Телефюрер нажал кнопку на столе, не отрывая взгляда от посетителя, человека в мундире майора вермахта, с чисто немецкой внешностью: светлые волосы, чуть оттопыренные уши, тонкий нос. Замок лязгнул, автоматически блокируя дверь. Да, если уж начальник зондеркоманды «Феникс», охраняющий телецентр, явился сюда сам, без предварительного извещения, значит, дело пахнет керосином. Немец вёл себя холодно, с отстранённым видом рассматривая кабинет. Коричневые обои, бежевые стулья для гостей, стол с электронным пультом, дозиметр на стене, на стоечке отдельно — корзинка с фруктами. «Они до сих пор корчат из себя расу господ, — с неприязнью подумал хозяин. — Глупое поведение, как у англичан в Индии. Увы, без их помощи мы не обойдёмся…»

— Я к вашим услугам, — со всей любезностью сказал телефюрер. — Что бы вы…

Он осёкся — не дослушав фразу, гость направил ему в лоб ствол «браунинга».

— Во избежание ненужных вопросов — моё имя вам ничего не скажет, — спокойно предупредил Павел. — Представлюсь: я агент гестапо, способный изменить свою внешность за пять минут. Каким образом — очень долго объяснять. Начальника охраны телецентра я видел издалека на выходе, и этого мне вполне достаточно. Только что он отбыл в Вевельсбург, а я взял на себя смелость явиться к вам. Верите ли, на телеканале чрезвычайно доверяют немцам, у меня и не подумали спросить электронный пропуск.

Телефюрер заскрипел зубами. Служебный пистолет был закреплён под столом, ему следовало чуточку склониться, и… но пожилой, обрюзгший человек в свежей белой рубашке и коричневом, словно в тон кабинета костюме явно не хотел играть в героя.

— Как я понимаю, вы шварцкопф? — Телефюрер судорожно пригладил залысины.

Павел поднял брови и расхохотался. Ствол сместился чуть ниже.

— О нет, я даже не сочувствующий. Я ненавижу шварцкопфов, как и вы. Меня привёл в ваш кабинет совсем другой вопрос. Один мой старый друг, в данный момент пирующий в чертогах Вальгаллы, на свою голову провёл некое увлекательное расследование. После ряда манипуляций в сфере компьютерной области его вдруг осенило откровение: правящий Триумвират говорит на встречах не сам, а синтезирует голоса давно умерших киноактёров. Будучи изрядно потрясён внезапным открытием, он сделал служебный запрос: кто отвечает за производство таких вещей? О, вы побледнели? Да-да, выяснилось, что плёнки с записями голосов кинозвёзд — собственность архива канала «Викинг»… а доступ к ним по неизвестной причине запрещён любому, кроме вас, уважаемый телефюрер. Но это ещё не всё. В здании телецентра арендует офис студия профессионального синтезирования, её владелец неизвестен, а юридический адрес зарегистрирован на квартиру глухой старушки… Думаю, мы оба знаем имя хозяина. Посему предлагаю вам сберечь время. Вы не будете старательно изображать шок, удивление и другие скучные вещи: ну, как это принято в подобных случаях. Более того, если вы рискнёте хоть немного соврать, я пристрелю вас в ту же минуту. Договорились?

Телефюреру потребовалось пять секунд, чтобы оценить ситуацию.

— Допустим, — процедил он сквозь зубы. — Что я могу сделать для вас?

— Да, в общем-то, всё, — просто ответил Павел, поигрывая браунингом. — Но сперва я хотел бы знать… Никакого Триумвирата ведь не было изначально, правда? Мираж для хомячков, тянущихся к сильной власти. Откройтесь, кто придумал этот шикарный проект?

Ожидаемое им смятение длилось весьма недолго.

— Я сам и придумал, — бессильно сказал телефюрер. — И не вижу в моём решении ничего дурного. Двадцатилетняя Война обескровила страну, рейх лежал в руинах, города дымились, все известные военачальники были мертвы. А те, кто уцелел, боялись признаться, что смертельно устали от бесконечных сражений и желают спокойной жизни. По сути, космонавт Ганс-Ульрих Рудель изменил мир, он создал империю, управляющую разумом людей, — голубую мечту покойного фюрера. Стоит нажать кнопку на пульте, и сотни миллионов, как зомби, добровольно садятся после работы перед «ящиком», смотрят сериалы, развлекуху, кинобоевики… Он ничего не изобрёл: ведь в Древнем Риме толпа черни тоже управлялась системой «Хлеба и зрелищ!». Чем гладиаторские бои отличаются от нынешних телеигр? Разве что меньшим количеством крови, но мы придём и к этому — публика любит остренькое. Человек стал автоматически верить всему, что втюхивают по телевизору, воспринимать его как неизменную часть себя, сросся с «ящиком», как сиамский близнец. Это было легко. Мы выпустили в эфир официальное коммюнике, согласовав его с телеканалами других рейхскомиссариатов: «Сегодня утром власть в империи взяли Триумвираты, состоящие из честных сынов фатерланда», — и не потребовалось даже никого убеждать. Военные устали умирать, а мирные жители обрадовались — больше не нужно каждый вечер сломя голову бежать в бомбоубежище. Они поверили беспрекословно, потому что хотели верить. Вас возмущает, что Триумвират оказался выдумкой? Извините, но вы долгие годы прекраснейшим образом понимали, что фюрер мёртв, однако спокойно читали в газетах указы с его факсимиле: и вас это не удивляло. Я скажу вам больше, в Совете Жрецов тоже заседают сугубо виртуальные персонажи. Да только ли там? Это двадцать первый век, мой мальчик, мир представляет собой сплетённое проводами медийное пространство… и управлять им легко, используя кнопки пульта от телевизора.

