Мы с Беллой стоим перед могилой предков ее отца, а по двору разносится сладковатый аромат ладана. Это старинное кладбище. На протяжении по крайней мере тысячелетия представителей разных поколений семейства У хоронили именно здесь, а теперь и останки У Вэйминя присоединились к праху праотцев. Его измученной душе больше не нужно скитаться по миру духов, требуя справедливости. Здесь он наконец упокоится с миром.

Сумерки сгущаются, становясь ночью, а мы с Беллой зажигаем свечи и поклоняемся памяти ее отца. И вдруг я чувствую присутствие кого-то третьего. Я оборачиваюсь и вижу: во двор заходит какая-то фигура. Лица во мраке не разглядишь, но по бесшумному шагу и легкой грации движений я понимаю, что это сын У Вэйминя от первой жены, сын, который никогда не забывал отца и все время чтил его. Когда мужчина приближается к свечам, Белла кивает единокровному брату, а тот отвечает печальной улыбкой. Они оба так похожи — столь же тверды, сколь камень, служащий гробницей праху их отца. Теперь, когда они выполнили свой долг, мне интересно знать, что будет с ними дальше. Когда посвящаешь половину своей юности одной-единственной цели и в конце концов достигаешь ее, к чему еще стремиться?

Мужчина уважительно кивает мне.

— Сыфу, простите, что я опоздал. Мой рейс из Шанхая задержали из-за погоды.

Внимательно разглядывая его лицо при свете свечей, я вижу нечто большее, чем просто усталость и тревожные морщинки вокруг глаз.

— Какие-то сложности в Бостоне?

— Мне кажется, она знает. Я чувствую, как она наблюдает, как прощупывает меня. Ощущаю подозрение, когда она смотрит на меня.

— И что теперь будет?

Он тяжело вздыхает и пристально смотрит на горящие свечи.

— Я думаю… я надеюсь, что она понимает. Она написала мне блестящую рекомендацию. И хочет, чтобы я работал с ней по другому делу, касающемуся Чайна-тауна.

Я улыбаюсь Джонни Таню.

— Детектив Риццоли не так уж сильно отличается от нас. Возможно, она не согласна с тем, как именно мы добились своей цели, но, думаю, она понимает, почему мы это сделали. И одобряет нас.

Я подношу спичку к костровой яме и поджигаю лучину. Язычки пламени охватывают ее, словно хищные зубы, и мы скармливаем им священную бумагу ритуальных денег. Огонь пожирает купюры. Вверх уносится дым, несущий упокоение и достаток призракам наших близких.

Однако нам нужно сжечь еще кое-что.

Я достаю из мешочка маску. Серебристые шерстинки, отражающие свет костра, снова кажутся живыми, словно из тьмы выскочил дух самого Сунь Укуна. Однако маска безвольно свисает с моей руки — всего-навсего неживой объект из кожи и обезьяньего меха, истлевающий предмет реквизита, который я выкупила у китайской оперы много лет назад. Каждый из нас троих надевал ее. Мы поделили эту роль на всех. Я была в ней, когда защищалась от женщины-убийцы на крыше. Белла — когда спасала полицейскую. И наконец Джонни — когда выпускал пулю в висок Патрика Диона, замыкая круг смерти.

Я бросаю маску в огонь. Шерстинки тут же загораются. Я вдыхаю запах паленого меха и обуглившейся кожи. Яркая вспышка — и маска уничтожена, а Сунь Укун вернулся в мир духов, туда, где и положено быть Царю Обезьян. Однако он никогда не уходит слишком далеко — когда он очень нужен, каждый может обнаружить его в самом себе.

Пламя угасает, и все мы пристально смотрим в костровую яму, отыскивая в пылающих частичках пепла то, что хотим отыскать. Для Беллы и Джонни это одобрительная улыбка отца. Они выполнили свой дочерний и сыновний долг, и теперь их жизни принадлежат только им.

А что же я ищу в этом пепле? Я разглядываю лицо моей дочери Лоры, чьи останки десять недель назад обнаружили в имении Патрика Диона, в одном из глухих, увитых плющом уголков. Я вижу лицо своего любимого мужа, по-прежнему молодое, и волосы его все так же черны, как в день нашей свадьбы. Моя дочь и мой муж не становятся старше, а я медлю на этой земле — мое здоровье рушится, волосы серебрит седина, и годы все сильнее прорезают морщины на лице. Но, старея, я с каждым годом становлюсь все ближе к Джеймсу и Лоре, к тому дню, когда мы снова будем вместе. А потому в сгущающейся тьме я шагаю безмятежно и бесстрашно.

Ведь я знаю — они будут ждать меня в конце пути.