Пришествие восьми
Плоский мир предлагает глазу гораздо более впечатляющие зрелища, нежели те, что можно найти во вселенных, сотворенных Создателями с худшим воображением, но лучшими способностями к механике.
Ну да, солнце Диска – это не более чем вращающаяся по орбите крошечная луна с протуберанцами едва ли крупнее, чем ворота для крикета. Но этому небольшому изъяну можно противопоставить потрясающую картину Великого А'Туина, на чьем древнем, испещренном метеоритными кратерами панцире покоится Диск. Иногда во время своего неторопливого путешествия по берегам Бесконечности Великий А'Туин поворачивает огромную, как целая страна, голову, чтобы щелкнуть зубами на пролетающую комету.
Но, возможно, самое впечатляющее зрелище – это бесконечный Краепад. Даже те умы, которые уже столкнулись с абсолютной галактической необъятностью А'Туина, отказываются поверить в это явление. Там моря Диска, бурля, вечно переливаются через Край в космическое пространство. А может, самое невероятное зрелище на Диске – это Краедуга, опоясывающая мир восьмицветная радуга, которая висит в насыщенном туманами воздухе над Краепадом. Восьмой цвет – это октарин, образующийся за счет эффекта рассеивания сильного солнечного света в интенсивном магическом поле.
Или самое великолепное зрелище – это Пуп. Там сквозь облака на десять миль в небо вздымается шпиль из зеленого льда, поддерживая на своей вершине царство Дунманифестин – обиталище богов Диска. Сами боги, несмотря на все великолепие расстилающегося внизу мира, редко бывают довольны. Как-то неловко осознавать себя богом мира, который существует только потому, что каждая кривая невероятности должна иметь свой конец. В особенности когда можно заглянуть в другие измерения и посмотреть на миры, у чьих Создателей было гораздо больше способностей к механике, чем воображения. Так что неудивительно, что боги Диска проводят больше времени в перебранках, нежели в познании всего сущего.
В этот конкретный день Слепой Ио, который никогда не забывал об осторожности и поэтому оставался главным из богов, сидел, опершись подбородком о ладонь, и смотрел на игральную доску, лежащую на столике из красного мрамора. Слепой Ио получил свое имя потому, что в том месте, где должны были находиться его глазницы, не было ничего, кроме двух участков чистой кожи. Его глаза, которых у Слепого Ио было впечатляющее количество, вели свою полунезависимую жизнь. Часть из них в данный момент висели над столиком.
Игральная доска представляла собой тщательно вырезанную и разделенную на квадраты карту Плоского мира. Сейчас несколько клеточек было занято прекрасно вылепленными игральными фигурами. Если бы какой-нибудь человек взглянул на фигурки со стороны, то сразу узнал бы в двух из них Бравда и Хорька. Остальные изображали еще каких-то героев и воителей, которых на Диске было более чем достаточно.
Партию продолжали Ио, Бог-Крокодил Оффлер, бог легких ветерков Зефир, Рок и Госпожа. Теперь, когда все менее значительные игроки вышли из Игры, за доской воцарилась сосредоточенность. Одной из первых жертв стал Шанс, чей герой после удачного броска Оффлера попал в дом, битком набитый вооруженными гноллями. Вслед за Шансом сдала свои фишки Ночь, сославшись на назначенную встречу с Судьбой. Несколько второстепенных божеств взмыли в воздух и сейчас надоедали игрокам, подавая из-за плеча непрошеные советы.
Попутно делались ставки на то, что следующей из игры выйдет Госпожа. Ее последний хоть чего-то стоящий воитель превратился в щепотку пепла, погибнув в развалинах еще дымящегося Анк-Морпорка. Других фигур, которые Госпожа могла бы довести до противоположного края доски, практически не осталось.
Стаканчик для игральных костей представлял собой череп, отверстия которого были заткнуты рубинами. Слепой Ио взял кости в руки и, не сводя взгляда нескольких глаз с Госпожи, выбросил три пятерки.
Та улыбнулась. Глаза Госпожи были ярко-зелеными, без зрачков и радужки, и светились изнутри.
Среди воцарившегося в комнате молчания Госпожа порылась в своей игральной шкатулке и, достав с самого дна пару фигур, двумя решительными щелчками выставила их на доску. Остальные игроки, как один бог, вытянули шеи, чтобы взглянуть на новые фигуры.
– Вовшебник-венегат и какой-то квевк, – прошепелявил Бог-Крокодил Оффлер, которому, как обычно, мешали клыки. – Ну, знаете ви!
И одним когтем подтолкнул к центру стола кучку белых, словно кости, фишек.
Госпожа едва заметно кивнула и подняла череп. Несмотря на то, что игровой стаканчик едва шевельнулся, звук загремевших игральных костей разнесся по всему залу. Потом богиня вытряхнула кубики на стол, и они, подпрыгивая, покатились по поверхности.
Шестерка. Тройка. Пятерка.
Однако с пятеркой происходило что-то странное. Кубик, который подтолкнуло случайное столкновение сразу нескольких миллиардов молекул, качнулся на один из углов, медленно перевернулся и… сверху оказалась семерка.
Слепой Ио поднял кубик и сосчитал грани.
– Послушайте, – устало сказал он. – Давайте играть честно.
Дорога, ведущая из Анк-Морпорка в Щеботан, была высокогорной, пыльной и извилистой. Растянувшаяся на тридцать лиг вереница выбоин и полузасыпанных камней обвивалась вокруг вершин, ныряла в прохладные зеленые долины, заросшие цитрусовыми деревьями, и пересекала по скрипучим веревочным мосткам оплетенные лианами ущелья. Дорога была весьма живописна, но к передвижению совершенно непригодна.
«Живописная». Это прилагательное было новым для волшебника Ринсвинда, бакалавра магических наук Незримого Университета (обучение не закончено). Оно было одним из слов, которых он набрался с тех пор, как покинул обугленные развалины Анк-Морпорка. «Оригинальная» было вторым таким словом. Внимательно изучив пейзаж, вдохновивший Двацветка на использование первого прилагательного, Ринсвинд решил, что «живописная» – это то же самое, что и «жутко обрывистая». А под словом «оригинальная», которое использовалось для описания периодически встречающихся на пути деревенек, видимо, понимались выражения «рассадник заразы» и «жалкая развалюха».
Двацветок был туристом, первым туристом на Плоском мире. По мнению Ринсвинда, загадочное слово «турист» в переводе на нормальный язык означало «идиот».
Пока они неторопливо ехали сквозь насыщенный запахом тимьяна и жужжанием пчел воздух, Ринсвинд размышлял об испытаниях, выпавших на его долю за последние несколько дней. Хотя маленький чужеземец вел себя как совершенный псих, в то же самое время Двацветок был щедрым и значительно менее смертоносным, чем половина тех людей, с которыми волшебник якшался в Анк-Морпорке. Пожалуй, Двацветок ему даже нравился. Испытывать к нему неприязнь было все равно, что пинать щенка.
В данный момент Двацветок проявлял огромный интерес к теории и практике волшебства.
– Знаешь, магия кажется мне, э-э, довольно бесполезной, – заявил он. – Я-то всегда считал, что волшебнику нужно уметь всего лишь произнести заклинание. Но эта занудная зубрежка…
Ринсвинд угрюмо согласился и попытался объяснить, что магия, некогда неуправляемая и не подчиняющаяся никаким законам, давным-давно, в затянутые туманом времена, была укрощена Великими и Древнейшими, которые обязали ее повиноваться Закону Сохранения Реальности. Этот закон требовал, чтобы усилие, необходимое для достижения цели, было одним и тем же независимо от используемых средств. На практике это означало, что создать иллюзию стакана с вином относительно несложно, поскольку для этого требуется всего лишь изменить траекторию падающего света. Но, с другой стороны, чтобы при помощи одной только ментальной энергии поднять на несколько футов настоящий стакан, приходилось тренироваться по нескольку часов в день. Иначе принцип рычага легко мог выдавить твой мозг через уши.
В продолжение Ринсвинд добавил, что частично древнюю магию еще можно найти в сыром виде. Посвященные способны узнавать ее по характерной восьмиугольной форме, которую она принимала, проникнув в кристаллическую решетку пространства-времени. Существовал, к примеру, металл октирон и газ октоген. Оба излучали опасное количество сырого волшебства.
– Все это очень тоскливо, – подвел итог Ринсвинд.
– Тоскливо?
Ринсвинд обернулся в седле и бросил многозначительный взгляд на Сундук, который легко трусил вдоль дороги на своих маленьких ножках, время от времени щелкая крышкой на пролетающих бабочек. Волшебник вздохнул.
– Ринсвинд считает, что настоящее волшебство – это когда ты можешь запрячь молнию, – пояснил бес-художник, который наблюдал за происходящим из крошечных дверей коробки, висящей на шее у Двацветка.
Все утро бес провел за изображением живописных пейзажей и оригинальных сцен для своего хозяина, и теперь ему было позволено устроить перекур.
– Когда я сказал «обуздать», я не имел в виду «запрячь», – огрызнулся Ринсвинд. – Я имел в виду, ну, имел в виду, что… не знаю, мне никак не подыскать нужные слова. Я просто считаю, что мир должен быть, ну, вроде как более организованным.
– Это всего лишь фантазии, – возразил Двацветок.
– Понимаю. В том-то и беда.
Ринсвинд снова вздохнул. Здорово рассуждать о чистой логике, о вселенной, которая управляется разумными законами, и гармонии чисел, но простой и непреложный факт заключался в том, что Диск перемещался в пространстве на спине гигантской черепахи, и что у местных богов была дурная привычка ходить по домам атеистов и бить стекла.
Где-то рядом раздался слабый звук, слившийся с жужжанием пчел в придорожных зарослях розмарина. В нем присутствовало нечто странно костяное, как будто череп катнули по полу или крутанули стаканчик для игральных костей. Ринсвинд внимательно огляделся вокруг. Поблизости никого не было.
Почему-то это его встревожило.