Павел качнул головой — как китайский болванчик.

— Так, значит, всё попросту фикция? — глядя на телефюрера покрасневшими глазами, уточнил он. — Это телевидение выпускает законы, штампует министров, отправляет вермахт на Урал воевать со шварцкопфами, а на самом деле — ничего не существует? Мы подчиняемся пустому пространству, нами повелевает воздух, он же создаёт зарплаты, должности и прочее счастье для народа? Фантастика… Как же я раньше не догадался? В Руссланде большинству населения до такой степени плевать на власть, что, когда она исчезла, никто и не заметил. А вот пропади завтра телевидение… Всё будет по-другому.

— Безусловно, — с осторожностью улыбнулся телефюрер. — Телеканалы — истинные инкубаторы душ. Вы только представьте — что случится, если не будет телевидения? Планета погрузится в каменный век. Мы разжёвываем — как готовить, как чистить зубы, как соблазнить девушку, мы растим целые поколения: мы создаём иллюзию, мы дарим мечту. Пусть она призрачна — в чём сыр-бор? Разве кто-то, кроме шварцкопфов, недоволен нашим правлением? И кауф-хофы, и рестораны, и кинотеатры — всегда переполнены. Людям нравится такой стиль жизни — не думать о завтрашнем дне. Это куда лучше, чем холод, хлебные пайки и печки-«буржуйки» многолетней гражданской войны. Проще отключить гражданам мозг, и мы прекрасно справляемся с этой задачей. Ведь так?

Телефюрер изо всех сил старался выиграть время. Рано или поздно настоящий майор «Феникса» вернётся (если уже не вернулся), и тогда этого психа выкурят из кабинета. Как ему удалось изменить внешность? Впрочем, не имеет значения. Налицо чудовищный прокол в организации охраны, расхлябанность, разгильдяйство. Придётся уволить половину стражи. Раболепствуют, гнутся перед этими немцами, как перед хрен знает кем!

— Что случится, если не будет телевидения? — монотонно повторил фразу телефюрера Павел. — Любопытный эксперимент… давайте узнаем это прямо сейчас. Насколько я помню, именно в этом кабинете главный пульт — кнопка, отключающая все телеканалы, на случай захвата телецентра шварцкопфами. Верно? Ну, нажмите её…

Телефюрер замер, глядя на Павла расширенными зрачками, — он не сделал попытки сдвинуться с места. Павел пожал плечами, поднял ствол «браунинга» и выстрелил в потолок. На голову хозяина кабинета мукой бесшумно просыпалась белая пыль.

— Следующий выстрел будет вам в руку, — технично предупредил Павел. — Потом в ногу, в коленную чашечку. Я умею убивать так, чтобы человек мучился долго. Поверьте на слово.

…Телефюрер встал, побрёл к стенному шкафу, зажав в правой руке пульт. Он шёл так долго, как только мог, приволакивая ногу, враз постарев на двадцать лет, — словно его медлительность могла что-то изменить. Чёрный квадрат пульта мигнул огоньком — шкаф, наподобие «купе», разъехался створками. Показалась электронная панель. Приложив к сканеру глаз, а потом ладонь, телефюрер протянул палец к кнопке посреди панели.

Он колебался.

— Не вынуждайте меня, — со вздохом произнёс Павел. — Я убиваю без каких-либо душевных колебаний, но я не люблю мучить людей. Только в случае необходимости.

Дрожащий палец телефюрера ткнулся в кнопку. Павел закрыл глаза.

Вопреки ожиданиям, не случилось ничего — ни грохота, ни ядерного взрыва, ни землетрясения. Мир не раскололся пополам. Просто экраны двух плазменных телевизоров, закреплённых под потолком коричневого кабинета, внезапно померкли. Юмористическая программа захлебнулась шуткой на полуслове.

