Глава 1

Книга Номов, Каменоломни, гл. 1, ст. I, II

— Зима, — уверенно сказал Масклин. — Это зима.

— Ты никогда не говорил, что зима выглядит именно так, — хмуро заметил аббат Гердер. — Ужасная стужа!

— По-твоему, это стужа?! — воскликнула матушка Морки. — Это еще не стужа. Тоже мне стужа! Подожди, когда наступят настоящие холода!

Масклин заметил, что старуха произносит эту тираду с явным удовольствием. Матушка Морки обожала предрекать всякие напасти. Похоже, она черпала в этом вдохновение.

— Вот когда наступят настоящие холода, тогда и будет стужа. С настоящими морозами. И с неба вместо воды посыплются ледышки! Интересно, что вы тогда скажете. А?

Матушка Морки с торжествующим видом тряхнула головой.

— Не надо говорить с нами так, будто мы несмышленые дети, — со вздохом произнес аббат. — Как-никак мы умеем читать. Мы знаем, что такое снег.

— Вот именно, — поддержал аббата Доркас. — У нас в Магазине были открытки с зимними пейзажами. Их всегда продавали на рождественских ярмарках. Мы знаем, как выглядит снег. Он искрится.

— И на нем, как правило, сидят снегири, — добавил аббат.

— Э-э, вообще-то зимой бывает кое-что еще… — попытался возразить Масклин, но Доркас жестом велел ему умолкнуть.

— Я считаю, — продолжал Доркас, — нам не о чем беспокоиться. У нас есть крыша над головой, и еда заготовлена впрок, а если запасы иссякнут, мы знаем, как их пополнить. Если у присутствующих нет больше вопросов, я думаю, собрание можно считать закрытым.

Все шло хорошо. Или, во всяком случае, не так уж плохо.

Разумеется, между отдельными семействами по-прежнему вспыхивали ссоры, но на то они и номы, чтобы по всякому поводу препираться друг с другом. Поэтому-то и пришлось учредить Совет, который действовал вполне эффективно.

Номы обожали спорить. Существование же Совета Рулевых означало, что споры по крайней мере не перейдут в драку.

Но вот что любопытно. Во времена, когда номы обитали в Магазине, всеми делами у них заправляли знатные семейства, чье привилегированное положение подтверждалось самими их фамилиями. Но с тех пор семьи номов успели перемешаться между собой, к тому же в каменоломне в отличие от Магазина не было отделов. И все-таки, следуя инстинкту, номы продолжали соблюдать иерархию. Мир испокон веку четко делится на тех, кто указывает другим, что следует делать, и тех, кто выполняет эти указания. Так неким загадочным образом у номов сформировалась новая элита.

Рулевые.

Принадлежность к рангу рулевых определялась в зависимости от того, где тот или иной ном находился во время Большой Гонки. Те, кто оказался в кабине Грузовика, причислялись к рулевым. Все остальные считались просто пассажирами. Правомерность подобного разделения никто не подвергал сомнению, но и не признавал официально. Это как бы само собой разумелось: на нома, сумевшего управлять Грузовиком, можно положиться.

Однако не следует думать, что быть рулевым так уж приятно.

Год назад, до того как Масклин появился в Магазине, ему приходилось целыми днями охотиться. Теперь он отправлялся на охоту, только когда ему хотелось. Как рулевой он мог не заниматься таким малопочтенным делом, тем более что номы помоложе с удовольствием промышляли охотой. Питались номы тем, что добывали охотники, а также картофелем с соседнего поля. Кроме того, им удалось собрать обильный урожай кукурузы — после того, как по полю прошли уборочные машины. Масклин считал, что номы сами должны выращивать все необходимое, однако в каменистой почве карьера семена почему-то не давали всходов. Но, так или иначе, все были сыты, а это — главное.

Масклин видел, что тысячи номов мало-помалу приспособились к новым условиям. Стали обзаводиться семьями. Обустраиваться на новом месте.

Он побрел к заброшенному сараю, под которым находилось его жилище, и достал из укромной щелки в стене Талисман.

Ни один из его огоньков не горел. Чтобы Талисман вспыхнул и обрел дар речи, нужно было сперва поднести его к электрическим проводам. В каменоломне нашлось несколько подходящих проводов, и Доркасу удалось пустить по ним ток. Масклин, однако, не стал подносить Талисман к электричеству: своими высказываниями этот черный кубик постоянно ставил его в тупик.

Однако в том, что Талисман умеет слушать, Масклин не сомневался.

— На прошлой неделе умер папаша Торрит, — подумав, сообщил Масклин. — Мы, конечно, огорчились, но вообще-то он был уже дряхлым стариком и умер своей смертью, а не погиб под колесами машины и тем более не был кем-то съеден.

Маленькое племя, к которому принадлежал Масклин, когда-то обитало в насыпи у шоссе. Местность вокруг была холмистая и кишела существами, которые охотно полакомились бы свеженьким номом. То, что можно умереть просто оттого, что перестаешь быть живым, явилось для номов откровением.