Потом откуда-то повеял легкий ветерок, который, впрочем, тут же стих. Мир не изменился – практически. За несколькими исключениями.
Посреди дороги, к примеру, возник пятиметровый горный тролль. Исключительно злой тролль. Тролли все злые, это их обычное состояние, однако данный экземпляр был по-настоящему разъярен. Внезапная и мгновенная телепортация на три тысячи миль вырвала его из родного логова в Раммероркских горах. В соответствии с законами сохранения энергии перенос поднял внутреннюю температуру тролля до опасной отметки. Так что чудовище ощерило клыки и бросилось в атаку.
– Какое странное существо, – заметил Двацветок. – А оно опасно?
– Только для людей! – крикнул в ответ Ринсвинд.
Вытащив меч, волшебник отважно занес клинок и швырнул его прямо мимо тролля. Меч шумно улетел в кусты у обочины дороги.
Откуда-то донесся слабый-преслабый перестук, как будто залязгали чьи-то старые зубы.
Меч ударился о лежащий в кустарнике валун – самое интересное, валун был так искусно скрыт, что постороннему наблюдателю могло бы показаться, будто камня там не было вовсе. В общем, меч, подобно взметнувшемуся в воздух лососю, отрикошетил от булыжника и впился в серый загривок тролля.
Чудовище заворчало и одним взмахом когтистой лапы распороло бок Двацветковой лошади, которая, испуганно заржав, шарахнулась в чащу деревьев, росших неподалеку. Тролль крутнулся вокруг своей оси и кинулся было в сторону Ринсвинда.
Но тут медлительная нервная система донесла до тролля весть, что он уже мертв. На морде его промелькнуло мимолетное удивление, после чего чудовище рухнуло на землю и рассыпалось в щебень.
«А-а-ргх», – подумал Ринсвинд, когда его лошадь в ужасе взвилась на дыбы. Он вцепился в поводья мертвой хваткой, а она неуклюже прошагала через дорогу на задних ногах, после чего, издав дикое ржание, развернулась и галопом помчалась в лес.
Стук лошадиных копыт замер вдали, оставив воздух гудению пчел и шелесту крыльев изредка пролетающих бабочек. Периодически раздавался еще какой-то звук, очень необычный для этого ясного полуденного часа.
Он был похож на стук игральных костей.
– Ринсвинд?
Длинные ряды деревьев швыряли голос Двацветка из стороны в сторону. В конце концов, так и не дождавшись ответа, эхо вернулось обратно. Маленький турист уселся на камень и попытался думать.
Прежде всего, он заблудился. Досадная неприятность, но могло быть и хуже. Лес выглядел довольно интересным, в нем наверняка водились эльфы или гномы, а может, и те и другие вместе. Пару раз Двацветку действительно показалось, что среди ветвей он разглядел странные зеленые лица. Двацветку всегда хотелось встретить эльфа. Вообще-то, на самом деле он мечтал повстречаться с настоящим драконом, но сойдет и эльф. Или гоблин на крайний случай.
Его Сундук куда-то пропал, и это было очень неприятно. А еще начал накрапывать дождик. Двацветок неуютно поерзал на влажном камне и попытался взглянуть на положение вещей оптимистически. К примеру, во время безумной скачки его разогнавшаяся лошадь, продираясь сквозь какие-то заросли, потревожила медведицу с медвежатами, но умчалась прочь прежде, чем та успела отреагировать. Потом лошадь пронеслась галопом прямо по огромной стае спящих волков, но, опять же, стремительно скрылась вдали, оставив яростный вой далеко позади. Тем не менее день близился к вечеру. Вряд ли стоит торчать всю ночь под открытым небом, подумал Двацветок. Может быть, поблизости обнаружится… Он погрузился в раздумья, мучительно припоминая, какого рода пристанище традиционно предлагается путникам в лесу. Может, где-нибудь рядом найдется пряничный домик?
Камень и правда был каким-то неуютным. Двацветок посмотрел вниз и вдруг узрел странную резьбу.
Рисунок был похож на паука. Или на осьминога. Из-за мха и лишайников деталей не было видно, но вырезанные в камне руны читались легко. Двацветок прочел надпись: «Путник, гастепреимный храм Бел-Шамгарота лежыт в направлении Пупа в адной тыще шагов отсюда». «Очень странно», – подумал Двацветок. Руны были ему незнакомы, тем не менее он без труда прочел их. Каким-то образом сообщение проникло прямиком в его мозг, избавив глаза от утомительной необходимости бегать по строчкам.
Двацветок поднялся на ноги и отвязал утихомирившуюся лошадь от молодого деревца. Он не знал, в какой стороне находится Пуп, но среди деревьев вроде бы вилась какая-то заросшая тропинка. Похоже, этот Бел-Шамгарот готов из кожи вон лезть, лишь бы помочь заблудившемуся путнику. Выбор был прост: либо Бел-Шамгарот, либо волки. Двацветок решительно кивнул.
Здесь необходимо отметить, что несколько часов спустя двое волков, идущих по его следу, вышли на ту же самую полянку. Взгляд их зеленых глаз упал на вырезанную в камне странную восьминогую фигуру, которая и в самом деле могла оказаться либо пауком, либо спрутом, либо еще каким-нибудь, куда более необычным, чудовищем. Однако волки, узрев ее, немедленно пришли к выводу, что в конце концов они не так уж и голодны.
А примерно в трех милях от поляны один неудавшийся волшебник висел высоко над землей, держась обеими руками за ветку березы.
На дерево он попал после пяти минут интенсивных занятий физкультурой. Сначала из подлеска вылетела разъяренная медведица и одним ударом лапы разодрала горло его лошади. Потом Ринсвинд, удирая с места побоища, выбежал на поляну, по которой кружила стая разгневанных волков. Доведенные до отчаяния преподаватели из Незримого Университета, так и не сумевшие обучить Ринсвинда искусству левитации, были бы изрядно потрясены той скоростью, с которой он домчался до ближайшего дерева и взобрался на самую макушку без видимой помощи рук и ног.
Волки и медведица остались внизу. Теперь нужно было решить, как поступить со змеей.
Змея была большая, зеленая и обвивала ветку с присущим рептилии терпением. Ринсвинд прикинул, ядовитая она или нет, но потом выбранил себя за дурацкий вопрос. Эта змея не могла не быть ядовитой.
– Ты чего ухмыляешься? – спросил он у фигуры, которая сидела на соседней ветке.
– ЭТО ОТ МЕНЯ НЕ ЗАВИСИТ, – ответил Смерть. – А ТЕПЕРЬ, БУДЬ ДОБР, РАЗОЖМИ РУКИ. Я НЕ МОГУ ТОРЧАТЬ ЗДЕСЬ ВЕСЬ ДЕНЬ.
– Зато я могу, – вызывающе заявил Ринсвинд.
Волки, сгрудившиеся у основания дерева, задрали головы и заинтересованно посмотрели на то, как их будущая еда разговаривает сама с собой.
– ТЕБЕ НЕ БУДЕТ БОЛЬНО, – уверил Смерть.
Если бы слова имели вес, одного предложения, произнесенного Смертью, хватило бы, чтобы удержать на якоре целое судно.
Руки Ринсвинда свело от боли. Он хмуро взглянул на слегка просвечивающую фигуру, которая сидела на дереве, словно стервятник какой.
– Не будет больно? – переспросил он. – Быть разорванным на куски волками – это не больно?
Он заметил, что его опасно сужающуюся ветку несколькими футами дальше пересекает другая ветвь. Если б только он мог дотянуться до нее…
Он качнулся в сторону, выставив вперед одну руку.
Как ни странно, прогнувшаяся ветка не сломалась. Она просто издала тихий хлюпающий звук и вывернулась из его хватки.
Ринсвинд обнаружил, что теперь он висит на полоске коры, которая потихоньку удлиняется, по мере того как кора отдирается от ветки. Он посмотрел вниз и с каким-то мрачным удовлетворением осознал, что приземлится на самого крупного волка.
Ринсвинд медленно опускался – кора отрывалась все дальше и дальше. Змея задумчиво наблюдала за происходящим.
Однако полоска выдержала. Ринсвинд уже было поздравил себя, но тут, подняв глаза, обнаружил то, чего прежде не замечал. Прямо на его пути висело самое большое осиное гнездо, какое он когда-либо видел.
Ринсвинд плотно зажмурил глаза.
«Откуда взялся тролль? – спросил он сам себя. – Все остальное – это мое обычное везение, но тролль-то тут при чем? Что здесь, раздери вас гром, происходит?»
Щелк. Это мог хрустнуть сухой прутик, вот только звук, казалось, раздался у Ринсвинда прямо в голове. Щелк, щелк. И ветерок, который не потревожил ни листочка.
Полоска коры, двигаясь мимо осиного гнезда, сорвала жужжащий шар с ветки. Он просвистел мимо головы волшебника и, стремительно уменьшаясь в размерах, ухнул в круг поднятых вверх волчьих морд.
Круг внезапно сомкнулся.
Круг внезапно разомкнулся.
Дружный вой, вырвавшийся из волчьих пастей, эхом отдался среди деревьев. Стая отчаянно пыталась увернуться от разъяренного облака ос. Ринсвинд глупо ухмыльнулся.
Его локоть во что-то уперся. Это был ствол дерева. Полоска коры донесла волшебника до самого основания ветки. Но других ветвей поблизости не наблюдалось. На гладкой коре не за что было уцепиться.
Зато можно было взяться за руку. Вернее, за две руки, которые просунулись сквозь замшелую кору рядом с волшебником. Узкие ладони, зеленые, как молодые листочки, изящные руки – и наружу выглянула дриада. Ухватив изумленного Ринсвинда с той растительной силой, которая легко вгоняет испытующий корень в скалу, дриада втащила волшебника в дерево. Плотная кора расступилась, как туман, и сомкнулась, как створки устрицы.
Смерть проводил Ринсвинда бесстрастным взглядом.
