– А вот и Максим Витальевич. – Генерал Золотарев шевельнулся в своем «президентском» кресле, напоминающем обитый свиной кожей трон средневекового вождя. – Проходите.

Вошедший прикрыл за собой дверь. Иван Федорович привычным взглядом окинул подтянутую, собранную фигуру, уверенные движения (кабинеты высокого начальства, видно, неспроста оборудованы двойными дверями, в которых легко запутаться человеку непривычному) и лицо так называемого «закрытого типа» с правильными чертами и чуть тяжеловатым подбородком.

– Здравствуйте. – Карданов дипломатично остановился на середине комнаты, не желая провоцировать Золотарева на рукопожатие.

Справа от генерала, в длинном ряду выстроившихся вдоль стены стульев, сидел в несколько напряженной и угловатой позе невысокий человек лет сорока. На нем был хороший итальянский костюм.

– Это Станислав Владимирович Яскевич, руководитель Западно-Европейского сектора, – кивнул в его сторону Золотарев. – Он тоже хочет побеседовать с вами, если вы не против. Присаживайтесь, Максим Витальевич. Чашку кофе?

Не дожидаясь ответа, генерал щелкнул тумблером селекторной связи.

– Ирочка, три черного, покрепче. – Он поднял глаза на Карданова. Тот, успев поздороваться за руку с Яскевичем, присел на один из стульев у противоположной стены.

– Ну что, Станислав Владимирович, тогда перейдем к делу?

Яскевич, который даже не подозревал, что здесь требуется какое-то его разрешение, прокашлялся и тихо произнес:

– Да, конечно.

Со стороны все это выглядело респектабельно и даже несколько буднично: рабочее утро в одном из кабинетов бывшего Первого Главка, а ныне Службы внешней разведки, начальник и его команда, отлаженный механизм общения. На самом деле здесь только что была одержана еще одна моральная победа державного типа мышления над кислым интеллигентским чистоплюйством. Ведь генерал-майор, начальник управления, не должен заниматься поисками и подбором сотрудников – это работа Яскевича, ему за это деньги платят.

Генерал подвинул к себе папку, где сквозь цветной пластик просвечивали буквы «Карданов М.В.», положил на нее свою ухоженную ладонь.

– Я внимательно изучил ваше личное дело, Макс Витальевич, – веско произнес он. – Вы грамотный специалист, имеете высший уровень подготовки, ваша работа в секторе Евсеева оценивалась положительно. Да и крепкие семейные традиции, полагаю, дело не последнее... Ведь так?

С семейными традициями он явно переборщил. Макс увидел своих родителей только на единственной фотокарточке. И никаких воспоминаний о детстве у него не сохра-нилось. Но рассказывать об этом не имело смысла, и Макс согласно кивнул.

– Так.

– Отлично! – Золотарев потер руки и вынул из папки листок компьютерной распечатки. – Сегодняшнее психологическое тестирование и проверку на полиграфе вы про-шли успешно. А потому...

Генерал доверительно наклонился вперед.

– Как вы смотрите на то, чтобы вернуться в разведку?

– Я не против, – сказал Макс. Он еще не отошел от ночных и утренних событий. Неожиданный поворот колеса Фортуны резко менял его жизнь. Если бы не эти люди, сейчас бы его допрашивали в камере на Лубянке.

– Вот и хорошо. Есть мнение определить вас в Западно-Европейский сектор. Направление – Великобритания. Английский, надеюсь, еще не позабыли?

– Just a little, – улыбнулся Макс.

Лицо генерала на какое-то мгновение напряженно застыло. Сам Иван Федорович иностранными языками не владел.

– Максим Витальевич говорит, что чуть-чуть подзабыл, – тут же перевел Яскевич.

– Не напрягайтесь, я все прекрасно понимаю, – слегка свысока пророкотал Золотарев, но тут же исправил впечатление доброжелательной улыбкой.

В дверь постучали. Вошла секретарша с подносом, аккуратно переставляя по ковровому покрытию свои длинные точеные ноги. Золотарев умолк. Вот, кстати, еще одно очко в его пользу. У предшественника секретарша была настоящая грымза, страхолюдина, по слухам, она работала еще в НКВД. То ли дело Ирочка! Золотарев с удовлетворением скользнул взглядом по ее ладной фигурке, согнувшейся над столом, чтобы подать чашки. Знак качества, международный класс. И умница, каких мало. «Скажи мне, кто твоя секретарша, и я скажу, кто ты». Вот так-то...

– Кофе вкусный. Спасибо, Ирина Викторовна, – сказал Золотарев, пригубив свою чашку.

Ира обернулась у дверей, улыбнулась и исчезла, еле заметно качнув бедрами. Что означал этот жест, знали только она и генерал-майор Золотарев.

Генерал, не торопясь, допил кофе, достал красно-белую коробку «Мальборо».

– Угощайтесь, Максим Витальевич.

– Нет, спасибо, – покачал головой Макс. – Не курю

– Это хорошо. – Золотарев прикурил от настольной зажигалки, выдохнул дым через угол рта, приосанился.

– Я ведь не зря упомянул вначале о крепких семейных традициях. – Он смотрел на Карданова из-за кудрявого табачного тумана. – Почему, например, всегда существовали и существуют профессиональные семейные кланы? Потому что в любой профессии есть особая основа жизни, своеобразная, так сказать, питательная среда... Есть нечто такое, что передается с кровью, с набором хромосом. Этому не выучишься в школе или где-то еще. Среди этого на-до родиться и жить. Верно?

Яскевич кивнул с самым серьезным видом, хотя в душе посмеивался над неуклюжей попыткой своего начальника произнести нечто философское.

– Да, конечно, – сказал Макс. Он еще не понимал, куда клонит Золотарев.

– Я много слышал о ваших родителях, Максим Витальевич, – продолжал с пафосом генерал. – Всегда преклонялся перед их мужеством и твердой волей. Я знаю, какой тяжелый выбор им пришлось делать тогда, в семьдесят первом. Тридцать лет тюрьмы... Это, конечно, испытание... Которое они выдержали с честью.

В последнем Золотарев вовсе не был уверен, скорее даже наоборот. На этой неделе аналитический отдел повторно просчитал модель последствий перевербовки Томпсонов и выявил, что провал агентов Касьяна и Тихона в Осло в 1973 году мог быть одним из признаков ведения Томпсонами двойной игры. Мог быть. А мог и не быть. Существуют случайности, не исключены разные утечки, словом, вариантов много. И тем не менее...

– И вам тоже было нелегко, Максим Витальевич. Я понимаю. Вы, возможно, даже не помните их лиц, вам было всего пять лет, когда это произошло, верно?..

– Конечно, – кивнул Макс.

– Вырасти без родителей – это серьезное испытание. Трагедия. Накладывается отпечаток на всю жизнь. Ведь так? Глаза генерала внимательно наблюдали за собеседником из-за дымовой завесы.

Макс снова кивнул.

Золотарев сочувственно покачал головой. И вдруг его лицо озарилось радостью, как будто только что в голову шла интересная мысль.

– А хотите съездить в Лондон? – В Лондон? – Максу показалось, что он ослышался. – Конечно. Вы росли и воспитывались без родителей, не видели их столько лет. Разведка в какой-то мере ответственна за это. Съездите, навестите отца с матерью, поддержите их!

Макс встал, сам не зная зачем. Он пробормотал:

– Конечно, я... Но...

Неожиданное предложение насторожило Макса. Он прекрасно знал, что даже в Службе разведки загранкомандировки – удел немногих счастливчиков. Лишь малая часть сотрудников сидит в зарубежных резидентурах или время от времени совершает инспекционные выезды, а остальные только мечтают о такой возможности. Ждут ее годами, заваливают начальство рапортами... А Макс только-только здесь появился и сразу... Память о родителях? Но сентиментальность и альтруизм не свойственны ни одному государственному институту, тем более разведке.

