– Кто собирался причинить им вред? – Стоя напротив, Гай возвышался над сидящим человеком. – Прошло двадцать лет, а вы все еще боитесь. Почему? В чем вы замешаны?

– Я был только пилотом, водил самолет и никогда не имел отношения к грузам.

– Какие это были грузы? Наркотики? Медикаменты? Оружие?

– Иногда.

– И какая сторона осуществляла поставку?

Мэйтленд резко выпрямился:

– Я никогда не работал на врага. Я лишь выполнял заказы.

– Каким был ваш последний заказ, что вы можете сказать о последнем рейсе?

– Доставить пассажира.

– Интересный груз. Кто был этим пассажиром?

– Его имя не было записано в декларации. Но я думаю, что это было очень важное лицо, некий Лао, и его намеревались убить. Нас не сбивал вражеский огонь, бомба разорвалась внутри самолета. И она была заложена на нашей стороне. Предполагалось, что мы все погибнем.

– Почему?

Возникла долгая пауза. Наконец, Мэйтленд встал, подошел к двери и посмотрел на хижины.

– Я думаю, что пора поговорить со старшими.

– Что они могут сообщить мне? Мэйтленд обернулся и посмотрел на Гая:

– Все.

Малышка Лан заплакала. Мать приложила ее к груди и стала тихонько укачивать. Она ласково ворковала над ребенком, но все же чутко прислушивалась к разговору мужчин.

Они все собрались на слушание. В центре хижины сидели трое деревенских жителей: двое мужчин и женщина. Их древние лица были почти скрыты за дымом самокруток. Женщина дымила и что-то бормотала по-вьетнамски. Она показала на небо, а затем на Мэйтленда.

Гай переводил Вилли.

– Она говорит, что твоему отцу не время было умирать, но двое других, американец и Лао, были обречены на смерть, им суждено было встретить все свои жизни… – Он затих, загипнотизированный голосом старухи. Ее голос дрейфовал подобно дыму, клубящемуся в тенях хижины.

Заговорил один из стариков, его голос звучал мягко, едва слышно.

– Он не согласен, – тихо перевел Гай, – он говорит, что не судьба убила Лао.

Старуха неистово замотала головой, теперь у них возник спор относительно того, почему умер Лао. Тогда старик поднялся и отошел в дальний угол хижины. Там он потянул за край материи, покрывающей земляной пол, стряхнул слой грязи, поднял небольшой узелок, развязал его и почтительно предложил посмотреть на то, что в нем было.

Даже во мраке хижины блеск предмета не вызывал сомнения. Золото.

– Это медальон, – прошептала Вилли, – одна девушка рассказывала нам о нем.

– Это медальон Лао, – пояснил ее отец.

Старик вручил узелок Гаю, и тот осторожно взял медальон. Хотя поверхность и пострадала от взрыва, рисунок отлично сохранился: трехголовый дракон с обнаженными клыками и острыми когтями, готовый к битве. Старик со страхом прошептал что-то.

– Он уже видел однажды этот медальон, несколько лет назад в Лаосе, на шее принца Соуванны.

Гай прерывисто задышал.

– Это королевский герб! Тот пассажир…

– Единокровный брат короля, – сказал Мэйтленд, – принц Ло Ван.

Горький ропот пробежал среди собравшихся.

– Я не понимаю, почему компания хотела его смерти?

– В этом нет смысла, – поддержал ее Гай, – Ло Ван был нейтрален и, кажется, склонялся к нашей стране. Он был прямой и честный лидер. С нашей поддержкой он мог крепко обосноваться в Лаосе. Это могло иметь для нас большую пользу.

– Это то, что предполагалось, – возразил Мэйтленд. – Та корзина была его, с нею он намеревался приземлиться в Лаосе.

– Чтобы купить армию? – спросила Вилли.

– Точно.

– Тогда почему его убили? Он ведь был на нашей стороне?

– Но парни, которые взорвали самолет, не были на нашей стороне, – заметил Гай.