— Мы закопали его на краю картофельного поля, достаточно глубоко, чтобы плуг не потревожил останки. Номы из Магазина, видно, не вполне понимают, что значит хоронить. Они думают, что из покойника со временем вырастет новый ном. Как это происходит с брошенными в землю семенами. Кстати, выращивать они ничего не умеют. Конечно, ведь до Большой Гонки они никогда не покидали Магазина. Новая жизнь им в диковинку. Они постоянно ворчат, что приходится питаться тем, что родит земля. Им это кажется противоестественным. Когда идет дождь, они думают, что включили систему искусственного увлажнения. Насколько я понимаю, они считают, что Снаружный мир — нечто вроде Магазина, только размером побольше. Гм…

Масклин помолчал, глядя на равнодушный кубик и судорожно соображая, что бы еще сказать.

— Матушка Морки теперь самая старая среди нас, — продолжал Масклин. — Следовательно, имеет право стать членом Совета, хотя она — всего лишь женщина. Аббат Гердер возражал, тогда мы предложили ему самому сказать матушке Морки об этом, но он отказался, стало быть, вопрос решен. Гм…

Масклин принялся рассматривать собственные ногти. Все-таки Талисман был никудышным собеседником.

— Все страшатся грядущей зимы. Гм. Но мы заготовили уйму картошки, и здесь, в подземелье, достаточно тепло. Знаешь, у них голова забита всякой чепухой. Послушать их, так в Магазине в пору рождественских ярмарок появлялся какой-то старец по имени Санта-Хрякус. Надеюсь, он хотя бы не увязался сюда за нами. Гм…

Масклин почесал за ухом.

— А в целом все идет нормально. — Он наклонился поближе к черному кубику. — Знаешь, что это значит? Когда думаешь, что все идет нормально, на самом деле это совсем не так. Просто ты об этом пока не знаешь. Вот так. Гм…

Черный кубик каким-то образом умудрился всем своим видом изобразить сочувствие и понимание.

— Все твердят, что я слишком переживаю по всяким поводам. А я думаю, что слишком переживать невозможно. Гм…

Масклин немного помолчал.

— Гм… Ну что ж, пожалуй, на сегодня новости все. — И он поставил кубик на место.

Он думал было поведать Талисману о размолвке с Гриммой, но потом решил, что не стоит: в конце концов, это ведь… ну, личное.

Вся беда была в том, что Гримма начиталась книг. Нельзя было позволять ей учиться читать, тогда она не забивала бы себе голову всякой ерундой. Гердер прав, говоря, что у женщин мозги перегреваются. У Гриммы же в последнее время они постоянно пребывают в расплавленном состоянии.

Масклин пошел к ней и сказал, что теперь, когда жизнь более или менее вошла в нормальную колею, им пора пожениться, как это делалось в Магазине — в присутствии аббата, который прочитает соответствующую молитву, и все такое прочее.

Гримма же ответила, что над этим надо еще подумать.

На что Масклин возразил: таков, мол, обычай — девушке делают предложение и она выходит замуж. Так всегда было.

Но Гримма не согласилась, заявив, что теперь все по-другому.

Он пожаловался на нее матушке Морки. Надеялся, старуха его поддержит. Уж кто-кто, а матушка Морки чтила традиции. Он сказал: «Матушка, Гримма своевольничает».

И что же? Она заявила: «Ну и правильно делает. Как жаль, что мне в молодости не приходило в голову своевольничать».

Масклин пожаловался Гердеру, и тот полностью с ним согласился: да, это никуда не годится, девушки должны поступать так, как им велят.

Вот и хорошо, обрадовался Масклин и попросил аббата поговорить с Гриммой. Но тот отказался, заметив, что у Гриммы трудный характер, что, возможно, стоит немного повременить и что вообще времена переменились.

Времена переменились. Что правда, то правда. И произошло это во многом благодаря ему, Масклину. Кто, как не он, пытался заставить всех думать по-новому, когда пришлось покинуть Магазин? Перемены были необходимы. Перемены были благотворны. Он всей душой ратовал за перемены.

Лишь бы только все не менялось до неузнаваемости.

В углу стояло его копье. Каким жалким казалось оно… теперь! Простой осколок кремня, привязанный к деревянной палке веревкой. Номы привезли из Универсального Магазина пилы и прочие инструменты. Они жили уже не в каменном веке, а в железном.

Какое-то время Масклин разглядывал свое копье. Потом взял его и вышел из дому, чтобы на свободе поразмышлять о разных вещах и своем отношении к ним. Иначе говоря, погрустить вволю.

Старая каменоломня находилась на склоне холма, за нею начинался крутой, поросший травой подъем, который венчали заросли ежевики и боярышника. На другой стороне холма раскинулись поля.

Вниз от каменоломни сквозь низкорослый кустарник шла узкая дорога, ведущая к шоссе. А чуть дальше, параллельно шоссе, проходила железная дорога — так именовались две узкие, длинные металлические полоски, укрепленные на массивных деревянных брусьях. По ним время от времени двигались вереницы каких-то ящиков, очень похожих на кузова грузовиков, только длинных и сцепленных между собой.

