Ростов
Ярослав попрощался только с матерью, отец не слишком старался привечать сыновей – новой жене это не нравилось. Да и Святополк тоже уехал, провожаемый лишь взглядами холопов. Правда, перед тем князь беседовал с сыновьями наедине, но мог бы и выйти, рукой махнуть…
Блуд старательно отвлекал Ярослава от таких мыслей, подчеркивая его нынешнюю самостоятельность, мол, князь теперь, как и Изяслав, свое княжество под рукой. Он не говорил воспитаннику, что княжество хотя и большое, но жить там негде. Крещеному маленькому князю вряд ли будут рады волхвы в Сарске, а на земле мери Сарск – главный город, как там скажут, так и будет.
Князь Владимир долго внушал сыновьям, а все больше Блуду, что мерю надо крестить, кормилец Ярослава кивал, думая о своем. Не крестить мерю он ехал, а устроить жизнь своему маленькому князю. Потому и священника попросил спокойного, чтоб дров не наломал. В отличие от Владимира Блуд уже знал, куда едет, и хорошо понимал, что не только крестить не позволят, но и жизни лишить могут, если с наскока брать. Это не Киев, где самых разных людей полно, в том числе и христиан тоже. Потому решил: лучше пока сидеть тихо, а там жизнь покажет. И ему было решительно все равно, что думает о том и заносчивая византийка, что так влияет на Владимира.
На Руси ездить в дальние земли можно только по рекам. Летом плыть на ладьях или челнах, зимой на санях по льду. Потому и торопился Блуд, чтоб за время хороших морозов добраться до Ростова, да и еще чтоб время про запас осталось. Он никому не говорил, зачем тот запас, но умные люди и сами понимали – нужна возможность вернуться.
Конечно, этого пока не понимал юный князь Ярослав, но и он радовался возможности скорее покинуть ставший после приезда проклятой мачехи негостеприимным Киев. Лучше в далеком Ростове, только чтоб подальше от злых взглядов и шипения на чужом языке…
Осторожно выбрались санным поездом на речной лед, все же Днепр не промерзал очень глубоко, и лед пока не встал. Возница успокаивал Блуда:
– Не… уже можно! Давеча прорубь рубили, так семь потов сошло. Ништо, проедем…
Проехали. Сначала Днепр, потом до Чернигова и через вятичские земли к мере и муроме…
Ярославу было все интересно, хотя и ездил с отцом, но последние два года Владимиру было не до сыновей, и Ярослав уже подзабыл. Одиннадцать лет – возраст, когда интересно все, вот и крутил головой юный князь так, что Блуд расхохотался:
– Ярослав, шею свернешь! Кому в Ростове кривой князь надобен?
Отрок испуганно замер и какое-то время только глазами косил во все стороны. Кормилец хотел снова посмеяться, что так выйдет не кривой, так косой князь, но Ярослава надолго не хватило, он обо всем забыл, и голова снова закрутилась, а глаза восхищенно заблестели.
Велика Русская земля, всем богата – лесами, реками, озерами, в них рыбы, дичи, птицы ловить не выловить, бить не перебить! Куда тут любой другой! А снега какие? Занесло веси по берегам рек так, что только дымки над сугробами и показывали, что там люди живут. А рассветы? А звезды по ночам в черном небе? Где еще такое сыщешь? Нигде – был уверен Ярослав, и горло перехватывало от любви к этой земле и от восторга перед ней.
Они уже были далеко от Киева, когда во второй половине дня вдруг потянуло влагой, стало заметно теплее. Провожавший обоз Данец из Ростова нахмурился:
– Худо, князь.
Ярослав, обеспокоенный тревожными нотками в его голосе, даже не обратил внимания на обращение «князь», не до того.
– Чем худо, что случилось?
– Да ничего не случилось, только теплом тянет. Как бы не пришлось непогоду пережидать в лесу.
Молодой князь задрал голову вверх, со знанием дела потаращился на серое небо и так же степенно поинтересовался:
– Думаешь, снег сильный будет?
Голос его уже начал ломаться, и начал он голосом мужчины, а в конце все же дал петуха, соскочив на тонкие звуки. От этого сильно смутился, даже чуть покраснел, закашлялся. Но Данец не обратил внимания на такую оплошность с голосом, а может, просто сделал вид, что не обратил, спокойно покачал головой:
– Не в том беда, князь. Здесь течение у реки быстрое, лед и без того не слишком крепок, а коли тепло налетит, и вовсе опасно двигаться будет.
Ярослав чуть не сказал, мол, берегом пойдем. Хорошо, что вовремя перевел взгляд на стену леса, стоящую по сторонам, и осекся. Помотал головой сокрушенно:
– Что делать скажешь?
Данцу видно нравилось, что князь, пусть и совсем молодой, советуется, крякнул, развел руками:
– Если к завтрему потеплеет, то как ни крути, а придется сидеть в лесу до морозов.
И снова Ярослав едва сдержался, чтобы не спросить – а вдруг морозов не будет? Снова вовремя вспомнил, что зима только началась, самые сильные морозы впереди. Конечно, не хотелось без толку сидеть на берегу, да еще и незнакомом, но деваться все равно некуда, ни вперед, ни назад, пока реку не скует хорошим льдом. С этим согласился и Блуд.
Утром рассвета не было, была только мелкая противная морось. Костры от нее тухли хуже, чем от дождя, и разжечь тяжело, потому как дрова отсырели.
Хуже нет такой погоды среди зимы. Снег сразу просел, лед на реке неверный, ехать опасно. Пришлось сойти на берег и встать, дожидаясь крепкого мороза.
Люди возились мрачные, казалось, даже голоса у них сели от неудовольствия. Только когда удалось с горем пополам разжечь костры и чуть хлебнуть горячего, настроение немного поднялось. И все равно, в серой пелене, которая поглощала и свет, и звуки, было не по себе. Лес по берегам казался зловещим, птичьи голоса, которых зимой и так немного, совсем стихли…
Ярослав, стараясь, чтобы даже Блуд не догадался о страхе, время от времени пробирающем все нутро, обходил и обходил обоз, вроде проверяя, все ли в порядке, но потом присел у костра рядом с наставником.
Вдруг к огню подошел вятич Власко, что-то тихо сказал Данцу. Тот нахмурился, переспросил. Вятич показал рукой в сторону от реки, снова кивнул. Ярослав, поняв, что известие не слишком хорошее, потребовал объяснить, что случилось. Дружинник замялся:
– Да не случилось, князь. Только нож там в пне…
– Что? Убили кого?
– Нет…
Объяснить Данец не успел, Ярослав сорвался с места в ту сторону, откуда пришел вятич. Данец и Власко поспешили за ним.
Проваливаясь в рыхлом из-за тепла снегу, князь спешил по следам дружинника, но ничего не увидел. Власко показал ему на большой трухлявый пень, почти занесенный снегом. Береза была старой, потому буря не вывернула ее с корнем, а переломила, свалив набок, пень остался высокий. Но не сам пень привлек внимание вятича, а воткнутый в него нож. Следов вокруг пня не было, Власко явно к нему не подходил, а вот Ярослав решительно двинулся ближе.
Его остановил Данец:
– Не стоит, князь.
– Почему? – И снова голос вчерашнего княжича сорвался на петушиные звуки. Он даже рассердился: что же теперь, молчать, что ли?! Из-за этой досады движения были особенно порывистыми.
– Нож в пне – значит, оборотень близко в волчьем обличье ходит. Такие ножи втыкают в старые пни, чтобы оборотиться волками, потом зверь возвращается к пню и снова принимает человечий облик. Если нож вытащить, то он останется зверем.
У Ярослава дрогнуло внутри: одно дело воевать с живыми людьми и совсем другое – с оборотнями. Но он попытался храбриться:
– Ну так и надо вытащить, чтоб больше не становился человеком!
Теперь твердая рука Данца силой остановила молодого князя от неразумного шага:
– Зверь будет мстить тем, кто его обидел. Не стоит трогать, князь. Места здесь дикие, глухие…
Они ушли, оставив нож в пне, на душе было муторно. Где-то совсем близко ходил оборотень, теперь его можно встретить в любой час…
– Вятичская весь близко, – хмуро усмехнулся Власко.
– С чего ты взял?
– Не мог же оборотень уйти далеко от своего человечьего жилья.
Хотелось предложить добраться поскорее до веси, но, чуть подумав, Ярослав решил лучше ночевать пусть в лесу, но среди своих. Кто знает, вдруг угодишь прямо в избу к тому самому оборотню. Приглядывайся теперь к каждому встречному, вдруг у кого блеснет из-под бровей желтоватый волчий блеск.
Но лошади у костров были спокойны, значит, волков близко не чуяли. Блуд, тревожно покосившись на сопровождавших, поинтересовался у Ярослава, куда это он ходил. Пришлось рассказать о ноже, оборотне и волках.
Воспитатель покачал головой:
– Я тоже про такое слышал. Но тут ведь как посмотреть. Хорст тоже принимает волчье обличье, а потому считается, что встреча с волком к удаче. Видать, волки бывают разные, умный зверь, он зря нападать ни за что не станет. Его не тронь, он тебя не тронет, ежели ему охоту не перебьешь. А вот от оборотня пощады не жди…
Сидевшие у костра дружинники принялись вспоминать разные случаи удачных и неудачных встреч с волками. У каждого нашлось о чем рассказать. Едва ли такие рассказы добавили спокойствия, некоторое время спустя Ярославу стало казаться, что за каждым кустом сидит, притаившись, тот самый оборотень.
За разговорами они и не заметили, как к кострам подошел невесть откуда взявшийся высокий старик. Чуть постоял, а потом поинтересовался скрипучим, резким голосом:
– Пришел, значит?
На миг установилась полная тишина, только слышно, как похрапывают лошади да трещат в огне не совсем высохшие смолистые сучья.
– Ты кто? – первым опомнился князь.
– Я-то? Я-то здесь живу недалече. А вот ты кто? – усмехнулся в седые усы старик.
– Я – князь Ярослав, сын киевского князя Владимира! – почти запальчиво ответил юноша.
– Киевский?.. Далече тебя занесло, князь. Ну, легкого тебе пути, – кивнул старик и как ни в чем не бывало отправился по льду, словно точно знал, что лед не провалится.
– А весь-то где? – это уже крикнул вслед Данец.
– Весь? Там, – махнул рукой неопределенно вдоль реки старик. – Там…
В его голосе явно слышалась насмешка. Странный старик…
Ярослав вдруг подумал, что не успел посмотреть, каков его взгляд, желтый или нет. Не заметил, потому что отвлекся на другую странность – голова старика была темной, а вот борода и усы совершенно седыми. Обычно у людей наоборот…
Ярослав хотел задать этот вопрос Блуду, но, обернувшись к своему наставнику, обомлел. Блуд сидел как громом пораженный, не в силах вымолвить ни слова. Только разевал рот, как рыба, вытащенная из воды. Князь проследил за его взглядом и даже поежился – Блуд не мог отвести глаз от темного силуэта на реке. В это время старик обернулся, и Ярославу показалось, что на его лице появилась усмешка. Не очень хорошая усмешка… Лицо наставника в ответ просто побелело.
