Глава 13
Возки тарусской княгини Ольги медленно двигались из Тулы в Тарусу. С обеих сторон дороги шумели поредевшей листвой огромные дубы, поскрипывали на ветру высокие сосны. Пламенели багровыми ягодами кусты рябины. Громко курлыкая, тянулись на юг косяки журавлей. На ночлег останавливались в селах, днем делали привалы в деревнях, а то и просто на лесных проталинах. Пока кормили детей, а княгиня и ее боярыни отдыхали от тряски на дорожных ухабах, дружинники спешивались и, не расседлывая коней, пускали их пастись неподалеку. Уже миновали большую часть пути, до Тарусы оставалось верст двадцать, когда Ольга Федоровна велела сделать очередной привал.
Начальный над охраной боярин Андрей Курной, услыхав наказ, недовольно поморщился, на его крупном лице с надменно поджатыми губами еще резче обозначились глубокие продольные складки; он даже сплюнул в сердцах.
— Только отъехали — и снова привал! — раздраженно буркнул он, обращаясь к своему помощнику, сыну боярскому Дмитрию. — Восемьдесят верст надо было всего проехать, а в дороге уже четвертый день. Никак не могу уговорить княгиню ехать быстрее!..
Курной снял высокий, украшенный зеленым орлиным пером серебряный шлем, вытер ладонью вспотевший лоб и, несмотря на дородность, легко соскочил с коня. Он держался перед княгиней со спокойной уверенностью, но весь путь из Тулы, где Ольга Федоровна с детьми гостила у своего отца, не переставал тревожиться. Курного волновали частые беспричинные, как ему казалось, остановки. «Ну, не поело дите, ну, умаялись в возках боярыни… Так что с того? Забыли, что рубеж близко, крымцы могут набежать изгоном, душегубцев окрест много!..» — сердился он, даже не ведая про то, что в нескольких десятках верст отсюда бессчетные орды Тохтамыша уже прошли через Верхне-Окские княжества, захватили Серпухов и двинулись на Москву.
Боярину не терпелось поскорее исполнить поручение князя Константина: благополучно привезти в Тарусу его семью. Однако открыто выказывать свое недовольство он не решался и теперь отводил душу перед помощником.
— Не печалься, Андрей Иваныч, днем раньше, днем позже, все одно доедем, — тоже спешившись, беззаботно махнул рукой сын боярский Дмитрий; его раскосые глаза от улыбки еще больше сузились, чувствовалось, что тревоги старшого он не воспринимает всерьез.
Жеребец начального над охраной горячился, грыз удила, он только разошелся, а его вдруг осадили на скаку. С трудом удерживая повод, Курной хмуро сказал:
— Только бы не вышло с нами, как с тем, что не видал, как упал, погляжу — ан лежу.
— Ордынцы далеко, в Диком поле кочуют, — снова попытался успокоить боярина Дмитрий. С его молодого лица по-прежнему не сходила беспечная ухмылка. Причиной тому был солнечный, не по-осеннему теплый день, а главное, надежда опять увидеть сероглазую, светлокосую Дуняшку, служанку княгини, которая ехала с ней в одном возке. На привалах Дмитрий умудрялся мельком обменяться с ней такими ласковыми и нежными взглядами, от которых у молодца непривычно частило сердце.
— Кто знает, где они ныне… — ворчливо протянул Курной и добавил строго: — Крымцы двуконь, триконь куда хочешь, как снег на голову, могут свалиться. Да и душегубцев в сих местах погуливает немало. Скольких купцов пограбили, а то и поубивали.
— Ну, их-то, мыслю, нам нечего опасаться, сотня наших дружинников со всеми тарусскими и тульскими татями управится.
— А ежели они засаду устроят?
— Не осмелятся, Андрей Иваныч.
Но Дмитрий не успокоил боярина. Тот даже собрался пристращить княгиню: мол, дозорные видели ордынцев. Может, хоть это образумит ее. Но потом раздумал: пугать не годится. Чего доброго, князю пожалуется.
Курной велел дружинникам спешиваться и, выставив вокруг возков охрану, зашагал в село, жители которого уже высыпали из изб и с настороженным любопытством разглядывали знатных нежданых гостей.
Княгиня Ольга, статная, уже начавшая полнеть молодуха, вышла на улицу и уселась на вынесенной из возка лавке. На поляне неподалеку сыновья, княжичи Иван и Юрий, сняв кафтанчики, бросив их на усыпанную лиловыми и желтыми цветками траву, бегали друг за дружкой.
«Скорее бы доехать до Тарусы, — глядя на них, думала княгиня. — Небось заждался Костянтин сынов, а может, и по мне скучает? Неужто и сейчас сердится за отца и братьев? Я-то в чем повинна, что они к князю Рязанскому переметнулись? Тула всегда к Рязани руку тянула, потому что близко они к Дикому полю, так мне отец сказывал. И еще говорил: «До Москвы далеко, на Тарусу надежды нет — у нее после мамайщины ратников мало!» Хоть правда сие, а Костянтин все ж гневается на них и на меня серчает. Десять лет я уже с ним, трех сынов родила, Таруса для меня стала отчим домом. Зачем же он так?..» — вздохнула она.
У ног Ольги послышалась возня, что-то уцепилось за ее летник из синего шелка. Вздрогнув, она невольно приподнялась, но тут же улыбка тронула ее грустное лицо. Два котенка: один поджарый, черно-смоляной, второй белый с серым, поплотнее, играя, то бросались друг на друга, то снова отскакивали и прятались в траве. Княгиня перевела взгляд на сыновей. Юрий прижал Ивана к земле, навалился на него всем телом. Тот пыхтел, извивался, пытаясь сбросить брата с себя, но это ему не удавалось. Лицо старшего стало пунцовым, злым.
«Еще подерутся! — встревожилась мать, но взор ее снова упал на резвящихся котят, и она вместо того, чтобы прикрикнуть на сыновей, снова заулыбалась: — Молодо-зелено. Радуется свету божьему. И княжичи мои, как те котята, без забот, без тревог, знай, балуются себе, веселятся… Отец в них души не чает. Солнце мое красное, как хочу видеть тебя, прижать к сердцу!..»
Княгиня уже собиралась встать и велеть готовиться к отъезду, но тут из избы выбежал самый младший — четырехлетний Васютка. Он увидел котят и бросился к ним. Те, прижав ушки, замерли и в следующий миг стремглав пустились наутек.
А с поляны, где боролись княжичи, доносились их возбужденные звонкие голоса:
— Так не честно! Ты словно ордынец, со спины наскочил! Ну, я ж тебе!
Ольга Федоровна решительно поднялась.
— Иван! Юрий! Идите сюда!
Боярыни, услыхав окрик княгини, торопливо вскочили с холста на траве, где отдыхали вместе со своими служанками, и поспешили к княжичам.
К Ольге Федоровне подошли Андрей Иванович и Дмитрий. Уловив молчаливый упрек в глазах Курного, она молвила:
— Сейчас отъезжаем! Ты уж не сердись на меня, Андрей Иваныч, слово тебе даю, что сей день нигде больше не остановимся.
— Хоть бы так! — не переставая хмуриться, бросил Курной. — Только все одно не поспеть нам в Тарусу до ночи.
— Ну, завтра в день приедем… Благодарствую тебя, Андрей Иваныч, и тебя, Дмитрий, за верность и заботы ваши. Константин Иваныч сие не забудет.
В ответ оба молча поклонились.