Затем он посмотрел на облачко букашек, выписывающих веселые зигзаги вокруг его черепа, и щелкнул пальцами. Насекомые посыпались на землю. Однако особого удовольствия от этого Смерть не получил.
Слепой Ио двинул свою кучу фишек через стол, окинул собравшихся свирепым взглядом тех глаз, которые на данный момент находились в комнате, и зашагал к выходу. Несколько полубогов прыснули со смеху. Оффлер, по крайней мере, воспринял потерю отличного тролля с хмурой, хотя и несколько крокодильей, учтивостью.
Последний противник Госпожи передвинул свой стул так, чтобы сидеть за доской напротив нее.
– Господин, – вежливо сказала она.
– Госпожа, – отозвался он.
Их глаза встретились.
Он был немногословным богом. Поговаривали, что он появился на Диске после какого-то ужасного и таинственного происшествия, случившегося на другой Событийной Линии. Все боги пользуются привилегией изменять свой внешний облик по своему усмотрению. Даже перед коллегами они предпочитают появляться, накинув на себя другую личину. Рок Плоского мира, к примеру, выглядел сейчас добродушным старичком с седеющими волосами, аккуратно зачесанными набок, – такому человеку любая девушка предложила бы стаканчик некрепкого пива, появись этот старичок у задней двери ее домика. Человеку с таким лицом сердобольный паренек с радостью помог бы подняться на приступку. Вот только глаза…
Ни одно божество не может скрыть природу своих глаз. Природа глаз Рока Плоского мира была такова, что если с первого взгляда они казались темными, то при ближайшем рассмотрении оказывалось, что это всего лишь дыры. Но поздно, слишком поздно отводить взгляд – эти дыры уводили в черноту столь далекую и глубокую, что смотрящего неумолимо затягивало в эти два одинаковых озерца бесконечной ночи и уносило к ужасным, кружащимся звездам…
Госпожа вежливо кашлянула и выложила на стол двадцать одну белую фишку, а потом из складок платья достала еще одну, серебристую, полупрозрачную, вдвое крупнее остальных. Душа истинного Героя идет по более высокому обменному курсу и очень ценится богами.
Рок приподнял одну бровь.
– Только без обмана, Госпожа, – предупредил он.
– Но разве кто может обмануть Рок? – спросила она.
Он пожал плечами.
– Никто. Однако все пытаются.
– И тем не менее, по-моему, я почувствовала, что ты слегка помогал мне в игре.
– Конечно. Чтобы заключительная партия была приятней, Госпожа. Ну а теперь…
Он опустил руку в свою шкатулку и, достав оттуда одну из фигур, с удовлетворенным видом выставил ее на доску. У наблюдающих со стороны богов вырвался дружный вздох. Даже Госпожа слегка опешила.
Ничего не скажешь, фигура принадлежала отнюдь не красавцу. Ее детали были нечеткими, словно руки ремесленника дрожали от ужаса перед той вещью, которая обретала форму под его сопротивляющимися пальцами. Она, казалось, состояла из одних присосок и щупальцев. И еще зубов, заметила Госпожа. И одного огромного глаза.
– Я думала, такие твари вымерли еще на заре времен, – заметила она.
– Видно, наш общий друг-некрофил так и не решился сунуться в его логово, – рассмеялся Рок.
Происходящее доставляло ему истинное удовольствие.
– Этому чудовищу вообще не следовало появляться на свет.
– И тем не менее, – лаконично ответил Рок и, смахнув кости в необычный стаканчик, поднял глаза на богиню.
– Но, может, – добавил он, – ты пожелаешь сдаться?…
Она покачала головой.
– Играй.
– Тебе есть чем ответить на мою ставку?
– Играй!
Ринсвинд знал, что внутри деревьев содержатся древесина, сок, иногда встречаются белки. Но не дворцы.
И все же подушки, на которых он сидел, были определенно мягче, чем древесина; вино в деревянном кубке, который стоял рядом, было гораздо вкуснее древесного сока; да и девушку, которая сидела напротив, обхватив руками колени, и смотрела на него задумчивыми глазами, нельзя было сравнить с белкой. На белку она смахивала разве что некоторой пушистостью.
Высокую и просторную комнату сверху освещал мягкий желтоватый свет, однако источника его Ринсвинд так и не обнаружил. В узловатых, искривленных арочных проемах виднелись другие комнаты и нечто, похожее на широкую винтовую лестницу. А ведь снаружи дерево выглядело совершенно нормальным.
Девушка была зеленого цвета – телесно-зеленого цвета. Ринсвинд мог утверждать это с абсолютной уверенностью, потому что единственной ее одеждой был висящий на шее медальон. Ее длинные волосы слегка напоминали мох. Глаза не имели зрачков и сияли яркой зеленью. Ринсвинд пожалел, что в Университете не уделял больше внимания лекциям по антропологии.
До сих пор она не произнесла ни слова. Указав на диван и знаками предложив вина, девушка опустилась напротив и принялась молча разглядывать волшебника, время от времени потирая глубокую царапину на предплечье.
Ах да, дриада настолько тесно связана со своим деревом, что страдает от ран вместе с ним, припомнил Ринсвинд.
– Ты уж извини, что так вышло, – выпалил он. – Это был несчастный случай. Ну, я имею в виду, внизу меня ждали волки и…
– Тебе пришлось залезть на мое дерево, и я тебя спасла, – без запинки подхватила дриада. – Повезло тебе. И твоему другу, наверное, тоже?
– Другу?
– Тому коротышке с волшебным сундуком, – объяснила дриада.
– А, ему… – неопределенно произнес Ринсвинд. – Да. Надеюсь, у него все в порядке.
– Ему нужна твоя помощь.
– Это его обычное состояние. Он что, тоже забрался на какое-нибудь дерево?
– Он забрался в Храм Бел-Шамгарота.
Ринсвинд поперхнулся вином. Его уши, ужаснувшись, попытались заползти внутрь головы. Пожиратель Душ! Ринсвинд не успел справиться с потоком нахлынувших воспоминаний – они налетели на него буквально галопом. Однажды, в бытность свою студентом отделения практической магии Незримого Университета, Ринсвинд на спор пробрался в небольшую комнатку рядом с главной библиотекой. Стены этой комнаты были покрыты защитными свинцовыми пентаграммами, и никому не дозволялось находиться там дольше, чем четыре минуты и тридцать две секунды. Двести лет осторожных экспериментов потребовалось ученым, чтобы определить это время…
Он с опаской открыл Книгу, которая была прикована цепями к октироновой кафедре, стоящей в центре испещренного рунами пола, – прикована не затем, чтобы ее никто не украл, но затем, чтобы она сама не сбежала. Ибо то был Октаво, гримуар, настолько насыщенный магией, что обрел собственные неясные чувства. Одно заклинание все же умудрилось соскочить с потрескивающих страниц и устроиться в темных глубинах Ринсвиндова мозга. Это определенно было одно из Восьми Великих Заклинаний, но никто не мог сказать, какое именно заклятие досталось Ринсвинду. Даже сам Ринсвинд не знал этого. Чтобы узнать, он сначала должен был произнести его. Однако иногда он чувствовал, как заклинание незаметно, бочком, пробирается за спиной у его «я», выжидая подходящий момент…
На передней крышке Октаво был изображен Бел-Шамгарот. Он не являлся Злом, потому что даже Зло обладает некоей жизненной силой. Нет, Бел-Шамгарот был оборотной стороной монеты, на которой Добро и Зло составляли всего лишь одну сторону.
– Пожиратель Душ. Его число лежит между семью и девятью; это дважды четыре, – процитировал Ринсвинд, рассудок которого оцепенел от страха. – О нет! Где этот храм?
– В сторону Пупа, в центре леса, – ответила дриада. – Это очень древний храм.
– Неужели еще остались на свете глупцы, поклоняющиеся Бел… ему? Я понимаю сумасшедших, которые поклоняются дьяволу, но он же Пожиратель Душ…
– Поклонение ему давало… некоторые преимущества. И у того народа, что прежде жил в этих местах, были странные взгляды на жизнь.
– И что же с этим народом случилось?
– Я ведь сказала, он жил здесь прежде.
Дриада встала и протянула Ринсвинду руку.
– Идем. Меня зовут Друэлле. Пойдем со мной, посмотришь на участь своего друга. Это должно быть интересно.
– Не уверен, что… – начал было отнекиваться Ринсвинд.
Дриада обратила к нему свои зеленые глаза.
– Неужели ты считаешь, что у тебя есть выбор? – спросила она.
Широкая, как мощеная дорога, лестница вилась снизу вверх через все дерево, и с каждой площадки открывался вид на просторные помещения. Повсюду сиял все тот же не имеющий определенного источника желтоватый свет. Правда, присутствовал еще и звук, похожий – Ринсвинд сосредоточился, пытаясь дать ему определение, – похожий на отдаленные раскаты грома или шум далекого водопада.
– Это дерево, – коротко сказала дриада.
– А что оно делает? – полюбопытствовал Ринсвинд.
– Живет.
– Я как раз спрашивал себя об этом. Ну, то есть, неужели мы действительно находимся внутри дерева? Я что, уменьшился в размерах? Снаружи оно выглядело нормальным, и я мог обхватить его руками.
– Оно и осталось таковым.
– Хм, но я здесь, внутри него?
– Да.
– Гм, – сказал Ринсвинд.
Друэлле расхохоталась.
– Я с легкостью читаю твои мысли, самозваный волшебник! Я ведь дриада! То, что ты принижаешь названием «дерево», – на самом деле четырехмерный аналог всей многомерной вселенной, которая… Нет, вижу, ты этого не знаешь. Мне следовало бы догадаться, что ты не настоящий волшебник. Ведь у тебя даже посоха нет.
– Я потерял его при пожаре, – автоматически соврал Ринсвинд.
– А шляпа с вышитыми на полях магическими знаками где?
– Ветром сдуло.
– А какие-нибудь прислужники-демоны?