Ярослав хотел спросить Блуда, что его так ужаснуло, но не успел, отвлекли другие происшествия, причем не слишком приятные.
Старик спокойно ушел по реке, а вот первый же дружинник, попытавшийся сделать то же самое, нахлебался воды, с трудом вытащили из-подо льда. Полыньи вмиг образовались в нескольких местах. Люди ошарашенно мотали головами, дивясь тому, что лед так истончился за полдня. Не очень и тепло – с чего бы? Многим на ум пришло, что это проделки оборотней и местных кудесников.
Власко сходил к пню, издали попытался рассмотреть, там ли нож, но ничего не увидел, с соседней ели сбросило шапку снега, и тот почти укрыл пень от упавшей березы. От этого известия почему-то стало еще больше не по себе. Чего ждать в такой глуши, да еще и с оборотнями? Можно сгинуть в этом лесу, и никто не узнает, где пропали…
Разожгли как можно больше костров, но те дымили, дым разъедал глаза, застилавшие их слезы добавляли всяких нелепостей в мысли. Теперь казалось, что весь их маленький стан попросту окружен оборотнями и нечистью.
Первым опомнился, как ни странно, Ярослав:
– Да что же мы: «оборотни», «вурдалаки»… А про молитву и крест забыли!
По примеру князя остальные тоже вытащили из-под рубах нательные кресты, припали губами, моля о помощи. Опомнился и священник, хотя кому как не ему вспомнить бы о крестном знамении? Первым молитву зашептал сам молодой князь, дружинники подхватили. Блуд тоже истово шептал слова мольбы, ежеминутно крестясь. Никто не обратил внимания на то, что ничего не говорит Данец, а еще на то, что из-под его бровей всего на мгновение блеснул желтый злой взгляд!
После молитвы вроде и полегчало, появилась уверенность в защищенности, костры запылали ярче, морось рассеялась…
Но двигаться дальше пока не получалось, хотя к вечеру морозец стал покрепче, но этого было явно мало для прочного льда. На ночь у каждого костра оставили не по одному, а по двое охранников, от ближайших деревьев натаскали горы сучьев, чтобы запас дров был большой, перед сном снова долго и истово молились, стараясь отогнать дурные, опасливые мысли.
Когда уже устроились на ночлег, Ярослав вдруг вспомнил о том, как испугало Блуда появление старика, спросил. Блуд долго делал вид, что князю почудилось, потом все же решился на какой-то разговор, но попросил сесть в сторону, мол, наедине надо бы. Честно говоря, Ярославу почему-то очень не хотелось отодвигаться от огня. Не потому что замерз, а просто у пламени было уютней и спокойней, но он постарался снова не подать вида, что ему хоть на миг становится страшно, и, кивнув, отсел чуть в сторону с воспитателем.
Блуд только начал разговор со слов «ты еще был совсем маленьким…», как произошло то, чего никак не мог ожидать никто.
Почему-то к Ярославу с его воспитателем шагнул Данец, вслед за ним поднялся Власко, но ни догнать его, ни что-то вообще сделать не успел. Никто даже не понял, откуда прилетела эта стрела, только Данец вдруг рухнул как подкошенный, схватившись за горло, из которого торчало черное оперение!
Ярослав и Блуд вскочили на ноги, князь в страхе глядя на проводника, а воспитатель озираясь по сторонам. Весь стан вмиг загородился щитами, выставил десятки луков. Ужас обуял всех! Только Власко присел над соплеменником, разглядывая стрелу и сокрушенно качая головой.
– Что? Кто это его?! – В глазах Ярослава метался ужас, а рука уже привычно двигалась, завершая крестное знамение. – Господи, помилуй!
– Это стрела волхва.
– Метили в меня?
– Волхвы всегда попадают в того, в кого метят. Данец хотел убить тебя, а я не успевал остановить. Его убил волхв, который подходил днем.
– Оборотень?! – ахнул Ярослав.
– Кто оборотень, волхв? Да, они умеют обращаться в волков, но думаю, волком был другой. Не доля тебе, князь, погибнуть. Живи.
И снова лицо Блуда было белее снега, а губы дрожали. Теперь Ярослав не стал откладывать разговор, пристал к воспитателю решительно:
– Расскажи, что знаешь!
Его поразило то, что Власко почему-то кивнул Блуду:
– Скажи князю, пора ему самому выбирать…
И почему-то Блуд не удивился тому, что простой вятич ему почти приказывает.
Блуд долго не мог подобрать нужных слов, но постепенно рассказал о пророчестве волхва, именно того, который вышел днем из леса. Князь кивнул: такого забыть трудно, черные волосы и седая борода не у всякого есть. Услышав, что должен получить Киев и всю Русь, но только ценой несчастий и даже предательства, Ярослав задумался.
Блуд не стал торопить воспитанника, пусть сам подумает. До сих пор он считал пророчество простыми словами, хотя старательно воспитывал будущего князя всей Руси. Только не думал, что выбирать Ярославу придется так скоро, казалось, что еще много времени впереди, еще успеет… Но увидев старика с седой бородой и черными волосами, вмиг осознал, что время пришло. Поэтому и стало страшно. А тут еще разговоры про оборотней и вурдалаков.
Пусть Ярослав решает сам, повернет обратно – его выбор, Блуд уже не решился бы настаивать, он понял, насколько все серьезно и страшно. Черная стрела, торчащая из горла Данца, красноречиво говорила о том, какая сила им будет противостоять. Блуд думал, что противостояние будет в Киеве, а оказалось – в дальнем медвежьем углу, где и помощи ждать не от кого. Такие мысли спокойствия не добавляли.
Тело Данца просто оттащили подальше в сторону и завалили еловыми ветками, никому не хотелось ночью копать могилу и хоронить так странно убитого человека. Да и человека ли? Он остался в людском обличье, и все равно казалось, что лежит убитый волк. До утра не спали почти все, сидевшим у костров людям казалось, что в любой миг отовсюду могут посыпаться такие же черные стрелы.
Ярослав лежал, глядя в пустоту, и размышлял. Блуд не решался спросить воспитанника, что тот думает, понимал, что здесь ни подсказывать, ни спешить нельзя, трудный выбор Ярослав должен сделать сам, чтобы потом никогда не смог укорить, если что в жизни будет не так. Выберет молодой князь спокойную жизнь – вернутся они в Киев. Объяснить будет легко: мол, убили проводника, кому дальше вести? Да и ни у кого после случившегося язык не повернется укорить Ярослава. Решит продолжить – как знать, все ли пойдут за ним, многих испугало происшествие. А выбирать-то совсем мальчишке, за таких, как он, обычно все решают либо отцы, либо кормильцы. Но отец далеко, а кормилец не вправе, самому придется.
К утру все почувствовали, что основательно промерзли. Куда и девалась вчерашняя почти оттепель? Ни тумана, ни капели, ни просевшего снега. И река едва не звенела на морозе! Кто-то решился сходить за водой ко вчерашней промоине, но там так замерзло, что впору рубить топором! Из лошадиных ноздрей валил пар, зима в одночасье вдруг вспомнила, что ей положено быть суровой.
Блуд осторожно покосился на Ярослава и замер. Изумленно уставились на князя и остальные. Как в одночасье сменилась погода, так за ночь изменился их князь. Перед небольшим отрядом стоял взрослый молодой мужчина, твердость воли которого была видна с первого взгляда. Куда девались щенячьи повадки юнца, пытающегося казаться старше своих лет? Княжич превратился в князя, и все почувствовали, что вот у этого человека хватит и сил, и воли править твердой рукой!
– Ты… что решил? – осторожно заглянул в глаза воспитаннику Блуд.
– А чего решать? Я князь, мне отступать негоже!
Показалось или его слова действительно вызвали вздох облегчения у остальных? Не только у Блуда вдруг защемило в груди, многие, слышавшие ответ Ярослава, почувствовали любовь и восхищение этим хромым мальчиком, взявшим на себя решение их судеб. Чувствуя, что с него не сводят глаз все дружинники, Ярослав размашисто перекрестился:
– Все в божьей воле, ему себя вверяю. Помоги, Господи!
Голос больше не сбивался на петушиные взвизги, словно за ночь и он повзрослел тоже.
Руки сами потянулись ко лбам, потом к животам, к правому плечу, к левому…
Но Блуд уже знал и другое – нигде нет Власко. Если он тоже волхв и тоже оборотень, то это плохо, тогда стрелы можно ждать из любого куста. Ярослав, видно, и сам заметил отсутствие второго проводника, чуть нахмурился, соображая, как быть, потом махнул рукой:
– Доберемся сами. Река вон замерзла, по ней и пойдем.
Он хотел добавить, мол, не возвращаться же из-за Власко, но не успел, потому что тот сам появился из-за деревьев.
– Ты… куда это ходил? – Князь постарался, чтобы голос не выдал и тени сомнений.
– Смотрел нож. Там он, потому волк на воле ходит…
– А может, это… – Князь недоговорил, но и без слов понятно о ком речь.
Власко помотал головой:
– Не, он же был в человечьем обличье. Волк бродит еще. А Данца все одно зарыть надо, негоже, чтобы вот оставался.
– А кто сделает?
– Ну, могу я, если другие боятся. Только и оборотня надо хоронить, любой брошенный мстить станет и после смерти.
Почему вдруг у Ярослава возник следующий вопрос, он не смог бы сказать, но ответ на него Власку дался трудно:
– А ты крещеный ли?
Проводник чуть помолчал, потом мотнул головой:
– Нет. Не заставляй, князь, по чужой воле веру не меняют. Коли сам пойму, что годится она мне, так крещусь. А бояться меня тебе не след, слышал же, что волхв сказал – живи! А я помогу. Пока.
Ярославу бы спросить, почему пока и в чем поможет, но Власко дальше разговаривать не стал, повернулся, словно и не князь перед ним, и ушел к своему коню. А Блуд сокрушенно покачал головой:
– Не зря ли я тебе такую Долю выбрал?
– Не зря! – резко повернулся к нему Ярослав. – Я буду князем и даже киевским! Прав волхв! И перестань сокрушаться, лучше помоги, как до сих пор помогал!
– Помогу, помогу, соколик ты наш! – почти засуетился Блуд.
Никогда не видевший своего наставника таким суетливым и обрадованным, Ярослав с изумлением уставился на него, а потом от души рассмеялся.
В этот момент из-за туч вдруг выглянуло яркое солнце! Вмиг все страхи прошедшего дня и ночи были забыты. Много ли человеку надо? Выглянуло солнышко после серой мглы – он и счастлив! Радовался Блуд, с его души свалился огромный камень. Был счастлив и Ярослав, он вдруг увидел свое предназначение, почувствовал свою Долю, поверил в Божий промысел, создавший его хромым.
– Знаешь, а если бы я не был хромцом, вряд ли стал бы князем! – Это не раз скажет Ярослав Блуду.
Действительно, не будь он от рождения калекой, был бы обычным княжичем, а необходимость каждый день, преодолевая боль, преодолевать себя превратила его с раннего детства в настоящего бойца. Мудрый волхв оказался прав – Ярослав стал князем киевским, натворив много дел, за которые потом не раз молил господа о прощении, многих предал и продал, не всегда был счастлив, но его усилиями Русь изменилась, его стараниями стала гораздо больше и сильнее.