– Садитесь, Максим Витальевич. Значит, решили. Генерал явно остался доволен произведенным эффектом

– Вы бывали прежде в Лондоне?

– Да.

В восемьдесят девятом он отвез для Компартии Англии триста тысяч фунтов стерлингов.

– Это была очень краткая поездка. Час сорок минут в городе, дорога из аэропорта и обратно – вот и все.

– Величественная столица, – мечтательно произнес генерал. – Респектабельность, вековые традиции... И совершенно другим, деловым тоном добавил:

– Поедете под своей настоящей фамилией, паспорт вам выпишут сегодня же.

– А... А какая моя настоящая фамилия? – Макс тоже не был сентиментальным и давно вышел из мальчишеского возраста, но сейчас у него перехватило дыхание, как в детдоме, когда появлялась возможность заглянуть в свое прошлое.

– Настоящая для них, для англичан. Вы родились на территории Великобритании и являетесь подданным Ее Величества королевы. Ваша фамилия Томпсон, именно на нее оформлена совершенно подлинная метрика.

Золотарев усмехнулся циничной усмешкой профессионала.

– Если внедрять вас туда на нелегалку – лучшего документа не придумаешь. По всем их законам – вы английский гражданин!

– Понятно... – разочарованно протянул Карданов. Генерал не обратил внимания на его тон и продолжил беседу, которая незаметно перешла в инструктаж.

– Связь будете поддерживать с нашим резидентом, он второй секретарь посольства, телефоны вам дадут. Анатолий Сергеевич Замойский, оперативный псевдоним – Худой. Кстати, фото родителей у вас остались?

– Снимок на фоне Виндзорского дворца. Весна шестьдесят девятого...

– Очень хорошо. Это придаст легенде достоверности. Яскевич закусил губу. Макс дернулся.

– Легенде? Значит, свидание с родителями легенда? Впрочем, я так и думал! Но каково тогда основное задание?

Теперь и начальник управления понял, что допустил непростительную ошибку. Несколько секунд он помолчал, затем одобрительно хмыкнул.

– Вы хороший оперативник! – Золотарев улыбнулся. – Но в данном случае легенда и основное задание совпадают. Генерал вздохнул и согнал с лица улыбку.

– Вы слышали про тактику «смещенного времени»?

– Нет, – ответил Макс.

– В средние века один восточный шах разоблачил государственный заговор. Виновным отрубили головы, но для спокойствия деспота надо выкорчевать все корни измены. Зачинщиком был главный визирь, он один знал, куда ведут ниточки предательства, но о его силе и мужестве ходили легенды – даже под пытками он не выдал бы сотоварищей. И тогда шах придумал изощренную хитрость...

Яскевич отвернулся. Когда-то давно он сам рассказал эту легенду будущему шефу.

– ...Визиря поместили в темницу, его окно выходило во двор, где играла маленькая девочка – дочка начальника тюрьмы. Быстро побежало время: день сменялся ночью, ночь – днем. Год проходил за годом. Старели и умирали тюремщики, девочка выросла и вышла замуж, теперь во дворе играли уже ее дети. Однажды в государстве объявили траур: скончался сам шах. Как всегда при смене власти, назревали большие перемены, одряхлевший начальник тюрьмы объявил визирю, что его скоро помилуют, и как бы невзначай поинтересовался: «А что, действительно тридцать лет назад ты сумел организовать такой большой заговор?» И узник рассказал всю правду. Но тут на пороге темницы возник живехонький и даже не постаревший шах: в действительности прошло не тридцать лет, а всего шесть месяцев – бег времени достигался искусством гримеров, уловками наружной стражи и снотворным, добавляемым в пищу визирю. И грянула расправа: с заговорщиков заживо спускали кожу, их детей и жен продавали в рабство, имущество забирали в ханскую казну. А успокоившегося было визиря посадили на кол прямо перед дворцом!

Генерал замолчал. Внимательно слушавший Макс молчал тоже.

– Но ведь сейчас действительно прошло двадцать восемь лет! – наконец сказал он.

– Вот именно! – подхватил Золотарев. – Почти тридцать лет прожито за решеткой, все осталось в прошлом, да и есть ли это прошлое, и помнит ли там хоть кто-нибудь про героических советских разведчиков? Сейчас у них особое состояние, сильнейший психологический кризис, самое время подкатиться к ним с вербовочным предложением. Наверняка англичане так и собираются сделать. А ваш визит перепутает им все карты! Вы – сын, родной человек, который приободрит, придаст сил и поможет продержаться еще немного!

«Значит, дело в этом, – подумал Макс. – Ни альтруизма, ни сантиментов. Голый прагматизм и холодный расчет». Теперь все стало на свои места.

– Вы удовлетворены ответом? – спросил генерал.

– Вполне, – ответил Макс.

Яскевич поднялся, нервным движением одернув свой стильный пиджак. Макс тоже встал. Через широкую столешницу навстречу ему протянулась жилистая генеральская рука. Макс пожал ее; ладонь была сухой и твердой, как вобла.

Веретнев был в одних трусах. Впустив Макса и прикрыв за ним дверь, он коротко бросил:

– Не раздевайся. Здесь у меня срач, глядеть тошно... И вообще...

Он многозначительно обвел пальцем обшарпанные стены, намекая на возможные микрофоны. Макс знал, сколько стоит стационарное прослушивание, и сильно сомневался, что Алексей Иванович может оправдать такие затраты. Но возражать не стал. Подобной манией страдают профессионалы всех спецслужб мира.

– Лучше прокатимся куда-нибудь. Я сейчас. Слон исчез в спальне. Из кухни тянуло пригоревшим салом и густым табачным перегаром. Через минуту Алексей Иванович появился в брюках и пуловере, сунул ноги в ботинки, на ходу вытянул из шкафа видавшую виды куртку и шарф, нахлобучил на голову вытертую кроличью шапку.

– Пошли...

От недавней респектабельности Веретнева ничего не осталось, он оставлял ее дома вместе с длинным темным пальто. На улицу вышел обычный расейский работяга-пенсионер, еле-еле тянущийся на выработанную долголетним трудом пенсию.

В отличие от своего владельца «БМВ» пятой модели выглядел вполне прилично. Это была единственная ценность отставного разведчика. Когда он отпирал дверцу, прохожие смотрели с нескрываемым подозрением: слишком явно вещь и хозяин не подходили друг другу.

Они поехали в сторону Кольцевой и вскоре оказались на узкой бугристой дорожке, петлявшей между частными гаражами и автомастерскими. Дорожка обрывалась у редкого загаженного лесочка, по левую сторону валялись разбитые кузова легковушек.

– Здесь тоже срач, – сказал Веретнев, выбираясь из машины. – Везде срач, куда ни кинь. Но зато здесь некому подслушивать. Пошли, Макс, во-он до той елочки... С Яскевичем виделся? Чего они от тебя хотят?

Макс в нескольких словах рассказал. Веретнев слушал рассеянно, в конце кивнул:

– Вот и хорошо... Работу нашел, опять мир посмотришь... Только у меня наш разговор из головы не идет. Про чемоданчик с миллионом баксов.

Карданов махнул рукой.

– Где его искать, тот чемоданчик... Лучи заходящего солнца давали заметное тепло. В леске пела какая-то птичка. Чувствовалось дыхание весны.