Мешком осев на пол, телефюрер поцарапал лоб о дверцу шкафа:

— Что вы сделали… вы просто не понимаете, что натворили…

— Да мне абсолютно по фиг, — ласково ответил Павел. — Это не тот момент, чтобы вдаваться в философию. Империи остался от силы день, может быть — два. И никакое телевидение её не спасёт. Всему нашему миру пришёл конец — просто потому, что…

Он хотел добавить новость, известную только ему, — но передумал.

— Зачем я так поступил… — трясся на ковре телефюрер. — Вы же всё равно меня убьёте…

— О, преклоняюсь перед вами. Тут вы ни в коей мере не ошиблись.

Обойдя телефюрера, Павел выстрелил ему в затылок. Затем, тщательно прицелившись в электронную панель, он открыл огонь сразу из двух пистолетов, уворачиваясь от пластмассовых обломков. Огоньки панели погасли — все до одного.

Телевидение умерло и не скоро вернётся к жизни.

Павел вздохнул. Впервые за много лет ему стало легко и свободно.

Разблокировав дверь, он вышел в студию. Со всех сторон уже слышался грохот кованых подошв: к кабинету спешила охрана, солдаты из зондеркоманды «Феникс».

Павел подумал, что никогда ещё не убивал немцев.

Впереди бежали двое — слишком молодые, слишком горячие. Один — рыжий, рослый, другой — тёмный, с белой кожей. Первому пуля попала в голову, он рухнул, завертевшись волчком, второму разорвала горло — солдат осел у стены, заливая её фонтанчиками крови.

— Перед казармой, у городских ворот… — замурлыкал себе под нос Павел.

Он хорошо запомнил эту песню, на всю жизнь. Её обожал напевать штурмбаннфюрер Золльман, когда, взяв цепкими пальцами за ухо, отводил его в подвал «Лебенсборна».

Опрокинув стол в студии, Локтев укрылся от пуль.

Он привык стрелять так, чтобы ни один патрон не пропадал даром. Патроны ведь стоят денег, а скупости учила вся система Третьего рейха — не выбрасывали даже стриженые волосы узников в трудовых лагерях: ими набивали спальные матрасы для ночлежек.

Снова выстрел — ещё один чужак в серо-зелёной форме, вскрикнув, рухнул ничком.

— Где фонарь, как и раньше, свет на нас прольёт…

По нему били в упор из автоматов — противник не думал об экономии. Лицо изранило осколками компьютеров, щепами от стола. Четыре или пять пуль попали Павлу в грудь и ногу, — он лишь поморщился от боли, продолжая стрелять. К его счастью, у немцев не было гранат, иначе бой закончился бы значительно раньше. Он это знал — в здание телецентра разрешалось проносить только лёгкое стрелковое оружие, даже охране.

— Будем с тобой у этих стен…

Сквозь стрельбу были слышны крики офицера, отдававшего команды, и солдат, отвечавших ему. Чужой язык. До какой степени он ему чужой — просто потрясающе. Почему это не чувствовалось раньше? Павел перезарядил последнюю обойму, уложил ещё двоих нападавших — спокойно, как в учебном тире. Что-что, а это он умел делать.

— С тобой стоять, Лили Марлен…

На полу студии в лужах крови, среди битого стекла лежали люди. Он не считал, сколько, но больше двух десятков, уж точно. Никто не стонал — раненых не было, только мертвецы. В пистолете осталась одна пуля: Павла это не беспокоило. Он выстрелил в серую тень, метнувшуюся к нему, — тело шутце повисло на краю стола, дёргаясь в конвульсиях.

— Сдавайся! — услышал Павел хриплый крик — на его родном языке.

— Сейчас, — обещал он по-немецки. — Будьте добры, подождите минуточку.

Термограната отлично помещалась в левый рукав: вытянутый столбик, похожа на толстый карандаш. Сильнейшая взрывчатка, достаточно, чтобы танк уничтожить. Он выставил цайтшальтур на одну минуту вперёд и, подняв руки, поднялся во весь рост — в залитом кровью майорском мундире. Щёлкнул выстрел, на груди расплылась новая кровавая клякса, — у одного из солдат не выдержали нервы. Павел пошатнулся, но устоял. Уцелевшие люди в болотной форме окружили его, сжимая «штюрмгеверы». Из заднего ряда вышел майор, он смотрел на Павла с недоумением и ненавистью. Обычный, самый типичный уроженец Германии — светлые волосы, чуть оттопыренные уши, тонкий нос.

Приблизившись к пленному, майор с силой ударил его по лицу.

Сквозь ткань рукава Павел увидел: на термогранате зажёгся красный огонёк.

— С тобой, моя Марлен… — сказал Павел офицеру, улыбаясь разбитым ртом.

…Помещение студии заволокло дымом взрыва.