Часть третья
НЕЛЕГАЛЬНАЯ КОМАНДИРОВКА

И вот снова Шереметьево-2. На этот раз его провожал один Вадим, без своей темноглазой спутницы. Вадим так же деловит и немногословен, на нем те же джинсы и та же спортивная курточка «найк». Оттопыренным мизинцем он ткнул в сторону вывески «Бистро» на галерее.

– Вот там. Я скоро подойду.

Через двадцать минут Вадим подсел за столик к пьющему кофе Максу, как и в прошлый раз, обставился тарелками с жареной картошкой, ветчиной, салатами и соками. Глисты у него, что ли?

– В самолете все чисто, у вас будет талон в двадцать пятый ряд, место "А", у окна. Рядом два места свободных, рейс полупустой. На месте "Е", у противоположного окна, – частный охранник, агентство «Лотос», несудимый. Таможенный проход номер два, пограничный – номер четыре.

– А где Лена? – поинтересовался Макс. Он вдруг вспомнил обведенный красной каймой сока рот девушки. Сейчас эта картина показалась ему очень сексуальной.

– Она здесь больше не работает, – пробурчал Вадим, запуская зубы в слезящийся ломоть ветчины. – Срезалась. Теперь у нее другая линия.

Макс не стал уточнять. Но, глядя на набивающего рот парня, он все же не удержался от вопроса:

– Почему ты всегда ешь? И в прошлый раз, и сейчас! Разве в другое время тебя не кормят?

– Не в этом дело, – добросовестно объяснил Вадим, не переставая жевать. – Просто когда я провожаю агента, то могу с ним пообедать, на это выделяются деньги по графе «оперативные расходы». А в другое время я должен питаться за свой счет. Глупо тратить свои, если можно сэкономить, правда? Вот и стараюсь налопаться на весь день...

– А если пообедаешь без меня, но вроде со мной?

– Что вы! – нахмурился Вадим. – Нас проверяют. Буфетчица ведь все видит...

– Тяжелая у тебя работа, – посочувствовал Макс.

– Ничего, терпеть можно...

Когда самолет набрал высоту и стюардесса разносила напитки, Макс, изменив своим привычкам, взял чинзано с крекерами. Через проход сидел тот самый несудимый частный охранник из агентства «Лотос». Здоровенный «браток», надевший вместо привычных «адидаса» и голдовой цепуры модный серо-зеленый костюм в мелкую клетку. Но бритая голова и специфическое выражение лица не позволили ему окончательно перевоплотиться. Он пил водку.

Веретнев и Савченко уже два дня в Лондоне, вчера вечером наша резидентура в условленном месте «сняла» их знак о благополучном прибытии. По официальному заданию, в их задачу входит контроль за передвижениями Джонсона, его связями, обстановкой вокруг, подбор наиболее удачного времени и места для начала контакта. Параллельно они должны найти старый тайник и установить местонахождение мистера Арчибальда Кертиса. Причем посольская резидентура не должна заподозрить ни малейшего отклонения от официальной программы. А английская контрразведка вообще не должна узнать о их существовании.

Макс отпил из бокала. Вязкий гул двигателей постепенно наполнял ушные раковины, вдавливая барабанные перепонки, – глоток прохладного вермута здесь приходился очень кстати. В салоне почти не слышно разговоров, многих пассажиров сморил сон. Высота десять тысяч метров, спинка сиденья откинута назад, пассивное движение со скоростью восемьсот километров в час. Впервые за много дней никуда не надо спешить.

Еще глоточек. Еще. Бокал опустел. Жалко, нет наполненной плоской фляжки... Без нее сон не приходил. Устраиваясь поудобней, он вертелся в кресле и, посмотрев направо, встретился взглядом с надевшим цивильную шкуру «братком». Глаза у того были холодными и пустыми.

Семнадцать ноль-ноль по Гринвичу. Вход во двор сразу за книжным магазином на Каунтер-стрит. Мрачноватого вида арка, выложенная серым камнем. На левой стороне арки должна стоять пунктирная линия мелом. Три черточки – значит, все в порядке, Веретнев ждет в условленном месте через квартал отсюда. Две – встреча переносится на завтра. А если сигнал вообще не стоит, значит, в Уормвуд-Скрабз прибавится обитателей...

Макс вошел в арку.

Линия была на месте. Три черточки! Макс перевел дух и, пройдя через двор, вышел на параллельную улицу через другую арку. Повернул направо, через пятьдесят метров развернулся и пошел назад. Чисто. Он крутился по подворотням сорок минут, но слежки не обнаружил и направился к месту встречи.

Макс приближался к угловому кафе, когда сзади его окликнул неприятный голос с твердым акцентом:

– Что вы здесь делаете, молодой человек?

Макс обернулся.

Он сто лет не слышал Веретнева, говорящего по-английски. У обитателя пришедшей в упадок орехово-зуевской «полуторки» поменялся не только голос. Перед ним стоял крепкий мужчина в надвинутой на глаза шляпе. Широкий разворот плеч, руки в карманах модного полупальто, из-под ворота наружу выглядывает мохнатый шотландский шарф. Плотные брюки из мягкого сукна и добротные ботинки из рыжей кожи. Трубка во рту. Сейчас Маша не назвала бы его стариком!

– Ну что смотришь? – Веретнев улыбался во весь рот, сжимая мундштук крепкими желтоватыми зубами. – Никак не признал?

– Здешний климат на вас хорошо действует.

Макс тоже улыбнулся и протянул руку. Слон звонко припечатал свою ладонь к ладони Макса. У него было прекрасное настроение.

– Потому что это климат молодости! Если бы за деньги можно было купить омолаживающий эликсир, я бы полюбил деньги!

– Все в порядке? – спросил Карданов. Веретнев приблизил лицо почти вплотную к лицу Макса и доверительно сказал по-русски:

– Все просто зашибись! Я снова чувствую, как играет кровь! Идем, наш друг уже, наверное, заждался. Он ведь ко всей этой шпионской тягомотине не привык!

До Макса донесся слабый запах спиртного.

– Давайте на контрольный круг.