– Я уже все продумал, – напористо произнес Слон. – Искать надо Евсеева. А на него выходить через наших ребят из бывшей «девятки» <"Девятка" – сленговое название Девятого управления КГБ СССР, занимавшегося охраной партийных и советских руководителей высшего ранга>. Большие начальники сами по себе к жизни не приспособлены, им обязательно «прикрепленные» <Прикрепленный – личный телохранитель (проф. сленг)> нужны. И если он с большими деньгами убежал, то обязательно своего «прикрепленного» прихватил!

Теперь рассеянно слушал Макс. Его сейчас больше заботила предстоящая поездка и встреча с родителями.

– Это не факт, – без особой заинтересованности процедил Карданов. – Голое предположение. Кстати, мне сегодня Золотарев назвал мое настоящее имя. Знаешь какое? Томпсон!

– Меньше слушай Золотарева, я его знаю как облупленного! – отмахнулся Слон. – А насчет голого предположения – ты зря!

Алексей Иванович подошел вплотную и взял Макса под руку.

– Я тут повстречался с нашими ребятами, попил водки... У пенсионеров языки, известное дело, поразвязанней. Там слово, здесь... Знаешь ведь, как собирается информация...

– Шпионская информация, – пошутил Макс, но Слон шутки не принял.

– Ты это брось! Я никогда шпионом не был... Потому что шпион одно, а разведчик – совсем другое!

– Ладно, ладно, – примирительно сказал Карданов. – И что дальше?

– Вчера к корешу одному зашел, к Женьке Варенцову, он со мной в отделе работал. Посидели за бутылкой, поболтали, вспомнили, как раньше жили, поговорили, кто как сейчас устроился... Женька летом во Франции был с новой женой, поехали в Монако, там море, пирсы, яхты, чистота, щелкает он свою красавицу во всех ракурсах, видит – мужик со спортивной сумкой по сходням поднимается. Морда сытая, загорелая, но – совковая, родная, да еще знакомая!

Слон многозначительно поднял палец.

– Кудлов из Девятого управления, мать его так!.. Эй, кричит, Кудлов! Не узнаешь, что ли?.. А тот морду – клином, отвернулся, поднялся на яхту, зашел в каюту, и все. Через полчаса яхта отчалила. Вот она, я незаметно спер фотку...

Откуда-то из-за пазухи Слон достал лаковый цветной Прямоугольник, протянул Максу. Тот всмотрелся.

– Красивая...

– А я о чем!

– Но она моложе его лет на двадцать? Веретнев запнулся.

– Кто?

– Ну, эта его новая жена.

– Да при чем здесь жена! На яхту, на яхту смотри! Действительно, кроме молодой женщины в открытом сарафане, на заднем плане снимка присутствовала роскошная белая яхта среднего класса. Море на снимке казалось не лазурным, а скорее золотистым от косых лучей утреннего солнца, отраженных в спокойной воде. Яхта отходила от причала, оставляя за кормой смятую вспененную дорожку. Вверху на мачте развевался французский триколор. На корме отчетливо выделялись крупные литые буквы: «ALEXANDRA». Под названием яхты стояло еще какое-то слово или цифры – гораздо мельче, не разобрать. – А при чем тут Евсеев? – спросил Макс. – Да при том. – Алексей Иванович понизил голос. – Кудлов и Злотин как раз и были «прикрепленными» Евсеева! И если кто-то из этой парочки сейчас в яхтах там раскатывается, то и босс ихний где-то неподалеку!

– Вот так, да? – В голосе Карданова появилась заинтересованность. – А что там мелко написано? Веретнев хмыкнул.

– Не читается, я пробовал. Ни в лупу, ни с помощью сканера. При самом большом увеличении это просто пять чертиков или пять каких-то пятен – не более того.

Макс вернул ему фото. По краю поля стрелой пронесся облезлый мартовский заяц.

– Миллион баксов, Макс, – сказал Веретнев.

– Около миллиона, Алексей Иванович, – поправил Макс. – И, судя хотя бы по этой яхте, часть денег уже вложена.

– Сколько такая посудина будет стоить? – хрипло спросил подполковник.

– Не знаю. Тысяч двести, наверное. Предположим, столько же во Франции стоит приличный дом в пригороде Плюс обстановка, машина. И ведь прошло столько лет А налоги там одни из самых высоких в Европе.

Веретнев достал из кармана куртки плоскую металлическую фляжку, открыл и уже сложил было губы трубочкой, собираясь отхлебнуть, – вдруг вспомнил про гостеприимство и протянул фляжку Максу.

– Что там? – поинтересовался тот.

– Виски, конечно. Не буду же я водку в кармане таскать, – с оттенком обиды отозвался Слон, будто это не он имел обыкновение глушить водку стаканами.

Карданов отхлебнул, подержал ароматную, приятно обжигающую небо жидкость во рту, в несколько крохотных глотков проглотил.

– Так что решаем, Макс? – спросил отставной разведчик. – Хрен с ним, с Евсеевым... с чемоданом?.. А?.. Хотя я знал людей, которые не боялись оторвать жопу от стула и за тысячу долларов.

Макс посмотрел на него.

– Вы же уже начали делать дело. Продолжайте. Я вернусь – подключусь. Деньги деньгами, но эта сука пыталась меня убить. Бессовестно и совершенно хладнокровно

– Вот это разговор! – оживился Слон и, припав к фляжке, сделал несколько больших глотков, потом аккуратно завинтил крышку.

– Вдвоем это обстряпать сложно. Давай Спеца возьмем.

– Давайте, – не раздумывая, согласился Макс. С поля потянул холодный ветер окраины. Они вернулись в машину, подполковник включил зажигание, нажал кнопку магнитолы. Из эфира прилетел дребезжащий звук оркестра

– По-моему, это французская музыка, – сказал Веретнев, выжимая газ. – Значит, будет у нас удача.

– Посмотрим, – ответил Макс.

Еще до случая с Борей Яхимом дискобар «Миранда» пользовался дурной репутацией. Вполне заслуженной, надо сказать. Примерно каждый третий молодой человек или девушка, открывающие двери этого заведения, становятся клиентами вертлявых парней, торгующих «колесами», «чеками» или «марочками» – ноксероном, героином, кокаином, бумажными полосками с тонким слоем ЛСД, которые быстро растворяются под языком. Все дилеры в «Миранде» работают на Директора, это его точка, постороннему сбытчику вход сюда заказан. Жгут, например, тянет свою копейку в «Ромашке», но там помещение практически без вентиляции, теснота и клиентов меньше, да и сами жгутовские предпочитают отдыхать в «Миранде».

Девяносто девять процентов всей публики – это, конечно, молодняк от шестнадцати до двадцати пяти: пестрые штаны кислотных оттенков, черные «тунгуски» с надписями и портретами знаменитых дегенератов, цветные татуировки, серьги в ушах, ноздрях и пупках. Молодежь танцует, знакомится друг с другом, жрет нар коту или попивает коктейли в баре.

Один-единственный процент, а может, даже какая-то десятая доля процента приходится на солидных мужчин от сорока до пятидесяти, прикинутых обычно в демократическую джинсу или обычный темный костюм с засунутым в карман галстуком и расстегнутой сорочкой. Они стоят скромно где-нибудь в сторонке или сидят за стойкой со стаканом джин-тоника в руке – дилеры обходят их за версту – и поглядывают на девчонок, танцующих в зале. Это небедные люди, у них есть жены, любовницы и возможность вызывать дорогих проституток. Но им хочется свеженького, нестандартного. Чтобы пахло молодым девичьим потом, чтобы без игры и с наивом, чтобы белье сорок четвертого размера. Как тридцать лет назад, короче.

Многие девчонки сидят на «винте», а «винт» усиливает сексуальное влечение, под ним вытворяются такие чудеса, которые никогда не придут в трезвую голову. Их называют «обезьянами». Состоятельные мужики заруливают сюда специально, чтобы снять «обезьяну». Поэтому их называют «охотниками на обезьян».

