С великой честью и радостью встречал Переяславль дружину и княжича Федора Ярославича из похода на мордву. Перезвоном колоколов, полными чашами хмельного меда, здравицами, подарками отмечен каждый их шаг по улицам города. Все это было делом рук княгини Ростиславы, которая не пожалела серебра для прославления своего первенца, своей кровинушки.

Не успели еще отшуметь пиры в честь победителей мордвы, как начали подготовку к пирам новым: свадебным. И ничего, что жениху только четырнадцать исполнилось, а невесте и того меньше, — князь Ярослав решил женить Федора.

«Пора сыну на свой стол садиться», — рассудил он.

Съехались гости, привезли невесту, и ждали только приезда из Новгорода князя Ярослава, чтобы начать торжество, как Федор в полном здравии уснул и не проснулся. И уже не на свадебный пир звать князя Ярослава поскакали гонцы, а понесли скорбную весть: сын умер.

Горе тяжкое, неодолимое… Нет ничего горше, когда родители закрывают глаза своим детям. Но не успели еще обсохнуть слезы скорби на глазах князя, как дела позвали его в Великий Новгород. Опять орден поднял голову, снова крестоносцы пошли на своего соседа — землю новгородскую.

Великий магистр ордена Вольквин, дряхлый телом, но воинственный духом, побуждаемый к действию изгнанниками новгородскими, осевшими в крепости Оденпе у князя Ярослава Владимировича, со своими рыцарями и союзной дружиной сына псковского князя взял Изборск. Но псковитяне, набравшись сил, вошли в захваченный ливонскими рыцарями город и повязали торжествующих победителей. Среди пленных оказался и Ярослав Владимирович, который, подобно отцу, был то врагом рыцарей, то их союзником. Вынашивая планы захватить с помощью ордена и новгородских изгнанников свою отчину — Псков, он сам оказался пленником и по приказу новгородского князя Ярослава Всеволодовича был брошен в земляную тюрьму Переяславля. Сам же князь во главе новгородской дружины и псковского ополчения двинулся к городу Оденпе, в котором с недавних пор осели крестоносцы. Горожане, обобранные жадными и жестокими носителями креста на плаще, с нетерпением ожидали прихода князя Ярослава и, когда новгородская дружина оказалась вблизи города, открыли ворота. Рыцари, захваченные врасплох, не приняли боя и сдались на милость новгородского князя. Тот, не задерживаясь в освобожденном городе ни часа, повел воинов в Юрьев, где находился, по словам местных жителей, магистр ордена. Стиснутая лесом колонна дружинников растянулась на несколько верст. Понимая уязвимость подобного расположения войска, Ярослав выслал далеко вперед дозорный полк во главе с воеводой Федором Якуновичем, и это спасло новгородцев от разгрома. Упрежденные ведчиками о падении Оденпе, ливонские рыцари тайно вышли за стены города и, затаившись в ложбине и перелеске близ Юрьева, готовились по частям громить выходившие из леса полки князя Ярослава Всеволодовича. И когда на открытое место вышел сторожевой полк новгородцев и за ним долгое время никто не показывался, рыцари приняли его за основные силы и ударили с двух сторон. Тяжелая рыцарская конница разворачивалась в линию медленно, лошади вязли в мокром подтаявшем снегу, скользили по оголившейся, раскисшей от влаги земле, и это позволило Федору Якуновичу отправить сотника к князю с извещением о засаде крестоносцев.

Огородившись щитами и ощетинившись копьями, замерли в ожидании сражения три сотни дружинников, заняв невысокий холм и опоясав его двумя шеренгами воинов. Двумя колоннами крестоносцы устремились к новгородцам, надеясь одним ударом разметать горстку храбрецов. Но их планам не суждено было сбыться. Ни одна, ни вторая колонна, стиснутые склонами холма, не смогли развернуться в лаву и потому наступали монолитом, по три-четыре всадника в шеренге. И когда первая шеренга крестоносцев оказалась в непосредственной близости от владимирцев, те разбежались по сторонам, освободив проход, в который и вошла тяжелая конница. Перевалив через холм, всадники накатили сверху на стоявших спиной дружинников, но те тоже разбежались по сторонам. Две колонны крестоносцев столкнулись, смешались и, пытаясь разъехаться, еще больше внесли неразберихи и сумятицы. Этим воспользовались новгородцы. Словно муравьи, они облепили неповоротливых, закованных в железо всадников и одного за другим принялись стаскивать и сталкивать копьями с лошадей, раня и калеча. А когда крестоносцы наконец-то разобрались меж собой, новгородцы уже опять опоясали холм. Обозленные неудачей, рыцари предприняли новую атаку. Они расположились двумя дугами и, словно клещи, начали соединяться, сжимая горстку храбрецов и оттесняя их к вершине холма. Новгородцы, прикрываясь щитами, пятились, пока спинами не прижались друг к другу.

