Глава тридцать шестая
ПОГОНЯ — ОТСТУПЛЕНИЕ
Первым делом, оказавшись в хорошо знакомом мне номере, я заметил оставленное для меня подругами письмо и прочитал его. Причем сделал это, несмотря на некоторые угрозы в мой адрес чуть ли не в каждой второй строке, с глупой и довольной улыбкой на лице. Машка в своем репертуаре: словно и не сомневалась совершенно в моей выживаемости или удачливости. Одновременно поругала меня за безалаберность, безответственность и довольно подробно обрисовала все их планы и побудившие к вербовке в наемники мотивы.
Если рассуждать здраво, то они в рядах такого полка ничем особо не рисковали. Ну повоюют немного, ну покрасуются своей удалью и мастерством фехтовальщиц, зато в течение полугода идеально освоятся с жизнью в новом мире. Через такое короткое время можно расторгнуть контракт и преспокойно вернуться либо в Рушатрон, либо в любое другое место империи Моррейди. Да и дежурство полка подразумевалось сроком всего натри местных месяца. Бывшего воина «Южной стали» везде принимают с распростертыми объятиями. То есть адаптация в любом случае пройдет успешно. Ну а если я вернусь целым и невредимым, то Машка мне строго предписывала оставаться на месте, никуда из южной пейчеры не выходить (особенно вечерами), ни с кем не контактировать и никого больше в свой номер на ночевку не пускать. Слова по поводу ночевки она подчеркнула два раза, поста-вила после них три жирных восклицательных знака, а потом добавила еще несколько теплых словечек, после которых следовало опасаться за некоторые части моего быстрорастущего тела.
Это уже не походило на шутку, и мне сделалось несколько страшновато. Но я все равно счастливо продолжал улыбаться.
— Чему радуешься? — Леонид завалился на кровать, играясь пластинами управления люменом.
— Радуюсь, что при встрече меня не узнают и ничего не оторвут. Или узнают?
Товарищ осмотрел меня с ног до головы и отрицательно хмыкнул:
— Ни за что! У тебя даже лицо изменилось. Голос теперь похож на голос настоящего мужчины. Но это все — отступления. Что сейчас делать будем?
Важный вопрос. Тем более с учетом нашей плотной опеки и неясного пока к нам отношения со стороны вышестоящих властей. Что мы и попытались выяснить в интенсивном обсуждении. Оставят ли нам свободу выбора, передвижения и общения? Если размышлять категориями Земли — то не оставят ни в коем случае. Новое оружие — это не шутки. За него можно и самыми высокими гуманитарными соображениями поступиться. Понятно, что я и сам собирался поставить производство арбалетов на большой производственный поток и в конечном итоге уничтожить людоедов всех до последнего. Возможно, и огнестрельное оружие предоставить людям этого мира, если, конечно, эксперименты с новым составом пороха дадут нужные результаты. Но только сама мысль о принуждении меня к раскрытию тайны тех же арбалетов сразу вызывала во всем моем естестве жгучее сопротивление. Мне сразу казалось подобное принуждение неправильным во всех смыслах этого слова. Марионеткой становиться в руках пусть даже самого императора никак не хотелось.
Другой вопрос, что помимо мощной государственной структуры власти самой империи Моррейди здесь еще существует не менее слабая, полностью независимая магическая структура. К ней однозначно принадлежит в первую очередь Сияющий курган с его тайнами и его независимыми от любой власти хранителями. Наоборот, это власть предоставляет любому хранителю право личного выбора.
Чем в конце концов мы с Леонидом и решили воспользоваться. Оставалось только проверить всеобщие постулаты и отбросить некоторые сомнения. Вдруг лобный камень главного зала лабиринта меня в новом теле не признает? Вдруг музыка для меня не прозвучит? Вот тогда уже точно за нас могут взяться имперские службы безопасности со всей своей хваленой настойчивостью. Поэтому с самого утра мы решили проверить дарованные мне Пантеоном способности.
Вот, правда, отсыпаться мы этой ночью не стали, запоздало сожалея, что столько времени даром потратили во время плавания. Не совсем, конечно, даром: потому что требовали на ладье от наших попутчиков, капитана и Мелена Травича, непрекращающихся рассказов, легенд и басен. Зато теперь в наших руках вновь оказались купленные мною книги. Можно сказать, что в четыре глаза мы на удивление быстро просмотрели обе толстенные книги по истории этого мира. К полученной нами прежней информации прибавились более систематизированные и рассортированные знания.
К утру мы оказались готовы к более правильному использованию предоставленных мне курганом возможностей.