– Вы подразумеваете коммунистов?

– Нет, кого-то более опасного, кого-то из наших.

Старики затихли, наблюдая за своим давним другом и его гостями.

Старуха снова заговорила. Мэйтленд переводил:

– Во время войны, когда коммунисты были в Лаосе, некоторые наши скрывались в пещерах, в них мы спали и жили. Но у нас было все: сады, огороды, цыплята и свиньи – все, чтобы выжить. Однажды, когда я еще плохо знала, как там живут, я услышала самолет, подумала, что это враги, американцы. Я взяла свою винтовку и отправилась стрелять по врагу. Но командир моей ячейки остановил меня. Я не могла понять, почему? Почему он позволяет самолету приземлиться – на нем вражеские маркировки, американский флаг. А наш командир приказал разгрузить самолет. Там в корзинах было оружие и боеприпасы. Тогда мы загрузили самолет опиумом в мешках. Я подумала, что это был обмен товарами. Я решила, что самолет был захвачен нашими, но пилот вышел из кабины, и я увидела его лицо, он не был вьетнамцем, он был американец.

– Монах подзагибает, – мягко произнес Гай.

А женщина смотрела на них темными непроницаемыми глазами.

– Я тоже его видел, – признался Мэйтленд, – я содержался в лагере к западу отсюда, когда он приземлился. И заявляю, что вся эта проклятая страна – фабрика опиума, и деньги на нем делались обеими сторонами. Думаю, именно поэтому Ло Ван и был убит. Все покрывала война. Выгодно поддерживать беспорядок, вроде грязной войны, чтобы обделывать свои делишки.

– Кто еще видел пилота? – спросил Гай, оглядев собравшихся. – Кто еще помнит, как он выглядел?

Мужчина и женщина, забившаяся в угол, подняли руки. Возможно, были и другие, слишком робкие для того, чтобы заявить о себе.

– Были еще четверо военнопленных в том лагере со мной, – сказал Мэйтленд, – они тоже видели пилота. Насколько я знаю, никто из них не вернулся домой живым.

Самокрутки были выкурены дотла, но дым все еще стоял во мраке хижины. Никто, даже дети, не проронил ни звука.

«Вот почему они до сих пор боятся, – думала Вилли, оглядывая лица крестьян, – даже теперь, когда прошло столько лет, война не отпускает их, она накрыла тенью их жизнь. И мою».

– Возвращайтесь с нами, расскажите вашу историю. Это единственный способ избавиться от прошлого. Стать свободным.

Мэйтленд стоял у двери хижины и смотрел на играющих детей во дворе.

– Гай прав, папа, ты не можешь постоянно жить в бегах. Настало время покончить с этим.

Ее отец посмотрел на нее:

– А что будет с Лан? А с детьми, где уверенность в том, что мне позволят приезжать в эту страну, поддерживать детей?

– Это риск, на который вы должны пойти. – Гай был непреклонен.

– Вы предлагаете мне стать героем? Позвольте мне сообщить вам кое-что. Настоящие герои не те парни, которые идут на глупый риск, но те, которые остаются там, где в них больше всего нуждаются. Возможно, их жизнь становится несколько унылой. Возможно, жена и дети делают их жизнь немного сумасшедшей. Но они все же остаются с ними. – Он задумчиво посмотрел на Вилли, а потом на Гая. – Поверьте мне, я сделал достаточно ошибок и знаю, о чем говорю.

Он снова посмотрел на дочь.

– Сегодня вечером вы оба отправитесь в Ханой. Вы должны вернуться домой и продолжать свою жизнь.

– Если она вернется домой, – усомнился Гай.

Мэйтленд молчал.

– Вы что, думаете, это зависит только от нее? – Гай говорил жестко, глядя на Мэйтленда. – Вы думаете, что они оставят ее в покое, зная, что ей известно? Вы думаете, они оставят ее в живых?