Они разделились, обошли квартал с противоположных сторон, встретились лицом к лицу, разминулись и снова разошлись. Этот нехитрый метод позволял проконтролировать всю обстановку вокруг и почти на сто процентов позволял выявить слежку.

– Да ерунда все это, Макс, – сказал Веретнев, когда они снова встретились.

– Игра в конспирацию, контрнаблюдение, крестики-нолики – это не больше чем дань прошлому. В мое время на весь Лондон русских было сорок четыре человека: посольство, торгпредство, Аэрофлот, Морфлот, журналисты да четыре дамочки, вышедшие за англичан... Несколько раз в год прибывали тургруппы по профсоюзной или партийной линии – абы кого тогда на Запад не пускали... Вот и все! Каждый на учете – и у нас, и у МИ-5...

Алексей Иванович оглянулся на длинноногую девушку в обтягивающих джинсах и молодцевато сбил набекрень шляпу. Действительно, сырой лондонский воздух действовал на него благотворно.

– А сейчас... Вот мы с Володькой прогулялись тут вчера и чуть не ошалели: наших здесь как собак нерезаных! Целый квартал заселили, мы своими глазами видели. Там одни русские живут, причем между собой по-русски разговаривают... В некоторых ювелирных магазинах даже ценники на русском дублируются – для наших богачиков. А сколько по Даунинг-стрит совков шастает?

Веретнев покачал головой, втягивая воздух через потухшую трубку.

– Я тебе вот что скажу: сейчас никакая «наружка» за всеми за ними не угонится.

– Может, и так, – сказал Макс. – Только англичане почему-то не особо от этого страдают. Все эти «новые русские», которые здесь околачиваются, тратят деньги, платят налоги в английскую казну – они кормят и поят английскую контрразведку. А та, в свою очередь, закупает новейшие станции слежения, радиоаппаратуру... и вербует обширную агентуру среди тех же «новых русских». Так что совсем необязательно приставлять «хвост» к каждому туристу.

Веретнев промолчал. Остановился, попробовал раскурить новенькой зипповской зажигалкой трубку – табак не занимался. Подполковник беззвучно, одними губами, ругнулся по-русски и спрятал трубку в карман.

– На старости лет к новому привыкать трудно, – буркнул Алексей Иванович, и Макс не понял, что именно он имеет в виду.

– Нам сюда! – Слон направился к ресторанчику «Скоттиш Рейк», «Шотландский распутник».

– Однако! Вы живете на широкую ногу! – неодобрительно сказал Макс.

– Ерунда! Я угощу вас одним блюдом – пальчики оближете! И очень дешево.

– И выбираете не самые удачные явки...

В дверь «Распутника» завалилась компания подвыпивших бритоголовых парней. Затасканные джинсы, короткие кожаные куртки, тяжелые ботинки.

– Подумаешь! Их всего четверо!

В небольшом зале, стилизованном под древнее шотландское жилище, было уютно: горел камин, отбрасывая пляшущие блики на грубую каменную кладку стен и толстые потолочные балки, тут и там висели жесткие шкуры, таращили стеклянные глаза кабаньи и медвежьи головы. Грубые деревянные столы, тяжелые, нарочито топорные табуретки.

У камина дородный мужчина в пиджаке и клетчатой юбке заунывно играл на волынке. Галстук у него был в тон юбке, на уровне причинного места висела полукруглая, совершенно дамская сумочка.

Спец в грубом, под горло, черном свитере и джинсах сидел у окна лицом к двери. Перед ним стояла наполовину пустая кружка с пивом. Он, прищурясь, рассматривал устраивающихся в противоположном углу бритоголовых и не сразу заметил друзей. Но и когда заметил, особых эмоций не выразил.

– Здравствуй, Макс, – по-русски сказал он. – Где вы шляетесь столько времени? Садитесь скорее, у меня уже живот сводит!

Немедленно подошел официант – молодой парень тоже в шотландской юбке. Между юбкой и гольфами проглядывали волосатые ноги.

Не заглядывая в меню, Веретнев бойко сделал заказ, Макс не понял, какое блюдо выбрано, но, услышав про бутылку двенадцатилетнего «Chivas regal», не поверил своим ушам. Еще больше удивился официант.

– Бутылку? – повторил он. Сквозь профессиональную обезличенность на остром лице проступило выражение истинного британца, не привыкшего, чтобы виски пили такими дозами.

Веретнев развел руками.

– Это для начала. Под хаггис приходилось выпивать и ведро!

Официант понимающе улыбнулся, давая понять, что оценил шутку.

– Что такое хаггис? – спросил Макс, когда официант отошел.

– Бараний желудок, сваренный с кашей и требухой, – оживленно пояснил Алексей Иванович. – Я же обещал, что угощу необычным блюдом!

– Откуда ты наизусть знаешь меню? – вмешался Спец.

– Шесть лет я встречался здесь с агентами, – скромно сообщил Веретнев. – А в Англии очень ценят стабильность: за какие-то тридцать лет меню измениться не может!

И тут же перешел к делу.

– Джонсон живет в пригороде, круг общения крайне ограничен, гостей не принимает, во всяком случае, за неделю наблюдения... По вторникам и четвергам бывает в Сити, несколько раз посещал министерство финансов. К наблюдению привлекались посольские ребята, им можно верить процентов на восемьдесят. Макс хмыкнул.

– Не очень высокая оценка бывших коллег. Слон пожал плечами.

– Другая формация. Они привыкли, что бумага все терпит. Ни плотного контроля, ни строгого спроса. Мы работали по-другому.

– Вот как? – Карданов по возрасту мог принадлежать только к другому, не умеющему работать поколению разведчиков.

– Конечно. – Веретнев не заметил сарказма. – Этих, нынешних, не заставишь закладывать тайник с оружием...

– Нашли?

– С большим трудом. Ландшафт сильно изменился, думал – весь лес перекопаем. Робин-гудовский дуб помог – ему лет пятьсот, а на фоне пяти столетий изменения незаметны...

– Робин-гудовский рос в другом лесу, – поправил Макс.

– Не будь занудой. Главное – откопали. Машинки немецкие, еще времен войны, ни по одной картотеке не проходят.