Но до завтрака решили освежиться в расположенных в подвалах купальнях. Не то чтобы так уж запарились за ночь, но не хотелось в Сияющий курган являться словно с дальней дороги. На водные процедуры у нас ушло целых два часа, и совсем не по причине такого тщательного очищения мочалкой покрывшегося грязью тела. По случайному совпадению мы наткнулись на весьма интересное местечко. Вернее, наткнулся я, благодаря просыпающимся или, правильнее сказать, зарождающимся возможностям, которые мне дарил первый щит. Ну и дух несогласия мэтра великой клоунады сказал свое слово.
Сидя на деревянных полатях и вытирая свои чудно отросшие ниже плеч волосы, я тупо пялился в створ небольшой, ничего в себе не содержащей кладовки. Может, ее и использовали изначально как кладовку, но сейчас она была пуста. И мне на тыльной стенке вдруг предстал взору ясно очерченный провал. Даже не так провал, как сознание необычайной тонкости в том месте облицовочной мраморной плитки.
— О! Смотри, Лень! — указал я рукой, — Там когда-то дверца была, а потом замуровали.
Мой товарищ только ехидно хмыкнул:
— Никак Чумака уже перегнал? Сквозь стены видишь?
— Да я серьезно.
— Ха-ха! Так мыс тобой скоро любой клад отыскать сможем! — веселился товарищ, — Все золото и бриллианты — наши! Вернее, поиск твой, а сбыт мой. Вот заживем!
— Не веришь? — Мне стало обидно. Я встал и присмотрелся к стене вблизи. Даже простучал подозрительный участок: — Вот! Слышишь изменение звучания?
— Это тебе кажется.
— Но я чувствую!
— Пить и жрать так много, как в последние дни, — еще не то примерещится!
— Но я уверен!
— Докажи! А? Слабо?
— Хм, кажется, здесь просто разогнаться и приложиться всем телом будет достаточно.
— Так приложись! Емлян только рад будет новым подсобным каморкам. Спорим?
— Да нет. — Мой блуждающий по бане взор упал на кусок мрамора, которым в случае необходимости подпиралась открытая дверь: — Вот! Мы пойдем путем наименьшего сопротивления.
Подхватил камень, подставил лавку и постарался отбить уголок плитки на высоте почти двух метров. Уголок легко подался, я его выковырял, чтобы тот не провалился внутрь, и в лицо мне дохнуло несколько иным, хотя и вполне свежим воздухом. С ночным зрением у меня все давно было отлично, поэтому я легко рассмотрел слегка извивающийся, ведущий куда-то вдаль ход.
— Э-э-э… Да тут вроде как запасной выход на случай войны, — высказался я, посторонившись, — Интересно, знает о нем Емлян или нет?
— Должен знать, — ворчал пыхтящий Леонид, — Но почему я ничего не вижу?
— Ха! Да ты и овала не видел, и мне не верил. Зря я с тобой не поспорил.
Кажется, именно тогда товарищ впервые сильно мне позавидовал. И все-таки решился на безграничные мучения по приживлению и усвоению первого щита:
— Да, придется и мне эту гадость глотать. Иначе ни сквозь стены видеть не смогу, ни от тебя в темноте спрятаться.
Отбитый уголок плитки мы тщательно замазали по ребрам густым мылом и вставили на место. Не хватало нам только пострадать за порчу имущества южной пейчеры. А затем, моментально забыв о происшествии в купальнях и обсуждая планы на предстоящий день, поспешили в свой номер.
Рюкзаки оставили в шкафу, разобранные арбалеты вообще разложили в разных местах всего помещения, чтобы по отдельности детали никак не могли «срастись» в единый образ. В лучших традициях шпионских детективов поставили особые метки на наши вещи. Повесили на пояса трофейные рапиры, экипировали карманы всякой полезной мелочью да и подались в магический лабиринт Сияющего кургана. Если мои способности, или как там называется тот дар-предложение стать хранителем, еще в силе, то уже после этого постараюсь быстренько разобраться со своим нынешним состоянием с помощью таких же, как и я, счастливчиков. Тем более что среди них носителей трех щитов, или трехщитных, как их чаще называли, имелось чуть ли не больше всего в процентном отношении.
На выходе из пейчеры нас ждали все те же лица. Словно никто никуда и не расходился на ночь. Может, они и спать не ложились? Только и разница, что если вчера нам пожелали спокойной ночи, то сейчас поприветствовали восходом Светоча.
Отвлекаться на пустопорожние разговоры я не стал, на ходу только и попросил Емляна:
— Организм у меня растущий, а завтраки у вас стали словно для детей подавать. Так что пусть в обед мне порции четыре приготовят, я доплачу. Нет! Лучше сразу пять порций!
Леонид двигался от меня слева, а Мелен Травич пристроился справа, даже не интересуясь, куда мы отправляемся. Остальной десяток его воинов чуть ли не колонной по два топал сзади. Ну, раз у нас такая навязчивая охрана, то пусть и ответит их командир на некоторые вопросы, которые после прочтения всеобщей истории так и остались непонятными. Каждый момент отныне я собирался использовать по максимуму.