– Передохли все. Послушай, спасибо, что спасла меня, но, если ты не против, я, пожалуй, пойду. Только покажи мне, как отсюда выбраться…
Нечто подозрительное в выражении ее лица заставило Ринсвинда обернуться. За его спиной стояли трое дриадов – дриад мужского пола. Как и девушка, они были обнажены. Оружия Ринсвинд тоже не заметил. Однако последнее обстоятельство не имело ровно никакого значения. Похоже, им и не нужно было оружие, чтобы справиться с Ринсвиндом. Они выглядели так, словно плечом могли проложить себе путь сквозь монолитную скалу, а по пути перебить полк троллей. Трое красавцев-великанов смотрели на волшебника с деревянной угрозой. Их кожа походила цветом на скорлупу грецкого ореха, и под ней огромными валунами перекатывались мускулы.
Ринсвинд повернулся обратно и слабо ухмыльнулся Друэлле. Жизнь опять начала обретать знакомые черты.
– Ты ведь и не думала спасать меня? – спросил он. – Ты взяла меня в плен.
– Конечно.
– И ты меня не отпустишь?
Это было скорее утверждение, чем вопрос.
Друэлле покачала головой.
– Ты причинил дереву боль. Но тебе повезло. Твой приятель встретится с Бел-Шамгаротом. Ты же умрешь простой смертью.
Две ладони легли на его плечи. Ринсвинд ощутил себя небольшим булыжником, вокруг которого неумолимо обвивается старый древесный корень.
– Разумеется, твоей казни будут предшествовать некоторые церемонии, – продолжала дриада. – Но все это после того, как Насылатель Восьми расправится с твоим дружком.
– Знаешь, мне никогда не приходило в голову, что бывают мужчины-дриады. Даже когда я смотрел на дуб.
Один из великанов ухмыльнулся.
Друэлле фыркнула.
– Болван! А откуда, по-твоему, берутся желуди?
Перед ними открылось похожее на зал обширное пустое пространство, потолок которого терялся в золотистой дымке. Бесконечная лестница поднималась прямо в его центре.
В дальнем конце зала собралось несколько сотен дриад и дриадов. Когда Друэлле приблизилась к ним, они почтительно расступились при ее приближении, однако на Ринсвинда, которого то и дело пихала в спину твердая рука, не обратили абсолютно никакого внимания.
Большинство дриад были женского пола, хотя среди них затесались и несколько мужчин-великанов. Они стояли, словно богоподобные статуи, среди невысоких смышленых женщин. «Насекомые, – подумал Ринсвинд. – Это дерево очень напоминает мне муравейник».
Но откуда здесь взялись дриады? Насколько помнил Ринсвинд, древесный народец вымер много столетий назад. Был вытеснен в процессе эволюции людьми, подобно большинству остальных Сумеречных Народностей. Только эльфы и тролли пережили пришествие Человека в Плоский мир: эльфы отродясь славились своим умом, а тролли ничем не уступали людям в злобности, мстительности и жадности. Дриады же, как считалось, вымерли много лет назад, вместе с феями.
Гул заметно усилился. Время от времени по полупрозрачным стенам пробегало снизу вверх пульсирующее золотистое сияние, которое исчезало в висящей наверху дымке. Некая сила, наполняющая зал, заставляла воздух вибрировать.
– О несведущий волшебник, – произнесла Друэлле, – узри же магию. Не вашу, прирученную, двуличную, но магию корня и ветви, древнюю магию. Неукрощенную магию. Смотри.
Пятьдесят или около того женщин-дриад сбились в тесную кучку, взялись за руки и стали отходить назад, пока не образовался большой круг. Остальные дриады негромко затянули какой-то напев. Потом, повинуясь кивку Друэлле, круг принялся вращаться противосолонь.
Когда шаги убыстрились, а сложный многоголосый напев зазвучал громче, Ринсвинд поймал себя на том, что наблюдает за происходящим словно зачарованный. Он слышал в Университете про Древнюю Магию, хотя волшебникам было категорически запрещено практиковать ее. Он знал, что, когда круг наберет достаточную скорость вращения против магического поля Диска, который, в свою очередь, тоже крутится, возникшее астральное трение приведет к созданию огромной разницы потенциалов, каковая разрядится колоссальным выходом Стихийной Магической Силы.
Круг слился в неясное пятно, и стены дерева зазвенели отголосками пения…
Ринсвинд почувствовал в волосах знакомое липкое покалывание, означающее, что поблизости собирается мощный заряд сырой магии. Поэтому, когда с невидимого потолка ударил вниз луч резкого октаринового света и, потрескивая, сфокусировался в центре круга, волшебник ничуть этому не удивился.
Луч высветил изображение исхлестанного бурями, опоясанного деревьями холма с храмом на вершине. Форма этого храма проделывала с глазами неприятные вещи. Ринсвинд знал, что если это храм Бел-Шамгарота, то у него должно быть восемь сторон.
По черным стенам храма струился дождь. Единственным признаком жизни была привязанная снаружи лошадь, но Двацветку она не принадлежала. Прежде всего, она была слишком крупной. У храма мирно пасся белый боевой конь с копытами размером с тарелку для второго блюда и кожаной сбруей, сверкающей кричащими золотыми украшениями. В данный момент коняга наслаждался овсом из привязанного под носом мешка.
Однако было в этом животном нечто знакомое. Ринсвинд попытался припомнить, где он видел похожего коня раньше.
Коняга, судя по всему, мог развивать неплохую скорость и поддерживать ее в течение долгого времени. Теперь Ринсвинду оставалось всего-навсего избавиться от охранников, пробиться к выходу из дерева, отыскать храм и украсть коня из-под той штуки, которой Бел-Шамгарот пользуется вместо носа.
– Похоже, ужин у Насылателя Восьми будет состоять из двух блюд, – заметила Друэлле, пристально глядя на Ринсвинда. – Самозваный волшебник, тебе известно, кому принадлежит этот скакун?
– Понятия не имею.
– Неужели? Впрочем, неважно. Скоро мы сами все узнаем.
Она взмахнула рукой. Фокус изображения переместился внутрь, проскочил под огромной восьмиугольной аркой и быстро поехал вдоль коридора.
По коридору, прижимаясь спиной к стене, украдкой пробиралась какая-то фигура. Ринсвинд заметил блеск золота и бронзы.
Этот силуэт невозможно было не узнать. Он видел его тысячу раз. Широкая грудь, стволоподобная шея, удивительно маленькая голова, укрытая буйной шапкой черных волос и похожая на помидор, лежащий на крышке гроба… Ринсвинд мог дать крадущейся фигуре имя, и это имя было Хрун-Варвар.
Хрун был одним из самых живучих героев Круглого моря: победитель драконов, разоритель храмов, наемник, центр и опора любой уличной потасовки. Причем в отличие от многих героев Хрун-Варвар мог употреблять слова, состоящие более чем из двух слогов, – правда, сначала ему нужно было подсказать, а потом дать время подумать.
Краем уха Ринсвинд уловил необычный звук. Шум этот походил на стук черепов, катящихся по ступенькам отдаленной темницы. Волшебник искоса взглянул на охранников.
Свое ограниченное внимание они целиком сосредоточили на Хруне, который, надо признать, был сложен примерно так же, как они сами. Руки охранников небрежно покоились на плечах волшебника.
Ринсвинд нырнул вниз, бухнулся на пол и, тут же вскочив на ноги, пустился наутек. Услышав за спиной крики Друэлле, волшебник удвоил скорость.
Капюшон его балахона за что-то зацепился и оторвался. Дежурящий возле лестницы мускулистый дриад широко расставил руки и деревянно усмехнулся летящему в его сторону человечку. Не замедляя бега, Ринсвинд снова нырнул, чуть не задев подбородком свои колени. Кулак величиной с колоду просвистел над самым его ухом.
Потом на дороге у волшебника выросла целая роща древесных людей. Ринсвинд круто развернулся, увильнул от очередного замаха озадаченного охранника и помчался обратно к кругу, миновав по пути преследовавших его дриад и расшвыряв их в стороны, точно кегли.
Но впереди его ждали новые противники. Они проталкивались сквозь толпу женщин, в сосредоточенном предвкушении лупя кулаками по жестким ладоням.
– Стой, самозваный волшебник, – скомандовала Друэлле, выступая вперед.
У нее за спиной продолжали свое вращение зачарованные танцоры. Фокус круга переместился в коридор, который заливал яркий фиолетовый свет.
Терпение у Ринсвинда лопнуло.
– Может, хватит, а? – прорычал он. – Давай разберемся раз и навсегда. Я – настоящий волшебник.
Он раздраженно топнул ногой.
– Неужели? – отозвалась дриада. – Тогда покажи нам, как ты творишь чары.
– Э-э… – начал Ринсвинд.
Дело было в том, что, с тех пор как у него в мозгу засело древнее и таинственное заклинание, он не мог запомнить даже самый простейший заговор для выведения тараканов или почесывания поясницы без помощи рук. Старшие волшебники в Незримом Университете объясняли это тем, что невольное запоминание заклинило все его чароудерживающие клетки. Ринсвинд в мрачные минуты своей жизни выдвинул собственное объяснение, почему даже мелкие заговоры отказываются задерживаться в его голове дольше чем на несколько секунд.
Он решил, что они просто боятся.
– Э-э… – повторил он.
– Не напрягайся так, с нас хватит самого незначительного волшебства, – съязвила Друэлле, наблюдая, как его губы кривятся в пароксизме страха и беспокойства.
Повинуясь ее знаку, пара дриадов подступила ближе.
Заклинание воспользовалось моментом и вскочило во временно покинутое Ринсвиндом седло его сознания. Устроившись там поудобнее, оно вызывающе оскалилось.
– Я знаю одно заклинание, – устало сказал он.
– Неужели? Так произнеси его, – предложила Друэлле.
Ринсвинд несколько сомневался в том, что он посмеет это сделать. Заклинание пыталось завладеть его языком. Он мужественно сопротивлялся.
– Ты шкажава, што можешь читать мои мышви, – невнятно проговорил он. – Пвочитай их.