Но было это много позже, а тогда совсем молодой князь, сильно повзрослевший за одну ночь, распоряжался своей дружиной, отправляясь в Ростовские земли по воле своего отца крестить непокорных вятичей.
Глядя с дальнего берега реки, как выстраивает своих воинов Ярослав, и слушая, как звенит в морозном воздухе его молодой и уже крепкий голос, волхв с седой бородой усмехнулся в такие же седые усы:
– Пришло твое время, Ярослав! И ничего тут не поделаешь…
В ростовских землях всему глава Сарск, там основные капища, там волхвы, там власть. К удивлению Ярослава и остальных, Блуд решил в Сарске даже не показываться, выбрав местом для жизни Ростов. Ростовчане, помогая дяде князя Владимира, Добрыне, крестить Новгород, выговорили себе право более не стоять под этим городом, иметь свою власть. Хитрый Добрыня согласился, поразив племянника. На все расспросы отвечал, что так и надо. А когда князь решил посадить по дальним уделам своих сыновей, Добрыня посоветовал дать и Ростову своего князя: мол, хотели сами – получайте.
Ростов сначала насторожился, тем паче когда с князем прибыл и священник Феодор. Но Блуд бы не был Блудом, если бы не смог договориться…
Ярослав переживал за своего наставника, уехавшего в Ростов еще утром. Скоро полдень, а его все нет. Вдруг ростовчане чего утворили с Блудом?! Временами юного князя охватывала ярость, тогда он с трудом сдерживал желание скомандовать прибывшей с ним дружине разнести по щепкам строптивый город. А временами накатывал откровенный страх. Город-то можно было и спалить, только куда потом самому. Ярослав уже успел сообразить, что Блуд прав – здесь нельзя силой, не успеешь трут запалить, как своей головы лишишься.
Князь старался не подавать вида, что ему страшно. А чтобы чем-то заняться, принялся читать. Грамоте его обучила гречанка, что сначала была женой Ярополка, а потом стала женой Владимира. С ней Рогнеда подружилась неожиданно после отъезда князя в Корсунь. Беда объединила двух женщин, по совету грекини, которую кто звал Натальей, кто Юлией (Ярослав все не мог понять, для чего им всем по два имени – собственное и крестильное, он, например, стал Георгием), Рогнеда и ушла в обитель. Ярослав слышал, что отец просил мать вернуться в мир, но та отказалась. Правильно сделала, решил княжич.
Но сейчас его занимали не мысли о матери, а страх за свою собственную жизнь. Как ни крути, а случись что с Блудом, и остался бы юный князь один среди враждебных ему лесов. Он хорошо помнил черную стрелу, торчавшую из горла Данца, и нож в пне. Что делать, если Блуд не вернется дотемна? Нападать на город или оставаться ночевать за его пределами в лесу? И то, и другое плохо.
Ярослав раскрыл большую книгу, привезенную отцом из Корсуня и подаренную ему на память. Князь не смог разобрать, что там, иначе не давал бы юному сыну то, что дал. Самому Ярославу понравились картинки, изображавшие какие-то битвы. Но он с трудом разбирал греческие слова. Мало того, мысли разбредались, как коровы летом по лугу, не желая собираться вместе. Оставалось только действительно разглядывать картинки.
Но скоро и это занятие стало невозможным. Вытянув руку, Ярослав заметил, как дрожат пальцы. Неожиданно накатила злость, но не на ростовчан, а на самого себя. Что же это он, сын киевского князя и сам князь, пусть и совсем молодой, дрожит, как осиновый лист на ветру?!
Князь поднялся и отправился вон из шатра. Снаружи ярко светило солнце, поблескивали снежные иголочки на ветках деревьев, стрекотала беспокойная сорока, на верхушках деревьев шумел неугомонный ветер. Всему было не до его страхов и опасений.
Оглянувшись вокруг, Ярослав вдруг подозвал к себе Власко:
– Вели принести лук и стрелы.
– К чему, князь? – чуть обеспокоился тот.
– Пока Блуда нет, руку потренирую.
– А… – было заметно, что Власку полегчало. Видно, переживал, чтобы молодой князь не натворил без наставника дел.
Ярослав бил и бил стрелами в цель, это отвлекло, помогло забыть беспокойные мысли. Постепенно он так увлекся, что забыл о времени. Вдруг к нему подошел все тот же Власко:
– Князь, смотри.
От города отделился возок, в котором в Ростов уезжал Блуд, позади него ехали двое всадников. Все напряженно ждали: возвращается ли сам княжий кормилец, или возок пустой?
Но Блуд приехал, был весел и доволен, а еще видно, что под хмельком. Ярослав впервые видел своего кормильца таким, тот похихикивал, улыбался и широко размахивал руками.
– Жить будем в городе! Да! Сговорился! И дружину пустят! И попа тоже. – Он обвел взглядом притихших дружинников и погрозил пальцем: – Только чтоб ни-ни! Ик!
Потом поискал кого-то глазами, обнаружив почти рядом Феодора, подтащил того к себе и некоторое время, набычившись, смотрел священнику в лицо. Потом, видно, что-то уяснив, снова икнул и добавил:
– И ты чтоб сидел тихо! – Не выпуская из рук одежду Феодора, пригнул того к земле: – Вот так тихо, понял? Во-от…
Ярослав с изумлением наблюдал за действиями Блуда, постепенно он понял, что тот просто пьян, и едва удерживался от смеха. Наконец кормилец решил, что на сегодня распоряжений хватит, и отдал последнее:
– Поехали в Ростов!
– Да есть ли там где ночевать?
– А? Есть!
– Может, лучше завтра, уже поздно? – сопротивлялся Власко, но Блуд настаивал на своем:
– Князь, поехали! Дружина пусть спит тут!
– Опасно князя одного отправлять!
Немного посопротивлявшись, Блуд махнул рукой:
– А, как знаете!
В результате Ярослав с самим Блудом, который счастливо храпел в возке, и большей частью дружины отправился в город. Там им действительно нашли где ночевать, а утром выяснилось, что пьяненький Блуд был прав: оставшихся нескольких дружинников с остатками обоза побили и добро растащили.
У Ярослава чесались руки применить силу, но очухавшийся после вчерашнего угощения Блуд настоял на том, чтобы пока ничего не делать.
– Так они решат, что мы слабы! И станут красть что ни попадя! – ярился молодой князь.
Блуд принял свои меры, он повстречался с кем-то, в результате уже к середине дня добро вернули, коней тоже, а за каждого побитого дружинника заплатили виру – выкуп.
Нам почти ничего не известно о десятке лет жизни князя Ярослава в Ростове. Знаем только, что основал город на месте впадения реки Которосль в Волгу, поставив сначала церковь там, где одержал победу над медведем. Что Феодору действительно не позволили проповедовать и кого-то крестить в Ростове, а стоило попытаться, как выставили из города вон. Пришлось священнику жить в Суздале, хорошо что попался тихий и не строптивый.
А еще при помощи Блуда осторожно перетягивал из Сарска в Ростов бояр и купцов. Постепенно Ростов рос и оттягивал на себя жителей Сарска. Но даже в Ростове очень долго существовал Чудин конец, где правили волхвы. У молодого князя под влиянием его воспитателя хватило ума не наломать дров, не пытаться загонять ростовчан в Волгу и не крестить всех оптом. Зато в городе росли храмы, новые дома и торги…
А у Ярослава уже заиграла молодая кровь, пришла пора влюбляться… Все бы ничего, но, как часто бывает, молодой князь нашел себе совсем не ту.
В тот день Блуд был в Суздале, а Ярослав в Ростове один. Он возвращался с охоты вместе с двумя гридями, когда дорогу вдруг заступила женщина, с поклоном произнеся:
– Князь Ярослав, боярин приглашает в дом.
Все было в этом приглашении странным. И то, что женщина посмела заговорить с проезжавшим князем. И то, что звал не сам боярин Стемир, а его жена, как потом выяснилось. И сама боярыня. Назвать ее красавицей было нельзя, но каждый, к кому она обращалась, попадал под странное действие желтовато-коричневых глаз и подчинялся ее воле. Вроде понимал, что подчиняться не стоит, но не сопротивлялся.
Внешне все было пристойно: боярин тоже встретил с поклоном и приглашением отведать всякой снеди. Дом небогат, но опрятен, слуги старательны, еда вкусная, хозяин приветлив. Но все время, пока сидели за столом, Ярослав чувствовал себя напряженно. А потом вдруг забыл обо всем. Просто боярская женка прошла совсем рядом, задела рукавом и, наливая гостю меду, коснулась плеча крепкой грудью. Боярыня была молода и весьма ладна телом.
Ярослава обдало каким-то дурманом, даже голова слегка закружилась. Он чуть растерянно оглянулся. На другом конце стола, уже заметно охмелевший, старательно тискал прислуживавшую девку ездивший с ним на охоту Михей, рядом пялил глаза на другую Воля. Князь почувствовал, что ему пора на воздух, поднялся, слегка пошатываясь, и направился к двери. Хозяин, который и сам едва держался на ногах, не возражал, даже проводил до выхода, но дальше не пошел, а куда-то девался.
В темных сенях Ярослава вдруг подхватили какие-то руки и затянули в другую дверь. Голова в дурмане работала плохо, и он даже не успел испугаться. Но почти сразу понял, что руки женские, мало того, их обладательница действовала весьма решительно. На попытку князя спросить, чего это она, прижала палец к его губам:
– Не шуми, князь! Не позорь бабу!
Крепкие пальцы похитительницы взяли его руку и запустили в низко расстегнутый ворот рубахи. Ярослав ощутил под своими пальцами упругую грудь и выпирающий сосок. Князя обдало жаром, но сопротивляться не хотелось совсем.
Хотя в светелке, куда его затащили, было совсем темно из-за закрытых ставень, он уже понял, кто это. А боярыня завладела второй рукой князя и запустила ее уже не в ворот, а под подол. Теперь ладонь Ярослава гладила бедро красавицы, а потом, повинуясь ее руке, поднялась выше. Когда он нащупал округлые ягодицы и понял, что под юбкой у боярыни вовсе ничего нет, то и первая рука присоединилась ко второй.
Красавица не сопротивлялась, напротив, она ловко развязала пояс и освободила от одежды самого Ярослава. Дальнейшее он потом вспоминал со стыдом. Повалил боярыню на ложе, точно простую девку, и еще долго тискал ее оказавшееся очень аппетитным на ощупь тело. Голова по-прежнему была в дурмане, но сладость владения послушным и жарким женским телом от этого не уменьшилась.
Хотелось пить, видно, поняв это, боярыня предложила:
– Испей кваску-то…
Вкус был сладковатым и тоже приятным. Квас добавил бодрости, и князь с удивлением почувствовал, что хочет красавицу еще…
После новых горячих ласк хмель прошел быстро, и Ярослав поспешил уйти. Боярыня задерживать его не стала, только спросила вслед:
– Придешь ночью, князь? Ты приходи, я ждать буду…
Он стрелой вылетел из ее горницы, соображая, как долго там пробыл и не ищут ли его. Не искали, потому как в палате, где они обедали, Ярослав застал только хозяина дома. Тот лежал головой на руках на столе. На вопрос, где Воля с Михеем, Стемир неопределенно махнул рукой:
– Там…
– Вели позвать, ехать пора.