— Мелен, а почему так мало известно про царство ешкунов?
— Да потому, что туда уже восьмую сотню лет для любого живого существа путь заказан, — пожал плечами старший префект. — Чего тогда рассказывать? Да и ты разве не знаешь?
— Меня официальная версия не устраивает. Слишком она наивна и расплывчата.
— Куда уж конкретнее? Жили себе ешкуны в своем царстве Шартика и надумали создать свой отличный от остального мира говор. Вот за эту наглость шуйвы их и уничтожили в назидание всем остальным народам.
— Ну ладно бы просто вырезали или постреляли. А почему там теперь ни зверья нет, ни пройти нельзя? Сами земли Шартики в чем провинились?
— Может, и ни в чем. Скорее всего, шуйвы в гневе своем перестарались, — довольно охотно пояснял наш новый приятель, — А силы у них немерено, наложили заклятие на все, что бегает, вот там теперь только растения и выживают.
— То есть если вдруг зроаки надумают создать свой отдельный язык, то от них бы тоже ничего не осталось?
— Вообще-то не такие они дураки, чтобы по-другому говорить пытаться.
— Но если бы начали? Их бы шуйвы легко уничтожили?
— Естественно.
— Вот в этом и парадокс, — стал объяснять я. — Если шуйвы так всесильны, то почему походя не уничтожат людоедов вместе с кречами одним шевелением пальца? Ведь зроаки тысячекратно большее зло этого мира, чем просто незнакомые, непонятные слова.
— Понятия не имею.
— Если рассуждать логически, то, скорее всего, дело не в ином языке. Что на территории царства Шартика еще было интересного? Или страшного? Или таинственного? Неужели никаких данных не осталось?
Мелен посмотрел на меня слишком внимательно, но скрывать свои знания не стал:
— Лет триста — четыреста назад сведений о ешкунах было гораздо больше, но со временем их все изъяли из книг, документов, упоминаний в речах правителей и даже из легенд. Слишком много народу там гибло прямо на границе.
Об этом мы вычитали ночью: любой пеший, всадник, рыцарь в тяжеленных доспехах через несколько километров, а порой всего лишь через пару сотен шагов оказывался поднятым жутким ураганным ветром, похожим на торнадо, в воздух на высоту десяти — двадцати метров и падал оттуда наземь. Редким счастливчикам с переломанными конечностями удавалось выползти с территории Шартики обратно.
Но именно этот момент меня больше всего интересовал:
— Зроаки тоже гибнут?
— Обязательно. Как и кречи. Летунов просто парализует в воздухе.
— А какова суть, цель попыток любого разумного создания приникнуть в царство мертвых ешкунов?
— Имеются очень древние источники, которые утверждают: в центре Шартики стоит еще один Сияющий курган. Но сейчас в этом уже сомневаются и самые авторитетные историки. А почему тебя это так интересует?
Очень интересно! О таком чуде я и предполагать не мог. Кажется, тамошний Пантеон неспроста огородили от любого лишнего внимания. Вполне возможно, что оттуда имеются более доступные, простые выходы в иные миры, и Грибники таким радикальным методом избавились от толп любопытных паломников. Если судить по миру Дикий, то им и не такие карантины доступны.
Неужели никто раньше не пытался использовать магические силы в борьбе с аспидами всего человечества? Надо поинтересоваться:
— Ну, сам факт наличия второго кургана — это уже нечто уникальное. А вот если бы все-таки силу этих ураганов сместить на империю Гадуни — вот было бы знатно! Пусть бы там тоже никто не жил, зато и мир бы избавился от людоедов. Правда здорово?
— Так-то оно так, только о подобном даже мечтать смешно.
— Ну, нам с тобой, может, и смешно. А вот трехщитные? Да объединившись большой толпой? Неужели ничего не пробовали?
Видно было, как префект пытается честно отыскать ответ на этот вопрос:
— Вряд ли. Насколько я помню, ни о каких таких пробах нигде и никогда не упоминалось. — К тому моменту Мелен уже понял, что мы направляемся в курган, и явно успокоился. Даже догадался о моей цели визита: — Хочешь музыку послушать?
— Да надо как-то определиться.
Без сомнения, Емлян уже много чего поведал старшему префекту, а возможно, и не только ему. История моего неожиданного посвящения неведомыми магическими силами в потенциального хранителя наверняка обсуждалась этой ночью не только в пейчере. Тем более что теперь я вошел в Лабиринт растущим, выздоравливающим носителем первого шита, и интерес к этому событию проявлялся не только у меня или моего товарища.