«Обезьянам» смерть как хочется порцию кайфа, но нет денег. В «Миранде» таких навалом, они приходят сюда, как на водопой, хотя источник давно иссяк. Их легко вычислить по голодным глазам – за двадцать долларов они готовы практически на все.

«Охотники» внимательно присматриваются к «обезьянам», выбирают по росту, фигуре, длине ног или объему груди, кому что нравится, – затем вступают в переговоры. Если «обезьяне» исполнилось восемнадцать, если там действительно голодная тундра в глазах и пропади-оно-все-пропадом, то спустя несколько минут девушка, как правило, уже мчится в иномарке «охотника» куда-то в туманную даль, где ждет квартира, коньячок, конфеты, и таблетки, и «марочка», и порошок, и все, что хочешь. Только двигайся, не ленись, работай. Насилия здесь не бывает, все по обоюдному согласию. Среди «охотников» в «Миранде» ни разу не попадались маньяки, что, впрочем, можно отнести лишь на счет какого-то непонятного везения.

Но после того вечера, когда внезапно помер Боря Яхим, в «Миранде» появился один дядечка с тугой красной рожей; его с первого же вечера так и прозвали – Помидор Ничем особым он поначалу не выделялся: сидел тихо в уголке, без шофера и телохранителя, потягивал пиво и посматривал на девчонок – обычный «охотник», как и десятки других. В конце концов, Помидор снял некую Светку Сафронову, девятнадцатилетнюю крашеную блондинку, которая вторые сутки маялась без первитина и не имела никаких перспектив на его получение в ближайшем будущем, поскольку со старым дружком она разругалась вдребезги, а обзавестись новым еще не успела.

Помидор подозвал к себе кого-то из завсегдатаев, сунул ему в руку десятку и попросил передать во-о-он той светловолосой особе в синем комбинезончике, что ее ждут на выходе. Юноша глумливо ухмыльнулся, но исполнил все в точности. «Светка, тебя папик хочет» – и через пять минут Светка Сафронова мчалась в стареньком «Ситроене» в сторону центра, а Помидор рулил, и мурлыкал под нос, и косился на нее влажным глазом.

Потом была квартира в панельной девятиэтажке, и коньяк, и первитин, и кровать-полуторка. На следующий вечер Помидор снова появился в «Миранде» и снова укатил со Светкой, потом она несколько раз приезжала сама на его квартиру Она стала регулярно отовариваться у дилеров на дискотеке, а спустя примерно неделю Директору донесли, что под него копается большая гнилая яма.

– Светка проболталась, что этот Помидор выспрашивал у нее про наркоту, – сказал Юра Маз. – Откуда товар, кто на сбыте, кому идет отстежка. И какой примерно оборот – тоже выспрашивал.

Директор, с которым они сидели в это время в шашлычной, перестал жевать и изменился в лице.

– Ну? – произнес он. – И что?

– Она как раз под «винтом» была. – Маз посмотрел в сторону. – Назвала Кольку-"марочника".. У него еще двое ребят на подхвате. Про тебя Светка не знает.

– Когда они говорили? – Вчера вечером. – Колька и остальные в курсе? – Да. Светка сама ему сказала, как опомнилась. Он ей по роже надавал и смотался от греха. И ребят забрал... Директор быстро, без аппетита доел свой шашлык, встал и оделся. Они с Мазом вышли на улицу.

– Как думаешь, кто под нас копает? – спросил Директор. Маз подумал, что шеф знает это лучше его, но демонстративно наморщил лоб.

– Может, Жгут? Директор молчал.

– А может, менты?

– Ладно, – сказал наконец шеф. – Сегодня объявляется «нерабочий» день. Никто из наших в «Миранде» не появляется, товар – перепрятать. Эту суку крашеную и этого тихаря – в землю!

– А если он мент? Да нас тут напалмом всех выжгут! У Юры Маза были все основания возражать, потому что самая трудная и ответственная работа обычно делалась его руками, он здесь и за «костоправа», и за «хирурга», и за кого угодно. Никому другому Директор так не доверял, как Мазу.

– Или если за ним Жгут стоит? Тогда война начнется...

– А что делать? – оскалился Директор. – Светка с ним трахалась, наркоту из рук ела – он, считай, всей пятерней ее держит! Светка, дура, пока что не просекла, вот и все! Если Помидор мент, то у него уже и на видак все отснято. и на магнитофон записано, осталось только вызвать понятых, достать у нее из кармана ширево, а потом прийти в «Миранду» и устроить маски-шоу! Тогда не только она – и Колька, и другие расколются!

Маз пожал плечами.

– Нет, ну представь: что мы можем сделать с Помидором? – сказал он. – Башку прострелить из-за угла? И из окна сбросить? Я, например, не мочило, я не специалист. Сделать-то можно, дурное дело нехитрое, но если за Помидором серьезные люди стоят – им нас вычислить, как два пальца обоссать!

Директор понимал. И произойти все это может гораздо быстрее, да и последствия будут гораздо хуже, чем при живом-здоровом Помидоре.

– Надо хорошего спеца найти, – произнес он задумчиво. – Только эти не подпишутся. Скажут: ваша проблема – вы и решайте!

Под «этими» подразумевались боссы Директора. Маз их не знал – не его уровень. Но на своем уровне он ориентировался хорошо.

– Можно Савика попробовать.

– Какого еще в задницу Савика? – нахмурился Директор.

– Это мелкое чмо, даньщик. Который Глеба в киоске замочил. А потом жгутовского парня... Помнишь, базар был? А с виду все чисто – сердечный приступ. Даже дело не открывали.

– Да, верно. – Директор что-то лихорадочно соображал.

– А как он это делает?

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

– Я не знаю, – произнес наконец Маз. – Но если Помидор залезет на молодую девку и у него откажет мотор – в это все поверят.

Снова воцарилось молчание.

Директор достал из кармана мобильник и сунул Мазу.

– Вызванивай свое чмо, поговорим!

– Сколько мне заплатят? – первым делом поинтересовался Савик.

Он стоял перед ними маленький, метр семьдесят, во вьетнамской курточке, где из швов выглядывал серый пух. И рожа у Савика была неинтересная, валенок валенком, лоб низкий, в морщинках, синий прыщ на подбородке. Тихий мелкий снег падал на его вязаную шапочку и лежал там, словно перхоть, досадуя, наверное, что столько народу в Москве – а вот приземлиться довелось на такую малозначительную личность.

– Ты сначала работу предъяви, – сказал Директор. – Я тебя первый раз вижу, и рожа твоя мне, честно говоря, Не нравится.

– Да ладно тебе, – поежился рядом Маз. – А что? Пусть покажет, что умеет, тогда и о деньгах поговорим.

Савик смотрел на них исподлобья, его маленькое сморщенное от летящего снега лицо ничего не выражало.

– Хорошо. А чем я работать буду? – спросил он спокойно. – Пальцем?

– А чем ты Глеба завалил? – так же спокойно спросил Маз.

– Неважно. Мне нужна пушка.

Директор резко выдохнул: чмо – оно и есть чмо. Хоть объясняй, хоть нет.

– Я тебе еще раз говорю, дурья твоя голова, – втолковывал Маз. – Нужно, чтобы все случилось в точности как с Глебом. Понимаешь? Или как с Яхимом. Я ведь не знаю, как ты их валил, вдруг ты каратист какой-то? Но на хер тогда каратисту пушка? Если ты с пушкой на него пойдешь, там мозги по стенам будут, там вообще...