– Давайте, назовите меня трусом, – выпалил Мэйтленд, – подберите мне любое оскорбление. Это ничего не изменит. Я не могу уехать сейчас. – Он взмахнул рукой и выбежал из хижины.

Они видели, как он пересек внутренний двор и подошел к дереву, под которым сидела Лан. Она улыбнулась мужу и вручила ему малышку. Он долго сидел там, крепко прижимая к груди свою дочь, словно боялся, что кто-то отнимет ее у него.

«Вот он, целый мир в его руках, – думала Вилли, глядя на него, – надо быть сумасшедшим, чтобы оставить его».

– Мы должны убедить его, мы должны заставить его вернуться с нами, – сказал Гай.

В этот момент Лан подняла голову и ее пристальный взгляд встретился с глазами Вилли.

– Он не вернется, Гай, он принадлежит этой жизни.

– Но вы тоже его семья.

– Но мы не те, кто нуждается в нем теперь. – Она грустно смотрела, как лист, сорванный ветром с дерева, порхая летел на землю, малыш ковылял через двор. – Двадцать лет я ненавидела этого человека… – Она вздохнула и вдруг улыбнулась: – Я думаю, что, наконец, выросла.

Что-то было не так. Андерсен должен был уже вернуться. Мэйтленд стоял у края тропы, ведущей в джунгли, и смотрел на грязную колею. От того места, где был припаркован джип, следы вели на север, здесь валялись ветви, которыми был замаскирован джип. Но автомобиля не было. Вилли и Гай блуждали вокруг, ломая голову над тем, почему Андерсен задерживается.

– Он ведь знает, что вы его ждете, – с тревогой произнес Мэйтленд. – Он уже на час опаздывает.

Гай подбрасывал ногой камешки и рассеянно смотрел, как они исчезают в кустах.

– Похоже, мы не вернемся сегодня в Ханой. Поездка не состоится. – Он посмотрел на темнеющее небо. Я думаю, пора возвращаться в деревню.

Мэйтленд не двигался, он все еще смотрел на дорогу.

– Может быть, у него колесо спустило или бензин кончился. Так или иначе, но сегодня мы останемся с тобой. – Она ласково взяла его за руку. – Гай прав, пора возвращаться в деревню.

– Еще нет.

– Ты так хочешь избавиться от нас.

– Что? – Он растерянно посмотрел на дочь. – Нет, нет, конечно нет, только… – Он снова посмотрел на дорогу. – Что-то не так.

Вилли смотрела на него и внезапно тоже почувствовала беспокойство.

– Ты думаешь, что-то случилось?

– Случилось, и мы к этому не готовы, – мрачно кивнул он.

– Что вы хотите сказать? – резко обернулся Гай.

– Деревня должна быть готова к обороне. А у нас всего один пистолет в рабочем состоянии да несколько военных реликвий, которые не использовались десятилетиями. Плюс автомат Андерсена, он оставил ее сегодня.

– Сколько патронов?

– Недостаточно. – Он резко обернулся на звук автомобиля.

– Быстро прячьтесь, – скомандовал Гай.

Вилли уже прыгнула в ближайшие кусты, Мэйтленд и Гай скрылись в зарослях напротив. И как раз вовремя. Приземлившись в грязь, Вилли увидела сквозь листву, что джип, подруливший к колее, заполнен солдатами, они были совсем рядом, и она, не обращая внимания на шипы, царапающие ей лицо, распласталась на земле, чтобы переждать проезжающий джип. По ее руке пробежал огромный жук, она вздрогнула и проследила за ним взглядом и увидела, что их видимо-невидимо прямо рядом с ней, и, о боже, она дернулась всем телом. Это лежало в шести дюймах от нее – белый застывший палец. Даже если бы она хотела – не смогла бы закричать, ее горло словно парализовало. Ее взгляд скользнул от пальца выше, к туловищу и, наконец, к лицу мертвого человека. На нее смотрели безжизненные глаза Гуннела Андерсена.