Ярослав старался не смотреть в глаза боярину, но тот тоже оказался пьян и мало соображал, кто перед ним и куда уезжать. Положение было нелепым, потому князь поспешил удалиться. На дворе стояли все три лошади, но его спутников не было.
Холоп, державший под уздцы Ярославова коня, кивнул, передавая поводья:
– Мигом позову, князь.
И верно, почти сразу на крыльцо выскочили оба, завязывая по пути свои пояса. Ярослава обдало жаром от понимания, что и они занимались тем же.
Не глядя на окна дома, махнул рукой:
– Едем!
Уже подъезжая к своему терему, Ярослав хмуро попросил спутников:
– Блуду ни слова. И туда больше не ездить!
Воля пожал плечами:
– Не понравилось, что ли, князь? Вроде ловка баба-то?
Ярослав стегнул коня, хотя до ворот оставалось несколько шагов. Обиженный жеребец даже взбрыкнул.
До вечера князь ходил сам не свой, вспоминая то горячие ласки и наглые руки боярыни, то ее шепот:
– Придешь ли ночью, князь?
Очень хотелось прийти, снова ощутить под своими руками ее бесстыжее тело, упругую грудь и пышные бедра, снова овладеть этой женщиной и терзать ее до самого утра.
Помог ему Михей. Он смущенно поскреб подбородок и протянул:
– Мы того, княже… мы кой-чего забыли у Стемира.
– Чего забыли? – вздрогнул Ярослав.
– Да кой-чего… И уехали как-то не по-людски, не попрощавшись… Может, съездить?
Ярослав нахмурился:
– Негоже князю с извинениями к боярину ездить!
– А я бы поехал… особо к боярыне извиниться… Так ведь звала…
Князь едва не подскочил на месте – откуда он знает, что звала?! Михей спокойно объяснил:
– Да ведь даже за ворота сама вышла, а мы вот так не попрощавшись. Может, съездим, а?
После недолгих препирательств Ярослав позволил себя уговорить, взяв слово, что Блуд ничего не узнает. Тайно с одним Михеем он выскользнул за ворота и добрался до дома Стемира. Там их явно ждали, холоп забрал коней и провел на крыльцо, только не красное, а позади дома, что для челяди.
Ярославу было не по себе, он, князь, тайком пробирается к боярской жене! Но стоило переступить порог сеней и снова попасть в ее руки, как все сомнения забылись. Снова было обнаженное женское тело, снова сладостный миг, квас со странным привкусом и бесстыдные ласки после него. Ярослав уже осознал, что квас добавляет мужских сил и после него боярыню хочется снова и снова. Но пить трижды та не позволила, возразив:
– Завтра еще придешь, князь. Тогда и попьешь.
Ярослав вдруг вспомнил, что завтра должен вернуться Блуд, покачал головой:
– Завтра Блуд приезжает.
Ему было почти стыдно признаваться, что все еще ходит за кормильцем и слушается его. Боярыня возразила:
– Он еще три дня в Суздале пробудет.
– Откуда тебе известно?
– Знаю… А ты ко мне всякую ночь ходи, я встречать стану…
И снова стоило Ярославу выйти из дверей, как показался и Михей, видно, развлекавшийся с кем-то в этом же доме. Не разговаривая, они вернулись обратно.
На следующий день у Ярослава болело все тело, во рту горело, и никакие напитки не могли утолить страшную жажду, а мысли крутились только вокруг статей красавицы. Он пытался вспомнить ее лицо и не мог, в памяти всплывали только коричнево-желтые глаза. Зато все прекрасно помнили руки. Ярослав вдруг подумал, что даже имени женщины не знает!
Он твердо решил больше никуда не ездить, хотя Блуду ничего не рассказывать!
Но к вечеру вдруг примчался гонец с известием от кормильца, что тот задержится в Суздале на три дня, и вся решимость Ярослава сошла на нет. Чем ближе был вечер, тем больше ему хотелось снова испить того кваску и обнять горячее тело боярыни.
Выскользнув за ворота вместе все с тем же Михеем, он поинтересовался:
– Как имя у боярской женки?
Тот почему-то нахмурился:
– Вучица…
Странное имя, что-то оно напоминало, а что, Ярослав понять не мог.
Но это не помешало горячим ночным ласкам, называть по имени красавицу не приходилось, та брала все на себя и передышки князю не давала. К концу третьей ночи он уже порядком устал от ненасытности ее тела и от бессонницы тоже и едва не валился с ног.
Это заметил вернувшийся Блуд. Приглядевшись к Ярославу, он обеспокоенно поинтересовался:
– Недужен?
– Нет, – помотал головой тот.
Но такой ответ не успокоил кормильца, он стал допытываться у тех, кто смотрел в эти дни за Ярославом. Воля, зевнув, объяснил все просто:
– Да у бабы князь всякую ночь.
И снова вроде ни к чему беспокоиться, но в сердце Блуда закралась тревога, он почувствовал угрозу для своего любимца именно сейчас.
– Что за баба?
– Женка боярская.
– Чья?!
– Стемира баба.
– Где он ее нашел?
– Сама набилась.
Вызнав все, что нужно, Блуд принял свои меры. Вечером он долго рассказывал Ярославу о поездке в Суздаль и о Рогнеде. Тот сидел как на иголках, мечтая удрать в дом, где его ждали горячие ласки. Не удалось.
Но постепенно все мысли снова притупились, а в голове поплыл туман, как тогда в доме Стемира. Ярослав не заметил, что Блуд, подливая вино в чашу своего любимца, внимательно наблюдает за ним, а когда князь захмелел, кормилец сделал знак, и какая-то девка помогла ему дотащить бедолагу до ложницы. Кормилец оттуда ушел, а девка осталась… Она оказалась не менее горячей и ловкой, а потому к середине ночи Ярослав уже не жалел, что не попал в ложницу к Вучице.
И на следующий день в гости к боярыне не рвался.
Шли день за днем, вернее, ночь за ночью, а Ярослав довольствовался своей новой ласкательницей, уже не вспоминая Вучицу.
Но через неделю та снова заступила ему путь посреди улицы:
– Что ж ты, князь, дом наш позабыл? Али плохо встречали-привечали?
Ошиблась, потому как вперед выехал Блуд:
– Ты прости, красавица, только некогда ныне князю по гостям ходить. В другой раз заедет.
– Я ждать буду…
Блуд вздрогнул, ему показалось, что из-под подведенных бровей блеснул желтый взгляд!
На следующий же день князь уехал прочь из Ростова на Которосль – вроде на охоту, которую, несмотря на хромоту, очень любил.
Пользуясь отсутствием своего любимца, Блуд отправился в дом к Стемиру один. О чем он говорил с хозяином дома, не слышал никто, только вернулся довольным, а сам боярин вдруг засобирался в Суздаль, причем не в гости или по делу, а жить! На недовольство жены внимания не обратил, только прикрикнул, чтоб собиралась скорее.
Ярослав вернулся через несколько дней, охота получилась странной, его едва не подмял под себя медведь. Неудивительно бы, ростовские земли не зря испокон века звали медвежьим углом, таких зверей там видимо-невидимо. И охота на медведя знатная, только охота зимняя, но чтоб зверь нападал ни с того ни с сего летом – такого никто не мог припомнить. А тут вдруг на князя дуром попер невесть откуда взявшийся огромный зверь! И как не поломал?
Ярослав смог одолеть большущего медведя, несмотря на хромоту и то, что у него подломилась рогатина. А в память этой победы и спасения велел заложить церковь в честь Георгия, сокрушающего змея, вроде как он сам сокрушил огромного зверя. Позже вокруг церкви вырос красавец город, на гербе которого и по сей день большущий медведь.
Слушая рассказы о схватке князя с хозяином окружающих лесов, Блуд качал головой:
– Тебя никуда отпускать нельзя…
Хотел добавить, что и оставлять тоже, но не стал.
А еще через день Воля рассказал, что боярин Стемир со своей женкой, вдруг решившие перебраться в Суздаль, по дороге были убиты в лесу!
– Как?! Кем?! – ахнул Блуд.
– Неизвестно кем, холопы разбежались, точно увидели что-то страшное. Боярина вроде волк загрыз, а боярыню стрелой черной побили. Говорят, что из горла торчала.
Блуд схватился за левую сторону груди. Воля испугался:
– Ты чего, боярин, чего? Да эта волчица и не стоит, чтоб добром вспоминать, ведьма она.
– Как ты сказал?
– Волчица. Ну, Вучицей ее звали, волчицей значит. Она и перед смертью, видно, колдовала, у нее в руках нашли две куклы – одну человечью, а вторую медвежью…
Договорить не успел, Блуд едва не сполз на пол. Чуть придя в себя, пробормотал:
– Ярославу не говори…
Тут сообразил в чем дело и сам Воля:
– Боярин, неужто?..
– Она… – прохрипел Блуд.
– А кто ж побил?
– Не знаю…
Блуд и впрямь не знал, но уже понял, что в медвежьем углу есть силы, способные убить его любимца и защитить тоже. Есть кто-то, кто сильнее его власти и даже колдовских чар тоже. Он догадывался, чья это стрела, но старался гнать от себя такие мысли. Оставалось надеяться, что Ярослава и дальше будет защищать сила того седобородого волхва…
Шли год за годом, князь взрослел и мужал вдали от отца и матери… Самым родным и близким человеком для Ярослава был Блуд.
Ростов строился и хорошел, в нем селилось все больше народа, переезжали из соседних земель бояре, привлеченные выгодой, селились и строили свои лавки купцы, рос торг. Блуд был прав, спорить с Сарском не стоило, они не трогали волхвов, волхвы не мешали жить… Пока не мешали… Даже в Ростове был свой Чудской конец, где было капище и волхвами справлялись все требы.
Блуду хотелось только одного – чтобы князь Владимир забыл о существовании своего сына, сидевшего в Ростове. Нет, они исправно платили Киеву дань, но пусть бы уж не трогал в остальном. Постепенно встанет Ростов, будет большим городом, центром большого княжества… Воспитатель князя осаждал сам себя: а как же мечта сделать Ярослава великим князем? И понимал, что этого уже не так и хочется, стал же он князем? Может, довольно?
Блуду, может, и было довольно, а самому Ярославу? Об этом никто не знал, сам же кормилец и приучил князя держать мысли при себе, не делиться ими… Как бы то ни было, а несколько лет прошли в обычных делах и заботах, если, конечно, не считать нежданную страсть Ярослава к боярыне-колдунье. Но справились, и на том спасибо.