– Это уже мои проблемы, – упрямо гнул свое Савик. – В точности, не в точности... Он кончится от острого сердечного приступа. А пушка мне все равно нужна. – Савик помолчал и добавил: – Если вы хоть немного рубите в этом.

Директор посмотрел на него зверем.

– Ты кто такой? – прошипел он. – Крутой киллер, да? Киношек насмотрелся? Ты – говно! Запомни это. Го-вно!

Савик втянул голову в плечи, молча повернулся и пошел в сторону своего дома.

– Подожди! – крикнул ему Маз. – Эй! Невысокий человечек будто и не слышал.

– Савик! Иди сюда, говорят! Хватит целку корчить, ты!..

Савик остановился, подумал и, развернувшись кругом, побрел обратно.

И вот Савик опять стоит перед ними, морда валенком, прыщ на подбородке.

– Пушку я сам найду, какую надо, – сказал он. – Мне нужны деньги. Семьсот долларов. После исполнения еще две тысячи. Я работаю чисто. Если будут претензии, можете меня самого в расход пустить.

Маз посмотрел на Директора.

«Миранда» приносит восемь-десять тысяч ежемесячной прибыли. Две семьсот – не такая уж высокая плата за то, чтобы эта корова продолжала доиться и дальше. Профессионал затребовал бы раза в три больше.

– Хорошо, – сказал Директор. – Семь сотен ты получишь сегодня. Когда возьмешься за работу? – Сначала скажите: кто этот человек, – сказал Савик. – И я должен увидеть место.

– Их двое. Светка Сафронова и Помидор, ее новый хахаль, – сказал Маз. – Светку знаешь?

– Да.

– Помидор возит ее к себе, на Комсомольский проспект. Обычно Светка каждый вечер у него. Можно договориться, чтобы дверь она оставила незапертой.

– И Светку тоже? – спросил Савик.

– Свидетели нам не нужны, – сказал Директор. – Да и тебе тоже. Короче. Когда будет работа?

Савик смотрел прямо перед собой, он видел пестрый мохеровый шарф Директора и треугольник голой кожи между шарфом и небритым подбородком. Директор выше его на целую голову, Директор шире его в плечах, у него есть синий «Пассат», в котором он катает красивых хохочущих баб с волосами до самой жопы, Директор имеет власть над людьми – вот помешал ему какой-то Помидор, И он этого Помидора, конечно, уберет, он так привык.

Но зато с высоты своих метр семьдесят Савику отлично виден треугольный участок голой шеи над шарфом. Очень уязвимое место. И если не поднимать глаз и вот так смотреть, будто разговариваешь не с Директором, а с его шеей, то вполне можно говорить на равных. Как минимум.

– Когда нужно? – спросил Савик.

– Сегодня, – мрачно буркнул Директор. Савик достал руки из карманов и переступил с ноги на ногу.

– Завтра вечером, – сказал он твердо. – Но если Светку придется валить, вы мне заплатите еще тысячу.

– Договорились, – кивнул Директор.

А когда Савик ушел, сказал Мазу:

– После дела сделай его. Тут особых способностей не понадобится. И специалистом большим быть не надо. Так?

– Так, – довольно кисло ответил Маз.

Утром Савик завтракать дома не стал. Он поехал на Тверскую площадь, где поменял на рубли четыреста долларов из семисот. В первом же магазине купил себе дорогие зимние ботинки и теплую кожаную куртку. В кабинке он долго молча разглядывал себя в зеркало, хмурил и без того неприветливую физиономию. Потом купил меховую кепку с коротким козырьком. В ней лицо его приобрело значительность и подобающую случаю мрачность.

Потом Савик зашел в модное кафе «Семь пятниц» и позавтракал там. Он заказал цыпленка в винном соусе, спагетти и два бокала «Холстена». Вполне нормально для начинающего киллера. Зал оказался почти пустым, лишь у окна были заняты несколько столиков, за одним из них беседовали две молодые женщины, похожие на породистых, ухоженных домашних кошек.

Нельзя сказать, что Савику в кафе очень нравилось. Красиво, все такое – это да. Но здесь, конечно, не станешь облизывать жирные пальцы, как дома, и рыгнуть за столом тоже как-то неудобно. Однако Савик решил, что надо привыкать к этой жизни и к этой обстановке. С сегодняшнего дня – да.

Потом принесли заказ, и Савик, глотая кусок за куском горячее цыплячье мясо, стал думать об этих женщинах за столиком у окна, представлять себе, какие они в постели, что им нравится и что им не нравится, и какие мужики их трахают, и какие подарки они им дарят, и все такое. Потом Савик стал думать о том, как будет убивать Светку Сафронову, и ему не понравилась мысль, что придется тратить на нее лишнюю стрелку. К тому же странно будет выглядеть, когда два трупа лежат на кровати и у обоих схватило сердце.

Савик решил, что придумает что-нибудь. И тут же стал прикидывать, что станет делать вечером, когда работа будет выполнена и в кармане у него окажутся три тысячи «зеленых».

В половине двенадцатого он встретился с Мазом. Маз покосился на его куртку и ботинки, спросил:

– Пушку взял?

– Да, – соврал Савик.

Больше они к этой теме не возвращались. У Маза была машина, и они тут же смотались на Комсомольский. Савик издалека глянул на дом, в подъезд подниматься не стал.

– Нужно, чтобы кто-то забрал меня потом, – сказал он. – Во дворы заезжать не надо, машину поставите... Ну хотя бы напротив вон того магазина. Кто будет за рулем?

– Могу я, – сказал Маз, катая во рту «Честерфилд». Савик кивнул. Как будто бригадир был у него на подхвате уже не первый раз.

– Светку придется отвезти в другое место, – сказал он.

– Зачем? – раздраженно спросил Маз. Этот чмошник начинал ему надоедать.

– Затем, что сердечный приступ – не сифилис: при траханье не передается.

Маз посоображал, в конце концов до него дошло.

– Отвезем, раз так...

– И еще... Мне нужно четыре дозы «винта».

– Ширяться стал, что ли? – удивился Маз.

– Неважно. Для дела так надо. Захвати вечером.

– Ну... Ладно.

Видно было, что Маз здорово нервничает, кадык на его шее то и дело прыгал вверх-вниз, и Мазу, конечно, до смерти хотелось бы знать, каким образом Савик отправляет людей на тот свет, как это у него гладко и красиво все выходит, – но он не спрашивал, не решался. Савика все это даже немного позабавило. Каких-то две недели назад Маз смотрел на него примерно так же, как сам Савик смотрел на ларечников Нинку или Глеба, – как на распоследнюю перхоть. А теперь все изменилось, теперь Маз мнется и нервничает, Маз боится его – вон они, дрыжики на его голой шее, дрыжики страха и уважения... А Савик спокоен. Ну, Или – почти спокоен.

Мобильником он пока не обзавелся, пришлось идти домой и там дожидаться звонка. По дороге Савик о чем-то вспомнил и завернул в гастроном. Здесь он купил маленькую плоскую бутылку «Смирновки», чтобы было удобно носить в кармане. На выходе из магазина к нему подошел сосед с первого этажа – Хвост. Он был еще ниже Савика, хотя и широк в плечах.

– Привет... Выпьем?

Круглая голова, круглый, с глубокой седловиной нос, круглые пустые глаза с рыжими ресницами, стертые черты лица, неряшливая щетина. Пальто как с помойки. Перхоть. Когда-то отсидел два года, но авторитета не приобрел. Пару раз Хвост сопровождал его к ларькам и наблюдал процесс сбора дани, потом толокся у входа в «Миранду», пока Савик общался с Мазом. И сделал свои выводы: Савик для него был крутым мафиози.

– Не могу, занят, – небрежно ответил Савик и двинулся дальше, но Хвост не отставал.