Карданов осмотрелся по сторонам. Народу прибавлялось, волынка заиграла веселей, бритоголовые начали петь песни. Немолодая пара села за соседний столик, женщина пристально рассматривала Веретнева.

– Об этом потом, – понизив голос, сказал он. – Кертиса нашли? Слон кивнул.

– Самое простое. Где жил – там и живет. А вот и наш красавец!

Официант поставил на стол большой круглый поднос, на котором лежало нечто похожее на зашитый мешочек с рождественскими подарками. От плотных лоснящихся боков шел пар. Официант торжественно взял острый блестящий нож, ритуальным движением взрезал крутой бок и тут же ловко влил в пышущее жаром нутро приготовленный стаканчик виски.

– Только теперь хаггис считается готовым к употреблению, – прокомментировал Слон.

Через минуту блюдо было разделено на три части, и голодные разведчики принялись за обе щеки уплетать сдобренную солью и перцем смесь каши и мелкорубленой требухи – простую, грубую пищу шотландских пастухов. Еду сопровождало обильное употребление виски, которое действительно очень хорошо шло под жирный и острый хаггис. Даже малопьющий Спец опрокидывал стаканчик за стаканчиком.

– Что с транспортом? – спросил Макс, когда первый голод был утолен.

– Взяли напрокат «Фольксваген» с левым рулем. Во Франции у фирмы есть представительства, можно оставить где угодно и позвонить, чтоб забрали. Все идет нормально, но почти все деньги истрачены.

– Что ж...

Макс на мгновение задумался.

– После ужина поедем за деньгами. Сколько вам потребуется, чтобы добраться до места? Слон пожал плечами.

– Полтора часа до Дувра, оттуда пара часов паромом на французскую сторону и через всю страну на южное побережье, это около тысячи километров.

– Вдвоем, да по ихним дорогам – делать нечего, – сказал Спец. – Двенадцать часов с остановками...

– Останавливаетесь в Ницце и ищете нашего друга, – сказал Макс. Ему приходилось говорить все громче, потому что бритоголовые орали во всю глотку. – Я управлюсь с делами дня за три-четыре, максимум неделю. И прилечу самолетом.

Веретнев и Спец переглянулись.

– А как же твое прикрытие?

– Обойдется. Все равно – если что, вы ничем не поможете. А попадетесь, поддержите версию о разветвленной шпионской сети русских...

– А если ты не явишься через неделю? – спросил Веретнев.

– Действуйте в автономном режиме. Получится – отложите мою долю. И подбросьте кое-что Маше. Макс глянул на часы.

– Нам пора. – Он поднял стаканчик с остатками виски. – Давайте за удачу...

Они чокнулись.

Этого делать не следовало. Привычка чокаться выдает русских с головой. Бритоголовые на миг замолчали, в зале сразу установилась напряженная тишина. Потом четыре глотки грохнули: Дойчланд, Дойчланд юбер аллес...

Не отвлекаясь, они доели остатки хаггиса, Веретнев подозвал официанта и расплатился. Когда они встали, то оказалось, что агрессивная четверка полукругом окружила столик.

– Кто вы такие? – спросил у Веретнева самый старший. Ему было около тридцати лет, он изъяснялся на простонародном наречии лондонского дна. Над левым ухом синела татуировка: каска с рожками и две зигзагообразные молнии – эмблема СС.

Спец отстранил товарища. Глаза у него хищно блестели – последние дни он явно страдал без тренажера виртуальных боев. Реальная схватка его бы вполне устроила.

– Уходим, – сказал Макс и шагнул к выходу, но крепкая рука удержала его за рукав.

– Не спеши, приятель, – надменно улыбался коренастый малый в клетчатой рубахе и кожаном жилете, на котором зловеще блестел Железный крест.

– Оставьте нас в покое! – строго сказал Веретнев. У него был хороший язык, и решимость главаря несколько поуменьшилась. Но тут открыл рот Спец.

– Пошел отсюда, фашист! – с чудовищным акцентом произнес он и тем самым бросил спичку в ведро с бензином.

– Коммунистические свиньи! – рыкнул старший, в воздухе мелькнул кулак, Веретнев уклонился, а Спец поймал волосатое запястье, рванул и, подсев, бросил нападающего через себя. Тот тяжело грохнулся на дощатый пол, а каблук Спеца воткнулся ему в солнечное сплетение. Татуированный дернулся и, раскинув руки, потерял сознание.

– Тебе конец! – заверещали дружки поверженного. Из-под одежды появились велосипедная цепь, шило и опасная бритва. Окружающие столики мгновенно опустели.

Спец схватил грубо сколоченную табуретку и, взметнув ее снизу вверх, ударил острым углом обладателя Железного креста в промежность. Тот икнул и, сложившись пополам, упал на колени, потом с утробным воем повалился на бок. В районе ушибленного места появилось мокрое, быстро расползающееся пятно. Цепь отлетела в угол и свернулась на полу, словно обезвреженная змея.

Два движения и два неподвижных тела – это впечатляет, ибо нет в мире ничего более убедительного и наглядного, чем пример близкого товарища. Только в плохих фильмах орда негодяев рвется на сокрушающего всех подряд героя с фанатизмом самоубийц. В реальной жизни жестокий отпор чаще всего обращает уцелевших в бегство.

Дрогнуло и отклонилось острием вниз шило, утратила опасный блеск бритва, будто замылилась пеной с остатками щетины во время мирного утреннего бритья. Боевой дух двоих бритоголовых угас, теперь они не только не попытались бы остановить уходящих противников, но и сами с большим удовольствием пустились в бегство.

Но Спец всегда учил «не оставлять никого за спиной» и сейчас наглядно продемонстрировал реализацию этого принципа.

Продолжающая движение по плавно восходящей траектории табуретка достигла наивысшей точки, после чего резко обрушилась вниз на бритую макушку. Что-то хрустнуло – то ли дерево, то ли кость. Шило вонзилось в пол – круглая, захватанная потными пальцами рукоятка мелко дрожала. Рядом лежал его хозяин, поза которого наводила на мысль, что дерево оказалось крепче кости.

Четвертый бритоголовый бросил бритву и кинулся к двери. Но табуретка летела быстрее и гулко ударила его в спину между лопаток, после чего беглец принял такое же положение, как и его сотоварищи.