Она шагнула вперед, насмешливо глядя ему в глаза.
Но тут же улыбка замерла на ее губах, и она отшатнулась, закрываясь руками. Из ее горла вырвался звук, исполненный беспредельного ужаса.
Ринсвинд оглянулся вокруг. Остальные дриады тоже отступили. Что он сотворил? По-видимому, нечто ужасное.
Однако волшебник из личного опыта знал, что это преимущество временное – очень скоро вселенная восстановит утраченное равновесие и снова начнет измываться над ним. Недолго думая он попятился, проскочил между составляющими магический круг дриадами и обернулся, чтобы посмотреть, что Друэлле будет делать дальше.
– Взять его! – закричала она. – Уведите его подальше от дерева и убейте!
Ринсвинд метнулся прочь.
Через фокус круга.
Вспыхнул ослепительный свет.
Наступила внезапная тьма.
Расплывчатая Ринсвиндообразная фиолетовая тень сжалась в точку и, мигнув, исчезла.
Исчезло вообще все.
Хрун-Варвар бесшумно крался по коридорам. Свет, падающий сверху, был настолько фиолетовым, что казался почти черным. Легкое замешательство прошло. В святилище правила магия, и это все объясняло.
Это объясняло, почему он, проезжая через мрачный лес, вдруг увидел у обочины сундук, крышка которого была зазывно приоткрыта и выставляла напоказ большое количество золота. Когда же Хрун соскочил с лошади, чтобы забрать сокровища, сундук неожиданно выпустил из-под себя ноги и порысил в лес, чтобы через пару сотен ярдов остановиться снова.
Погоня длилась несколько часов, но в конце концов Хрун потерял ящик в этих освещенных дьявольским светом туннелях.
В целом неприятная резьба на стенах и время от времени попадающиеся на пути расчлененные скелеты ничуть не путали Хруна. Отчасти это объяснялось тем, что он не мог похвастаться особой сообразительностью, да и воображение у него начисто отсутствовало. Кроме того, странные барельефы и опасные туннели были для него в порядке вещей. Он провел в подобных передрягах значительную часть своей жизни, отыскивая золото, демонов или страдающих девственниц и освобождая оных от хозяев, жизни и, по меньшей мере, от одной из причин их страданий.
Полюбуйтесь, как мягко Хрун прыгает мимо подозрительного входа в туннель. Даже в фиолетовом свете его кожа отливает медью. Его особу украшает большое количество золота в форме ножных и ручных браслетов, но в основном он обнажен, если не считать набедренной повязки из шкуры леопарда. Эту шкуру он раздобыл в насыщенных испарениями лесах Очудноземья, прикончив ее владельца голыми зубами.
В правой руке Хрун сжимает магический черный меч по имени Кринг, который выкован из молнии и обладает душой, но терпеть не может ножен. Хрун украл этот меч всего три дня назад из неприступного дворца архимандрита Б'Итуни и уже жалел об этом. Кринг начинал действовать ему на нервы.
– Говорю тебе, он свернул в последний проход справа, – прошипел Кринг голосом, похожим на скрежет железа о камень.
– Замолчи!
– Я только сказал, что…
– Заткнись!
А в это время Двацветок…
Заблудился. Впрочем, это он и сам понял. То ли здание было гораздо больше, чем казалось с виду, то ли он забрался в какое-то громадное подземелье, хотя ни по каким ступенькам вроде бы не спускался… То ли внутренние размеры храма напрочь отказывались подчинятсься основному правилу архитектуры – судя по всему, изнутри храм был больше, чем снаружи. И к чему эти странные светильники? Они имели форму восьмигранных кристаллов, закрепленных через равные промежутки на стенах и потолке. Неприятное свечение, исходящее от них, не столько озаряло, сколько подчеркивало темноту.
«А тот, кто вырезал на стене эти барельефы, – подумал добросердечный Двацветок, – вероятно, слишком много пил. Годами».
С другой стороны, это было захватывающее место. Создавалось такое впечатление, что строители храма буквально повернулись на цифре восемь. Пол представлял собой сплошную мозаику из восьмиугольных плиток, стены и потолки коридора были переломлены так, что, если сосчитать все плоскости, у коридора получалось восемь граней. Даже камни, выглядывающие из-под штукатурки, были восьмигранными.
– Мне это не нравится, – заметил бес-живописец из своей коробки, висящей у Двацветка на шее.
– Почему? – осведомился турист.
– Здесь жутко.
– Но ты же демон. Откуда тебе знать, что жутко, а что – нет? Что такое «жутко» для демона?
– Ну, – осторожно сказал бес, боязливо оглядываясь по сторонам и переминаясь с когтя на коготь. – Вещи. Всякие штуки.
Двацветок смерил его строгим взглядом.
– Какие вещи?
Бес нервно кашлянул.
– О, вещи… – с несчастным видом сказал он. – Дурные вещи. Вещи, о которых не говорят, – вот что я пытаюсь донести до тебя, хозяин.
– Жаль, Ринсвинд куда-то запропастился, – устало покачал головой Двацветок. – Он бы что-нибудь придумал.
– Это он-то? – презрительно переспросил бес. – Он бы носа сюда не сунул. Волшебники на дух не переносят число восемь.
Он виновато прихлопнул лапой рот.
Двацветок посмотрел на потолок.
– Что это было? – осведомился он. – Ты что-нибудь слышал?
– Я? Слышал? Нет! Ничего! – отказался бес и, юркнув в коробку, захлопнул дверь.
Двацветок постучал по ней. Дверка приоткрылась.
– Как будто камень покатился, – сообщил турист.
Дверь с грохотом хлопнула. Двацветок пожал плечами.
– Наверное, здание разваливается на куски от старости, – сказал он сам себе и, поднявшись на ноги, крикнул: – Эй, здесь кто-нибудь есть?
«ЕСТЬ, Есть, есть», – ответили темные туннели.
– Э-ге-гей! – попробовал он.
«ЭЙ, Эй, эй».
– Я точно знаю, что здесь кто-то есть, я только что слышал, как вы играете в кости!
«КОСТИ, Кости, кости».
– Послушайте, я всего лишь…
Двацветок резко замолчал. Причиной этому была яркая светящаяся точка, внезапно возникшая в нескольких футах от его глаз. Она быстро росла и через пару секунд превратилась в крохотную, многокрасочную человеческую фигурку. На этой стадии она начала издавать звук, или, скорее, это Двацветок услышал звук, который она издавала все это время. Он был похож на осколок крика, растянутый на одно долгое мгновение.
Очень быстро переливающийся всеми цветами радуги человечек вырос до размеров куклы – между полом и потолком медленно кувыркался искаженный, изломанный силуэт. Двацветок спросил себя, почему ему в голову пришли слова «осколок крика»… и пожалел об этом.
Фигурка начала походить на Ринсвинда. Рот волшебника был открыт, а лицо освещено светом – чего? Чужих звезд, поймал себя на мысли Двацветок. Звезд, которых люди обычно не видят. Он вздрогнул.
Поворачивающийся в воздухе волшебник достиг половины человеческого роста. Потом он принялся увеличиваться быстрее, после чего все вдруг смешалось. Последовал порыв ветра, негромкий взрыв. Ринсвинд с криком свалился наземь, крепко ударился об пол, задохнулся, перекатился и, обхватив голову руками, свернулся в тугой комок.
Когда пыль улеглась, Двацветок осторожно протянул руку и похлопал волшебника по плечу. Человек-шар свернулся еще плотнее.
– Это я, – услужливо подсказал Двацветок.
Волшебник немного развернулся.
– Что? – переспросил он.
– Я.
Ринсвинд одним движением распрямился и вскочил перед маленьким туристом на ноги, отчаянно вцепившись руками в его плечи. В широко раскрытых глазах волшебника затаилось безумие.
– Не говори это! – прошипел он. – Только не произноси вслух, и мы, может быть, выберемся отсюда!
– Выберемся? Как ты сюда попал? Разве ты не знаешь?…
– Не говори это!
Двацветок попятился прочь от психа.
– Не говори!
– Не говорить что?
– Число!
– Число? – переспросил Двацветок. – Послушай, Ринсвинд…
– Да, число! Между семью и девятью. Четыре плюс четыре!
– Что, во…
Ладонь Ринсвинда прихлопнула ему рот.
– Назовешь его, и нам крышка. Лучше даже не думай о нем, ладно? Доверься мне!
– Я не понимаю! – взвыл Двацветок.
Ринсвинд слегка расслабился, хотя скрипичная струна по сравнению с ним была все равно что миска студня.
– Пошли, – скомандовал он. – Попробуем выбраться. А я попробую тебе рассказать.
После первой Магической эпохи захоронение гримуаров на Диске начало превращаться в очень серьезную проблему. Заклинание всегда остается заклинанием, даже если его временно заключить в пергамент и чернила. Оно обладает могуществом. Это не столь важно, пока владелец книги жив, но после его смерти свод заклинаний становится источником неконтролируемой энергии, с которой не так-то легко справиться.
Короче говоря, чародейные книги испускают магию. Были испробованы различные варианты решения проблемы. Страны, расположенные неподалеку от Края, утяжеляли книги мертвых волшебников свинцовыми пентаграммами и швыряли за Край. Поблизости от Пупа предлагались менее удовлетворительные альтернативы. Одна из них заключалась в том, что провинившиеся фолианты сгружали в контейнеры из отрицательно заряженного октирона и сбрасывали в бездонные глубины моря. Однако очень скоро магия снова начала просачиваться наружу, и в результате рыбаки стали жаловаться на стаи невидимых рыб и устриц-телепаток.
Отчасти эту проблему решило оборудование специальных центров, которые занимались магическими науками. Там имелись большие помещения из денатурированного октирона, непроницаемого для большинства форм магии, и здесь можно было хранить наиболее опасные гримуары, пока их могущество не истощалось.