– Ты, смотрю, прикинулся во все новое... Небось дела клево идут?

– Нормально.

– Слышь, Савик, возьми меня к себе, – неожиданно попросил Хвост.

– Куда тебя взять? – не понял тот.

– К себе в бригаду. Что скажешь – то и сделаю. И глухо, как в танке!

Савик остановился. В рисковой работе нужны свои люди, чтобы можно было на них опереться. Одному серьезного дела не потянуть. И на Маза расчета нет – тот привык смотреть на него сверху вниз.

– А что ты можешь?

– Да все, что надо! – Хвост выпятил грудь. – Замки открывать, шмотки паленые прятать, волыны... На разборки могу ездить, махаться. Надо будет – на мокруху пойду!

– На мокруху, – презрительно протянул Савик. – А в штаны не наложишь? Ты за что сидел-то?

– За хулиганку. Но серьезную – молотком одному по тыкве заехал. Так что не сомневайся!

Савик задумался.

– А кореша у тебя есть? Ну, которым работа нужна?

– Конечно! – обрадовался Хвост. – Губа и Лепеха. Во пацаны!

– Ладно. Ты будешь у них звеньевым. Тачка есть?

– Угоним – делов-то...

– Только помни – ты за все отвечаешь, – негромко сказал Савик, пристально заглядывая Хвосту в глаза. Так раньше говорил и смотрел на него Маз. – Если что, и спрос с тебя.

– Сукой буду! – ногтем большого пальца Хвост поддел передний зуб.

– Что скажу, то делать! Скажу – валить, значит, валить, без вопросов! А то сами в землю ляжете, и ты первый!

Хвост кивнул. Лицо его выражало беззаветную веру и преданность. Савик почувствовал, что тот действительно считает его шефом и готов выполнять любые команды. И если приказать, то без раздумий даст молотком по голове хоть Мазу, хоть самому Директору. Потому что те для него никто.

Савик вынул из кармана двести рублей.

– Выкупайся, побрейся, в парикмахерскую сходи. Пальто свое выкинь, вот здесь нормальная одежда. – Он протянул пакет со своей старой курткой и шапкой. – И купи три ножа. С толстыми ручками и зубчиками на лезвии. Знаешь?

– Знаю, – Хвост азартно кивнул. Он преобразился на глазах – откуда-то появилась уверенность и целеустремленность, даже росту прибавилось.

– С шести часов ждите меня в машине. И скажи этим своим – Губе и второму, как там его... Чтобы выглядели как люди!

Хвост почтительно проводил его до подъезда. Когда мать увидела Савика в новых шмотках, глаза у нее сделались, как пятирублевые монеты.

– Откуда это у тебя? Где деньги взял?!

– Заработал, – с достоинством сказал Савик. – Ты что Ж, дура, думаешь, я и зарабатывать не могу?

До самого вечера в доме никто не разговаривал, кроме телевизора. Савик прыгал с канала на канал. Основной темой на каждом были кредиты для страны: дадут – не дадут. Из долгих мудрствований комментаторов, политиков финансистов Савик понял только одно: дадут бабки – все будет зашибись, не дадут – кранты, страна полетит в тартарары. Как именно это коснется лично его, было непонятно, но все равно он испытывал смутную тревогу.

В семь тридцать позвонил Маз: Светка только что уехала с Помидором, надо торопиться. Савик проверил ручку. Бутылка «Смирновки» уже лежала во внутреннем кармане.

Савик пожил, Савик знает...

Маз подъехал на «девяносто девятой» цвета мокрого асфальта. Медленно падал мокрый пушистый снег. Рядом с подъездом стоял заснеженный синий «Москвич» с запорошенными стеклами. Когда Савик вышел, включились «дворники» и поползло вниз правое стекло. В проеме появилась напряженная физиономия Хвоста: он ждал приказа и давал понять, что выполнит любой.

Савик глубоко вдохнул свежий воздух и расстегнул кнопку под горлом – зима утрачивала морозность. Неспешно сел в «девяносто девятую» рядом с бригадиром, поздоровался, как равный с равным. Машина быстро набрала скорость.

– Она оставит дверь открытой, – сообщил Маз. – Кажется, баба что-то подозревает...

– Ничего, разберемся, – ответил Савик.

– А это... Больно?

– Не знаю, не пробовал...

Савик усмехнулся, не скрывая превосходства, и это переполнило чашу терпения бригадира.

– Ты особо не залупайся, – с угрозой процедил он. – Если ты такой лихой, почему тебя раньше никто не знал?

Но у бывшего шофера налоговой инспекции уже был готов ответ на этот вопрос.

– Если бы про меня все знали, я бы уже давно в земле лежал... – веско сказал он. И доверительно добавил: – Однажды непонятка с заказчиками вышла, а они люди серьезные, вот и пришлось тихо жить, как мышка. Сейчас время пришло – можно из норки и высунуться...

Маз почти верил ему. Тон, манера держаться, абсолютное спокойствие – все было предельно достоверным. Однажды ему пришлось вывозить на дело киллера-профессионала, и тот вел себя очень похоже.

– А куда же делись те «серьезные люди»? – все-таки уточнил он, напряженно всматриваясь в зеркало заднего вида.

– Взлетели на воздух, – обыденно сказал Савик. – Кажется, за нами «хвост»...

– Это мое прикрытие, – небрежно сказал Савик. – Страховка.

Маз ничего не ответил, но Савик почувствовал, что тот утратил значительную часть своей обычной уверенности.

Светка выполнила инструкции: входная дверь была незаперта. Савик проскользнул внутрь, скорее почувствовав, чем услышав недовольное трение дверных петель. Из спальни или откуда-то еще доносилась непонятная – если не знать, что происходит, – возня. И утробные звуки: ох-ох-ох!

Справа от двери стояли высоченные Светкины сапоги со сложенными домиком голенищами. Рядом, под трюмо, небрежно валялись довольно грязные мужские ботинки – наверное, Помидоровы.

Савик осторожно заглянул на кухню, потом в гостиную, открыл ванную, туалет и кладовку. Он хотел убедиться, что здесь никого больше нет, что никто не выскочит в самый неподходящий момент и не даст ему молотком по башке. Потом он приготовил ручку к действию и пошел в спальню. Светка с Помидором были там. Они трахались на полу, Светки под задницей лежала огромная подушка, ее тонкие ноги летали над Помидором, сгибаясь и разгибаясь, скрещиваясь на его шее. Помидор дергался перед Светкой взад-вперед на корточках, спина у него была волосатая и красная, словно обваренная Светка почти сразу заметила Савика, он видел, какие у нее сделались глаза и лицо, ноги перестали летать и обвисли на плечах у Помидора, ее дурацкое «ох-ох-ох» сразу прекратилось.

Помидор, наверное, тоже что-то заметил. Савик видел, как медленно, постепенно поворачивается его голова: вот шею перерезали морщины, появилась сначала левая щека, обозначилась линия рта, потом вынырнул крупный пористый нос, и удивленные глаза с красными прожилками снизу верх уставились на Савика.

– Ё... твою мать! – взревел Помидор, все еще не выпуская из рук Светкину задницу. – А ты кто...

Савик уже стоял рядом и указывал ручкой на Помидора, словно учитель биологии объяснял школьникам: «Вот так, дети, происходит процесс размножения у человека..»

– ...тако...

Савик прижал рычажок. Ш-ш-ш... Стрелка попала Помидору прямо в лицо, в набрякший под глазом кожаный мешок. Она нырнула туда целиком, даже кончика не осталось. Помидор вздрогнул всем телом и проглотил окончание фразы.

Светка сдавленно вскрикнула: пальцы Помидора судорожно, добела впились в ее ягодицы, словно пытаясь удержаться за жизнь.