И вдруг гонец из Киева – князя Ярослава к отцу! У Блуда сжалось сердце – что еще придумал Владимир? Зачем ему Ярослав понадобился? Стал спрашивать гонца, нет ли известий из Новгорода от Вышеслава, тот ответствовал, что нет. Блуд вздохнул: чего и интересоваться, Новгород к Ростову ближе, чем к Киеву, сюда раньше, чем на Днепр, вести с Ильменя придут. Значит, не в Вышеславе дело. Тогда спросил по-другому:
– Кого еще князь к себе позвал? Только ли Ярослава?
Гонец был бесхитростен, да ему и не сказано было скрывать.
– Еще князя Всеволода из Волыни.
– С княгиней Рогнедой что?!
– Нет, она, слышно, в обители живет, как жила.
Осенило:
– А Изяслав Полоцкий?!
– Не ведаю, не было вестей.
Это было уже совсем непонятно, Владимир звал в Киев сыновей Рогнеды, но с ней все в порядке. Что тогда?
Ярослав уже уехал, а Блуд все гадал, но сколько ни соображал, так и не понял в чем дело.
Боярину Блуду недужилось, не ел, не пил. Его уже и травами разными отпаивали, и кровь пускали, и перед иконами до боли в коленях стоял, ничего не помогло. Душу тянула тревожная тоска, от которой ни кусок в горло не лез, ни глаза для сна не смыкались. Стоило их закрыть, как тут же вставал Ярослав, которого без его опеки, казалось, обязательно поджидала какая-нибудь беда. Уехал князь по родительскому зову спешно в Киев. А зачем? Прощался так, точно мог и не вернуться… Куда тогда боярин Блуд? Кому он нужен, кроме князя?
Конь уже унес Ярослава далеко от Ростова, когда в голове у Блуда наконец все сложилось в одну картину. Ну конечно! Как он не догадался сразу?! Женит князь своих соколиков! Ведь позвал тех, у кого любушек нет, остальные либо уже женаты, либо еще малы для того.
Сначала обрадовался, но тут же тоска снова сжала сердце немолодого уже боярина. Женится Ярослав, а он и на свадебном пиру не будет… Точно чужой какой. И вернется ли князь в Ростов, глянется ли сам Блуд его княгине? Подбородок боярина даже задрожал с обидой, он чувствовал себя брошенным и никому не нужным. Снова перестал есть-пить, снова на цыпочках ходила по хоромам челядь, боясь половицей скрипнуть, дверью стукнуть… Тоскует боярин, плохо и остальным оттого. Только боярыню, казалось, ничего не берет. Ни аппетита не потеряла женщина, ни сон не нарушился. Так же ходила, слегка задыхаясь от своей дородности, пыхтела что на ступеньках крыльца, что за трапезой, так же храпела, едва коснувшись головой подушки.
Это для Блуда Ярослав ближе сына родного, а боярыне что? У нее свои мысли и дела…
И снова стоял Блуд на коленях перед образами, просил для своего воспитанника помощи и защиты. И снова ждал вестей из далекого Киева.
А сам молодой князь в это время вместе с братом стоял перед отцом, теряясь в догадках, зачем зван. И Всеволод тоже не знал причины.
Князь Владимир внимательно оглядел повзрослевших сыновей. Уезжали мальчишками, а теперь перед ним были два молодых, с едва заметным пушком на подбородках князя. Каждый держит свой удел твердой рукой, исправно шлет дань… Конечно, обоим помогают, но ведь и сами тоже вон каковы.
Заныло Владимирово сердце, негоже вот так далеко и надолго отправлять сыновей, совсем чужие теперь были ему оба. Дал себе слово, что если и выделит уделы следующим, то будет часто звать к себе или сам ездить. А сыновья Рогнеды? Как получилось, что они все трое отрезанные ломти? Изяслав в Полоцке давным-давно сидит, князь и забыл, как он выглядит. Да что теперь вспоминать, небось встретит и не узнает, столько лет прошло. И Ярослав изменился, совсем стал похож на деда Рогволода. А Всеволод – тот больше на Рогнеду… Ничего в них нет от него, Владимира, может, потому и кажутся чужими?
Князь понял, что обманывает сам себя, чужими сыновья кажутся потому, что сам отправил их от себя по воле новой жены византийки Анны, чтобы ее сыновьям воли больше дать. Так и есть, Анна родила Бориса и Глеба, а еще Позвизда. Вот и оказались Рогнедичи отрезанными ломтями. О Святополке, что на Болеславовой дочери женат и в Турове сидит, и говорить нечего, тот с малых лет хоть и признанный сыном, а не свой.
Сыновья с недоумением смотрели на задумавшегося отца. Тот заметил взгляды, опомнился, кивнул на лавки, чтоб садились. Молодые князья выждали, пока опустится на свое место отец, негоже сыновьям садиться прежде. Вот, и этому не он научил – почему-то стало горько Владимиру.
Завел разговор о необходимости женитьбы. Ярослав настороженно смотрел на отца. Почему речь сразу с обоими, что, две невесты отыскались? Они христиане, женятся единожды, к чему спешка?
Рассказал о смерти шведского короля Эйрика Победоносного. После него осталась вдовой Сигрид Суровая. Конечно, по праву власть переходила к их старшему сыну Олаву Шведскому, но ни для кого не секрет, что и при жизни мужа всем заправляла Сигрид. Даже Победоносный Эйрик, получивший прозвище не за трусость в сражениях, не мог сладить со своей супругой, бежал от нее и женился на дочери норвежского ярла Хакона. Править в Швеции осталась королева, и делала она это твердой рукой. Вряд ли Сигрид был нужен новый муж, но смерть Эйрика делала ее очень завидной вдовой.
Случись все до крещения, Владимир бы не задумался, но сейчас он женат и вторую супругу завести не может. Зато мелькнула мысль сосватать суровой красавице кого-то из своих сыновей. Только кого? Вышеслав женат, о Святополке даже не думалось, да и он женат. Без жен только вот эти двое, но оба молоды – Ярославу всего семнадцать, а Всеволоду и того меньше, чуть только исполнилось шестнадцать. Куда ему справиться со своенравной королевой…
Владимир понимал, что более достоин такой участи Ярослав, он старше, умнее, сильнее, но как сказать князю, что гордая свейка отвергнет его, хромца, как когда-то отвергла Рогнеда робичича? Ничего объяснять не пришлось, только услышав имя предполагаемой невесты, Ярослав сам закачал головой:
– Отче, она меня не примет. Ей и Эйрик плох был…
Да и незаметно по лицу сына, что рад он такому предложению. Неудивительно, старовата для княжичей королева. А Всеволода это не смутило:
– Отче, а мне позволишь ли? – Чуть воровато оглянулся на Ярослава, добавил: – У брата зазноба есть, а у меня никого…
Ярослав чуть поморщился от такой речи, но смотрел на отца спокойно, взглядом честного человека. Владимир почему-то подумал, что у него материнский взгляд.
Князь пропустил мимо ушей слова сына о зазнобе Ярослава, внимательно вгляделся во Всеволода:
– Королева в возрасте, о том помнишь ли?
Всеволод кивнул, жадно следя за отцом. Владимир усмехнулся – рвется к власти в большом королевстве.
– Нрав у нее крут…
Княжич самодовольно скривился, мол, справлюсь. Подумав: «Ой ли?», Владимир тем не менее согласно кивнул:
– Езжай, если желаешь…
Знать бы им, какую беду накликали на князя Всеволода этим нелепым сватовством! Он действительно отправился к суровой королеве с богатыми дарами. Одновременно с ним прибыл и жених из Норвегии Олав. Сигрид ни словом, ни взглядом не дала понять, что презирает глупых мальчишек, которые годятся ей в сыновья, приняла их вроде и радушно, устроила в нарочно возведенных палатах, напоила, накормила. Но потребовала сочинить в ее честь стихи – висы, как полагалось при сватовстве благородной женщины.
Смог ли это сделать Олав, неизвестно, а вот князь Всеволод вряд ли. Во-первых, он не знал шведского языка, во-вторых, вряд ли отличался таким уж красноречием, он не был грамотен, из старших сыновей читать умел только Ярослав.
Видно, не понравились висы женихов королеве, Сигрид велела их напоить без меры и, закрыв двери снаружи, попросту поджечь палаты! Сын князя Владимира Всеволод сгорел заживо из-за попытки посвататься к шведской королеве!..
Жизнь иногда странно перемешивает самые разные судьбы. Пройдет немало лет, и Ярослав женится на внучке Сигрид Суровой, дочери Олава Шведского Ингигерд. А его старший сын Илья – на дочери вдовы того самого неудачника Олава Норвежского, чьи висы тоже не понравились шведской королеве вместе с сочинениями князя Всеволода.
Ярослав благополучно вернулся в Ростов и продолжал княжить. В следующий раз он уехал из Ростова только получив весть о смерти матери. Но обратно в город уже не вернулся.
Смерть редко приходит в семью лишь однажды; повадившись к несчастным, она норовит собрать свой урожай еще и еще раз.
В 1000 году умерла Рогнеда, жившая в обители под именем Анастасии. Почти следом за ней оставил эту Землю Вышеслав, старший сын князя Владимира, княживший в Новгороде. Следовало заменить его новым князем, и Владимир снова собрал сыновей.
Существует изображение князя и его сыновей. Перед Владимиром сидят в ряд взрослые князья, похожие друг на дружку, как близнецы. Это неверно, князья были разного возраста, от разных матерей, а потому быть похожими никак не могли.
Владимир снова перераспределил уделы. Из-за смерти Вышеслава оставался без князя Новгород, после гибели Всеволода – Владимир-на-Волыни. И Святослав уже в силах сам править. Да и Борис с Глебом подросли, пора давать настоящие уделы, чтоб рядом с братьями не обидно было. Борис вроде считался князем Волынским, но кто его в Волыни знал?
Киевский терем каменный, а оттого холодный. Его не прогревало весеннее солнышко, не справлялись и множество печей. В летнюю жару под каменными сводами прохладно, но в промозглые дни поздней осени или ранней весной вода, кажется, проникала сквозь камень и пробиралась за шиворот каждому, кто сидел в нижних ярусах. Теплее и приятней в верхнем, деревянном, ложницы князя и княгини с княжичами там, а вот гридница и трапезная внизу. Эхо шагов гулко отдавалось под каменными сводами, бесчисленными подошвами наполовину стерты ступени, факелы, вставленные в держатели на стенах, нанесли толстый слой копоти на потолок. Его время от времени оттирали холопы, но копоть все равно копилась. Освещать переходы надо круглый год и днем и ночью, туда почти не попадал свет со двора.
Молодые князья и княжичи торопились в трапезную по зову отца князя Владимира, стараясь не задевать местами мокрые, а местами грязные от сажи стены перехода. Князь ждать не любит. Тем более если вдруг позвал сразу всех. Не приехали только Святополк и Изяслав, те словно отрезанные ломти.
Владимир оглядел сыновей, сидевших на большой лавке в ряд. Один другого краше, все сильны и непохожи друг на друга! Старший из присутствующих Ярослав себе на уме, он уже не первый год князь, сумел взять под себя непокорный Ростов, живет с ростовчанами миром, это дорогого стоит. Разумен и спокоен Святослав Древлянский. Борис и Глеб тихие и ласковые, воспитаны в христианстве, любят книги и богословские беседы. Остальные трое пока малы, чтоб на таком совете присутствовать, пусть подрастают, придет и их время. Много сыновей у князя Владимира, но и земля Русская велика, на всех хватит. Только бы жили меж собой миром.