Словно ожидая нашего визита, уже в первом зале к нам приблизился и степенно поздоровался старший хранитель Круст из рода Имлов. Видимо, мою новую внешность опознал по описаниям или по наличию рядом почетного эскорта во главе с префектом. Ни задерживать меня, ни втягивать в длительную беседу он не стал. Только и задал один вопрос:
— Борей, ты не против, если и мы соприсутствуем в главном зале?
— Нисколько.
Удивляться данному вопросу не приходилось. Скорее всего, большинство кандидатов во второй и более разы старались при этом не привлекать особого внимания к своей персоне. Долго гуляли по внутренностям Пантеона и лишь потом запускали звучание торжественной музыки. А сейчас время раннее, людей почти не видно, зато следом за Крустом к нашему шествию стали присоединяться очень многие коллеги моего знакомого. Я и решил, пока мы двигались к главному залу Пантеона, просветить для себя некоторые весьма важные моменты:
— Сколько раз ты слушал музыку после касания лобного камня собственными ладонями?
— Два раза. Иного не дано. Уже став хранителями, мы имеем право прикоснуться только после призвания кургана.
— И часто такие призвания бывают?
— Никогда не было.
— И оба раза музыка звучала для тебя совершенно одинаково?
— Конечно. Да и как может быть иначе?
— А мне вот показалось, что в мелодию вплетались какие-то посторонние звуки, появлялась некоторая фальшь в звучании инструментов.
Круст отечески улыбнулся:
— Не иначе как от волнения. Чего в первый раз не случается!
— Но другим такое звучало?
— О таком не слыхивал.
Над следующим вопросом я долго не задумывался:
— Если музыка и сейчас для меня прозвучит, станут ли мне навязываться с какими-то предложениями твои коллеги или какие-либо чиновники имперских канцелярий?
— Еще с первого раза ты стал неприкасаемым и неподвластным даже императору. Если ты, конечно, сам не поступишь на службу или не возжелаешь на кого-то работать. Тебя могут пригласить на беседу, тебя могут попросить выслушать советы, рекомендации или правила, но заставлять тебя куда-то явиться и перед кем-то держать ответ никто не имеет права.
О! Вот это отлично! Как раз то, о чем я мечтал все последние дни. Теперь мне никакой префект не страшен. Да что там префект! Только что прямым текстом заявили: императору я тоже не подчиняюсь! Вот повезло так повезло! Если бы я сразу об этом знал!..
Запоздалые сожаления мне ничего не дадут, тем более что цель наша в поле зрения показалась, следовало поторопиться с вопросами:
— Ну а курган часто с вами разговаривает?
— Никогда. Только перед первым разом, когда сам зовет к лобному камню.
Жаль. Я бы очень страстно хотел с ним поговорить. Вряд ли Сияющий курган нечто живое и биологически разумное. Скорее, это нечто вроде громадного компьютера, но даже у бездушной машины мне найдется что спрашивать сутками и годами. Кстати, и в первый раз здешний голос так мне сразу и заявил без обиняков, что все тайны мне придется открывать самому и постепенно.
Еще раз — жаль.
Я уже и ладони над камнем простер, как вдруг подумал: а кто-то другой еще хоть раз пытался мысленно поговорить с таинственным голосом? Наверняка пытались, но как? Просто стояли и взывали? Раз ни у кого не получилось, то и опыта никакого нет. А как мне попробовать?
Руки я опустил вдоль тела, прикрыл глаза, сосредоточился и стал взывать в пустоту вокруг моего сознания. Ничего в ответ.
Немного подумал и вновь распростер руки над камнем ладонями вниз. Гулкая тишина. Кажется, никто из хранителей и прочих находящихся в зале даже не дышал. Хотя чуть позже я вспомнил, что и не могу их слышать. Меня словно окутало невидимой, отсекающей любые посторонние звуки ватой.
Так и не касаясь грубо отесанной поверхности, я принялся водить над ней ладонями в разные стороны и в разных уровнях.
«М-да! Что с булыжника взять! — расстроился я через четверть часа моих бесплодных попыток „поговорить“, — Пусть в нем и самые уникальные электронные связи, но выше своего носа он не прыгнет. Заложена в него программа, вот он и действует по ней тысячелетия. Сходятся какие-то параметры в человеке — порадует и его, и зевак музыкой. Не сходятся — вообще…»
И мои мысли оказались прерваны на полуслове довольно невежливым способом:
«Сам ты кусок биологической протоплазмы! А моя программа как раз и построена для защиты от таких вот дураков!»
«Ха-ха! Будь я дурак, ты бы со мной не заговорил, — заворочал я извилинами, чуть прикрывая для удобства глаза. — Так, выходит, ты таки общаешься с хранителями?»
«Никогда!»
«Ну, значит, с такими вот, как я, кандидатами?»
«В первый раз за всю историю!»
«И почему мне так повезло?»
«Время предварительного ожидания истекло».