Спец вытер о штаны взмокревшие ладони и подмигнул Максу.

– Вот что такое подручные предметы!

– Уходим! – повторил Макс. На этот раз их никто не задерживал.

– У нас в Америке мы не даем всякому сброду хулиганить в ресторанах! – напустил туману Веретнев, продвигаясь к выходу среди настороженных англичан. Внезапно те начали аплодировать.

– Виват, Америка, виват! – скандировала какая-то женщина. Волынщик заиграл довольно бодрый марш.

– Повышаешь авторитет главного противника? – спросил Макс, когда они оказались на улице.

– Брось! – Веретнев махнул рукой. – Это было раньше. Сейчас, похоже, главные противники хозяйничают у нас дома!

Они быстро дошли до конца квартала, свернули за угол.

Макс обернулся.

– Не бойся, по английским законам это правомерная самооборона, – Дал справку Алексей Иванович.

– Да, нам самое время пообщаться с властями, – недовольно буркнул Макс. – Где вы оставили машину?

– На стоянке, пятнадцать минут пешком.

– Тогда пошли!

Веретнев сел за руль, Макс опустился рядом, Спеца отправили в гостиницу собирать вещи.

– Куда едем? – спросил Алексей Иванович.

– Брайтли-стрит, восемнадцать, – ответил Макс.

– А-а-а, – понимающе протянул Веретнев и хотел что-то спросить, но, покосившись на Макса, промолчал.

Автомобиль легко вписался в плотный транспортный поток. Слон вел машину так уверенно, будто никогда не уезжал из Лондона. И хорошо ориентировался в огромном городе. Вскоре машина остановилась на тихой фешенебельной улочке. Яркий фонарь освещал кованую чугунную решетку и табличку с цифрой 18.

– Приехали, – сообщил Веретнев. Сейчас он был всего-навсего драйвером, поэтому держался совершенно спокойно. А Максом уже владело напряжение, всегда предшествующее ответственной операции.

– Откатитесь в конец квартала и ожидайте в тени, – распорядился он, а сам направился к калитке со звонком. По логике вещей осложнений здесь быть не должно. Человек, получивший триста тысяч фунтов от другого государства, вряд ли станет звать полицию, когда ему напомнят о прошлом. Хотя люди нередко действуют вопреки здравому смыслу...

К счастью, Арчибальд Кертис чтил логику. Через тридцать минут Макс вернулся в машину.

– Поехали, – не выражая эмоций, произнес он.

– Ну как? – не выдержал Веретнев.

– Они почти не держат дома наличных денег! – пожаловался Макс.

– И что?

– Пришлось взять чеком на предъявителя. Пять тысяч фунтов. И восемьсот наличкой – наскреб-таки...

Макс тяжело вздохнул и откинулся на спинку сиденья.

– Что ж, теперь Володька сможет развернуться, – удовлетворенно сказал Слон и дал газ.

Спец уже ждал у дешевой второсортной гостиницы. Они наскоро договорились о связи и распрощались. Когда уносящий товарищей автомобиль затерялся среди других машин, Карданов ощутил острый приступ одиночества.

Теплая вода с силой вырывалась из отверстий гидромассажного устройства на дне ванны, разгоняла кровь, успокаивала, будоражила, словно крошечные пальцы тайских массажисток. Густо заросшие волосами ноги серебрились от налипших к ним пузырьков воздуха.

Видеодвойка в дальнем верхнем углу ванной комнаты выдавала записанные на кассету биржевые и политические новости за последние дни.

Линсей Джонсон, главный эксперт Международного валютного фонда, наслаждался покоем в своем поместье под Лондоном, намереваясь взять тайм-аут на всю ближайшую неделю. Предстояло завершить экспертизу по России, и это малоприятное дело портило ему настроение. На полке замигал огонек радиотелефона. Джонсон выключил воду и взял трубку.

– Извините, сэр, – это был Ларри, личный секретарь. – Вам звонил мистер Томпсон. Сын Тома Томпсона, друга мистера Бена Колдуэлла. Я порекомендовал ему позвонить позже.

На несколько секунд Линсей застыл с трубкой в руке.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Соедини меня с ним.

Положив трубку, Джонсон вылез из ванны, набросил купальный халат и направился в свой кабинет. «Бен»... Человеческая память избирательна, главный эксперт Джонсон здесь не был исключением. Сначала ты не хочешь об этом думать, потом не хочешь об этом вспоминать, наконец начисто забываешь и живешь дальше... Когда это было? В семидесятом? Годом раньше или годом позже? Черт, какая разница... Джонсон увидел перед собой залитое пьяными слезами лицо своего бывшего патрона и покровителя, его дрожащие руки, сжимающие бокал с виски, отсвет огня из камина в остановившихся расширенных зрачках, бессвязное бормотание: «Святая дева! Они продали меня, Линсей!.. Подлецы... Русские скоты, азиаты... И зачем я с ними связался... Они использовали меня, а теперь решили утопить, чтобы спастись самим... Мальчик мой, всему конец! Я уже не лорд Колдуэлл... Я – никто! Я – „Бен“!! Просто „Бен“!! „Бен“!!.»

Лорд действительно дружил с Томпсонами, они оказались русскими шпионами. А после этого появился мистер Уоллес... И друзья мистера Уоллеса обратились к нему в связи с экспертизой по России. А теперь объявилась другая сторона...

Томпсон позвонил через четверть часа.

– Я хотел бы встретиться с вами, мистер Джонсон. Для личной беседы. Я располагаю информацией, которая...

– Кого вы представляете? – перебил его Джонсон.

– Никого, – был ответ. – Сам себя.

– Завтра, – сказал Джонсон. – В одиннадцать часов в моем загородном доме. Вы знаете адрес?

– Да.

Другого ответа Линсей и не ждал.

– Это папа, это мама, а это я, – палец Макса последовательно упирался в людей, запечатленных на фоне Виндзорского замка. – Правда, сейчас меня трудно узнать. Кстати, вот моя метрика...

– Да, да, да...