Так в Незримом Университете появился Октаво, величайший из всех гримуаров, прежде принадлежавший Создателю Вселенной. Вот в него-то Ринсвинд однажды и заглянул. Он смотрел на страницу не больше секунды, после чего включились различные охранительные заклятия, однако и этого хватило, чтобы одно из заклинаний выпрыгнуло из гримуара и устроилось под крышкой его черепной коробки, словно жаба под камнем.
– А что было потом? – спросил Двацветок.
– Меня вытащили. Задали трепку, разумеется.
– И никто не знает, что это заклинание делает?
Ринсвинд покачал головой.
– Оно исчезло со страницы, – сказал он. – Никто этого не узнает, пока я его не произнесу. Ну, или пока не умру. После моей смерти оно вроде как само произнесется. Тогда оно либо вселенную остановит, либо течение Времени прекратит, либо еще что-нибудь вытворит.
Двацветок потрепал его по плечу.
– Что толку предаваться мрачным мыслям? – жизнерадостно заметил он. – Давай-ка еще раз попробуем поискать выход.
Ринсвинд покачал головой. Паника, терзавшая его, несколько отступила. Скорее всего, он уже перевалил за барьер ужаса и сейчас пребывал в том мертвецки спокойном состоянии духа, которое лежит на другой стороне. По крайней мере, язык у него перестал заплетаться.
– Нам конец, – констатировал он. – Мы бродим по храму целую ночь. Говорю тебе, это настоящая паутина. Какая разница, в какую сторону идти, если все равно окажемся в центре?
– Во всяком случае, ты пришел за мной, и это было очень любезно с твоей стороны, – заявил Двацветок. – Кстати, как ты сюда попал? Зрелище было очень впечатляющим.
– Ну, – неловко начал волшебник, – я просто подумал: «Негоже бросать в беде старину Двацветка», и…
– Так что теперь нам нужно найти этого Бел-Шамгарота и все ему объяснить. Может быть, он выпустит нас отсюда, – сказал Двацветок.
Ринсвинд прочистил ухо пальцем.
– Здесь очень забавное эхо, – заметил он. – Мне послышалось, ты употребил слова типа «найти» и «объяснить».
– Ну да.
Ринсвинд изумленно уставился на озаренного адскими пурпурными отблесками туриста.
– Ты собираешься найти Бел-Шамгарота? – переспросил он.
– Да. Нам вовсе не обязательно вступать с ним в какие-то отношения.
– Ты хочешь найти Раздирателя Душ и не вступать с ним в отношения? Мы что, просто кивнем ему и спросим, как пройти к выходу? Неужели ты и в самом деле надеешься что-то объяснить Насылателю Восьмммффф, – вовремя оборвал себя Ринсвинд. – Да ты чокнутый! – закончил он. – Эй! Куда ты? Вернись!
Он бросился следом за Двацветком, но тут же со стоном затормозил.
Фиолетовый свет резанул по глазам, раскрашивая окружение в новые, неприятные краски. Это был уже не коридор, это было просторное помещение с числом стен, которое Ринсвинд не осмеливался себе представить. Отсюда лучами расходились во… 7а туннелей.
В некотором отдалении волшебник увидел невысокий алтарь с таким же количеством граней, сколько дает два, умноженное на четыре. Однако алтарь этот, как ни странно, стоял не в центре зала. Середину палаты занимала здоровенная каменная плита, у которой было в два раза больше сторон, чем у квадрата. Очень массивная на вид плита. В странном фиолетовом свете она казалась слегка наклоненной, и один ее край гордо выступал над окружающими каменными блоками.
На плите стоял Двацветок.
– Эй, Ринсвинд! Посмотри, кого я нашел!
По одному из коридоров в направлении зала неторопливо трусил Сундук.
– Замечательно, – объявил Ринсвинд. – Прекрасно. Он-то нас и выведет. Немедленно.
Двацветок торопливо копался в Сундучьих внутренностях.
– Ага, – откликнулся он. – Я только несколько картинок сделаю. Сейчас, прилажу вот эту штуковину и…
– Я сказал немедленно…
Ринсвинд замолк. В коридоре прямо напротив него стоял Хрун-Варвар, и в его похожем на окорок кулаке был зажат огромный черный меч.
– Ты? – неуверенно спросил герой.
– Ага. Да, – кивнул Ринсвинд. – Если я не ошибаюсь, Хрун? Давненько не виделись. Зачем пожаловал?
Хрун ткнул пальцем в Сундук.
– За ним, – сказал он.
Этот долгий диалог истощил все его силы. Наконец, голосом, в котором сочетались утверждение, притязание, угроза и ультиматум, Хрун добавил:
– Мое.
– Сундук принадлежит Двацветку, – возразил Ринсвинд. – И вот тебе мой совет. Не трогай ты этот ящик.
До него вдруг дошло, что как раз этого говорить не следовало. Хрун отпихнул Двацветка в сторону и потянулся к Сундуку…
…Который выпустил из-под себя ноги и попятился, угрожающе скалясь крышкой. В неверном свете Ринсвинду показалось, что у Сундука вдруг выросло несколько рядов огромных зубов, белых, как отбеленная древесина березы.
– Хрун, – быстро проговорил он, – я должен кое о чем тебя предупредить…
Хрун повернул к нему озадаченное лицо.
– Что? – спросил он.
– Насчет чисел. Если ты сложишь семь и один, три и пять или отнимешь два от десяти, ты получишь некое число. Пока ты здесь, не упоминай его, и тогда, может быть, у нас появится шанс выбраться отсюда живыми. Или мертвыми, но нормальными.
– Кто это? – поинтересовался Двацветок.
Он держал в руке клетку, выуженную из самых сокровенных глубин Сундука и набитую угрюмыми розовыми ящерицами.
– Я Хрун, – гордо возвестил Хрун. Потом он посмотрел на Ринсвинда и переспросил: – Что?
– Просто не называй это число, ладно? – повторил Ринсвинд.
Он посмотрел на меч, зажатый в кулаке Хруна. Меч был абсолютно черным, того оттенка черного, который есть не цвет, но скорее могила всех цветов. Вверх по светящемуся слабым октариновым светом клинку шла чрезвычайно витиеватая руническая надпись. Меч, должно быть, тоже увидел волшебника, потому что внезапно заговорил – голосом, похожим на скрип когтя по стеклу.
– Странно, – удивился клинок. – Почему ему нельзя произносить число восемь?
«ВОСЕМЬ, Совсем, съем», – откликнулось эхо. Глубоко под землей послышался слабый-преслабый скрежещущий звук.
А эхо, хоть и стало мягче, отказывалось затихать. Его отголоски скакали от стены к стене, снова и снова сталкиваясь между собой. В такт звуку мигал фиолетовый свет.
– Ну вот! – завопил Ринсвинд. – Я же предупредил, ни в коем случае не упоминайте число восемь!
Он в ужасе замолчал. Что он наделал! Но слово уже вырвалось и присоединилось к своим собратьям в общем перешептывании.
Ринсвинд собрался было сделать ноги, но воздух внезапно загустел, как патока. В зале накапливался заряд магии, мощнее которого волшебник никогда не встречал. Когда же Ринсвинд медленно, с трудом сдвинулся с места, то за его ногами потянулись повторяющие их очертания хвосты золотистых искр.
За его спиной раздался грохот – это огромная восьмиугольная плита поднялась в воздух, постояла на ребре и рухнула наземь.
Из открывшейся дыры выскользнула черная полоска и обвилась вокруг лодыжки Ринсвинда. Он завопил и тяжело шмякнулся на вибрирующие мозаичные плитки. Щупальце начало подтягивать его к яме.
Одновременно рядом с волшебником вырос Двацветок, который попытался схватить его за руки. Ринсвинд отчаянно вцепился в маленького туриста, и они оказались на полу лицом друг к другу. Но все равно Ринсвинд потихоньку продолжал сползать.
– Тебя тоже сцапали? – задыхаясь, выговорил он.
– Н-нет! – ответил Двацветок. – Что происходит?
– А ты как думаешь? Меня, к примеру, утягивает в колодец!
– О Ринсвинд, мне так жаль…
– Это тебе жаль?…
В воздухе что-то запело, словно пила, и хватка на ноге Ринсвинда резко ослабла. Он повернул голову и увидел, что Хрун, пригнувшись, стоит возле ямы, а меч его так и мелькает в воздухе, расправляясь с вылетающими навстречу щупальцами.
Двацветок помог волшебнику подняться, и они скорчились у алтарного камня, наблюдая за неистовым варваром, который отважно сражался с тянущимися вверх отростками.
– Это не поможет, – сказал Ринсвинд. – Насылатель обладает способностью материализовать щупальца. Что ты делаешь?!!
Двацветок лихорадочно прилаживал клетку с притихшими ящерицами к водруженной на треногу коробке для картинок.
– Я просто обязан это запечатлеть, – пробормотал он. – Эй, демон, ты меня слышишь?
Бес-живописец открыл крошечную дверцу, бросил быстрый взгляд на происходящее у ямы и снова исчез в коробке. Почувствовав, как что-то коснулось его ноги, Ринсвинд подпрыгнул и раздавил каблуком подбирающееся щупальце.
– Пошли, – скомандовал он. – Пора делать ноги.
Он схватил Двацветка за руку, но турист уперся.
– Убежать и оставить Хруна наедине с этой тварью?
Лицо Ринсвинда выразило недоумение.
– А почему бы и нет? – спросил он. – Это же его работа.
– Но чудовище убьет Хруна!
– Могло быть и хуже, – заметил Ринсвинд.
– Что?
– На его месте могли быть мы, – логично указал волшебник. – Пошли!
– Эй! – тыча пальцем, возмутился Двацветок. – Оно схватило мой Сундук!
И прежде чем Ринсвинд успел его удержать, маленький турист бросился в обход ямы к Сундуку, который волоком тащили по полу, в то время как ящик безуспешно хлопал крышкой на держащее его щупальце. Двацветок начал яростно пинать зловредный отросток.