Номы еще не успели освоиться с железной дорогой, но инстинктивно угадывали таящуюся в ней опасность, поскольку всякий раз при приближении железнодорожного состава на подходящей к ней автомобильной трассе опускался специальный заслон. Номы знали, для чего нужны заслоны. Их, например, ставили вокруг пастбищ, чтобы овцам было не так-то просто выбраться оттуда. Следовательно, в данном случае заслон служил для того, чтобы поезд не мог соскочить с рельсов и помчаться по дорогам для автомобилей.

За железной дорогой снова стелились поля, потом их сменяло несколько песчаных карьеров — отличное место для рыбалки, если, конечно, кому-то из номов вздумалось бы вдруг порыбачить, — а оттуда было уже рукой подать до аэропорта.

Летом Масклин часами наблюдал за самолетами. Он заметил, что сначала они катятся по земле, а потом резко взмывают вверх, точно птицы, постепенно становясь все меньше и наконец исчезая из виду.

Это зрелище всегда повергало Масклина в тревожные раздумья. Масклин уселся на свой любимый камень и под накрапывающим дождиком принялся размышлять. В последнее время его одолевало множество разных мыслей, но одна из них была самой тревожной.

Номам предстоит отправиться туда, ввысь, где летают самолеты. Так сказал ему Талисман, когда он еще разговаривал с Масклином. Номы переселились сюда с неба. Вернее, с той самой вышины, которая выше неба. Вообще-то это было трудно себе представить, поскольку всякому ясно, что выше неба находится опять-таки небо. И теперь им предстоит вернуться туда. Таков их… эх, запамятовал слово… кажется, оно начинается на «ж». Жеребий? Вот-вот: жеребий. Когда-то номы обитали в своем собственном мире. А потом попали сюда. Но — и это тревожило Масклина больше всего — тот самый космический корабль, самолет, на котором номы когда-то летали выше неба, все еще где-то существует. Первые номы покинули его и, пересев в корабль поменьше, спустились на Землю, но этот маленький корабль разбился, и они не смогли вернуться назад.

Масклин был единственным, кто знал об этом.

Старый аббат, предшественник Гердера, тоже знал. Гримма, Доркас и Гердер кое-что слышали, но им некогда было об этом думать, у них, с их практическим складом ума, было и без того слишком много дел.

«Все вокруг заняты только обустройством, — размышлял Масклин. — Кончится тем, что мы превратим каменоломню в свой маленький мир, как когда-то это произошло с Магазином. Прежде номы думали, что крыша — это небо, а теперь мы считаем небо крышей. Кончится тем, что мы останемся здесь и…»

По дороге, ведущей к каменоломне, тащился грузовик. Масклин давно уже смотрел на него, но в упор не замечал — у него просто в голове не помещалось, откуда здесь мог взяться грузовик.

— На посту никого не было! Как это понимать? Я ведь распорядился, чтобы кто-нибудь постоянно вел наблюдение!

С полдюжины номов пробирались к воротам каменоломни сквозь заросли сухого папоротника.

— Сегодня очередь Сакко, — оправдывался Ангало.

— Ничего подобного! — прошипел Сакко. — Помнишь, ты вчера попросил меня поменяться с тобой, потому что…

— Мне все равно, чья сегодня очередь! — закричал Масклин. — На посту никого не было! А надо, чтобы кто-нибудь был! Ясно?

— Извини, Масклин.

— Да, извини, Масклин.

Они вскарабкались на обочину дороги и растянулись на земле, укрывшись за пучком жухлой травы.

Грузовик был небольшой, так, не грузовик даже, а грузовичок. Приехавший на нем человек вылез из кабины и направился к воротам.

— Это «лендровер», — не без гордости сообщил Ангало. Перед Большой Гонкой он перечитал все книги об автомобилях, какие имелись в Магазине. Автомобили были его страстью. — Это не совсем грузовик. Он служит в основном для перевозки людей…

— Этот тип что-то прикрепляет к воротам, — перебил его Масклин.

— К нашим воротам, — с неудовольствием заметил Сакко.

— Странно, — сказал Ангало.

Незнакомец побрел назад к машине. Двигался он, как и все люди, медленно и тяжело, будто спал на ходу. Грузовик развернулся и с ревом умчался прочь.

— Ну и ну, ехать в такую даль лишь для того, чтобы прилепить к воротам клочок бумаги, — проворчал Ангало, поднимаясь на ноги. — В этом они все.

Масклин нахмурился. Эти великаны и вправду не отличаются особым умом, но в них есть какая-то непререкаемость и, судя по всему, ими правят клочки бумаги. В один прекрасный день на стене Универсального Магазина появилась бумажка, извещавшая о том, что он подлежит сносу, — и точно, так оно и случилось. Как только появляются люди с бумажками, жди беды.

Масклин указал рукой на ржавую проволочную сетку. Проворному ному не составляло труда взобраться на нее.

— Ну-ка, Сакко, достань этот листок.

А тем временем на расстоянии нескольких миль от каменоломни за куст зацепился другой листок бумаги. Капли дождя колотили по выцветшим на солнце словам, бумага напитывалась влагой, тяжелела, разбухала и наконец…

… порвалась.

Листок шлепнулся на землю. Налетевший ветер принялся его трепать.