Крестоносцы не спешили расправиться с обреченными воинами. Уперев копья в щиты новгородцев, они чего-то выжидали, а вернее, кого-то. Этим кем-то оказался магистр ордена Вольквин. Под победный рев труб в сопровождении самых именитых братьев ордена он направился к месту сражения. Крестоносцы приветствовали его криками и ударами копья о щит. Но чем ближе подъезжал Вольквин к окруженным дружинникам, тем озабоченнее становилось его лицо.

— Почему у воинов Ярослава в руках копья и мечи? — недоумевая, воскликнул он, обращаясь к рыцарю Гольденбергу. Тот, медленно повернувшись в седле, пробасил:

— Они еще живы только потому, что братья ждут твоего приказа, брат Вольквин.

— Тогда не медлите. Их жизни мне не нужны!

Гольденберг подал сигнал, и рыцари двинулись вперед, сминая железными нагрудниками лошадей, разя копьями впереди стоящих воинов. Новгородцы гибли молча, мужественно принимая смерть, досадуя лишь на то, что до врага дотянуться невозможно из-за множества нацеленных копий. Крестоносцы, увлеченные расправой, слишком поздно заметили выходившие из леса полки князя Ярослава. И пока магистр выстраивал тяжелую конницу для атаки, переяславская дружина отсекла крестоносцев от города. Выходившие же из леса новгородцы и псковитяне, заранее зная свое место, быстро занимали его, и вскоре все войско было готово к сражению, рыцари же, оставив недобитыми остатки сторожевого полка, спешно разворачивались навстречу новому противнику. Ярослав Всеволодович подал сигнал к началу сражения, и полки двинулись вперед, оттесняя крестоносцев к реке Амовыже. Сеча была жаркой, кровавой. Князь Ярослав, словно безумный, метался по полю, то там, то здесь врубался в массу рыцарей, увлекая за собой оробевших. Под напором дружинников рыцари отступали медленно, почти не неся потерь. Но крестоносцы, не раз уже познавшие на себе тяжелую руку русских воинов, принебрегли остатками сторожевого полка и поплатились за свою самоуверенность. Воевода Федор Якунович, собрав израненных, но способных держать оружие, ударил в тыл отступавшим ливонским рыцарям. И хотя воинов было не более полусотни, их удар был настолько стремителен и неожидан, что крестоносцы смешали свои ряды и побежали, срывая тяжелые доспехи, бросая копья и мечи. На льду Амовыжи их становилось все больше и больше. Лед трещал, прогибался, и когда закованная в железо рыцарская конница оказалась на нем, раздался оглушительный грохот, и фонтаны ледяной воды взметнулись вверх. Это льдины, переворачиваясь, увлекали за собой и пеших, и конных. Те из рыцарей, кто еще остался на берегу, побросали оружие и стали на колени, склонив головы перед победителями.

Пленных было немало, много лошадей, оружия досталось дружинникам. И только одно огорчало Ярослава Всеволодовича: магистр ордена Вольквин избежал плена. С небольшой кучкой именитых братьев-сотрапезников еще задолго до начала сражения с полками князя Ярослава он спешно покинул место битвы.

Воспользовавшись тем, что новгородский князь с дружиной сражается с ливонскими рыцарями, литвины напали на Русу. Взять города они не смогли, но опустошили окрестности, разорили церкви, монастыри, угнали в полон немало мужиков, женщин, детей. Князь Ярослав из-под Юрьева спешно направился к Русе. В непрерывных походах, сражениях он пытался заглушить боль утраты сына, на которого возлагал множество надежд и планов. Правда, подрастал Александр, но он еще был мал для походов, и это огорчало Ярослава Всеволодовича.

— Государь, литвины ушли в Ижорскую землю, — доложил воевода сторожевого полка Ярмил Лукич, сменивший умершего от множества ран Федора Якуновича. — Коли поспешить, то к вечеру можно настигнуть. Идут они медленно, ибо награбили немало.

— Велико ли войско? — не отрывая взгляда от карты, поинтересовался князь.

— Тысячи три, а может, и поболее будет. Кроме того, всадников с полтыщи, с обозом столько же. Все оружны, на многих надеты наборные кольчуги.

— Приготовились, не то что в иные годы, — озадаченно протянул Ярослав. — А что, рыцарей ордена, часом, среди литвинов нет?

— Не видел, государь, — с готовностью ответил воевода.