Другое щупальце, вылетев из окружающего Хруна клубка, обхватило варвара поперек туловища. Хрун превратился в неясный силуэт среди все туже затягивающихся колец. На глазах у пораженного ужасом Ринсвинда щупальца вырвали у героя меч и отшвырнули к стене.
– Давай свое заклинание! – завопил Двацветок.
Ринсвинд не шелохнулся. Он не отводил взгляда от твари, что поднималась из ямы. Его внимание приковал огромный глаз, и глаз этот смотрел прямо на него. Одно из щупалец обвилось вокруг пояса волшебника, и он заскулил.
В горле поднялись незваные слова заклинания. Ринсвинд, как во сне, открыл рот, придавая заклятию форму первого примитивно-грубого слога.
Очередное щупальце, резко выстрелив, обмоталось вокруг его шеи, не давая ему вздохнуть, и поволокло спотыкающегося, ловящего ртом воздух волшебника по полу.
Одна из размахивающих рук Ринсвинда задела пробегающий мимо Двацветков иконограф. Ринсвинд инстинктивно схватился за него – точно так же его предки могли схватиться за камень, столкнувшись с бесчинствующим тигром. Вот бы как следует размахнуться и запустить треногой в Глаз…
…Который заполнил собою всю вселенную. Ринсвинд почувствовал, что его воля иссякает, словно вода, вытекающая из сита.
В прикрепленной к иконографу клетке зашевелились вялые ящерицы. Чисто автоматически – так человек, которого вот-вот обезглавят, замечает каждую щербинку, каждое пятнышко на плахе палача – Ринсвинд отметил, что у ящериц несоразмерно большие, голубовато-белые хвосты. К тому же хвосты эти угрожающе пульсировали.
Охваченный ужасом волшебник, которого продолжало тащить к Глазу, обороняясь поднял иконограф, как вдруг услышал предупреждение беса-живописца:
– Они уже созрели, и больше я их сдерживать не могу. Улыбнитесь, пожалуйста.
Вспыхнул…
…Настолько белый и яркий свет…
…Что, казалось, это и не свет вовсе.
Бел-Шамгарот вскрикнул – его крик начался далеко за нижним пределом слышимости и закончился где-то в Ринсвиндовых внутренностях. Разбросав свою добычу по всему залу, щупальца застыли, как палки, после чего разом взметнулись, закрывая пострадавший Глаз. Вся масса ухнула в яму, и мгновение спустя огромная плита, подхваченная несколькими дюжинами щупалец, с грохотом улеглась на место, оставляя по краям придавленные и бешено мечущиеся конечности подземной твари.
Хрун в падении перекатился и, оттолкнувшись от стены, вскочил на ноги. Отыскав свой меч, варвар принялся методично обрубать брошенные на верную смерть отростки. Ринсвинд продолжал лежать на полу, отчаянно пытаясь не сойти с ума. Глухой деревянный звук заставил его повернуть голову.
Сундук, приземлившийся на выпуклую крышку, сердито раскачивался и сучил ножками в воздухе.
Ринсвинд с опаской огляделся вокруг, отыскивая Двацветка. Маленький турист бесформенной кучей лежал у стены. По крайней мере, стонать он еще мог.
Волшебник с усилием подтащился к нему и прошептал:
– Черт возьми, что это было?
– Почему они сработали так ярко? – завывал Двацветок. – О боги, моя голова…
– Ярко? – повторил Ринсвинд, оглядываясь через зал на прикрепленную к иконографу клетку.
Сидящие в ней заметно похудевшие ящерицы изучали волшебника с явным интересом.
– Саламандры, – простонал Двацветок. – Картинка выйдет передержанной…
– Это саламандры? – недоверчиво переспросил Ринсвинд.
– Конечно. Стандартный комплект.
Ринсвинд подковылял к коробке и взял ее в руки. Разумеется, он и раньше видал саламандр, только то были некрупные экземпляры. К тому же они плавали в банке с консервантом в музее биологических диковинок, расположенном в подвалах Незримого Университета. Живые саламандры в окрестностях Круглого моря давным-давно вымерли.
Волшебник попытался припомнить то немногое, что он знал об этих ящерицах. Они были магическими существами. И ртов у них не было, поскольку жили они исключительно за счет питательных свойств октарина, содержащегося в солнечном свете Плоского мира и поглощаемого ими через кожу. Остальной солнечный свет они также поглощали, накапливая его в специальных пузырях до тех пор, пока он не выводился наружу обычным способом. Пустыня, населенная саламандрами Плоского мира, превращалась ночью в один сплошной маяк.
Ринсвинд опустил клетку с ящерицами на землю и угрюмо кивнул. С таким количеством октаринового света, сосредоточившегося в храме, саламандры нажрались до отвала, а потом природа взяла свое.
Иконограф на треноге бочком подался в сторону. Ринсвинд нацелился было его лягнуть, но промахнулся. Он начинал испытывать неприязнь к груше разумной.
Что-то ужалило его в щеку. Ринсвинд раздраженно отмахнулся.
Внезапно он услышал скрежещущий звук, который заставил его обернуться, и голос, который походил на треск шелка, распарываемого разделочным ножом, заявил:
– Это крайне недостойный поступок.
– 3-заткнись, – ответил Хрун, который, вознамерившись поднять крышку алтаря, использовал Кринга как рычаг.
Варвар посмотрел на Ринсвинда и ухмыльнулся. Ринсвинд понадеялся, что эта сведенная судорогой гримаса была ухмылкой.
– Сильная магия, – прокомментировал Хрун, изо всех сил налегая на стонущий клинок огромной, размером с хорошую отбивную, ладонью. – Теперь мы делить сокровища, а?
Ринсвинд крякнул, почувствовав, как нечто маленькое и твердое впилось ему в ухо. По залу пронесся почти незаметный ветерок.
– A с чего ты взял, что там будут сокровища? – спросил волшебник.
Хрун поднажал, и ему удалось просунуть под камень пальцы.
– Ты находишь пробковые яблоки под пробковой яблоней, – объяснил он. – Ты находишь сокровища под алтарями. Логика.
Он скрипнул зубами. Плита подлетела вверх и тяжело приземлилась на пол.
На этот раз что-то очень больно ударило Ринсвинда по руке. Он махнул пятерней и, разжав кулак, взглянул на добычу. То был обломок камня с пять-плюс-тремя сторонами. Волшебник перевел взгляд на потолок. Он что, так и должен провисать? Хрун, доставая из оскверненного алтаря куски истлевшей кожи, тихонько насвистывал под нос какой-то мотивчик.
Воздух потрескивал, флюоресцировал, гудел. Неуловимый ветерок дергал полы балахона волшебника и хлопал ими, поднимая вихри голубовато-зеленых искр. Вокруг Ринсвинда выли и невнятно бормотали безумные, не до конца сформировавшиеся духи, которых протаскивало мимо.
Ринсвинд попытался поднять руку. Ее немедленно окружила сверкающая октариновая корона – это с ревом пронесся поднимающийся магический ветер. Буря мчалась по залу, не тревожа ни единой пылинки, однако веки Ринсвинда она выворачивала наизнанку. В туннелях завывали вихри, их пронзительные, как у банши, вопли бешено метались от камня к камню.
Переломившись пополам под напором астральной бури, Двацветок с трудом поднялся на ноги.
– Что здесь творится, черт побери? – прокричал он.
Ринсвинд полуобернулся. Воющий ветер немедленно налетел и чуть не сбил его с ног. Потусторонние смерчи, кружась в потоках воздуха, схватили волшебника за лодыжки.
Рука Хруна вылетела вперед и не дала ему упасть. Мгновение спустя волшебник и Двацветок были оттащены под прикрытие разрушенного алтаря, где и прижались к полу, хватая ртами воздух. Рядом с ними искрился и сверкал говорящий меч Кринг, чье магическое поле было стократно усилено непогодой.
– Держись! – крикнул Ринсвинд.
– Ветер! – проорал Двацветок. – Откуда он взялся? И куда дует?
Он взглянул на лицо волшебника, являвшее собой маску чистого ужаса, и с удвоенной силой вцепился в камни.
– Нам крышка, – пробормотал Ринсвинд. Над головой трещал и ездил потолок. – Откуда приходят тени? Вот оттуда и дует этот ветер!
На самом же деле – и Ринсвинд об этом догадывался – происходило вот что: по мере того как оскорбленный дух Бел-Шамгарота все глубже опускался сквозь нижележащие хтонические уровни, его мрачная сущность, которую высасывало даже из камней, собиралась в области, которая, согласно мнению самых уважаемых жрецов Плоского мира, находится одновременно под землей и Где-то Еще. А на его храм обрушилось разрушительное действие Времени, которое в течение многих тысяч исполненных стыда лет наотрез отказывалось приближаться к этому месту. Но сейчас аккумулированный вес высвободившихся секунд всей тяжестью навалился на ничем не скрепленные камни.
Хрун вздохнул, поднимая глаза на расширяющиеся трещины, после чего заложил два пальца в рот и яростно свистнул.
Удивительно, насколько громко прозвучал реальный звук по сравнению с псевдозвуком ширящегося астрального водоворота, который формировался в центре огромной восьмиугольной плиты. За звуком последовало глухое эхо – оно, как почудилось Ринсвинду, весьма походило на стук катящихся странных костей. Потом послышался новый звук, в котором не было ничего необычного. Это был гулкий топот копыт.
Боевой конь Хруна проскакал под начавшей потрескивать аркой и с развевающейся от буйных ветров гривой взвился рядом с хозяином на дыбы. Варвар с усилием поднялся на ноги и забросил мешки с сокровищами в подвешенную к седлу огромную суму. Потом, вскочив на спину животного, нагнулся, схватил Двацветка за шиворот и перекинул его через луку седла. В тот самый момент, когда лошадь уже разворачивалась, Ринсвинд сделал отчаянный прыжок и приземлился прямо за спиной Хруна. Варвар, впрочем, не стал возражать против этого.