Как все просто. Создатели данного чуда и в самом деле предусмотрели некую предохранительную систему: торопящиеся с вопросами никогда не получат на них ответы. Тогда как просто выжидающему дается уникальный шанс провести более полную, чем в прошлый раз, беседу. Хотя следующее заявление мне несколько не понравилось: «Ты обязуешься никому из обитателей этого мира и ни при каких обстоятельствах не раскрывать факт нашего разговора. Как и предпосылки, к нему ведущие».
«Ладно, я согласен, — торопился я. С Леонидом поделиться можно — значит, уже хорошо! Мне важно было понять основные тенденции данного мира, и вопросы так и посыпались в моем сознании: — Как далеко простирается история мира Трех Щитов?»
«Отказано в доступе».
«Кто тебя построил и кто имеет право ходить между мирами?»
«Отказано в доступе».
«Как уничтожить зроаков?»
«Отказано…»
Еще более десятка вопросов у меня вырвалось по инерции, но ответы на них получил совершенно идентичные. Что-то такое я подозревал изначально, но все-таки рассвирепел основательно. Какое-то издевательство над здравым смыслом получается, а не разговор.
«Да мне легче с простой каменной стеной разговаривать! Та хоть выглядит умнее и полезнее! — бушевал я в собственных мыслях. — Ну вот какая от тебя польза? Тогда хоть сам подскажи: что толкового сейчас могу услышать?»
«В данный момент: один запрет и одну рекомендацию».
«Ай, как много! — чуть вслух не заорал я. — Спасибо за такое счастье и несказанное доверие!..»
«Всегда рад помочь, обращайся в любое время, — без тени сарказма или ерничества провозгласило неведомое устройство. — И если ты уже уходишь…»
«Нет, нет! — спохватился я с некоторым раскаянием. В любом случае хоть какой-то толк будет. — Я с огромным удовольствием жду рекомендацию и запрет!»
«Запрет гласит: ни в коем случае нельзя распространять в этом мире любое новое оружие. Как и раскрывать секреты его изготовления. В случае нарушения тебя ждет смерть».
Вот это облом! Выходит, все мои планы о создании нескольких полков арбалетчиков — пустое сотрясание воздуха? М-да! Вот и планируй хорошие дела. Хотя тут же припомнилось, что арбалеты как таковые видело слишком много людей. Со временем сама идея все равно проклюнется в головах самых сообразительных воинов, ремесленников или кузнецов. Что будет в таком случае? Меня все равно накажут умерщвлением или удастся выкрутиться? Поэтому я постарался мысленно сформировать другой вопрос:
«Смерть — это несправедливо. Но раз уж так случится, то я должен знать и следить за своими словами и поступками и хотя бы догадываться о приближающемся наказании. Как меня будут убивать?»
«В случае нарушения запрета у тебя и у любого иного провинившегося создания начнут неметь руки, а через час наступит полный и необратимый паралич всего тела».
«Ага! Значит, если я делаю что-то не так, меня предупреждают вначале онемением, а уже потом устраняют как личность?»
«Что-то в этом роде».
Ха-ха! Да на таких условиях еще можно побрыкаться с любым несправедливым роком! Да и сомневаюсь, что меня всесильные магические силы планеты так везде и сразу разыщут. Хотя при одном только воспоминании о царстве мертвых ешкунов сомневаться в неимоверной магической силе местных шуйвов, или кто там под этим названием скрывался, не приходилось.
«Хорошо, запрет я понял. Теперь какие будут рекомендации?»
«Только одна: в срок не более двух дней покинуть Рушатрон».
«Однако! Меня собираются убить? Или казнить за какое-то преступление? Или в тюрьму упекут по злому навету?»
Маленькая пауза перед ответом мне подсказала, что таинственное устройство то ли задумалось, то ли засомневалось в своем праве отвечать. Тоже неплохо: обязательно в последующих «беседах» постараюсь этим воспользоваться.
Но ответ меня испугал не на шутку:
«Через три дня начнется „большая чистка“. Она продлится две недели, в течение которых в зоне радиусом в двести километров вокруг Рушатрона уничтожается параличом любой пришелец из любого иного мира. Защиты от „большой чистки“ не существует».
«Но в таком случае зроаки тоже будет уничтожены, если окажутся в зоне досягаемости!»
«Они в Рушатроне и не живут».
Вот это ценная информация! Оказывается, и нечто эдакое можно выведать! Или нельзя? Решил попробовать с ходу:
«Теперь я понимаю, почему людоеды долго не могут жить на ничейных землях. Боятся „большой чистки“».
Вновь короткая пауза, хотя я и очень старался закамуфлировать свой вопрос под утверждение. И неведомое устройство возразило:
«Нет, там совсем иное воздействие. На тех территориях распространяется гипнотическое внушение, после которого долго или часто бывающие там зроаки каждую ночь начинают видеть для себя страшный сон: они становятся детьми и их поедают живыми гаузы».