Его качнуло назад. Что-то быстро выскользнуло из Светкиного междуножья, темное и сморщенное. Помидор запрокинул голову и с грохотом повалился на спину.

Савик присел рядом на корточки, угрюмо заглянул в лицо: красная кожа начинала бледнеть. Светка вскочила, сдернула джинсы со стула и, подпрыгивая на одной ноге, пыталась попасть второй ногой в штанину. Трусы и колготки единым комком свалились на пол, и, похоже, она про них забыла.

– Что, так прямо и побежишь? – бросил через плечо Савик. – Ни здрасте, ни до свидания? Ни спасибо?

Она молча продолжала прыгать по полу без всякого видимого толку, у нее все тряслось: губы, щеки, грудь, волосы. Савик и не думал раньше, что Светка Сафонова, эта обезьяна первитиновая, без одежды может оказаться такой классной! Упругие груди, тонкая талия, развитые бедра, и ноги в самом деле начинались едва не от плеч, видно, когда еще была пай-девочкой, занималась художественной гимнастикой или чем-то в этом роде.

– Сядь, – сказал ей Савик.

Светка перестала прыгать и покорно села. Она избегала смотреть на него, глаза ныряли из стороны в сторону. Зубы выбивали мелкую дробь.

– Маз обещал, что меня никто не тронет, – кое-как проговорила она.

– А кому ты нужна? – сказал Савик. Он вытянул бутылку «Смирновки» и протянул ей. – Выпей и успокойся.

Светка взяла бутылку, отпила. Поперхнулась. Водка потекла по подбородку.

– Пей еще.

Она не посмела спорить, сделала несколько глотков. Савик видел, как стекают капли по ее тонкой шее. Он думал о том, что никто на свете не знает, сколько осталось жить этой несчастной. Ни она сама, ни Маз, ни Директор, ни Президент. Никто, кроме него. Савик пожил, Савик знает.

– Ну вот, а теперь спокойно одевайся. – Он взял из Светкиных рук бутылку и завинтил пробку. – Без суеты. Раз-два...

Она немного успокоилась. Подобрала колготки и трусы, без малейшего смущения оделась. Савик возбужденно наблюдал за ней. Потом осмотрел комнату, чтобы не осталось ничего лишнего.

– Поедем развлечемся, – предложил он. – У меня «винт» есть

– Поедем, – кивнула она. – Можно ко мне, мать сегодня в ночной.

Они спустились вниз, к машинам. Синий «Москвич» почти подпирал «девяносто девятую» в задний бампер.

– Ну что? – спросил Маз, косясь на Светку. Ему было явно не по себе. То ли из-за того, что только что сделал Савик, то ли из-за того, что ему еще предстоит сделать, то ли из-за синего «Москвича», а скорее – от всего вместе.

– Нормально, – сказал Савик. – Теперь Светика отвезем – и порядок.

Девушка жила на Таганке. Машина остановилась у подъезда старого трехэтажного, с арочными окнами, дома. Светку здорово развезло, она сидела сзади, уткнувшись головой в спинку сиденья.

– А куда это мы... а? – пробормотала она, когда Савик потащил ее из машины.

– Домой, – сказал Савик. – Да стой же ты, держись на ногах!

Он обнял ее за талию и повел в подъезд. Светка беспомощно повисла у него на плече.

Двухкомнатная квартира была изрядно запущена, на широком диване валялся фланелевый полосатый халат и куча нестираного белья. Савик запер дверь, зашторил окна, осмотрел комнаты.

– Раздевайся, – сказал он Светке. Сам прошел в давно требующий ремонта туалет, помочился, потом зашел в ванную, открыл воду. Развернул четыре упаковки белого порошка, ссыпал все в одну. Такой передозировки не вынесет даже лошадь. Не торопясь вымыл руки и вернулся в комнату.

Светка медленно, злыми рывками стягивала с себя одежду, словно полусонный ребенок. Потом она обняла себя за голые плечи, сказала:

– Холодно.

И пошла к дивану. Савик видел пять неостывших красных полос на ее ягодицах.

– На, выпей еще...

Он поднес к бледному лицу плоскую бутылочку с водкой.

– Не хочу, – ответила девушка, но сделала несколько глотков.

Лицо сразу запунцовело, в глазах появились слезы.

– Ты убил его? – спросила она осипшим голосом.

– Да, – сказал Савик. – Но тебя я не убью. Если будешь вести себя хорошо. Иди сюда.

Он целовал ее мягкий рот, мял напрягшийся теплый зад и мысок над лобковой костью, твердые соски задевали за жесткую ткань его куртки, ей это нравилось, видно, разбавленные водкой остатки первитина снова начали помешивать мозги в ее черепной коробке.

– Ты говорил, у тебя «винт» есть, – хрипло произнесла она.

– Потом. Сначала давай так...

«Вот она живая, – думал Савик, чувствуя, как колотится под рукой Светкино сердце и бьется пульс в паховой артерии, – а через несколько секунд умрет, и никто об этом не знает. Только я. Один». Эта мысль здорово возбуждала, пожалуй, больше, чем предстоящий секс. Савик взял Светку за волосы, откинул назад ее голову и опрокинул на диван. Навалился сверху. Она привычно приняла его и, как заведенная, сразу же стала охать, так же, как недавно с Помидором: ох-ох-ох!

Кукла. Заводная кукла. Сейчас он только выключит ее. Все равно завод рано или поздно кончится...

Через несколько минут Савик встал, заправился.

– Теперь давай с «винтом», – сказала Светка. Язык у нее слегка заплетался. – С «винтом» интересней...

Вскочив, она привычно достала откуда-то упаковку со шприцем, блюдечко, растворитель, жгут.

– Иди подмойся, – приказал Савик. – Я пока все приготовлю.

Когда Светка вернулась, шприц был уже наполнен.

– Оденься. Белье, колготки, платье. Я хочу сам тебя раздеть. Медленно. Музыка есть?

– Нет. Придется без музыки.

Светка оделась, и тогда он разрешил ей уколоться. Когда поршень втолкнул содержимое прозрачного цилиндра в вену, девушка блаженно улыбнулась и расслабленно опустилась на диван. Но улыбка тут же сменилась гримасой, которая до неузнаваемости исказила симпатичное личико.

– Помоги, мне пло...

Неестественно выгнувшись, девушка упала на раздолбанные пружины. Тело конвульсивно дергалось, руками она вцепилась в шею, под подбородком. Пальцы на ногах мелко задрожали, словно она потягивалась после сладкого сна. Светка захрипела, на губах выступила пена. Все! Савик осмотрелся. Картина совершенно естественная: наркоманка пришла домой, укололась, ошиблась с дозой. Сама виновата. Сунул бутылку с остатками водки в карман. Когда он выходил из квартиры, пружинный матрас все еще раскачивался под мертвым телом. – Ну что? – снова спросил Маз. – Порядок, – ответил Савик. – Где деньги? – Деньги? – Бригадир замялся. – Деньги завтра.

Савик посмотрел ему в глаза давящим взглядом. Когда-то Маз так смотрел на него самого. Но теперь все изменилось. Только что Савик хладнокровно убил двух человек. И синий «Москвич» подпирал сзади машину бригадира.

– Значит, ты не собирался со мной рассчитываться? Хотел пришить после «дела» – и концы в воду?

– Что ты! С чего ты взял? – Маз явно был напуган, и Савику это понравилось.

– Хочешь водки? – Из внутреннего кармана Савик достал плоскую бутылку, взболтал содержимое. – Тут еще грамм сто пятьдесят. Светка не допила.

– Нет! – Лицо Маза скривилось от отвращения. – Нет, я не хочу!