Князь напомнил о смерти дорогих людей:
– Царствие им небесное!
Сыновья перекрестились, но только губы Бориса и Глеба быстро прочитали молитву, остальные если и вторили этим словам, то только мысленно, хотя вряд ли…
– Мыслю, что должно наделы распределить…
В ответ первым беспокойно вскинул глаза Ярослав. Чего он боится? Сидит в Ростове, дальше уже не отправят. Нет, не боится, чуть усмехнулся, скосив глаза на братьев Бориса и Глеба: мол, куда этим наделы-то? У Бориса даже есть, он князь Волынский. Да только кто в Волыни его за год видел? Князь все в Киеве с отцом беседы богоугодные ведет. Разве так княжить надо?!
Владимир понял мысли старшего сына, но отвечать не стал. Если честно, прав Ярослав, князь Бориса на Волынь посадил вместо погибшего Всеволода, когда сам Борис был совсем мал, в противовес Святополку, чтоб тот волынян под себя не взял. Приехал девятилетний князь во Владимир Волынский, показался волынянам, чтоб не забывали, что под Киевом ходят, и отбыл к отцу под крылышко. Так и жил, изредка в своем городе появляясь. Волыняне не против, они хорошо понимали, что если возмутятся, то получат в князья Святополка, от которого воли вольной не будет.
Тут в душе у Владимира взыграло ретивое, захотелось всем доказать, что Борис не только любимый сын, но и самый способный. Да и Глебушко тоже. Неужто они глупее Ярослава? Если Рогнедич смог миром решить все с ростовичами, то неужто Борис и Глеб не смогут разумными речами привести вольные Ростов и Муром в христианскую веру? И князь вдруг объявил не совсем то, о чем думал еще несколько часов назад.
– Мыслю, князем Новгородским станет… – Братья заметно напряглись. Новгород не самый спокойный город, там сейчас тяжело, всегда было тяжело. Кого сошлют? – …Ярослав!
Князь Ярослав усмехнулся уже открыто, точно говоря: а кого же еще?
– Ты старший, тебе Новгород под себя брать! – чуть повысил голос Владимир и, не давая возразить, продолжил: – Вместо Ярослава в Ростов поедет Борис.
И снова вскинул свои темные глаза на отца Ярослав. Что князь говорит?! Бориса в Ростов?! Да ростовчане его и в ворота городские не впустят! Все, чего с таким трудом добились с Блудом, будет утеряно в одночасье. Но это был не последний для него удар.
– Муромским князем станет Глеб. – Владимир уже не заботился о том, как посмотрит на него старший сын. – Святослав останется в Древлянской земле. Святополк в Турове…
Растеряны были Борис и Глеб, хмурился Ярослав. Новгород давно выступал против Киева, всегда был против. Вышеслав сидел там тихо, как сам Ярослав сидеть не станет. Значит, либо война с городом, либо с… Думать о втором не хотелось. Конечно, у него есть хитрый Блуд, который смог даже ростовчан убедить жить с князем миром.
Безразличен только Святослав, пожалуй, ему одному было все равно. Оставался на месте в Древлянской земле, где давно живут спокойно. Не очень богато, но зато без ежегодной рати, как у полян и северян, дреговичей и волынян, даже как вон у новгородцев. Может, так и лучше? Подумав об этом, Ярослав вдруг понял, что нет. Для него нет. Ему лучше беспокойный Новгород, обиженный Владимиром и сам уже готовый обидеть кого угодно.
Заметив раздумья Ярослава, князь Владимир вдруг велел ему:
– Останься, говорить еще надо…
Ярослав остался. Смотрел на отца спокойно, для себя он уже решил, что сможет стать новгородским князем, справится с городом, как справился при помощи Блуда с Ростовом, а братья Борис и Глеб пусть как хотят, помогать не станет.
Владимир встал, прошелся по трапезной, в которой говорил с сыновьями, остановился возле окна, долго смотрел на облака, медленно плывущие в небе. Ярослав молча ждал, понимая, что разговор с отцом будет нелегким.
– Ты старший. Я знаю, тебя не очень манит Новгород. – Князь обернулся к сыну. – Но кого я отправлю туда? Святополк не уйдет из своей вотчины, Святослав тоже. Борис и Глеб молоды. Твой Новгород!
Ярослав, с каким-то ледяным спокойствием наблюдавший за отцом, не произнес ни звука. Владимир даже разозлился, вскочил, нервно пройдясь по хоромине. Сын тоже встал – негоже сидеть, когда князь-отец стоит. Ярослав хром, на улице непогода, оттого и нога ноет с самого утра, но вида не подал, князь не должен никому показывать свою боль. Владимир все равно заметил, как чуть переступил сын, стараясь облегчить больную ногу, почему-то стало досадно, сел.
– Не молчи! Вижу же, что ты против! Не хочешь в Новгород?
Ярослав устало усмехнулся:
– Не о том забота, князь. Не во мне дело.
– А в чем? – удивился Владимир. Что за человек! Никогда не скажет: «отец», все «князь» да «князь». Не простил ссылки матери? Но ведь не его же сослали. Делает все так, что никогда не знаешь, что он себе думает. Советчик у Ярослава хороший – Блуд, хитер, смышлен, может, оттого сын такой молчун? Но молчун только при отце, с матерью вон как говорлив! Был говорлив…
Для князя Владимира постоянное напоминание о Рогнеде не далекий Изяслав, а вот этот сын. Если честно, то он более других достоин взять под себя Русь после отца, он умнее, сильнее и крепче остальных. Но он не старший… Хотя даже не это остановило бы князя Владимира, а именно то, что Ярослав себе на уме. Всегда себе на уме, лучше промолчит, чем выскажет, что подумал. В глубине души князь Владимир всегда ревновал сына к матери, а саму Рогнеду к Ярославу.
Мысли князя ушли в сторону от беседы, но сын вернул их на место.
– Нельзя Бориса в Ростов, а Глеба в Муром.
Ярослав сказал то, что понимал и сам князь, да только не желал признавать. Оттого слова сына показались особо обидными, вспылил:
– Думаешь, ты один с Ростовом мог справиться? Борис тоже разумен, хотя и молод.
Ярославу очень хотелось возразить, что одной разумности мало, надо еще и княжить, причем хитро княжить. Но сказал чуть другое:
– И в Муром нельзя идти с епископом.
– Почему? – изумился снова начавший мерить трапезную шагами князь.
– Не пустят, – пожал плечами Ярослав.
– Пустят! – Рука Владимира сжалась в кулак, ясно показывая, что будет с муромой, если ослушаются. А Ярослав вдруг почувствовал усталость, сильную усталость. Отец отправил его с глаз долой в Ростов, теперь, когда они с Блудом справились, туда пойдет Борис со священниками, испортит все, чего достигли, а им надо начинать заново. И вдруг молодой князь чуть испугался, а ну как Блуд решит остаться с Борисом? Воевода уже стар, вдруг захочет покоя? Самому с новгородцами справиться будет сложно.
Занятый этой мыслью, он не стал далее пререкаться с отцом, соглашаясь, кивнул и попросил удалиться. Владимир смотрел ему вслед раздраженно, он так и не понял ни озабоченности сына, ни его настроя. Что Ярослав о себе думает? Ишь ты, сильный князь! Справился с маленьким Ростовом… Пусть попробует одолеть непокорный Новгород! А Ростов и Муром? Куда они денутся, будут исправно платить, как платили, и постепенно креститься. Разумные речи младших сыновей сделают свое дело не хуже твердой руки Ярослава и хитрости Блуда.
Знать бы Владимиру, как он ошибается! Ни Ростов, ни Муром не смирятся и епископов не примут. Там, где Блуд замирил людей хитростью, ни Борису, ни Глебу ничего не удастся проповедями. Но это будет позже.
А тогда в Новгород уезжал новый князь – Ярослав Владимирович из рода Рюриковичей, слишком похожий на своего деда Рогволода, чтобы быть любимым сыном князя Владимира.
Конечно, ни Борису, ни Глебу не хотелось уезжать от отца так далеко и в такие беспокойные места. Потому князь, во-первых, не торопил их с отъездом, во-вторых, собирал с сыновьями многочисленное христово воинство. С каждым по епископу и массе приданных священников и просто дружинников и холопов. А пока в Ростове сидел воевода Блуд, правил за князя и ждал приезда другого. Все налажено, можно и не торопиться. Ярослав в Новгород уезжал один.
Новгородский торг, как и всякий другой, был, считай, главным местом города. И не только потому, что Новгород богател торгом.
Здесь можно было купить все, что только способны сделать и вырастить человеческие руки. Имей деньги – и не уйдешь с торга с пустыми руками. За чем бы ни пришел человек – едой, одеждой, обувью, оружием, скобяными ли изделиями или хомутом, лошадью или персидскими порошками – все мог найти на торге, все купить.
Нужна изба? Вон они лежат готовые, уже срубленные и снова раскатанные по бревнышку, плати, и тебе соберут снова, где скажешь. Сластей детишкам привезти надумал? И этого полно на любой вкус и кошель. В житном ряду встретишь мельника, белого от муки. Там вон кисло пахнет выделанными кожами, знать, кожемяки близко. А неподалеку тянет конским навозом. Издали разносится поросячий визг – тут и объяснять не надо, что продают. Удивительное животное – поросенок: коли начнет, так может визжать с утра до вечера, не переставая.
Между рядами передвигается, ловко увиливая от чьих-то спин, локтей, животов, лоточник. Его голос перекрывает все остальные крики, приглашая отведать свежих пирогов с визигой и грибами. Пирожный дух быстро разносится вокруг, и у невысокого, но голосистого парнишки дело движется споро. Хитер он, другой покупатель до калачного ряда может и не добраться, потому как за гвоздями пришел да за новым топором, и потерпел бы без пирогов до дома-то, а вот рядом купил кто-то, запахло вкусно, и потянулась сама рука за деньгой, чтоб и тоже отведать горяченьких пирогов…
Парнишка быстро распродал свой товар, кивнул кому-то, кому не досталось: «Я мигом, щас принесу!» – и исчез в толпе. Не успели о нем позабыть, как вот они еще пироги с пылу, с жару. Теперь купили у ловкача и те, кто вовсе не собирался тратить драгоценные деньги на еду.
Также ловки и сбитенщики. Коли жара стоит да разопрел люд на солнышке, у них квас готов, откуда-то холодненький, забористый… А если студено на улице, так сбитень горячий паром исходит, сам сбитенщик словно котел с тем напитком, тоже весь парит на морозе. А по морозу да после дела лучше нет румяных пирогов со сбитнем! Вот и тянутся руки к кошелям или за пазуху, тратятся те денежки, что совсем на другое припасены…
А вокруг идет гомон, кто-то предлагает товар, кто-то приценивается, кто-то уже купил и теперь, может, и жалеет, что не обошел сначала весь ряд, потому как чуть подалее дешевле оказалось. Кто-то напротив, жалеет, что сразу не взял, – купили то, к чему он уже приценился да пошел повыгодней поглядеть. Одни бьют по рукам, сговорившись, другие переругиваются, не соглашаясь… Торг есть торг, но откровенно обманывать здесь не решаются. Один раз негодный товар продашь как хороший – ославят так, что всякий уважающий себя покупатель стороной обходить станет. На новгородском торге честью дорожат, доброе имя ценят, а потому обмана нет. Это хорошо знают и заморские гости, вот и не пустеет торг круглый год.