— Ты, Ярмил, поезжай к своим мужикам, да глаз с литвинов не спускайте, — погрозил перстом князь. — Хитер ворог, места ему ведомы, и числом войско немалое. А посему дам я тебе еще три сотни конных гридей. Своих отдаю, переяславцев! Пока мы будем идти к Ижоре, ты обойди литвинов и закрой им путь отхода в свои земли. Сколь можно за ними по лесам гоняться? Надобно всех и разом! — выразительно рубанул рукой Ярослав Всеволодович.

Вечером войско стало на отдых. Литвины были близко. Еще один переход в три версты, и передовой полк нагнал бы их обоз. Но Ярослав решил не спешить. Что обоз, коли главное — разгромить основные силы. Всю ночь приносили дозорные вести: где расположились литвины, сколько их. Ярослава Всеволодовича интересовало, есть ли в войске княжеские стяги или воинов привели старшины. С рассветом новгородский князь повел полки на ворога. Удар был настолько неожидан и стремителен, что не успевшие продрать глаза после сна литвины долго не могли понять, что же происходит, откуда появились суровые бородатые воины, всадники, сверкающие чешуйчатыми рубахами и островерхими шлемами. Тот, кто поднял меч, был убит; кто пытался скрыться, того настигала стрела; тех же, кто опускался на колени и сдавался на милость победителя, ждал плен. Более двух тысяч литвинов нашли свою смерть в Ижорской земле в то утро, почти тысяча воинов предпочла позорный плен, три сотни коней, огромное количество оружия и доспехов, множество возов с добром из захваченного обоза — награда победителям. Ярослав был счастлив. Подойдя к горе сложенного оружия, он, расхохотавшись, произнес:

— Здесь столько мечей, что нам пристало ли страшиться Чингисхана?! Пускай трясется от страха перед татарами мой брат Юрий! — И, обернувшись к стоявшим позади него воеводам, добавил: — Не ему, мне подобает сидеть на великом столе!

— Ужель пойдешь на брата? — испуганно выдохнул кто-то из воевод.

— Володимир что Новгород. Сесть на володимирский стол — не велика честь. А вот править Южной Русью, Киевом, — возвысил голос князь, — честь великая! Еще придет время, и будут звонить колокола Святой Софии во славу нашу!

Прошел год. Ярослав, казалось, утихомирился. Он не покидал Новгорода, правил осторожно, разумно. Новгородцы, пришедшие из похода супротив Литвы, воздавали князю хвалу и честь, дружина отдыхала, нагуливала силушку, а сам князь предавался охоте, кулачным боям и обучению сына Александра, которому шел двенадцатый год. Ростислава, разом постаревшая после смерти Федора, проводила все время в молитве, оплакивая безвременно, во цвете лет ушедшего первенца. Она жила в Переяславле, в монастыре, хотя пострига не приняла.

Ярослав, хотя и не показывал вида, тяготился тихим житьем-бытьем. Наконец, решившись, он устремился в Ростов к племяннику Васильку Константиновичу.

— Да ты пойми, — уговаривал он молодого князя, — самое сейчас время пойти походом на Киев. Южной Русью владеют извечные враги наши — Ольговичи! Они, что голодные псы, передрались из-за великого стола. Ноне на нем сидит Изяслав Мстиславич смоленский. Михаил черниговский ослабел, потеряв землю галицкую, отдал князю Даниилу Перемышль, сам ушел в отчину. Половцы, пограбив вволю в Галиче, ушли в свои степи.

— А что скажет великий князь? Как без его дозволения идти в поход?

— Ты сам князь, и мой брат тебе не указ!

— Он посадил меня на стол, ему крест целовал.

— Эко ты какой! — воскликнул Ярослав. — Не век же тебе под ним ходить. Пора и своей головой жить.

— А коли татарвя придет, что тогда? Я с войском чужую землю воюю, а ворог на моей земле чинит зло.

Долго еще уговаривал Ярослав своего племянника выступить дружиной с ним в поход, но Василька, несмотря на молодость, был осторожен. Он не забыл позора, пережитого им в юности, когда, поддавшись уговорам, он чуть было не выступил с ростовской дружиной против великого князя. Потому он решил: самому на Киев не идти, но дружиной помочь.

В конце июля переяславские, новгородские и ростовские полки, ведомые Ярославом, вошли в Черниговское княжество. Князь Ярослав Всеволодович, закрепившись в Рюриковой столице, решил утвердиться и в Ольговой. Михаил черниговский, почти не оказав сопротивления, бежал в Галич, а Ярослав, согнав с киевского стола князя Изяслава смоленского, сам сел на великий стол Южной Руси. Но в полной мере натешиться великокняжеской властью ему не пришлось: тревожные вести с северо-востока позвали Ярослава Всеволодовича в Новгород.