Джонсон то разглядывал фотографию, то брался за метрику. Он был растерян. Он действительно знал и мужчину, и женщину, даже маленького мальчика вспомнил: Колдуэлл принимал всю семью в своем поместье, и Линсей катал мальчика на пони. Мужчину звали Том, женщину – Лиз. Лорд был явно неравнодушен к ней... И безусловно подлинная метрика – Макс Томпсон. – Спрячьте документ. Я вам верю. Я вспомнил вашу семью. Но... Но чем вызван ваш визит? Вряд ли ностальгией по прошлому! К тому же... рассказать обо мне вам могли только в российской разведке... Я ни в чем не виноват, но эта история здорово испортила мне жизнь...

Макс покачал головой.

– Нет. О вас мне рассказал отец полтора месяца назад. Я был у него на свидании. А разведка... Он тяжело вздохнул.

– Мои родители сидят в английской тюрьме, меня пятилетним в чемодане вывезли в Союз, я рос в детдоме. Я тоже ни в чем не был виноват. А пострадал гораздо больше вас. Так что разведкой я сыт по горло... Я занимаюсь бизнесом. Не вдаюсь в подробности, но мне очень важно, чтобы Россия получила кредит.

– Неужели вы думаете, что в столь глобальном деле могут сыграть роль интересы отдельного лица? – вяло удивился Джонсон и подошел к окну, рассматривая не успевшую зазеленеть пустошь за стеклом.

– Когда чаши весов колеблются, то почему бы и нет?

Тем более что это «отдельное лицо» перемолото в детском возрасте шестеренками безжалостной машины! Той же самой, от которой пострадали и вы!

Потянув рычаг, Линсей открыл окно. Холодный воздух окутал разгоряченное тело.

Чаши весов действительно колебались. Но друг мистера Уоллеса настоятельно рекомендовал выдать отрицательное заключение. Он аргументировал это интересами большой политики и окончательной расстановкой сил в мире. И Линсей позволил убедить себя. Но тогда перед ним не стоял мальчик из чемодана, который требовал справедливости и наглядно показывал, что ЦРУ нагло пытается манипулировать независимым экспертом, к тому же английским джентльменом!

Впрочем, этот «мальчик» тоже не так прост, как старается показаться, и он тоже пытается им манипулировать.

– Вы профукаете этот кредит, как профукали предыдущий, как профукали сотни миллиардов своих собственных денег, – раздраженно произнес Джонсон. Он чувствовал себя загнанным в угол. Чтобы принять решение со спокойной совестью, он должен отталкиваться от объективных фактов, а не зависеть от чьих-то просьб!

– У вас не экономика, а дыра, через которую деньги Фонда уйдут на Каймановы острова, а оттуда – в карманы ваших наркобаронов и промышленных олигархов!

– Этому можно помешать, – сказал Макс, раскрывая «дипломат» и доставая оттуда пластиковую папку с документами.

– Что это?

– Это та самая дыра. Огромная зияющая прореха в экономике многострадальной России... «Консорциум». Через свои банки он получал предыдущие кредиты и распоряжался ими именно так, как вы сказали. Здесь номера их счетов в оффшорных зонах, тайные «проводки», даже сделки с иракским режимом...

– Вот как! – Раздражение Джонсона улетучилось так же внезапно, как возникло.

Он пролистал бумаги раз, потом еще раз, уткнулся взглядом в какую-то страницу и заинтересованно хмыкнул:

– Неужели это подлинные документы? Но как их удалось достать? Это же ключ от домашнего шкафа со скелетом внутри!

– Подлинность проверяется очень просто. Финансисту вашего ранга достаточно сделать лишь пару звонков, чтобы узнать, как обстоит дело. И еще пару звонков – чтобы счета «Консорциума» были заморожены раз и навсегда, а зияющая дыра перестала существовать!

Наступила пауза. Все слова сказаны, настало время думать и решать. Макс понимал, что решение будет принято именно сейчас. Через полминуты, через секунду. Он невольно следил за руками Джонсона: если он вернет папку, это будет равнозначно отказу. Но эксперт не торопился ее возвращать; он снова пробежал глазами по страницам, затем взглянул на часы.

– Как вы можете доказать, что не являетесь частным лицом, отстаивающим только свои интересы? – неожиданно спросил эксперт.

Что ж, разумная предосторожность. Только к ней обычно прибегают не финансисты. И способы подтверждения полномочий разработаны тоже не финансистами.

– У вас, кажется, есть спутниковая антенна? Назовите любую фразу, и завтра ее произнесет диктор во время вечерних новостей на первом российском канале.

– "Москва играет не по правилам", – криво усмехнулся Джонсон.

– Что ж, – пожал плечами Макс. – Нормально.

– Ничего нормального тут нет, – вздохнул финансист и закрыл окно. По двору шел охранник в клетчатой фланелевой рубахе и жилете со множеством карманов. На поводке он держал бодро рвущегося вперед стаффорда.

– Итак, завтра в восемнадцать по московскому времени, – подвел итог Макс. – Выпуск длится пятнадцать-двадцать минут.

– Хорошо, – Джонсон бросил прозрачную папку на стол и церемонно наклонил голову. Руку на прощание он не протянул.

В зале всего два посетителя – арабы или афганцы, оба застыли рядом с Максом, почти не шевелятся. Перед ними стенд с японскими телевизорами.

На экране слева – циферблат с дергающейся минутной стрелкой. На экране справа – две блондинки остервенело сдирают с себя одежду под бравурную музыку. Посередине чопорный английский диктор излагает местные новости. Арабы смотрят на блондинок. Макс смотрит на циферблат.

Этот небольшой магазин, затерянный в переулках торговой части Лондона, оказался единственным местом, где – кроме российского посольства, пожалуй – имелась спутниковая антенна, принимающая телепередачи из России.

Адрес подсказал Худой. Вчера в Бинго-Бонго человек с тремя подбородками, как обычно, выпил дюжину пива под бифштекс с кровью и рассказ о встрече с Джонсоном, внимательно выслушал про условную фразу, кивнул.

– Сегодня и передадим заявку. Раньше с такими вещами проблем не было. Думаю – и сейчас не будет. А этот тип, оказывается, ушлая рыбина...