Но для горожанина это не только место, где можно купить или продать, это еще и место, где люди узнают новости. Человек ведь живет как? У него из окошек виден только свой двор, ни на улицу, ни на соседей не глазеют, на Руси не принято, места хватает, чтоб впритык избы не ставить. Живет каждая семья своей жизнью, все ведают только о своих родичах да ближних соседях. Но стоит чему случиться в городе, как все сразу оповещены. Откуда?
А все торг. Стоит первым лучам солнца из-за верхушек деревьев показаться, как он оживает, чтобы затихнуть уже в полной темноте вечером. Здесь и перемалываются все городские, и не только, новости, сюда человек несет что узнал, отсюда и домой приносит не один товар, но и вести, добрые ли, худые ли…
Это на площадь народ созывает вечевой колокол, а до колокола люд все вызнать на торге должен. Откуда свои купцы вернулись, что дальние гости привезли, что берут ныне у свеев, с кем воюют греки, почем рожь в Киеве… Купцы и те, кто с ними ходит, – главные разносчики дальних вестей, а новгородские новости бабы выболтают, у них языки не просто без костей, но и не привязаны. Посмотришь на такую – вроде и язык не больше, а даже меньше, чем у мужика, но во рту точно не помещается, норовит наружу все, что в голове накопилось, выплеснуть.
На торге зарождаются слухи, иногда нелепые. Сболтнет какая-нибудь дурында глупость, а остальные и ну трепать своими языками! Бывает, человеку от иной сплетни век не отмыться. Но в основном все же верное говорят люди, умеет народ отделить нужное от ненужного, понять то, что хотелось бы и спрятать, разглядеть в пустословии зерно правды.
Нежданно по торгу пронесся слух, что киевский князь Владимир взамен умершего Вышеслава присылает другого своего сына – Ярослава. Присылает и присылает, известие мало кого поразило, не сидеть же городу без князя, а правит Новгородом вече и вон боярин Коснятин. А под ним какой бы князь ни сидел, все одно сделает, как велят.
А Ярослав, еще сказывали, и хром к тому же! О новом новгородском князе смогли порассказать те, кто бывал в Ростове, и сами ростовчане, тоже нередко наведывавшиеся в вольный город. Все сходилось к одному – князь умен, скрытен и терпелив. Новгороду такой подходил, потому поговорили и забыли. Оставалось только ждать.
Не переживал и Коснятин Добрынич, он-то не сомневался, что подомнет под себя любого Владимировича, сколько бы тех ни присылали. Главное – сразу показать, чья власть в Новгороде, чтоб новый князь понял, что вольный город хотя и вольный, а стоит под ним, Коснятиным, сыном Добрыни. И это право его отец Добрыня заслужил еще при жизни князя Святослава, потому как словом Добрыни, брата Владимировой матери Малуши, новгородцы получили себе в князья Владимира, а потом тот же Добрыня спасал молодого Владимира, и крестил Новгород тоже он. Кому как не сыну Добрыни, Коснятину, теперь держать под собой Новгород?
Для вида пусть и князь будет, это даже удобно: ежели что не по нраву вольному городу, всегда можно на князя спихнуть, мол, он придумал, его и вина. А потом за князя перед городом заступиться, и снова всем хорош Коснятин, всем помог, всех примирил, все без него не могут. Коснятин и сам не раз устраивал стычки князя с горожанами, а после помогал замирению.
Потому не переживал боярин за появление нового князя. Худо, что с ним рядом хитрый Блуд, но и с тем сладить можно. Если не останется в Ростове, так в Новгороде найдется возможность от него избавиться. А услышав, что Ярослав пока один едет, Коснятин и вовсе обрадовался. Пока до Новгорода доберется Блуд, князь уже будет делать все, что скажет ему Коснятин!
Ярослав хорошо сознавал, что ему предстоит, но был готов к встрече с вольным городом и его правителями.
По пути ему пришлось пережить немало трудных минут. Татей на дорогах развелось множество – почему бы проезжих не пограбить, если мимо едут? Вот и на поезд Ярослава тоже напали.
Для князя главным в обозе было защитить книги, что лежали в возах. Татям они ни к чему, все одно выбросят, а сам Ярослав уже не мыслил жизни без чтения и никак не мог понять тех, кто не желал осваивать грамоту. Часто спорил об этом с неграмотным Блудом.
Отбиться смогли, мало того, перебили всех нападавших, это были, скорее всего, жители соседних весей. Неприятный осадок остался. Ярослав дал себе слово, что в его землях путникам будет безопасно. Дать-то нетрудно, а вот как выполнить? Князь еще долго не сможет выполнить этого обещания самому себе, не только потому, что извести желающих поживиться чужим добром трудно, но и потому, что другие заботы поглотят все время, силы и думы.
Ильмень проехали поздно вечером. Ночевать в снегу почти рядом с городскими стенами совсем не хотелось, потому подогнали уставших лошадей и разбудили стражу. Лошади, не хуже людей стремившиеся под крышу, в тепло и к корму, торопились как могли. А вот стража долго не могла поверить, что среди ночи прибыл из Киева князь. Ехавший первым дружинник Евсей подскочил к воротам Городища, забарабанил в них изо всех сил. Со всех сторон залаяли собаки, постепенно послышались и людские голоса. Княжий терем на высоком крутом берегу стоял темный, ни в одном оконце не видно света. Ярослав вздохнул – не ждали князя. Темная махина терема почему-то сразу не легла ему к душе. Первой мыслью было: «Поставлю себе другой. И на другом берегу!» Утром он увидел, что и терем не так велик, и другой берег не так хорош, но передумывать почему-то не стал, его двор действительно вырос на Торговой стороне.
Из-за ворот наконец послышался сонный голос:
– Кто такие?
– Князь Ярослав Владимирович приехал! Открывай!
Несколько мгновений за воротами было тихо, потом заскрипели засовы, и в открывшееся маленькое окошко сунулась чья-то всклоченная голова:
– Чего?!
Евсей заорал:
– Чего пялишься?! Открывай, князь на морозе ждет!
Стражник позвал кого-то в помощь, и они принялись возиться с засовами, выбивая клинья, которые не позволяли воротам распахнуться.
– Да чего вы там? – все сердился дружинник. – Возитесь, точно старый дед возле своей бабки!
– Сейчас-сейчас… – Дозорные, видно, испугались гнева прибывших, а от спешки получалось только медленней. Наконец половина ворот приоткрылась, в нее просунулось лицо стражника. Правильно делал новгородец, что стерегся, Евсей схватил его за нечесаные космы и живо вытащил наружу. Заорав благим матом, стражник пытался вырваться из огромных лап дружинника. Князю надоела эта возня, он окликнул Евсея:
– Отпусти, чтоб вторую половину открыл. Не то будем до утра тут стоять.
Новгородец уже увидел большой санный поезд, сопровождавший князя, понял, что это не простой купец, и заюлил:
– Проходите, гости дорогие…
– Гости! – фыркнул Ярослав. – Сначала полночи в собственный терем не пускают, а потом гостями зовут!
Стража наконец пустила князя с сопровождающими в Городище, засуетились разбуженные холопы, понабежали бояре, все завертелось вокруг Ярослава, мешая толком понять, рад он приезду или нет.
Поднятый с ложа среди ночи, быстро пришел Коснятин, стал распоряжаться так, словно князь приехал к нему в гости, а не править. Ярослава покоробило хозяйское обращение с ним родственника, привык уже в Ростове чувствовать себя князем. Здесь же по всему было видно, что старший брат Вышеслав сидел за Добрыней, а потом Коснятиным тихо-тихо, как сам Ярослав сидеть не собирался. Но у него хватило ума сразу не показывать своей воли, смолчал, только кивал в ответ на распоряжения и рассказы сына Добрыни. Надо сначала приглядеться к боярам, к епископу, к самой жизни вольного города. Хотя какой он вольный, если делает все, что из Киева ни прикажут?
Позже, лежа без сна с закинутыми за голову руками и прислушиваясь к потрескивавшим в печи поленьям, Ярослав раздумывал, как вести себя утром, как сделать так, чтобы не только Коснятин, но и все остальные поняли, что в Новгород прибыл Хозяин, что воли, какую знали при Вышеславе, не будет. Он князь и должен здесь править, а не следить за отправкой дани в Киев. Новгород силен, он вполне мог бы обойтись и без Киева, если бы нашел другие торговые пути, не по Днепру. Сейчас Ярослав понимал, зачем было Добрыне поддерживать князя Владимира в его походе на Волжскую Булгарию, и радовался своему решению поставить на Волге Ярославль. Этот город хорошо поможет тем же новгородским купцам в их путях к Хвалисскому морю. Вспомнился Ярославль, волжский берег в закатном солнце, тихий плеск воды, а еще огромные рыбины, которых вылавливали меряне. И впрямь мало где такие водятся, говорят, вот еще в Сурожском море. Но Сурож далеко, а Ярославль рядом.
До самого рассвета он все размышлял и размышлял над тем, как управляется огромная земля по имени Русь. В ней множество княжеств, множество городов, недаром варяги вон зовут Русь Гардарикой – страной городов. И каждый город хорош и силен по-своему. Но самый сильный Новгород. Если честно, то он сильнее Киева. Только в Киеве княжеская власть, а в Новгороде вечевая.
Князь Владимир и сам начинал с Новгорода, пользовался его помощью. Значит, на город можно положиться?
Ярослав осадил сам себя: против кого это он собирается призывать на помощь новгородцев? Отец держит Русь крепкой рукой, если и досаждают печенеги, так это с юга. Иногда грабят купеческие караваны свеи? Но они всех грабят, вообще, свеи лучше торгуют, а варяги не прочь наняться в дружину.
Князь Владимир воюет мало, может, в том его сила? Лучше торговать, чем воевать – это Ярослав понял в Ростове. Начни они с Блудом войну против ростовчан – и не лежал бы сейчас Ярослав, закинув руки за голову, а покоился бы в холодной земле, если вообще покоился, а не был съеден дикими зверями.
А отец разве не так? Он тоже старался со всеми замириться, воевал с братом за Киев, даже убил его, но после-то собрал русские земли в кулак, вернул все отцово, что растерял Ярополк, и правит миром.
Молодой князь, сам того не сознавая, оценивал правление своего отца. Он отбрасывал в сторону убийство дяди Ярополка, понимая, что по-другому князь просто не мог, не потому что должен был мстить, а потому что иначе не стал бы великим князем, остался сидеть в Новгороде под рукой старшего брата. Где-то в глубине души шевельнулась нехорошая мысль, что Новгород поставляет великих князей Руси, значит, придет и его очередь? Но Ярослав не первый, даже если не брать в расчет Изяслава, то Святополк имеет больше прав на Киев, всем ведомо, что он Ярополчич. Что же тогда? Делить Русь с братом или идти на него войной? Князь постарался отбросить такую мысль, но она упорно возвращалась.