Лошадь уверенным, тяжелым галопом промчалась по туннелям, перескакивая через внезапные осыпи щебня и ловко уклоняясь от огромных камней, которые летели с прогибающегося потолка. Ринсвинд, продолжая угрюмо цепляться за Хруна, оглянулся назад.
Неудивительно, что лошадь так резво перебирала копытами. За ними по пятам сквозь мерцающий фиолетовый свет неслись громадный, зловещего вида Сундук и иконограф, опасно раскачивающийся на треноге. Настолько велика была способность груши разумной повсюду следовать за своим хозяином. Кстати, погребальная утварь мертвых императоров традиционно изготовлялась из древесины именно этой груши…
Они достигли открытого пространства за секунду до того, как восьмиугольная арка наконец не выдержала и вдребезги разбилась о мраморные плиты.
Вставало солнце. У них за спинами поднялся столб пыли – это обрушились стены храма, – но они не оглянулись. А жаль, потому что иначе Двацветок мог бы сделать картинки, необычные даже по стандартам Плоского мира.
В дымящихся развалинах что-то зашевелилось. На них словно рос зеленый ковер. Потом вверх штопором взлетел молодой дубок, разветвляясь по пути, будто взрывающаяся зеленая ракета, и не успели кончики его состарившихся ветвей перестать дрожать, как он уже оказался в центре приличной рощи. Из-под земли, точно гриб, вынырнула береза, быстро вымахала во взрослое дерево, сгнила и свалилась в облаке трута посреди пробивающихся к свету потомков. Храм уже превратился в полузасыпанную кучу замшелых камней.
Но Время, рванувшись сначала к горлу, теперь приступало к завершению работы. Бурлящая граница между распадающейся магией и вступающей в свои права энтропией с ревом пронеслась вниз по холму, обогнав мчащуюся галопом лошадь. Всадники, будучи созданиями Времени, абсолютно ничего не заметили. Но на зачарованный лес энтропия набросилась с хлыстом столетий наперевес.
– Впечатляет, а? – заметил чей-то голос у Ринсвиндова колена, пока лошадь трусила сквозь дымку рассыпающейся в прах древесины и опадающих листьев.
В голосе слышался потусторонний металлический отзвук. Ринсвинд опустил взгляд на меч Кринг. В его рукоять были вделаны два рубина. У волшебника возникло ощущение, что меч смотрит на него.
Расположившись на простирающихся к Краю от леса болотах, они поаплодировали схватке между деревьями и временем – схватке, конец которой был предрешен. Это зрелище заменило кабаре – на самом деле они остановились затем, чтобы поглотить огромного медведя, который неосторожно приблизился к Хруну на расстояние полета стрелы.
Ринсвинд внимательно рассматривал варвара поверх своего куска жирного мяса. Хрун, занимающийся геройствованием, кардинально отличался от бражника и гуляки Хруна, который время от времени наезжал в Анк-Морпорк. Сейчас варвар проявлял буквально кошачью осторожность, был ловким, как пантера, и чувствовал себя в своей стихии.
«А я ушел живым от Бел-Шамгарота, – напомнил себе Ринсвинд. – Фантастика».
Двацветок помогал герою сортировать украденные из храма сокровища. По большей части это было серебро, утыканное неприятно пурпурными камнями. Художественный вкус бывшего хозяина драгоценностей был весьма однообразен: сплошные изображения пауков, осьминогов и обитающих на деревьях октарсеров из пустошей Пупземелья.
Ринсвинд упорно пытался не обращать внимания на скрипучий голос у себя под боком. Бесполезно.
– …А потом я принадлежал паше Ре'дурата и сыграл заметную роль в битве при Великом Нефе, где и получил небольшую зазубрину, которую ты, должно быть, заметил на моем клинке где-то в двух третях его длины от рукояти, – рассказывал Кринг из своего временного пристанища в травянистой кочке. – У неверного было на шее октироновое ожерелье, крайне непорядочно с его стороны, хотя, конечно, в те дни я был куда острее. Мой хозяин, бывало, использовал меня, чтобы разрубать в воздухе шелковые платки, и… я тебя случаем не утомил?
– А? О нет, нет, ничуть. Все это очень интересно, – отозвался Ринсвинд, по-прежнему не сводя глаз с Хруна.
Интересно, можно ли ему доверять? Они тут в глуши, вокруг бродят тролли…
– Я сразу заметил, что ты образованный человек, – продолжал Кринг. – Я так редко встречаю интересных людей, а если и встречаю, то наше знакомство крайне мимолетно. Чего бы мне действительно хотелось, так это висеть над теплым камином в тихом и спокойном домике. Как-то раз я провел пару сотен лет на дне озера.
– Это, наверное, было очень весело, – рассеянно поддакнул Ринсвинд.
– Не совсем, – возразил Кринг.
– Да, скорее всего нет.
– А чего бы мне совсем уж по-настоящему хотелось, так это стать лемехом плуга. Не знаю, что это такое, но, похоже, в подобном существовании есть некая острота.
Двацветок торопливо подбежал к волшебнику.
– Мне пришла в голову замечательная мысль, – скороговоркой выложил он.
– Ага, – устало откликнулся Ринсвинд. – Почему бы нам не уговорить Хруна сопровождать нас в Щеботан?
На лице Двацветка отразилось неприкрытое изумление.
– А как ты узнал? – полюбопытствовал он.
– Я просто подумал, что ты обязательно об этом подумаешь, – объяснил Ринсвинд.
Хрун закончил распихивать серебро по седельным сумкам и ободряюще ухмыльнулся обоим приятелям. Потом его взгляд ненароком переместился на Сундук.
– Если он будет с нами, кто на нас нападет? – вопросил Двацветок.
Ринсвинд поскреб подбородок.
– Хрун? – предположил он.
– Мы же спасли ему жизнь там, в храме!
– Ну, если под «нападет» ты подразумеваешь «убьет», – сказал Ринсвинд, – то вряд ли он пойдет на это. Он не из таких. Скорее всего, он просто ограбит нас, а потом свяжет и оставит на съедение волкам.
– Ну, ты уж слишком.
– Послушай, это реальная жизнь, – взорвался Ринсвинд. – Ты вот тут таскаешься повсюду с сундуком, набитым золотом… Да любой здравомыслящий человек обеими руками ухватится за возможность это золото стянуть!
«Я бы, например, ухватился, – мысленно добавил он. – Если б не видел, что Сундук вытворяет с шарящими внутри него пальцами».
И вдруг Ринсвинда осенило. Он перевел взгляд с Хруна на иконограф. Бес-живописец стирал в крошечном корытце белье, а саламандры дремали у себя в клетке.
– У меня появилась идея, – сказал Ринсвинд. – Как ты думаешь, чего хочется каждому герою?
– Золота? – предположил Двацветок.
– Нет. В смысле чего ему по-настоящему хочется?
Двацветок нахмурился.
– Не совсем тебя понимаю, – произнес он.
Ринсвинд взял в руки иконограф.
– Хрун, – окликнул он. – Подойди-ка сюда, а?
Дни проходили мирно. Правда, как-то раз небольшой отряд мостовых троллей попытался устроить друзьям-приятелям засаду, а однажды ночью их чуть не захватила врасплох банда разбойников (грабители совершили фатальную ошибку: полезли исследовать Сундук прежде, чем перебили спящих путников). В обоих случаях Хрун потребовал – и получил – двойную плату.
– Если с нами что-нибудь случится, – сказал Ринсвинд, – некому будет управлять магической коробкой. Не будет больше картинок Хруна, ты понял?
Варвар кивнул. Он смотрел на последнюю картинку и не мог налюбоваться. На ней был изображен он сам, стоящий в героической позе и попирающий ногой кучу убитых троллей.
– Ты, я и наш малыш-друг Двацветка, мы здорово гладим, – высказался варвар. – И завтра можно мы сделаем профиль получше, хокей?
Он заботливо завернул картинку в шкуру тролля и уложил в седельную сумку, к остальным своим изображениям.
– Похоже, сработало, – восхищенно заметил Двацветок, когда Хрун выехал вперед, чтобы разведать дорогу.
– А как же, – отозвался Ринсвинд. – Больше всего на свете герои любят самих себя.
– Знаешь, ты здорово наловчился пользоваться иконографом.
– Ага.
– Тогда, наверное, тебе будет приятно иметь вот это, – Двацветок протянул ему картинку.
– Что это? – спросил Ринсвинд.
– О, просто картинка, которую ты сделал в храме.
Ринсвинд в ужасе взглянул на кусочек стекла. Там, окаймленный несколькими проблесками щупальцев, виднелся огромный, кривой, покрытый пятнами от различных зелий, расплывчатый большой палец.
– Это история всей моей жизни, – устало объявил волшебник.
– Ты выиграла, – сдался Рок, толкая через игральный стол свою кучку душ.
Собравшиеся вокруг боги вздохнули свободно.
– Но мы еще сыграем, – добавил он.
Госпожа улыбнулась двум похожим на вселенские дыры глазам.
А потом не осталось ничего, кроме обратившихся в прах лесов и облака пыли на горизонте, которое медленно смещалось, подгоняемое легким ветром. И еще черной, потрепанной фигуры, сидящей на выщербленном и поросшем мхом мельничном жернове. Вид у нее был, как у человека, которого несправедливо обошли, который внушает страх и ужас, но остается единственным другом для бедных и лучшим лекарем для смертельно больных.
Смерть, хотя у него и не было глаз, смотрел вслед исчезающей вдали фигуре Ринсвинда. Обладай его лицо хоть малейшей подвижностью, брови на нем были бы хмуро сдвинуты. Несмотря на свою всегдашнюю исключительную занятость, Смерть решил, что теперь у него появилось хобби. В этом волшебнике присутствовало нечто такое, что раздражало его сверх всякой меры. Прежде всего, Ринсвинд завел моду не являться на назначенные встречи.
– Я ДО ТЕБЯ ЕЩЕ ДОБЕРУСЬ, ДРУЖОК, – пообещал Смерть голосом, похожим на стук крышек свинцовых гробов. – ВОТ УВИДИШЬ.