– Время есть, хочу проведать отца, – поделился Макс. – И с матерью повидаться... Худой поперхнулся пивом.

– Не вздумай! – строго сказал он, прокашлявшись и вытирая слезящиеся глаза. – Всю операцию сорвешь на фиг! Зачем гусей дразнить?!

Макс не понял, в чем состоит риск, но спорить не стал.

– За нами следят, – сообщил он, чем окончательно испортил резиденту аппетит. – Слон заметил подозрительную машину, да и я трижды засек какого-то парня: у гостиницы, на парковке, в кафе...

– Сюда шел, хорошо проверялся? – озабоченно спросил толстяк.

– Чисто, сто процентов! – успокоил Макс.

– Может, показалось? У страха глаза велики... В любом случае, получишь подтверждение – сразу в самолет! А их уже сегодня можешь отправить...

Минутная стрелка достигла, наконец, цифры двенадцать, проиграла знакомая мелодия, на экране появилось знакомое лицо Алены Копировой. Сейчас и музыка, и лицо казались Максу родными.

– Вчера в хирургической клинике скончался двадцатисемилетний Ричард Смит, раненный три дня назад в ресторане «Шотландский распутник», – сообщил лондонский диктор, и внимание Макса переключилось на него. – Смит дважды привлекался к суду за насильственные посягательства, но в этот раз ему не повезло – он нарвался на американских «зеленых беретов» и был убит табуреткой...

На экране появилась фотография сраженного Спецом парня.

– Переговоры о захоронении атомных отходов, отработанных на германских АЭС, ведут российский Минатом и концерн «Сименс», – тем временем говорила Копирова, стреляя глазами в камеру. – Подозрение у наблюдателей вызывает бросовая цена, которую предложила за свои услуги российская сторона: всего 1000 долларов за килограмм...

– Смотри, почему у нее соски лиловые? – шепотом спросил один араб второго. Блондинки на соседнем экране успели избавиться от тугих лифчиков и, сосредоточенно вращая бедрами, оттягивали узкие трусики.

– Не знаю. Может, специально подкрашивают, – сглотнув, тихо ответил второй посетитель. Потом оба замолчали. На родине за подобное бесстыдство их запороли бы палками до полусмерти. А тут можно любоваться совершенно безнаказанно. Так чего зря болтать?

– ...Хотя покойный и не являлся образцом добропорядочного гражданина, хотелось бы напомнить господам из-за океана, что в гостях принято вести себя более сдержанно, обращаясь в подобных случаях за помощью в полицию. Кстати, полиция приступила к розыску лихих американцев...

– ...Новости из-за рубежа. Вашингтон. Здесь продолжается заседание Совета учредителей Международного валютного фонда. Пока неясно, как оно скажется на судьбе 8-миллиардного кредита для России, переговоры о котором возобновятся через неделю...

Макс внимательно слушал, но кодовая фраза так и не была произнесена. Копирова перешла к новостям культуры. Макс посмотрел на часы: двадцать пять минут шестого. Что они там себе думают? Нервы напряглись, как гитарные струны, похолодело под ложечкой.

Рядом раздавалось тяжелое сопение. На соседнем экране камера следила за пальцем с красным наманикюренным ногтем, который путешествовал по укромным закоулкам женского тела, оставляя за собой блестящий влажный след. Арабы намертво прилепились к экрану, активно шерудя в собственных карманах. Хозяин магазинчика, тоже, судя по всему, выходец с Востока, одобрительно скалил за прилавком свои белые зубы.

– ...После небольшой рекламной паузы Николай Костенко познакомит вас с новостями спорта. – Алена Копирова улыбнулась на прощание и исчезла.

Гитарные струны тонко задрожали, душу наполняла тревожная мелодия. Что случилось?! Худой не смог вовремя предупредить Центр? Не подчинилось ставшее независимым телевидение? Или из стопки «шпаргалок» на дикторском столе выпала какая-то бумажка?..

Черт бы их всех побрал! Если Джонсон не получит подтверждения, вчерашний удачно начатый контакт, можно считать, пошел насмарку. Второго уже не будет – Джонсон наверняка заподозрит, что Макс работает на МИ-5 или ЦРУ. Все летело в преисподнюю!

Арабы рядом с Максом покачивались в сладострастном трансе. Блондинки входили в раж – под рев гитар они обмазывали друг дружку какой-то прозрачной желеобразной массой и тут же слизывали ее длинными, острыми и даже на вид горячими языками.

– Здорово, правда? – спросил хозяин, повернув к Максу смуглое лицо. Он был уверен, что Макс тоже пришел сюда поглазеть на этих третьесортных шлюх.

– Здорово, – буркнул Карданов, едва не засветив ему в заросшую волосами переносицу. Он стоял как парализованный и не знал, что делать. Ответственнейшая операция проваливалась, и не по его вине!

– ...Шестикратная олимпийская чемпионка по лыжам москвичка Любовь Нефедова, несмотря на трехлетнюю дисквалификацию за применение допинговых средств, снова приступила к тренировкам в составе национальной сборной. Медицинский комитет Международной федерации считает, что Москва играет не по правилам и несанкционированные тренировки Нефедовой наносят удар всему спорту...

Гитарные струны расслабились. Макс перевел дух и направился к выходу из магазинчика. Чуть в стороне обнаружил еще одного посетителя – молодой парень с испитым лицом, типичный работяга-докер в кожаной курточке, он тоже прикипел взглядом к экрану, где резвились блондинки. А на экране тем временем появился черный, как головешка, рослый негр – блондинки бросились сдирать с него трусы. Арабы застонали. Для них самое интересное только начиналось...

Вверх по улице до автобусной остановки, здесь – контрольная проверка, можно встать среди остальных пассажиров и оглянуться. Из магазина вслед за Максом никто не вышел. Возможно, арабы и работяга в самом деле были лишь случайными посетителями. Возможно.

Макс дождался прибытия двухэтажного «даблдеккера», но, когда все пассажиры вошли в салон, он отошел от подножки и остался один на тротуаре. Автобус уехал. Это был еще один нехитрый страховочный финт. Но не очень эффективный. При наличии радиосвязи сотрудникам «наружки» или частным агентам Джонсона вовсе не обязательно ходить по пятам за объектом, они могут находиться в разных местах – кто-то в магазине, кто-то в толпе на той же остановке – и «передавать» его с рук на руки. Макс поднялся вверх по улице, зашел в паб, заказал рюмку бренди и устроился за столиком у окна, за шторкой.

