29
— Детектив Риццоли была не очень рада, что вы приняли мое предложение, — заметил Сансоне.
— Ей много чего не нравится с недавних пор, — отозвалась Маура, глядя на поля, покрытые белой кожей снега. Дневной свет угас, и теперь всходила луна; в ее отсветах снег сверкал, точно под громадным фонарем. — И я в том числе.
— Я заметил между вами некоторую натянутость.
— Неужели это так бросается в глаза?
— Она же не привыкла скрывать свои чувства, верно? — Он посмотрел на нее сквозь заполнявший салон мрак. — Вы с ней совершенно разные.
— И с каждым днем я все больше в этом убеждаюсь.
— Вы давно с ней знакомы?
— Пару лет. С того дня, как получила работу в Бостоне.
— И между вами всегда были такие непростые отношения?
— Нет. Это потому… — Маура внезапно смолкла. «Потому что она осуждает меня. Потому что она живет по законам высокой нравственности, и для меня все человеческое непозволительная роскошь. Мне даже влюбиться нельзя». — Последние недели были довольно напряженными, — наконец договорила она.
— Я рад, что нам с вами выпала возможность поговорить с глазу на глаз, — продолжал Сансоне. — Поскольку то, что я собираюсь вам сказать, прозвучит как нечто совершенно невероятное. А она все отвергает без оглядки. — Сансоне снова взглянул на Мауру. — Надеюсь, вы выслушаете меня с большей охотой.
— Наверно, вы считаете, что я не настолько скептична? Не стоит надеяться.
— Так что вы думаете о том, что мы видели сегодня на месте убийства? И что, исходя из этого, можете сказать об убийце?
— По-моему, тут налицо серьезное психическое расстройство.
— Допустим.
— А как по-вашему?
— За всем этим кроется скорее незаурядный интеллект. Он вам не какой-нибудь психопат, которому просто доставляет наслаждение мучить женщин. Он действует методически, логически обоснованно.
— Опять вы о своих мифических демонах.
— Знаю, вы не верите в их существование. Но вы же видели заметку в сводках происшествий о скотном дворе, который кто-то изуродовал двенадцать лет назад. Вас еще что-нибудь поразило в том отчете?
— Вы имеете в виду — кроме крестов, вырезанных на стенах хлева?
— Я имею в виду пропавшую козу. Из хлева исчезли четыре козы, но фермер нашел только трех. А четвертая куда подевалась?
— Может, убежала. Может, в лесу заблудилась.
— В Левите, в шестнадцатой главе, Азазель называется другим именем — «козел отпущения». Он тот, кто принимает на себя все грехи, все зло рода человеческого. По традиции, избранное животное выводили в пустыню и вместе с ним избавлялись от всех грехов человеческих. Там, в пустыне, его и бросали.
— По-вашему, мы снова имеем дело с символом Азазеля.
— Его голова была нарисована у вас на двери. Вы не могли забыть об этом.
«Я и не забыла. Разве можно забыть, что мой дом помечен убийцей?»
— Знаю, вы не верите, — продолжал Сансоне. — Понимаю, вы думаете, дело это закончится так же, как и многие другие подобные истории. Следы в конечном итоге приведут к какому-нибудь жалкому одиночке. Очередному Джеффри Дамеру или Сыну Сэма. Возможно, убийца слышит голоса. Может, начитался «Сатанинской Библии» Антона ЛаВея и она глубоко запала ему в душу. Но давайте рассмотрим другую возможность, куда более страшную. — Сансоне снова взглянул на Мауру. — Что «нефилим» — стражи — существуют на самом деле. Что они существовали всегда и сегодня живут среди нас.
— Дети падших ангелов?
— Это всего лишь библейская трактовка.
— Это же все взято из Библии. А я человек неверующий.
— Ветхий Завет не единственный источник, где говорится об этих существах. О них упоминается и в мифах более ранних культур.
— У каждой цивилизации есть свои легенды о злых духах.
— Я говорю не о духах, а о плоти и крови, о существах с человеческим лицом. О параллельном нам виде хищников, который развивался и разрастался одновременно с нами. Скрещивался с нами.
— В этом случае мы бы уже наверняка знали об их существовании.
— Мы знаем о них по их злодеяниям. Но нам неизвестно, какие они в действительности. Мы называем их социопатами или тиранами. Или вампирами. С помощью обаяния и соблазна они оказываются у власти, становятся могущественными. Они благоденствуют, развязывая войны, революции и учиняя беспорядки. А мы даже не сознаем, что они отличаются от нас. Основательно отличаются в том, что касается генетического кода. Они рождаются хищниками, и весь мир для них — поле охоты.