Только к утру Ярослав решил для себя, что думать о Киеве пока рано, надо взять в руки Новгород, а это будет не очень легко, тем более рядом нет опытного Блуда. Если справится с непокорным вольным Новгородом, то сможет стать и великим князем Руси. А для этого именно сейчас надо выкинуть все мысли о Киеве и думать только о Новгороде. И с Коснятиным ссориться никак нельзя. Пока нельзя.
Утром, увидев сына Добрыни, Ярослав невольно поморщился, у отца в Новгороде будут десятки глаз и ушей, это не Ростов, князь Владимир всегда будет знать, что и как делает сын. Заметив его недовольство, Коснятин нахмурился, ишь ты какой! Здесь он, сын Добрыни, хозяин, каким был при жизни его отец Добрыня, и не молодому князю поперек опытного боярина вставать! Это не укрылось от Ярослава, сработала привычка, воспитанная Блудом, поспешил исправить оплошность, поморщился снова и объяснил боярину:
– В дороге пришлось с татями столкнуться, немного ногу поранил, как наступлю, так точно по горячим углям…
Коснятин снисходительно усмехнулся: всем известно, что Ярослав хром с рождения, чего уж тут на татей сваливать? Но и тут молодой князь его перехитрил, взялся за левую ногу, мол, эта побаливает, и с удовольствием заметил, как призадумался боярин, вспоминая, на какую же ногу хром князь.
Ярослав, не теряя времени даром, велел созвать бояр и старших людей Новгорода, чтобы познакомиться сразу со всеми. Но для начала отправился к епископу. Иоаким Корсунянин возглавлял Новгородскую церковь бессменно со своего появления в Новгороде вместе с Добрыней и крещения города. Он не стал селиться в Городище, где хорошо укрепленный двор, перебрался на другую сторону и там поставил свои палаты. Ярослав, мальчиком уже бывавший в Новгороде вместе с отцом при жизни старшего брата Вышеслава, помнил деревянную Софию, но не помнил епископских палат, наверное, его туда не приглашали. Теперь, оглядывая выросший вокруг двора епископа Иоакима крепкий детинец, князь мысленно восхитился. Хорошо сидит епископ! Но свой двор все же решил ставить не рядом, а на другой стороне, близь Торга. Князь должен жить рядом с центром города, а у Новгорода это Торг, ни к чему сидеть далеко.
Епископ внимательно смотрел на молодого князя, он уже знал, что сын Владимира отличается умом, даже хитростью, что грамотен, что боголюбив. Встретившись с проницательными глазами епископа, Ярослав не отвел своих серых, внимательных глаз. Это понравилось Иоакиму, он подумал, что, став для князя духовным наставником, сможет влиять на его правление, только действовать надо осторожно, заметно, что не слишком доверчив молодой князь. Целуя длинную жилистую руку епископа, Ярослав отметил для себя, что рука теплая, а пальцы слегка сжали его руку.
– Легка ли была дорога, сын мой?
– Осилил с Божьей помощью, владыко… – Ярослав не стал рассказывать о нападении татей по пути, ни к чему епископу это знать. Но Иоаким сразу показал, что хорошо осведомлен обо всем, что происходит в его землях.
– А про татей, какие чуть не погубили, забыл?
Ярослав виду не подал, что изумлен, чуть поморщился:
– Недостойно князя о таком вспоминать…
– Слишком много таких развелось на Руси, о том помнить надо. У князя с дружиной есть чем защититься, а купцов и других людей немало обижают. – У епископа был свой резон поговорить об этом с Ярославом. – Да ладно, после о том побеседуем. Добро пожаловать, князь, в Новгород, рад такому решению князя Владимира. Хорошего князя дал городу.
– Благодарствую на добром слове, владыко, – чуть склонил голову Ярослав, ему было приятно слышать добрые слова в самом начале своего княжения.
Иоаким в ответ улыбнулся:
– Наслышан, князь, о твоем правлении в Ростове. Разумно правил, да только епископу Феодору мало помогал.
Ярославу очень хотелось ответить, что тому и помогать не в чем было, сидел тихо в Суздале, никому не мешая. Но правильно, что сидел, Ростов не та земля, какую крестить с налета можно, там на многие годы все затянется. Хотел ответить, да промолчал, и это не ко времени, он в Новгород надолго, потому еще успеет объяснить все епископу.
Иоаким понял все по-своему, решил, что епископ Феодор просто был слаб, чтобы верно наставлять молодого князя, оттого правил Ярослав хорошо, а вот крестить мерю не смог. Надо сразу взять князя под свою опеку, стать духовным наставником. Все киевские князья выходили из Новгорода, о том Корсунянин ни на миг не забывал, только всегда жалел об излишней мягкости Вышеслава. Этот, похоже, не такой, этот сможет стать Великим князем, вон как глянул! А вместе с ним в Киев переберется и Иоаким…
Так началось новгородское правление князя Ярослава Владимировича.
И здесь мы очень мало знаем о том, как жил Ярослав Владимирович. Кажется, женился на некоей Анне. Кажется, у него родился сын Илья и, возможно, дочь Агата. Построил Ярославово городище, первым стал жить часть года вне самого города – в своем дворце в Ракоме. Открывал школы, чтобы обучались грамоте дети бояр и купцов. Сажал грамотных переписчиков, чтобы множились книги…
В общем, жил и княжил. Сталкивался ли он с Коснятиным? Наверное, но до самого 1014 года ничего ни о стычках, ни о самом Ярославе Владимировиче в русских летописях нет. Да и в иных источниках тоже. Это просто был очередной новгородский князь, сын князя киевского. Один из… Пока не пришла его пора.
Справились ли Борис в Ростове и Глеб в Муроме? Нет, Ярослав в своих опасениях оказался прав. Глеба просто не пустили в город. С юным князем отправилась немалая дружина и большое количество священников во главе с Илларионом. Зря князь Владимир рассчитывал на разумные речи своего любимца, речи речами, а жизнь брала свое.
Муром не встречал князя хлебом-солью. Муромчане были готовы принять самого князя, но, прослышав, что с ним священники, которые станут крестить людей, собрали всю племенную рать и заперлись за стенами. Конечно, киевляне могли бы и осадить Муром и попросту нанести городу урон, но воевода хорошо понимал, что тогда они наверняка не вернутся обратно. Киев далече, а лес на Муромской земле действительно глухой…
Киевская дружина встала неподалеку от города. Шли день за днем, но Муром ворот не открывал. Глеб ходил сам не свой, что делать, вернуться в Киев к отцу? Нельзя. Взять город в осаду? Тоже. Ему на помощь придет все племя, вырежут по одному, и не только священников.
К князю попросился один из дружинников, сказал, что муромский, потому места здешние знает. Глеб только успел подумать, чем он может им помочь, как воевода уже о чем-то расспрашивал дружинника, кивая головой.
Поговорив, воевода Велич обратился к князю:
– Здесь неподалеку есть укрепление, погост, еще со времен княгини Ольги стоит. В нем жить можно, подновим только кое-что.
Услышавший такие речи Илларион рассердился:
– Негоже князю от муромы на погосте прятаться!
Велич даже отмахнулся от него:
– Никто прятаться и не собирается, только жить где-то надо! В город не пустят, что, стоять под стенами будем, пока помощь из Киева не подойдет?
Глеб кивнул:
– Поехали на погост.
Старый погост действительно был вполне годен для жизни, там даже запасы зерна сохранились. Быстро подновили обветшалые постройки, поставили новые избы и конюшни, укрепили на всякий случай тын. Илларион ворчал, что лучше бы взяли Муром, но на него никто не обращал внимания. Быстро поняв, что понадобится помощь, Велич отправил гонцов в Ростов, но не за дружиной, а за хлебом и овсом, надеясь, что князю Борису повезло с ростовчанами больше, чем Глебу в Муроме.
Постепенно жизнь наладилась, даже с городом договорились, не пришлось везти хлебушек людям и овес для лошадей из далекого Ростова, Муром дал все. Только князя со священниками оставили вне города. Сколько ни уговаривал Велич скрипевшего от злости зубами Иллариона потерпеть, епископ не мог.
Прошло целых два года, Муром признал князя, исправно платил дань, только вот в город ни Глеба, ни тем более Иоанна с его людьми не пускали. При любой возможности в Киев уезжал кто-нибудь из священников, скоро остался лишь самый упорный – епископ. Воевода качал головой, можно бы понять, что крестить мурому не удастся, чего упорствовать?
Однажды, когда они с Глебом были на охоте, куда епископ не ездил, считая это бесовским развлечением, Илларион не выдержал и отправился в Муром проповедовать. Горожане, привыкшие, что княжьи люди не появляются в городе без приглашения, да и вообще за стены не заходят, не поверили своим глазам – священник осмелился прийти не просто к Мурому, а на площадь города! Илларион шел, высоко подняв большой крест и распевая духовные гимны, которые были должны помочь завладеть умами и душами муромчан. Что произошло в самом городе, он упорно не рассказывал никому. Видно, Илларион сильно рассердил муромчан своими проповедями, потому как вернулся обратно… без бороды! Опозоренный епископ долго призывал кару господнюю на головы проклятых язычников, только борода от этого на свое место не вернулась.
Первым забеспокоился Горазд:
– Князь, епископу надо уезжать в Киев. Может, и ты поедешь?
Глеб чуть растерялся:
– А Муром?
– Я останусь здесь, дань буду собирать и присылать исправно. Дружина будет при мне, плохого не допустит. Объясни князю Владимиру, что Муром не то место, которое сейчас крестить можно. Рано еще.
Глеб от такого совета почувствовал только облегчение. Он сидел в Муромской земле в тоскливом одиночестве. С детства привыкший всегда быть рядом с братом, очень тосковал по Борису. Ездил к нему из Мурома дважды, видел, что жизнь в Ростове совсем не та, что на их погосте, душой рвался к Борису и в Киев, потому долго уговаривать не пришлось. Оправдывал себя молодой князь тем, что и Борису в Ростове мало что удалось; как уехал Блуд, которого Ярослав оставил в Ростове дожидаться нового князя, так и пошел разлад. Нет, ростовчане, как и мурома, не противились, они просто не желали видеть у себя епископа Феодора. Только тот умней, сказано сидеть тихо в Суздале – сидит и никого силой не крестит. Борис часто в Киеве бывает, значит, и Глебу можно? Князь решил ехать, воевода прав, нужно же епископа обратно проводить? А там как бог даст…
Провожая в обратный путь молодого князя, Велич подумал, что тот не вернется. Если только в Киеве не случится что-нибудь такое, отчего пришлось бы уносить ноги хоть в далекий Муром. Подумал – и сам ужаснулся такой мысли. Но мысль засела глубоко в потаенном уголочке. Знать бы воеводе, насколько окажется прав, придет время, и князь Глеб вынужден будет бежать в Муром, спасая свою жизнь. Только это не поможет.