«Кто такие гаузы?»
«Отказано…»
«Ну вот, опять заладил! Ладно, что мне еще осталось сделать?»
«Только прослушать музыку».
«Кстати! Почему я слышу в музыке какие-то сбои и фальшь? Или это все слышат?»
Ответа не было минуты две. Я уже и пожалел, что вообще так много и дотошно расспрашивал: вдруг в наказание со мной вообще разговаривать больше неведомое устройство не захочет?
Но нет, ответило. Хотя мне явственно послышались вполне человеческие сомнительные интонации:
«По всем логическим выкладкам слышать посторонние шумы в музыке ты не можешь никак. Они обозначают некоторые сбои в работе некоторых моих систем, и отличить их в великом многоголосье могут только мои создатели. Скорее всего, у тебя слишком утонченный музыкальный слух, да плюс после обряда гипны ты получил умения и способности гениального художника. Вот одно на другое и наслоилось».
«Как интересно! Но может, я могу помочь в ремонте твоих систем?»
«Твое время истекло!»
«Хорошо, хорошо! Я приду завтра».
«Не раньше чем через два лутеня!»
«Но общаться с тобой так интересно!»
«Руки на камень!»
Последнее восклицание отозвалось в голове значительной болью, и я понял, что «дружеская» беседа переходит в нечто совсем недружеское. Поэтому положил ладони на шероховатую каменную поверхность и преспокойно выслушал торжественное благолепие. И в этот раз в тех же самых местах мне явственно послышались и сбои, и шумы, и фальшь расстроенных инструментов. Видимо, жутко старое и дряхлое это устройство, раз музыку воспроизвести в элементарной записи не может.
Отойдя в сторону, я первый успел задать вопрос уже приоткрывшему рот Крусту:
— Сегодня я могу повторить касание?
— Нет. Следующий раз не ранее чем через рудню. Раньше ты и не приблизишься к лобному камню.
То есть в любом случае получалось наше свидание с курганом не скоро. Хотя можно будет еще один день потратить на розыск новых и перепроверку старых символов. Или не стоит отвлекаться?
Моя отрешенность не слишком понравилась хранителям.
— Почему ты так долго стоял у камня без движения? Тебе не хотелось музыки?
— Понятия не имею. Нахлынули воспоминания последних дней, детство вспомнил, подружек. А почему не крикнули?
— Ты все равно ничего не услышал бы.
Действительно увлекся я переговорами, по сторонам совсем перестал смотреть. Зато теперь беспокойство в голосе Леонида несколько расстроило:
— Ты словно сам в камень превратился. А ни достать, ни подтолкнуть никто не может. Не слишком ли?
— Извини. И это… спешим к выходу.
— Как?! — обиделся мой товарищ. — А осмотреться? Да таких чудес и в сказке не увидишь!
— Насмотришься еще! — многозначительно пообещал я, тайным знаком показывая, что времени у нас мало. — Но потом. Сейчас нас ждут великие дела!
Действительно ждали. И на удивление великие. Но не дела, а две кареты с гербами императорской фамилии на боковинах. Кажется, не только меня поразило, что роскошные кареты осмелились въехать на площадь и доехать по ней до широкой лестницы, ведущей из кургана. Все хранители нахмурились и возмущенно зароптали при виде такого святотатства и нарушения вековых правил. Но несколько разряженных вельмож и парочка обвешанных медалями и орденами военных проигнорировали это возмущение, показывая, что оно их совершенно не озаботило. Самый видный и представительный генерал (а может, и маршал?) сделал нам шаг навстречу и заорал так, что многие паломники по сторонам присели от громового голоса:
— Да здравствуют великие воины, убившие подлого императора мерзких людоедов! Да здравствуют бароны Цезарь Резкий и Лев Копперфилд! Ура!
Многократное «Ура!» рвануло воздух со всех сторон. Причем с каждым разом восклицание повторялось громче и с завидным энтузиазмом. Кажется, кричали все, от паломников на лестнице и на площади до горожан на примыкающих улицах. Даже Круст со своими коллегами орал как оглашенный, вздымая руки в небу. Еще бы: как ветеран последней крупномасштабной войны, он прекрасно понимал важность потери самого главного аспида дли людоедской империи.
Естественно, что вначале мы ничего не поняли толком, принимая происходящее за какую-то ошибку или плохой розыгрыш. Хотя логика подсказывала: с такими вещами в Рушатроне шутить не станут. А моя фотографическая память великого художника чуть позже с идеальной точностью показала перед мысленным взором последнюю картинку нашего обстрела толпы людоедов из нашей пещерки. Вот я прицеливаюсь, ют мишень моя валится на спину, а ее собственными телами пытаются закрыть другие зроаки. Неужели тот самый властительный аспид и оказался самым главным во всей империи Гадуни?
