Я слышу, как он дышит во тьме, которая окружает слепящий свет, направленный мне в глаза. Он не показал мне своего лица; я знаю лишь, что его голос мягок, словно крем. Но я не оказала содействия, и он начинает злиться, понимая, что меня не так-то просто сломать.

А теперь он еще и встревожен из-за персонального отслеживающего устройства, которое он обнаружил на моем запястье. Он блокировал его, вытащив батарейку.

— С кем ты работаешь? — спрашивает он. И сует устройство мне в лицо. — Кто отслеживает тебя?

Несмотря на то что мой рот разбит, а губы опухли, я все-таки умудряюсь произнести хриплым шепотом:

— Человек, с которым тебе не захочется встретиться. Но вскоре придется.

— Не придется, если он не найдет тебя.

Неизвестный бросает отслеживающее устройство вниз, и, ударившись об пол, оно издает звук разбивающейся надежды. Когда он снял его с меня, я еще не пришла в сознание, а потому не знаю, когда именно оно перестало передавать сигналы. Возможно, задолго до того, как я оказалась в этом месте, а это означает, что меня не смогут найти. И мне придется здесь умереть.

А я ведь даже не знаю, где я.

Мои запястья скованы наручниками, которые прикреплены к стене болтами. Голыми ступнями я чувствую бетонный пол. Света в помещении нет, за исключением того, который он направил мне в глаза, нигде нет и намека на солнечные лучи, проникающие сквозь щели в окнах. Вероятно, на улице ночь. А может быть, сюда никогда не проникает свет, и крики из этих стен никогда не просачиваются наружу. Я щурюсь от яркого света, пытаясь разглядеть окружающее пространство, но ничего, кроме этого луча и тьмы, не различаю. Мои руки вздрагивают, страстно желая обхватить оружие, завершить то, что я так много лет стремилась закончить.

— Ищешь свой меч, верно? — говорит он, помахивая клинком в луче света, чтобы я могла увидеть его. — Прекрасное оружие. Настолько острое, что им можно без всякого труда отрезать палец. Ты убила их именно им? — Он взмахивает мечом, и клинок со свистом проходит мимо моего лица. — Я слышал, что ее руку отрубили очень ровно. А его голову снесли одним махом. Оба были профессиональными убийцами и обоих застали врасплох. — Он поднес клинок к моей шее и прижал так плотно, что металл затрепетал от моего скачущего пульса. — Ну, посмотрим, что он сделает с твоим горлом?

Я стою недвижно, не сводя глаз с черного овала его лица. Я уже примирилась с мыслью о смерти, так что я готова к ней. Честно говоря, все эти девятнадцать лет я готова была умереть, и взмахом клинка он наконец освободит меня, отпустит к моему мужу. Встречу с ним мне приходилось откладывать лишь из-за этого неоконченного дела. Сейчас я ощущаю вовсе не страх, а лишь сожаление о неудаче. Этот человек никогда не почувствует укус моего меча на своей шее.

— В тот вечер в «Красном фениксе» был свидетель, — сказал он. — Кто это?

— Неужели ты думаешь, что я скажу?

— Так значит, кто-то все-таки был там.

— И никогда не забудет этого.

Меч сильнее упирается мне в шею.

— Назови имя.

— Ты ведь все равно убьешь меня. Зачем мне это делать?

Повисает долгая пауза, и он убирает меч.

— Давай заключим сделку, — спокойно предлагает он. — Ты называешь мне имя свидетеля, а я рассказываю, что стало с твоей дочерью.

Я пытаюсь осознать его слова, но тьма начинает кружиться вокруг меня, а пол словно разверзается под моими ногами. Он видит, что я в замешательстве, и смеется.

— Ты ведь даже понятия не имела, что все это связано с ней, верно? С Лорой — ее ведь так звали? Ей было около четырнадцати. Я помню ее, потому что выбрал ее одной из первых. Красивая малышка. Длинные черные волосы, узкие бедра. Она была такой доверчивой. Ее нетрудно было уговорить сесть в машину. Она тащила столько тяжелых учебников и еще свою скрипку, а потому с благодарностью согласилась, чтобы ее подвезли до дома. Это оказалось легко, потому что я был другом.

— Я тебе не верю.

— А зачем мне врать?

— Тогда скажи мне, где она.

