Вернувшись из Византии, Олег повел себя смирно и покорно. Он видел силу Всеволода и Мономаха, которые подмяли под себя пол-Руси, и понимал бессмысленность борьбы с ними. Все свои помыслы он направил на семью. Ему большое удовольствие доставляло заботиться о Феофании, доставлять маленькие радости. Она довольно быстро привыкла к новой жизни, ей понравилось быть хозяйкой княжества, льстило поклонение и почитание подданных, подарки, которые они несли. Вскоре у них родился первенец – Всеволод, который занял все ее мысли, заслонил весь мир.

И тут пришло сообщение из Киева о смерти великого князя Всеволода, а через некоторое время прискакал гонец из Смоленска, от брата Давыда. Тот сообщил, что захватил Новгород и выгнал оттуда сына Мономаха – Мстислава. «Пора действовать! – писал брат. – Не теряй времени, иди на Чернигов, возвращай отчее имение!»

И Олег понял, что пробил его час. Но он не стал спешить, а начал тщательную подготовку к походу, которая заняла у него более года. Он укрепил свою дружину новыми воинами, набрал наемников среди северокавказских народов, послал щедрые дары половецким ханам, обещая за помощь богатую добычу в русских землях.

Наконец в августе 1094 года его дружина, поддержанная огромным половецким войском, появилась под Черниговом. Город был взят в плотное кольцо. Олег приказал сжечь посады, чтобы показать, что не уйдет, пока не возьмет город, бывшее владение своего отца. Половцы бросились грабить округу.

Рано утром 7 августа войска Олега пошли на приступ. Половцы стояли в стороне, они ждали своего часа, чтобы, когда русы истощили себя во взаимной борьбе, без больших потерь взять Чернигов и подвергнуть его грабежу, а жителей увести в полон.

Мономах выбрал себе место на крепостной стене между двумя башнями. В его дружину влились вооруженные крестьяне, городской люд. Горе-вояки, мечи держали как палки. Но других воинов не было, и обучать их времени тоже не было. Женщины, подростки кипятили воду и смолу.

Прислонившись плечом к зубцу, он мрачно наблюдал, как из Олегова стана выскакивали воины и торопливо бежали к крепостной стене. Скоро они будут рядом, их надо будет поражать всеми силами и средствами, убивать и калечить русских людей, таких же, как он сам. Кто выдумал эту проклятую войну?..

Вот снова встретились они с Олегом. Надеялся он, что поражение под Нежатиным Полем образумит, успокоит двоюродного брата, что поймет он, насколько губителен для Руси его союз с половцами. Но нет, ни неудача на поле брани, ни пребывание в Византии, как видно, нисколько не повлияли на него. Да, он всегда был вспыльчивым, самолюбивым, всегда себя ставил впереди всего остального, но не думал и не предполагал он, Мономах, что свои выгоды Олег будет считать выше интересов своей родины. «Видно, в этом и кроется разница между мной и моим братом, – думал Владимир. – Я готов жизнь отдать за Русь, она у меня всегда на первом месте, ради нее я живу. А ему Русь – это лишь земля, где он должен властвовать, где следует подчинить себе все новые и новые пространства, а какими средствами – ему все равно. Он не видит людей, не хочет замечать их страданий, не обращает внимания на беды, которые несет жителям страны своими действиями. В этом различие между нами, здесь пролегает пропасть, которая нас разделяет. Если бы он повернулся лицом к Отчизне, мы снова были бы вместе. Но не заметно, чтобы он смирил свою гордыню. Стало быть, мира между нами быть не может, и война продолжится до тех пор, пока кто-то не одолеет».

Приступ был отбит с большими потерями для Олегова войска. Под стенами крепости среди головешек и битых лестниц валялись трупы, ползали и стонали раненые. Подъехали всадники, стали кричать, чтобы позволили убрать своих; убитых похоронить по-христиански, а раненых перевязать и унести с собой. Со стен отвечали, что препятствий чинить не станут.

На княжеском совете гадали, пойдет или не пойдет Олег на новый приступ? Ряды защитников тоже значительно поредели, противник мог прорваться, а там недалеко до беды…

– Надо, князь, идти на переговоры, – хмуро говорил Дмитра Иворович, держа между коленами длинный меч. – Показали мы Олегу, что город будет защищаться. Можно выторговать выгодные условия мира.

– А не примет ли он это за нашу слабость? – возразил осторожный Ратибор.

– Может. Но если тмутараканцам удастся прорваться, а следом хлынут половцы?..

Мономах прохаживался по горнице. Сказал после долгого молчания:

– Не будем торопиться. Любая война несет долю риска. Думается мне, что не решится Олег напасть на город в ближайшие дни. Надо ему зализать раны. И половцев он постарается не допустить в Чернигов. Как-никак, но он намерен править Черниговской землей, а грабежей степняков черниговцы ему не простят. Не резон Олегу восстанавливать против себя своих подданных… Давайте подождем.

На седьмой день осады к главным воротам подъехал всадник, заиграл в рожок. Когда отворилось окошечко, крикнул:

– Приглашает князь Олег своего брата Владимира на переговоры в чистое поле. Говорит, что надо решать споры родственников не оружием, а добрым согласием.

Доложили Мономаху. Тот не замедлил с ответом:

– Передайте брату Олегу, что согласен на мирные переговоры.

Встретились они на виду обоих войск. Владимир Мономах подъехал рысцой, не спеша слез с коня, взял его под уздцы. Олег примчал галопом, поднял коня на дыбы, легко соскочил на землю, высокий, тонкий, гибкий. Внешностью он пошел в мать, женственное лицо его с мягкими чертами было красиво, губы толстые, чувственные. Только большие глаза смотрели холодно и настороженно, они были будто с другого лица, жили своей жизнью, выдавая внутренний мир этого человека, равнодушного и беспощадного к людям.