Хм! А мне он простым полковником показался.
Когда шум на площади и ее окрестностях стал стихать, увешанный орденами и эполетами маршал вновь обратился к нам своим громовым голосом:
— Господа Резкий и Копперфилд! Его императорское величество желает наградить вас личной аудиенцией, а также прочими достойными дарами за совершенный подвиг. Поэтому приказал нам доставить ваши милости во дворец немедленно! Прошу в кареты!
Он барским жестом указал на площадь и даже сделал предупреждение начинающим толпиться поблизости паломникам и горожанам:
— Дорогу героям!
Меня не слишком волновала предстоящая эпопея с разоблачением самозваных баронских титулов. Как говорится, победителей не судят. А вот рекомендация как можно быстрее покинуть Рушатрон показалась намного более важной, чем попытка не обидеть первого человека Моррейди отказом. Да и слово «приказал» мне очень не понравилось. Так нас и вообще потом из дворца не выпустят. Причем не обязательно в подвалы закроют, просто заставят оставаться на празднике жизни силой. И все. «Большая чистка» нагрянет вовремя, а два землянина окажутся полными покойниками. Кстати, про друга Леонида не стоит вспоминать в своих речах, ведь закон неприкосновенности кандидатов в хранители на него не распространяется.
Поэтому я вначале и шага не сделал. Чем уже до глубины души поразил всех присутствующих вокруг людей. Ну а дальше еще и словами вкупе со своей неслыханной вежливостью добил:
— Несравненно счастлив получить аудиенцию у его величества, императора Моррейди! Но в данный момент никак не могу! — Тишина повисла такая, что отчетливо послышался звон каких-то соприкоснувшихся между собой орденов, — Во-первых, мне надо обдумать предложение Сияющего кургана стать его хранителем. Ну а во-вторых, когда мы сражались со зроаками, то взяли на себя определенные обязательства в честь наших павших боевых товарищей. Поэтому до момента их выполнения не можем участвовать ни в многолюдных празднествах, ни в награждениях. Надеюсь, его величество правильно поймет и должным образом оценит наше самопожертвование и временный отказ от почестей.
И вот только потом мы тронулись в путь. Причем Леонида мне пришлось тащить за собой, словно ребенка, за рукав. Чуть позже за нашей спиной послышался топот, и мне показалось, что это по наши души: сейчас вывернут руки, заткнут рот кляпом, дабы не орали громко, и с размаху бросят в позолоченную карету. Плевать, что с императорскими гербами.
Повезло, не схватили. Просто Мелен Травич чинно пристроился сзади нас со своим десятком. Так и прошли мы мимо карет, мимо толп застывших свидетелей этой сцены и поспешили в южную пейчеру. Никто нас не окликал, не пытался догнать, и подозреваю, что тому тучному маршалу с громким голосом наверняка сегодня креп ко достанется. Если вообще не разжалуют в рядовые. Но неприкосновенность избранников Сияющего кургана все-таки сработала: пока такой неслыханный, пусть и самый вежливый отказ великому императору оставался безнаказанным.
А вот в пейчере нас ждали очередные сюрпризы. Вначале мне очень не понравился вид Емляна. Хозяин гостиницы нервно поводил головой, вытирал крупный пот со своих залысин и всеми способами старался не встречаться с нами взглядом. Причем впервые в своей жизни я заметил над головой у другого человека какие-то непонятные для меня фиолетовые сгустки воздуха. Где-то с минуту я молча присматривался к этим сгусткам, пока не сообразил, что они соответствуют глубокому раскаянию. Не знаю точно, что именно способствовало убеждению в таком соответствии цвета и состояния души, но поверил в это быстро. Что-то такое нехорошее старый ветеран последней войны со зроаками натворил однозначно.
Все-таки честному человеку трудно становиться подонком, слишком он переживает по этому поводу. С такими мыслями я и поспешил в наш номер, а там все сразу стало ясно: пока нас не было, кто-то тщательно и скрупулезно покопался в наших вещах. Все вроде оставалось на своих местах, но метки были сдвинуты или отсутствовали полностью. Даже мелкого шурупа с разобранных арбалетов не пропало, но это не значит, что их не могли все тщательно перерисовать и снять размеры.
Я прислушался к своим рукам, с некоторым облегчением сообразив, что те ощущаются без всяких онемений.
— Уф! Кажется, пронесло… Пока.
И быстро пересказал товарищу все свои опасения, догадки и ближайшие планы. Уходить через проломленный проход в купальнях Леониду показалось несколько преждевременным:
— Может, дождемся вечера? Тогда преспокойно отправимся, словно на прогулку, и легко затеряемся в толпе.
— С рюкзаками? Прошмыгнув мимо старшего префекта и его воинов? Они нам, конечно, почти как родные стали, но…
— Да, ты прав. Могут и повязать.