– Напрасно. – Савик с охоткой приложился к горлышку. Ему показалось, что он снова целует округлившиеся Светкины губы. Только сейчас они были холодными и твердыми.

Допив обжигающую жидкость, он утерся ладонью.

– Ладно, до завтра можно и подождать. Хотя все это похоже на подлянку, но валить друзей без проверки я не люблю. Может, ты и правда забыл деньги... Ну а если закрысятил – закон один. И ты его знаешь.

Савик сделал движение, будто протянул руку для прощального рукопожатия. Маз в ответ выставил свою, но Савик вставил ему в ладонь пустую бутылку и вышел. Из «Москвича» суетливо выскочил какой-то человек и уступил Савику место впереди. Маз тронулся с места, но напряжение отпустило его только тогда, когда синий «Москвич» свернул налево.

Проехав несколько кварталов, Маз притормозил, достал сотовый телефон и набрал номер Директора.

– Все в порядке, – доложил он. – Помидор и баба уехали.

– А чего у тебя голос такой? – спросил шеф. – Ты своего чмошника с ними отправил?

– Он сам меня чуть не отправил. – Маз смотрел на свои пальцы. Они заметно дрожали.

– Он действительно профессионал и нам не по зубам. Приехал со своим прикрытием и был очень недоволен, что нет денег. Завтра придется отдать!

Директор помолчал. Он знал, что Маз не склонен зря впадать в панику.

– Ладно, утром поговорим. А пока выпей и расслабься.

– Хорошо, – ответил бригадир. – Я еду домой.

От квартиры Маза до института им. Склифосовского каких-то сорок минут езды. В то время когда Маз закончил разговор с Директором, майор Фокин выходил из ворот института.

В ушах у него все еще продолжали звучать Наташкины крики: «Я хочу уехать, ты слышишь? Это все из-за тебя, из-за твоей идиотской работы!.. Они убьют меня, а ты дальше будешь работать!.. Работать! Словно ничего не произошло! Как ни в чем не бывало!..»

Фокин первый раз слышал, чтобы она так кричала. Это была настоящая истерика. И врачи говорят, что у нее серьезный нервный срыв. Психотравма. Побои уже зажили, а душа не г. И неизвестно – заживет ли вообще. Уж больно тонкая материя – душа...

Он достал сигарету и хотел сунуть ее в рот, но обнаружил, что там уже торчит «бондина». Выплюнул ее, вторую сигарету швырнул следом в сугроб. Остановился, десять раз вдохнул и десять раз выдохнул... Не помогло. В груди жгло – прямо посередине, словно там, внутри, тлела непогашенная сигарета.

Он не курил неделю. С того дня, как ударил Татарина. Самое смешное – с его согласия. По справедливости. Но Татарин не знал, что впившийся ему в морду перстень не простой и что он окочурится через три дня. Иначе, наверное, не посчитал бы такой расчет справедливым. У них другая справедливость, своя... Сегодня задержали, завтра выпустили. Гуляй и делай что хочешь – грабь, убивай, насилуй женщин...

Дело по «Консорциуму» буксует и, судя по всему, находится при последнем издыхании. Он сделал все, что необходимо, – доказательства собраны. Остается принять решение. Это значит – взять на себя ответственность и произвести аресты, обыски, изъятие имущества. Назвать уважаемых людей преступниками и предать их суду. Но сейчас такое не в моде. Сколько громких дел расследуется годами – пока пройдет острота момента и все забудется, а потом тихонько испускает дух... Сколько? Да практически все! Ибо итог любого расследования – это судебный приговор. Ну-ка, давайте вспомним: сколько приговоров вынесено по «громким делам» за последние годы? Ноль! Ни од-но-го! Работа, нервы, деньги – все псу под хвост... А зачем тогда работать? Зарплата со всеми надбавками и накрутками – две тысячи полновесных российских рублей, сейчас это меньше ста долларов...

Фокин попал в Москву, можно сказать, случайно. В восемьдесят девятом году столичные чекисты выявили настоящего американского шпиона, ему дали кличку Горилла – здоровенный лоб, борец, боксер, каратист и все такое. Это все, понятно, роли не играет – группа захвата заломает кого угодно. Но брать его надо было после закладки контейнера и до появления разведчика из посольства, разрыв во времени составлял три-пять минут, место людное, центр города, любой шум, драка, возня – исключены... Как быть?

Кто-то из начальства вспомнил поговорку: «Против лома нет приема... Окромя другого лома!» Во всей системе КГБ объявили поиск здоровяка, который сможет засунуть Гориллу в карман. Фокин оказался самым подходящим, его и привлекли к задержанию. Операция прошла без сучка без задоринки: Фокин подошел сзади, схватил Гориллу одной рукой за шиворот, второй за брюки в промежности и, как котенка, забросил в подъезд, где поджидала опергруппа. Шпион и пикнуть не успел, никто из прохожих головы не повернул, а через пять минут взяли с поличным и посольского разведчика.

Довольное начальство объявило будущему майору благодарность и перевело служить в столицу – по тем временам это считалось большой удачей.

Может, черт с ним... Закурить? Будь что будет. Семь бед – один ответ! Нет, потом. Вначале надо встретиться с Мазом. После откровений Татарина найти его приятеля трудностей не составило. Оказалось, что «Маз» – не кличка, а фамилия, причем довольно редкая в Москве. Узнать его адрес, телефон и номер машины, имея доступ к любому серверу городских служб, – дело одной минуты. Не женат, живет один. Вполне положительный человек, достойный член общества – ни судимостей, ни какого-либо компромата. Правда, не работает и на что безбедно существует – непонятно, но это раньше преследовали тунеядцев, а в обществе победившей демократии задавать подобные вопросы считается неприличным.

Фокин немного «подработал» Маза: посмотрел на него издали, изучил привычки, пару раз «довел» до самого подъезда. Поэтому сейчас уверенно подошел к нужному дому, осмотрелся. В квартире на третьем этаже горел свет.

Машина стояла на обычном месте, снег на капоте таял, значит, объект недавно приехал. Во дворе никого не было. За наклонным лобовым стеклом ритмично мигала лампочка сигнализации. Фокин подошел, несколько раз навалился всем весом на багажник.

– Ия-ия-ия! – взвыла сирена. Он быстро заскочил в подъезд и спрятался за шахтой лифта. Машинально сунул в рот сигарету, но зажигать не стал.

– Ия-ия-ия, – приглушенно доносилось со двора.

На третьем этаже хлопнула дверь, по лестнице затарахтели шаги. Прыгая через несколько ступеней, Маз слетел вниз, злобно бурча, пролетел мимо и, сильно ударив дверью, выскочил на улицу.

Сирена смолкла. Негромко матерясь, Маз возвращался домой. Фокин вышагнул ему навстречу. Тот остановился и тут же сунул руку под распахнутую куртку. Достойный член общества носил при себе оружие. Но сейчас оно ему не понадобилось. Тяжелая ладонь рассекла воздух и обрушилась на мощную шею бригадира. Тихо хрустнули шейные позвонки, и бездыханное тело отлетело в угол. По неестественному наклону головы было видно, что он мертв.

Фокин вышел на улицу. Здесь ничего не изменилось. Во дворе было так же пустынно, так же ритмично мигала сигнальная лампочка в машине Маза. Он быстро пошел прочь. Сигарету он потерял. На ходу вставил в рот другую, включил зажигалку.

Фокин знал, каким приятным будет вкус табака после долгого воздержания. Он услышал, как зашептала, сгорая, тонкая бумага на самом кончике.

...Нет.

Черт побери.

Он вытолкнул изо рта фильтр и ругнулся.

Надо еще потерпеть. Остается третий. Вот тогда...