– Здравствуй, брат, – сквозь зубы сказал Олег, вглядываясь в непроницаемое лицо Мономаха.

– Здравствуй, брат, – ответил Мономах, не шелохнувшись. Они долго стояли, молча разглядывая друг друга. Помнили то время, когда вместе шли походом в Чехию, когда были не только братьями, но и лучшими друзьями, когда бок о бок сражались против общего неприятеля, не щадили своей жизни ради общей победы, ради славы Руси. А теперь разделы и переделы Рюриковых земель превратили их в непримиримых, смертельных врагов.

– Пришел я получить отчину свою, – вымолвил, наконец, Олег, едва шевеля непослушными губами.

– Это моя отчина. Я получил ее от отца своего, – ответил Мономах, не отводя свинцового взгляда от лица Олега.

– Незаконно получил ты ее. В обход стародавних обычаев отдал Чернигов отец твой, великий князь Киевский Всеволод. И ты это знаешь.

– Решения великого князя всегда признавались на Руси.

– Но не те, которые нарушали лествицу. Она сложилась до нас и будет жить после нас. И мы обязаны признавать и следовать ей. Иначе – кровь.

– Крови хочешь ты. Даже разбойников-половцев привел в родную страну.

– Потому что я прав в нашем споре. И ты должен уступить.

– Если я уступлю, то только силе. Правда на моей стороне.

– Тогда будет кровь. Кровь русских людей. Я не хочу этого.

– Я тоже не хочу.

– Тогда верни мою отчину.

– А что остается мне?

– Ты получишь Переяславское княжество. Оно принадлежит тебе по праву старшинства.

Мономах долго стоял и думал. Собственно, он уже все решил еще до переговоров. Нужно было выторговать Переяславское княжество, но это только для начала. Теперь следовало получить ручательство безопасности для себя, своей семьи и окружения. Пойдет ли на это Олег? Не обманет ли? Не захочет поквитаться с ним, Мономахом, раз и навсегда? Разве впервой ему проливать кровь ради достижения своих целей? Тем более, когда под рукой шайка полудиких степняков…

Однако Олег понял долгое молчание Мономаха по-своему. Он решил, что тот не собирается отдавать ему Черниговского княжества, а это означало, что придется идти на новый приступ. А Олег знал, что воины его, положив столько голов у стен города, не намерены снова карабкаться по высоким лестницам навстречу своей смерти. Что касается половцев, то, действительно, ему не хотелось отдавать им на грабеж и насилие свое будущее владение… И он сказал несколько торопливо:

– Давай забудем прошлые распри, Мономах! Я предлагаю честный раздел владений рода Рюриковичей. Строго по старшинству. Издавна так сложилось, что первым городом на Руси был Киев, за ним следовал Чернигов, а уж потом – Переяславль. Святополк среди нас самый старший, ему по праву принадлежит Киев и великое княжение. Я тебя старше на три года, мне положен Чернигов. А тебе отойдет Переяславль – один из славных городов страны.

– Хорошо, – ответил Мономах. – Но ты должен обещать наш безопасный проезд до Переяславля.

– Обещаю, – тотчас проговорил Олег, по-видимому, не ожидавший столь быстрого согласия Мономаха.

– Готов ли поклясться на кресте? – сурово спросил его Мономах.

Олег на мгновение задумался.

Клятве на кресте на Руси придавали чрезвычайно важное значение. Так повелось, что нарушить крестное целование считалось делом бесчестным. И если становилось явью, что человек принес ложную клятву, то он не получал причастия даже при последнем издыхании. Такого человека до конца жизни преследовало презрение окружающих, ему не разрешали входить в церковь, ему плевали вслед. Русы были твердо убеждены, что клятвопреступники никогда не замолят своего греха и после своей смерти прямиком направятся на вечные муки в ад.

Именно поэтому князь тмутараканский ответил не сразу. Он взглянул на стан своих воинов, на войско половецкое, на город Чернигов, что-то прикинул в уме, потом сказал твердо:

– Да, я готов целовать крест.

– Хорошо. Я жду.

Олег снял с себя большой серебряный крест, перекрестился и трижды поцеловал его.

Мономах облегченно вздохнул.

– Да будет так, – сказал он. – Завтра в полдень я оставлю Чернигов.

Они разъехались, больше не сказав друг другу ни слова.

На следующий день все войско Олега и половецкие конники скопились возле главной башни городских укреплений. Ровно в полдень дубовые, обшитые железом ворота медленно отворились, в них показались дружинники Владимира Мономаха. Олегово войско отхлынуло в стороны, оттесняя половцев и освобождая проезд. Первым выехал Мономах. Сжимая рукоятку сабли и пристально вглядываясь в лица Олеговых воинов, отгородивших собой всадников на низеньких лохматых лошаденках, он хмуро наблюдал, как из-под пушистых треухов смотрели на них злые и жадные глазки степных разбойников, готовых, словно стая волков, в любой момент кинуться на соблазнительную жертву.

В конце людского коридора на белом коне, покрытом красной, расшитой серебряными нитями попоной, восседал Олег. На нем были блестящие доспехи и длинный, до самой земли, белый шелковый, с красной каймою плащ. Он в упор смотрел на Владимира Мономаха, рядом с которым ехали его жена Гита и пятеро сыновей. Мономах тоже не сводил упрямого взгляда со своего двоюродного брата. Так они разминулись, упорные в своей вражде и непримиримости.