— Сначала назови мне имя свидетеля. Скажи, кто был в «Красном фениксе». А потом я сообщу тебе, что стало с Лорой.

Я никак не могу свыкнуться с этим открытием и пытаюсь понять, откуда этот человек знает о судьбе моей дочери. Она исчезла за два года до того, как мой муж погиб во время стрельбы в ресторане. Я даже не представляла, что между этими двумя событиями существует связь. Я полагала, что судьба просто нанесла мне двойной удар — этакое кармическое наказание за какой-нибудь жестокий поступок, совершенный в прошлой жизни.

— Она была такой талантливой девочкой! — произносит мягкий голос. — В первый же день репетиций я понял, что мне нужна именно она. Вивальди, «Концерт для двух скрипок». Помнишь, как она разучивала это произведение?

Его слова — словно взрыв, шрапнель рвет мое сердце, ибо теперь я понимаю, что он говорит правду. Он слышал, как играла моя дочь. Он знает, что с ней стало.

— Назови мне имя свидетеля, — настаивает он.

— Я могу сказать тебе только одно, — спокойно отвечаю я. — Ты покойник.

Удар обрушивается без предупреждения; он настолько силен, что моя голова откидывается и ударяется о стену. Сквозь гул в ушах я различаю слова, которые не хочу слышать.

— Она продержалась семь, а может, даже восемь недель. Дольше, чем остальные. На вид она казалась слабой, но была ох как сильна. Представьте себе, госпожа Фан. Целых два месяца, пока полиция искала ее, она была жива. Умоляла, чтобы ее отпустили домой, к мамочке.

Мое самообладание разлетается вдребезги. Я не могу сдержать слез, не могу подавить рыдания, сотрясающие мое тело. Они словно рев раненого животного, дикого, чужеземного…

— Я могу помочь вам закрыть тему, госпожа Фан, — произносит он. — Могу ответить на вопрос, который мучил вас все эти годы: где Лора? — Он приближается ко мне. Я по-прежнему не вижу его лица, однако чувствую запах, тяжелый и враждебный. — Скажи мне то, что я хочу знать, и неизвестность останется в прошлом и для тебя.

Я действую, не успев даже помыслить о каком-либо действии, — дикая, звериная реакция, которая удивляет нас обоих. Он отшатывается и вскрикивает от омерзения, вытирая мою слюну со своего лица. Я жду, что за этим последует новый удар, а потому готовлюсь снести боль.

Однако боль не приходит. Вместо того чтобы ударить меня, он наклоняется, поднимает сигнализатор, который швырнул на пол до этого, и сует его мне в лицо.

— А вообще-то ты вовсе не нужна мне, — говорит он. — Мне надо всего-навсего снова вставить батарейку и включить его. А потом немного подождать и посмотреть, кто явится.

Он уходит из помещения. Я слышу, как захлопывается дверь, как он, тяжело ступая, поднимается по лестнице, как стихает звук его шагов.

Со мной остается лишь горе, оно так больно вонзает в меня свои зубы, что я кричу и молочу руками, закованными в кандалы, которые сдирают кожу с моих запястий. Он забрал мою дочь. Он удерживал ее. Я вспомнила ночи после исчезновения Лоры, когда мы с мужем, прижавшись друг к другу, не решались произнести вслух наши общие мысли: «А вдруг она умерла?» Теперь я понимаю, что существовала и более страшная возможность, которую мы даже не могли себе вообразить, — что она жива. Что те два месяца, пока наша с Джеймсом надежда постепенно умирала, пока ее место занимало смирение, Лора все еще дышала. Все еще страдала.

В изнеможении я сползаю по стене, и мой крик угасает, переходя в стон. Исступление сменяется оцепенением. Приникнув спиной к бетонной стене, я пытаюсь совместить то, что знала до этого, с тем, что он сказал мне, а именно: спустя два года после похищения Лоры мой муж и еще четверо человек погибли во время массового убийства в ресторане «Красный феникс». Что общего между этими двумя событиями? Что их связывает? Этого он не объяснил.

Я силюсь вспомнить все его слова, пытаясь отыскать разгадки в тумане горя, застилающем мой разум. И в памяти вдруг всплывают две фразы — от этих слов кровь стынет у меня в жилах.

«Она продержалась семь, а может, даже восемь недель. Дольше, чем остальные».

Это открытие заставляет меня поднять голову. «Остальные».

Моя дочь была не единственной жертвой.