Некоторое время он смотрел в окно, а когда уже собрался уходить, вдруг увидел того самого работягу-докера из магазина. Круглая бледная рожа, приплюснутый нос, оттопыренные уши. Явно в детстве получал мало витаминов. Он поднимался вверх по другой стороне улицы, сосредоточенно глядя куда-то вдаль. Оглянулся.

Макс спрятался за занавеску. Случайность? Или...

Он подождал у стойки, затем вышел на улицу. Докера не было видно. Макс сел в такси, доехал до какого-то супермаркета с огромным резиновым слоном на крыше, пересел в другую машину, вышел на Ливинстон-стрит, прошел два квартала.

Нет, все чисто, кажется. Макс остановился у первого таксофона. Набрал номер Джонсона.

– Одну секунду, – сказал секретарь, – сейчас мистер Джонсон поднимет трубку.

После короткого гудка послышался голос главного эксперта МВФ:

– Здравствуйте, мистер Томпсон. Я смотрел телевизор. Все в порядке.

Наступила тишина, и Макс решил, что разговор окончен.

– Не думал, что обычный бизнесмен способен организовать такую солидную передачу! – В голосе Джонсона отчетливо слышался сарказм.

Тем не менее попрощались они достаточно дружелюбно. Повесив трубку, Макс взял такси и доехал до кинотеатра «Одеон», а оттуда пешком направился в центральный офис почтовой службы. За окошком с надписью «Poste restante» (до востребования) сидела худая, как смерть, девица с тонкими выщипанными бровями.

– На имя Джошуа Перри что-нибудь есть? – спросил Макс.

Девица ткнула пальчиком в клавишу компьютера, скосила глаза на экран и сказала:

– Одну минуту.

Вскоре Макс держал в руке телеграмму из Ниццы: «Погода хорошая. Пьер еще не вернулся. Телеграфируй пл. Шуайе, 17. Алекс».

На город давно спустился вечер, Лондон переливался яркими неоновыми огнями. Макс посмотрел на часы. Пять минут десятого. Сев в машину, он покружил по городу и поехал в аэропорт. Оставив прокатный «Остин» на стоянке, отдал ключ дежурному, взял билет в первый класс, из таксофона позвонил по дежурному телефону резидентуры.

– Вас слушают, говорите, – сказал обезличенный голос на том конце провода.

– Это Макс. Информация для Худого: нас преследуют неизвестные, прошу помощи.

– Но сейчас ночь, никого нет. – Теперь голос был взволнованным и испуганным. Посольские ребята очень боятся таких осложнений. – И потом... Чем мы можем помочь?

– Прошу помощи! – нажимал Макс. – Иначе нам придется скрываться и действовать на свой страх и риск!

– Позвоните утром... – растерянно промямлил неизвестный собеседник. – А может, лучше действительно так...

Макс положил трубку.

Через несколько часов он взошел на борт «А-310», следующего в Ниццу. И сразу после взлета заснул мертвым сном. Слишком много нервных перегрузок свалилось в этот раз на его плечи.

Первый звонок еще никого особенно не насторожил. Перевод трехсот тысяч долларов из Москвы в Цюрих по накатанной дороге через «Олби-банк» на Каймановых островах не прошел в обычные четыре дня. Срок заканчивался в пятницу, а перед уик-эндом всякое бывает: спешка, накладки, небрежность клерков...

Но в мире больших денег царит и большая ответственность, поэтому Клим Гриньков, руководивший международными финансовыми операциями «Консорциума», испытывал легкое беспокойство и в выходные несколько раз звонил дежурному бухгалтеру: нет ли новостей.

Новости появились в воскресенье вечером: полтора миллиона «зависли» на Кипре, а «Дойчбанк» отказался проводить операции по платежным поручениям «Консорциума».

Напившись элениума и нитроглицерина, Гриньков все же решил руководству ничего не сообщать, надеясь, что в понедельник ситуация прояснится и недоразумения будут устранены. Хорошо бы посоветоваться с опытными людьми, но Илья Сергеевич Атаманов, возглавлявший международные операции пять лет подряд, внезапно умер от инсульта и уже был похоронен на престижном столичном кладбище.

Утром в понедельник позвонил личный референт самого Горемыкина и ледяным голосом сообщил, что в двенадцать Петр Георгиевич собирает совещание руководства по поводу блокировки счетов «Консорциума» крупнейшими европейскими банками. Через полчаса у Гринькова развился обширный инфаркт, и вместо совещания у Горемыкина он оказался в реанимационной палате кардиологического центра.

Но совещание в двенадцать часов все равно состоялось

Несмотря на громкое погоняло <Погоняло – прозвище (блатной жаргон)> и авторитет, Директор не был хозяином сам себе. В криминальном бизнесе каждый от кого-то зависит. И над ним стояли влиятельные люди, которые давали советы, требовали отчета, прикрывали в случае необходимости. Без них Директор не являлся бы винтиком могучей и непобедимой Системы, а был бы обычным уркой – главарем небольшой уличной шайки, лежал бы себе на верхних тюремных нарах, поближе к параше, а может, просто спился бы давно или искололся.

Директор это хорошо понимал.

В один из весенних дней, а вернее – вечеров, когда по закатному московскому небу ползли вытянутые, как отжатое белье, облака, а небо напоминало сине-оранжевую тельняшку, Директору позвонил Смольский и предложил встретиться напротив универсама «Юго-Западный».

Директор погрузился в свой синий «Пассат» и прибыл на место ровно через пятнадцать минут. Тут же рядом с машиной появился грузный мужчина с непокрытой лысеющей головой и пухлыми щеками, посмотрел в одну, в другую сторону, наклонился к открытому окошку.

– Что там у вас задела? Разборки, мочиловки... Где порядок?