— Вот, значит, чем занимается ваш Фонд Мефисто? Поисками этих мифических существ? — усмехнулась Маура. — А на единорогов не пробовали охотиться?
— Многие из нас тем не менее в них верят.
— И что вы будете делать, когда найдете хотя бы одного такого? Застрелите, а голову высушите и повесите на стенку как охотничий трофей?
— Мы всего лишь исследовательская группа. Наша задача — распознавать и изучать. И консультировать.
— Кого?
— Правоохранительные органы. Мы снабжаем их сведениями и результатами наших исследований. И они все это используют в своей работе.
— И правоохранительные органы воспринимают все это всерьез? — с нескрываемой ноткой сомнения спросила Маура.
— Да. К нам прислушиваются, — только и произнес он. С невозмутимостью человека, твердо уверенного в своих словах, которому нет никакой нужды их отстаивать.
Маура вспомнила, с какой легкостью он заручился доступом к конфиденциальным сведениям по расследованию этого дела. И почему на запросы Джейн о Сансоне не последовало ответов ни из ФБР, ни из Интерпола, ни из министерства юстиции. «Все они покровительствуют ему».
— Наши труды не остаются незамеченными, — снова заговорил он. И тихо прибавил: — К сожалению.
— А я думала, вы именно этого и хотите. Чтобы их замечали.
— Но только не преступники. А они, однако ж, каким-то образом нас вычислили. Они знают, кто мы такие и чем занимаемся. — Сансоне немного помолчал. — И думают, вы одна из нас.
— Ведь я даже не верю, что они существуют.
— Но они пометили ваш дом. А значит, отождествляют вас с нами.
Маура посмотрела на залитый лунным светом снег, поражавший своей белизной. Он делал сумерки почти такими же светлыми, как день. Ни укрытия, ни тьмы. На фоне этого беспощадного пейзажа будет заметно каждое движение добычи.
— Я же не состою в вашем клубе, — возразила она.
— А вполне могли бы. Вас видели у меня дома. Видели вместе со мной.
— Я была и на всех трех убийствах. Делала свою работу, и только. Убийца мог меня заметить в любую из тех ночей.
— Я тоже так сначала думал. Что вы оказались в его поле зрения ненароком, став дополнительной добычей. Точно так же думал я и о Еве Кассовиц — может, он ее просто заприметил на месте преступления еще в первый раз, в сочельник, почему-то обратил на нее внимание.
— А теперь вы так не думаете?
— Нет.
— Почему?
— Ракушка. Узнай я о ней раньше, мы сумели бы принять меры предосторожности. И Джойс была бы сейчас жива.
— Так вы считаете, ракушка была для вас чем-то вроде послания?
— Столетиями мужчины из рода Сансоне шли в бой под знаменем с изображением такой раковины. Это была насмешка, вызов, брошенный фонду. Предупреждение о том, что будет дальше.
— А что будет дальше?
— Нас попросту уничтожат.
Сансоне проговорил это тихо-тихо, как будто, произнеси он эти три слова громко, они тотчас же обратятся в разящий меч, готовый обрушиться ему на голову. Но страха в его голосе Маура не уловила — только смирение перед роковой неизбежностью. Она даже не нашлась, что ответить. Их беседа перешла в чуждое ей русло, и она не знала, как реагировать. Мир Сансоне походил на мрачную пустыню, населенную кошмарами, и, даже просто сидя рядом с ним в машине, она почувствовала, что ее собственный взгляд на мир изменился. Теперь кругом таились жуткие чудовища. «Даниэл, — подумала она, — ты мне так сейчас нужен. Мне так нужна твоя поддержка, твоя надежда и вера в светлый мир. Этот человек — живое воплощение тьмы, а ты — олицетворение света».
— А знаете, как умер мой отец? — вдруг снова заговорил Сансоне.
Маура посмотрела на него в полном недоумении.
— Простите?
— Поверьте, это имеет самое прямое отношение к делу. Да и вся история моего рода в этом смысле весьма показательна. Я пытался забыть о ней, сбежать. Тринадцать лет преподавал в Бостонском колледже, думал, смогу жить, как самый обыкновенный человек. Отца своего я считал порядочным чудаком, как и деда. А все те странные истории, на которых я вырос, казались мне забавными семейными байками. — Он взглянул на нее. — Я верил им не больше, чем вы сейчас моим словам. Иначе говоря, не верил ни на грош.