— По крайней мере, глаз с нас не спустят и остальных на хвост притянут. Вдобавок вечером отыскать нужную лодку вдоль пристани будет весьма проблематично.
— Может, услугами нашего капитана воспользуемся?
— Я бы с радостью! Но к нему на ладью сразу искать кинутся, а если у пирса не застанут, то в обе стороны Лияны поиск начнут.
— Тогда что?
— Пакуемся и быстро сносим рюкзаки в баню. Там сейчас никого и быть не должно.
Что и сделали, подстраховывая друг друга, стоя в коридоре с полотенцами. Кажется, даже наши обманные маневры с мнимым купанием никто из прислуги или жильцов не заметил. Номер мы закрыли на ключ и поспешили в баню. Там изнутри тоже надежно забаррикадировали дверь тяжеленными скамьями, а потом одной из них легко проломили тонкую стенку в тайный переход.
Вот тогда я впервые за последние дни пожалел, что так быстро вырос. Я ведь уже почти догнал по росту Леонида, зато в талии и плечах выглядел гораздо шире. Если не сказать, толще. И в некоторых особо узких местах мне пришлось туго. Особенно после ехидных угроз товарища срочно посадить меня на строгую диету. Пот прошибал только от предположения о коротком голодании.
Рюкзаки наши тоже оказались перегружены чрезмерно: пришлось забрать из номера все ценное, что и девчонки там оставили из своих запасов. Но тут уже я руководствовался пословицей «Своя коша не тянет», волок как паровоз. Благо еще, что в паутине подземного хода через весь город тащиться не пришлось. Уже через четверть часа мы протолкнулись через слабо сбитые доски в какой-то чулан, оттуда в большой захламленный подвал, затем в странно знакомый проем подъезда и уже оттуда на улицу. Поспешно отошли метров пятьдесят по многолюдной улице. Только там я оглянулся на фронтон дома и заторопился еще больше:
— Шевелим ногами, шевелим! Это дом Мансаны и всего рода Барсов! И кажется, нас догоняет ее папаша, старпом «Перуна»!
Фортуна нам улыбнулась: мы выскользнули на улицу буквально за минуту до выхода на службу знаменитого флотского офицера. И он нас не заметил: так и обогнал огромными шагами, словно ледокол, расталкивая мошной грудью волны пешеходов столичной улицы. И не знаю почему, но мне вдруг стало до обидного жалко, что не решился подойти и пообщаться с этим человеком. А когда в следующий раз получится? Помимо всего прочего, вдруг странная мысль пришла в голову: «Кажется, он был бы отличным тестем! Да и деда такого иметь — лучше не придумаешь. Наверняка года через два и сам капитаном станет, настоящий морской волк! А где сейчас Мансана? Помнит ли меня?.. Или похоронила в памяти окончательно?»
С такими несколько грустными мыслями в моей головушке мы и добрели до порта, где я развил бурную деятельность. Вначале на малой лодке с парусом, местном такси, мы заплыли за большую стену. Потом на другой лодочке переправились через обширное пространство, где сливается Лияна с Журавой, а потом уже на самой Жураве в течение часа я присматривался к пирсам с небольшими баркасами, стараясь выбрать самый быстроходный: все-таки отныне нам пять дней плыть против течения.
Моложавый рыбак, хозяин баркаса, мне понравился сразу. А вот заломленная им цена неприятно удивила. Хотя объяснение прозвучало более чем убедительное:
— Да сейчас очень многие решили до Большой излучины напротив оконечности Скалы плыть. Слух прошел, что царь леснавский ничейные земли народу раздает, вот все и решили баронами стать. А я и так только две трети от нормальной цены прошу.
Я переглянулся с мэтром великой клоунады, но тот лишь пожал плечами.
— Ладно, коль две трети, то… отплываем немедленно! Только это…
Видя, что я замялся, парень попытался догадаться о сути проблемы:
— Что, багаж большой? Или еще кто с вами?
— Да нет. Двое только, и багаж весь при нас. А вот как там по пути с трактирами на пристанях? Хватает?
— Хо-хо! Не сомневайтесь! — заверил нас рыбак, — Этого добра на Жураве еще больше, чем вдоль Лияны. Мало того, из некоторых поселков горячие пироги и на стремнину вывозят. Так что проголодаться не успеете.
— Это хорошо, — укладывая рюкзак на днище баркаса, похвалил я, — Потому что раз каюты у тебя с кроватями нет, то мы только и будем, что есть, пить, дремать и…
— Петь песни и снова обжираться! — подхватил мой товарищ в том же тоне, — Так что скучно в пути не будет.
— Да мне что! Пойте и ешьте сколько влезет. Лишь бы вам денег хватило.
Вот так мы и отправились к новым приключениям на ничейные земли.