Смольский был промежуточным звеном между Директором и верхними эшелонами Системы и обычно выражал их мнение. Отсутствие порядка во вверенной организации – это серьезный упрек, и с другой стороны салона вполне мог появиться ствол с глушилкой – для оргвыводов.

– Ничего у нас нет, все под контролем, – поспешно ответил Директор и машинально глянул на дверь пассажира: закрыта ли на защелку. Как будто это имело значение... Лобан по пьяни в драку воткнулся, его и уделали. А с Мазом... Он этому сморчку, чмошнику задроченному, три тонны не отдал, а тот ждать не стал... По понятиям, вроде все правильно. Хотя тот сам беспредельщик: собрал отморозков и окучивает ларечников возле метро, а бабки не сдает. Вот с ним проблема. Низовые пацаны к нему потянулись... Он уже на меня болт кладет с прибором!

– Это который чистодел? Без всяких следов?

– Ну, – с обидой кивнул Директор. – Маз его нашел, я его поднял, а он, гнида, безо всякой благодарности... Смольский добродушно улыбнулся.

– Почему же? Маза ведь отблагодарил? Может, и тебя отблагодарит!

Директор дернулся.

– Я его скорей в канализацию спущу! Но особой уверенности в голосе не было. Скорей наоборот: угроза скрывала беспокойство, а может, и страх.

– Должен быть порядок! – Смольский поднял палец. – Ты для того и поставлен! Раз он ценный специалист – прояви гибкость, отдай ему эти ларьки!

– А потом машину, бабу, кабинет...

– Хватит сопли пускать! – перебил Смольский и снова осмотрелся по сторонам. – Сейчас он нам нужен. Есть серьезное дело. Очень серьезное. Справится – мы его к себе заберем. Не справится – ему конец. А тебе хоть так, хоть этак – успокоение. Где он сейчас?

– Хер его знает... Небось в «Миранде» тусуется со своими задротами.

– Поехали, познакомишь.

Смольский обошел машину и сел на переднее сиденье. Директор понял, что разговор о порядке был всего-навсего затравкой. Он включил движок и медленно набрал скорость. Следом тронулись «шестисотый» «мерсак» Смольского и зловеще-черный «Рэйндж-Ровер» с охраной.

Раньше Директор заходил в «Миранду» как к себе домой: бросив недопитое пиво, стремглав пырскала из-под ног на улицу всякая мелочь пузатая, мелочь покрупнее почтительнейше кланялась и изображала готовность к услугам, бармен выбегал из-за стойки с угодливой улыбкой на напряженном лице...

Сейчас на ступенях стояли два голодных отморозка с волчьими харями, они нагло осмотрели хозяина с ног до головы, как бы решая – стоит ли его пускать в приличное место. Но, на свое счастье, пасти не раскрыли – иначе, чтобы окончательно не упасть в глазах Смольского, пришлось бы валить обоих.

Внутри, как всегда, накурено, отчетливо пахнет анашой, за стойкой пламенеют несколько знакомых рож. При виде Директора рожи удивленно вытянулись, кто-то произнес с пьяной развязностью:

– А-а! Зр-рась...

И все. Даже халдей не вылез из-за стойки. Савик сидел посередине зала за хозяйским столиком с двумя центровыми блядями, которые еще совсем недавно были ему не по карману. Красивые брюнетки пили мартини, а он щупал их за ляжки и хлебал то ли ром, то ли какую-то настойку. Вокруг стояли три отморозка, увидев вошедшего, они насторожились и угрожающе выпятили челюсти.

– Заходи, Витя! – сказал Савик и отхлебнул своего пойла. – Стул моему другу! Директора передернуло.

– Там тебя человек ждет в машине, – сухо сказал он.

– Кто? – спросил Савик.

– Смольский. Слышал?

– Слыхал.

Савик спокойно подлил себе из бутылки. Неторопливо выцедил рюмку до дна. Он специально действовал на нервы. На них устремлены десятки глаз, все видят, что Директор пришел о чем-то просить Савика и теперь ждет, как холуй, пока тот соизволит встать.

Директор кипел. Он готов был убить его на месте, разорвать, растворить в серной кислоте – но смутно догадывался, что Савик, коли на то пошло, сумеет убить его первый.

– Идем, – сказал наконец Савик и поднялся из-за стола. Троица охранников двинулась следом. Последний, не скрываясь, сунул под замызганный плащ «АКМ» с отпиленным прикладом.

Смольский стоял у своего «мерса». Он пожал руку Савику и помахал ладошкой Директору, как бы отпуская на все четыре стороны. Тот тупо стоял, не понимая, что надо сделать, чтобы окончательно не потерять лицо.

Смольский и Савик сели в машину. Водитель – элегантный молодой человек с хищными глазами – закрыл за Савиком дверцу и встал напротив троих отморозков, сложив руки на груди. Директор отошел в сторону, закурил. Так ничего и не придумав, он плюнул, сел за руль своего «Пассата» и резко набрал скорость.

– Как ты это делаешь? – спросил Смольский. – Гипноз, внушение, заклинания – это все туфта! Как? Яд? Микробы? Облучение?

Савик удобно развалился на пружинистом сиденье.

– Какая разница? Я гарантирую стопроцентный результат. Несчастный случай. Никто ни до чего не докопается.

Он держался очень уверенно. Смольский это чувствовал, но думал, что эта уверенность опирается на троих отморозков, взявших машину в полукруг. На самом деле Савик понял, что любой человек смертей. И он, Савик, может отправить любого на тот свет. Любого.

– Ладно. Вот фотографии. Знаешь его? Олигарха Локтионова каждый день показывали в теленовостях, портреты печатались в газетах.

Но на маловыразительном лице ничего не отразилось.

– Не встречались.

Какой идиот! Но это даже и лучше...

– Он круглосуточно под охраной. На десять метров не подойдешь. По четвергам плавает в бассейне. Оздоровительный комплекс «Семь звезд», всегда в главном зале. Там тоже охрана, всех обыскивают. Но это единственная постоянная точка, где он бывает.

– Сколько?

– Пятьдесят тысяч «зеленых».

– И условие, – сказал Савик.

– Какое еще условие?

– Вы убираете Директора, и я становлюсь на его место. Смольский кивнул.

– Ты сам его и уберешь.