«Его речи кажутся абсолютно разумными. Но это не так. Этого не может быть».
— Я преподавал историю, так что легенды и мифы древних знал неплохо, — продолжал между тем Сансоне. — Вы ни за что не убедите меня, что когда-то на свете жили сатиры, русалки или крылатые кони. Так с чего же мне было верить тогда в отцовские россказни про «нефилим»?
— И что же произошло?
— О, я знал, что кое-какие из его рассказов — правда. Смерть Изабеллы, например. Как-то в Венеции мне удалось разыскать сведения о ее заключении и гибели — все это хранилось в церковных архивах. Ее и вправду сожгли заживо. И она действительно родила сына незадолго до того, как ее казнили. Так что, как выяснилось, далеко не все, о чем говорили в роду Сансоне, было сказками.
— А то, что ваши предки охотились на демонов?
— Отец в это верил.
— А вы?
— Я верю, есть враждебные силы, готовые уничтожить Фонд Мефисто. И они нашли нас. Как когда-то нашли моего отца.
Маура молча смотрела на него, ожидая продолжения.
— Восемь лет назад, — снова заговорил Сансоне, — он полетел в Неаполь. На встречу со старым другом, которого знал еще со студенческой скамьи, — они вместе учились в Нью-Хейвене. Оба вдовцы, оба страстно увлекались древней историей. Они собирались сходить в местный Национальный археологический музей и обменяться новостями. Отец мой радовался в предвкушении поездки. Я впервые услышал оживление в его голосе с тех пор, как умерла мама. Но, когда он прилетел в Неаполь, друга в аэропорту не оказалось. В гостинице тоже. Отец позвонил мне, сказал — стряслось что-то ужасное, и он на следующий день собирается обратно. По его голосу я понял, что он сильно встревожен, но по телефону больше ничего не сказал. Наверно, он думал, нас подслушивают.
— Он что, на самом деле решил, что его телефон прослушивают?
— Вот видите! И вы восприняли это так же, как я тогда. Что это-де очередные бредни чудака папочки, вообразившего, будто за ним снова гоняются гоблины. Последнее, что он мне сказал: «Они нашли меня, Энтони. Они знают, кто я такой».
— Они?
— Я сразу смекнул, что к чему. Та же бредятина, которую мне рассказывали с самого детства. Про зловещие силы в правительстве. Про всемирный заговор «нефилим», проталкивающих друг дружку на вершины власти. И про то, что если им удастся прибрать всю политическую власть, они поохотятся на славу, не страшась возмездия. Как это было в Косове. В Камбодже. В Руанде. Они расцветают во время войн, беспорядков, кровопролитий. Подпитываются от всего этого. Армагеддон для них — охотничий рай. Потому-то им не терпится, чтобы он скорей настал, — они с наслаждением предвкушают этот день и час.
— Это напоминает параноидальный бред.
— А еще — позволяет объяснить непостижимое: как люди умудряются причинять друг другу столько зла.
— И ваш отец во все это верил?
— И хотел, чтобы я тоже поверил. Но, чтобы убедить меня в этом, ему понадобилось умереть.
— Что же с ним случилось?
— Это походило на заурядный неудавшийся грабеж. Неаполь еще тот город — туристам там надо держать ухо востро. Отец шел по улице Партенопе, вдоль Неаполитанского залива, — там всегда полно туристов. Но, несмотря на многолюдье, все произошло так внезапно, что он даже не успел позвать на помощь. Попросту упал. Никто и не заметил, как все случилось. Но в результате мой отец истек кровью на улице. Лезвие вошло ему под самой грудиной, пронизало околосердечную сумку и правый желудочек.
— Так умерла Ева Кассовиц, — тихо проговорила Маура.
Жестокое и стопроцентно смертельное ранение.
— Самым страшным для меня было то, — продолжал Сансоне, — что он умер, думая: я так ему и не поверил. Поговорив с ним по телефону в последний раз, я положил трубку и еще сказал одному из товарищей по работе: «Старику давно пора колоть торазин».
— А теперь вы ему верите.
— Даже через несколько дней прилетев в Неаполь, я все еще считал это происшествие случайным нападением. Незадачливый турист оказался не в том месте, не в то время. И вот в полицейском участке, где я ждал копию отчета о происшествии, ко мне подошел какой-то пожилой господин и не замедлил представиться. Его имя я слышал и раньше — отец упоминал. Но я и не знал, что Готтфрид Баум работает на Интерпол.
— Откуда я знаю его имя?
— Он был у меня в гостях в тот вечер, когда убили Еву Кассовиц.
— Гость, который спешил в аэропорт?
— Да, на ночной рейс. В Брюссель.
— Он тоже состоит в Фонде Мефисто?
Сансоне кивнул.
— Это он заставил меня услышать. И поверить. Истории, которыми пичкал меня отец, бредовые теории насчет «нефилим» — все это мне снова повторил Баум.
— Folie a deux, — заметила Маура. — Парная мания.
— Мне бы очень хотелось, чтобы это была мания. И я бы с радостью отбросил ее так же, как это делаете вы. Но вы не видели и не слышали того, что довелось увидеть и услышать мне, Готтфриду и остальным. Мефисто борется за свое существование. Минуло четыреста лет — мы остались последние. — Сансоне замолчал. — И я последний из рода Изабеллы.
— Последний охотник на демонов, — проговорила Маура.
— Вижу, я не убедил вас ни на йоту, не так ли?
— Я вот чего понять не могу. Убить человека не так уж трудно. И если они взяли вас на прицел, то почему до сих пор не убрали? Вы же не прячетесь. Достаточно всего лишь выстрелить вам в окно или подложить бомбу под машину. К чему эти дурацкие игры с ракушками? Зачем предупреждать, что они за вами наблюдают?
— Не знаю.
— Сами понимаете, это же нелогично.
— Да.
— И тем не менее считаете, что вокруг Фонда Мефисто вертятся убийцы?
Сансоне вздохнул.
— Я не стану вас ни в чем убеждать. Просто мне хочется, чтобы вы имели в виду — все, что я вам рассказал, может оказаться правдой.
— Вы о всемирном братстве «нефилим»? И что, кроме Фонда Мефисто, больше никто не знает об их международном заговоре?
— К нашему голосу начинают прислушиваться.
— И как же вы собираетесь защищаться? Зарядите пистолет серебряными пулями?
— Я собираюсь разыскать Лили Соул.
Маура посмотрела на него с удивлением.
— Ту самую девушку?
— Не кажется ли вам странным, что никто не знает, где она находится? Никто не может связаться с ней. — Он взглянул на Мауру. — Лили что-то знает.
— Почему вы так решили?
— Потому что ей не хочется, чтобы ее нашли.
* * *
— Думаю, мне нужно зайти вместе с вами, — сказал Сансоне. — Чтобы удостовериться, что все в порядке.
Они остановились возле ее дома, и за зашторенными окнами в гостиной Маура увидела свет — он включился автоматически, с помощью таймера. Вчера, перед отъездом, она стерла с двери все знаки. И теперь, глядя сквозь мрак, гадала: что, если они появились там снова, а она их просто не замечает, как и угрозу, которая, возможно, таится где-то там, в тени.
— Я тоже думаю, мне будет спокойней, если вы зайдете вместе со мной, — согласилась она.
Сансоне достал из бардачка фонарик, и они вышли из машины. Они больше не разговаривали — только озирались по сторонам. Оглядели темную улицу, прислушались к отдаленному гулу машин. На тротуаре Сансоне остановился, словно принюхиваясь к чему-то такому, чего пока не мог разглядеть. Затем они поднялись на крыльцо, он включил фонарь и осмотрел входную дверь.
Все чисто.
В доме зазвонил телефон. «Даниэл?» Маура отперла входную дверь и зашла внутрь. Ей хватило нескольких секунд, чтобы набрать на малой клавишной панели код и отключить охранную систему, но дойти до телефона Маура не успела — он уже смолк. Нажав на кнопку определителя, она увидела номер сотового телефона Даниэла и почувствовала страстное желание снять трубку и перезвонить ему. Но Сансоне уже был в гостиной, у Мауры за спиной.
— По-вашему, все в порядке?
Она быстро кивнула.
— В полном.
— Почему бы вам сначала не осмотреться как следует? Прежде чем я уйду?
— Ну да, — согласилась Маура и направилась в коридор.
Она спиной чувствовала взгляд Сансоне, следовавшего за ней. Догадался ли он обо всем по выражению ее лица? Понял ли по ее виду, что перед ним влюбленная женщина? Она переходила из комнаты в комнату, проверяя окна и двери. Все было надежно заперто. После того как он проявил такую любезность — подвез до дома, надо было бы выказать хоть капельку гостеприимства — предложить Сансоне чашку кофе, посидеть с нем хотя бы несколько минут. Но она была вовсе не расположена к этому.
К ее облегчению, Сансоне и не намеревался задерживаться — он уже собрался уходить.
— Завтра утром я вам позвоню, — пообещал он.
— Все будет хорошо.
— Будьте осторожней, Маура. Осторожность никому из нас не помешает.
«Я не вы, — подумала она. — И никогда не хотела бы оказаться одной из вас».
Раздался звонок в дверь. Маура и Сансоне обменялись взглядами.
— Взгляните, кто это там еще, — тихо предложил он.
Маура, затаив дыхание, прошла в прихожую. Посмотрела в окно и тут же открыла дверь. Даже порыв холодного воздуха не погасил горячий румянец, вспыхнувший у нее на лице, когда Даниэл с распростертыми объятиями вошел в дом. Заметив стоявшего в коридоре мужчину, отец Брофи замер на месте.
Сансоне ступил в прихожую и нарушил тишину:
— Вы, верно, отец Брофи, — сказал он, протягивая руку священнику. — Меня зовут Энтони Сансоне. Я видел вас позапрошлой ночью у дома доктора О'Доннелл. Когда вы приезжали за Маурой.
Даниэл кивнул.
— Я тоже наслышан о вас.
И они пожали друг другу руки — скованное, осторожное приветствие. Сансоне хватило ума поскорее удалиться.
— Не забудьте включить охранную систему, — напомнил он Мауре.
— Не забуду.
Перед тем как переступить порог входной двери, он в последний раз с любопытством взглянул на Брофи. Сансоне не был слепым и глупым и наверняка догадался, зачем священник пожаловал к ней в дом.
— Доброй ночи, — сказал он и ушел.
Маура заперла за ним дверь.
— Я соскучилась по тебе, — прошептала она, падая в объятия Даниэла.
— Как же долго тянулся этот день! — пробормотал он.
— Я только и думала, как бы скорей вернуться домой. И снова быть с тобой.
— Я тоже только об этом и думал. Прости за неожиданное вторжение. Но я не мог иначе.
— Такие неожиданности я люблю.
— Я ждал тебя намного раньше.
— По дороге мы останавливались перекусить.
— Знаешь, я очень беспокоился. Что ты ехала с ним.
— И совершенно напрасно. — Она отступила назад и улыбнулась. — Снимай пальто.
Но он не собирался раздеваться.
— Что ты узнала о нем, пока вы ехали? Вы ведь были в дороге целый день.
— По-моему, он просто чудак, только с кучей денег. И увлечение у него довольно странное.
— Искать сатанинские следы везде, где только можно? По-моему, это даже более чем странно.
— По-настоящему странно то, что он умудрился собрать круг друзей, которые верят в то же самое.
— Тебя это не беспокоит? То, что он целиком поглощен темными силами? Что ищет самого дьявола? Знаешь поговорку: «Если долго смотреть в бездну…
— …то бездна начинает смотреть в тебя». Да, я знаю, эту цитату.
— Надо помнить об этом, Маура. О том, как легко тьма может поглотить любого из нас.
Маура засмеялась.
— Звучит, как фраза из воскресной проповеди.
— Я серьезно. Ты же почти не знаешь этого человека.
«Я знаю, что он беспокоит тебя. Знаю, что ты ревнуешь к нему».
Она дотронулась до его щеки.
— Может, не будем больше о нем. Он того не стоит. Давай лучше свое пальто.
Но он даже не шелохнулся. Только теперь она все поняла.
— Сегодня ты не останешься, — догадалась она.
Он вздохнул.
— Не могу. Прости.
— Тогда зачем ты приехал?
— Говорю же, я беспокоился. Хотел убедиться, что ты добралась домой в целости и сохранности.
— Может, все-таки останешься, хоть на часок?
— Мне бы очень этого хотелось. Меня срочно вызвали на конференцию в Провиденс. Я должен быть там уже сегодня.
Вызвали. Маура не имеет на него прав. Его жизнь целиком подчиняется церкви. Он принадлежит только ей.
Даниэл обнял ее, обдав волосы своим теплым дыханием.
— Давай иногда уезжать отсюда, — проговорил он, — куда-нибудь подальше?
«Где нас никто не знает».
Пока он шел к машине, Маура стояла у распахнутой настежь двери наперекор холоду, проникавшему в дом. Даже когда Даниэл уехал, она так и стояла в дверном проеме, не обращая внимания на безжалостно жалящий ветер. Словно в наказание за то, что хотела его. Вот что требует от них церковь. Спать раздельно, жить раздельно. Даже в самом дьяволе вряд ли есть столько жестокости.
«Если б я могла за твою любовь продать душу Сатане, я бы сделала это».