Глава 7
Металлюги
Человек в форме цвета хаки все крутил и крутил в руках Бигмаков приемник.
Бигмаку было не по себе. В комнате кроме него и военного за столом был еще сержант полиции. С полицейскими Бигмаку иметь дело доводилось. Но у дверей стоял солдат, и в кобуре у него была настоящая пушка. А у того военного, что сидел за столом, взгляд был усталый, но очень цепкий. Бигмак не был чемпионом по скоростному шевелению извилинами, но тут на него снизошло озарение: на этот раз, похоже, простым внушением не обойдется.
— Попробуем еще раз, — заговорил военный, что сидел за столом (он сказал, что его зовут капитан Харрис). — Итак, твое имя?..
Бигмак ответил не сразу. Ему хотелось сказать: «Позвоните мисс Куропатридж, она все уладит, я не виноват, она говорит, что у меня хроническое расстройство способности к общественному сосуществованию». Но выражение капитанского лица подсказало ему, что это будет крайне неудачный ход.
— Саймон Ригли.
— И ты утверждаешь, что тебе четырнадцать и ты живешь… — Харрис сверился со своими записями, — в «многоэтажке» имени Джошуа Че Н'Клемента, тут поблизости, верно?
— Ее отсюда отлично видно. — Бигмак горел желанием сотрудничать. — Вернее, было бы видно, если б она там была.
Капитан и сержант переглянулись.
— Так ее там нет? — уточнил капитан.
— Ага. Не знаю почему.
— Объясни-ка мне еще раз, что такое «Металлюги», — сказал капитан.
— Группа такая. Они играют нео-панковский трэш.
— Это музыка?
— Э-э… да.
— Возможно, мы могли слышать эту музыку по беспроволочному телеграфу?
— Это вряд ли. Их последний сингл назывался «Оторву тебе башку и в задницу засуну».
— «Оторву тебе башку…» — медленно повторил сержант — он записывал.
— И в задницу засуну, — с готовностью подсказал Бигмак.
— Так, — продолжал капитан. — Это твои наручные часы. На них высвечиваются цифры. Еще тут есть какие-то кнопки. Что будет, если я нажму одну из них?
Полисмен попытался незаметно отодвинуться от военного.
— Та, что слева, — это чтобы время в темноте было видно, — объяснил Бигмак.
— А зачем это может понадобиться?
Бигмак хорошенько подумал и высказал предположение:
— Может, на тот случай, если проснешься ночью и захочешь узнать, который час?
— Ясно. А вторая кнопка?
— Это чтобы узнавать, сколько времени сейчас за границей.
Это заявление Бигмака неожиданно вызвало живейший интерес всех присутствующих.
— Где именно? — пролаял сержант.
— Его заклинило на Сингапуре.
Капитан с величайшей осторожностью положил часы на стол. Сержант прикрепил к ремешку ярлычок, который только что заполнил. Затем капитан взял в руки Бигмакову куртку.
— Из чего это сделано? — спросил он.
— Без понятия. Синтетика какая-то, — ответил Бигмак. — Такими на рынке торгуют.
Капитан повертел куртку в руках так и эдак.
— А как это сделано?
— О, вот это я знаю! — обрадовался Бигмак. — Читал где-то. Берешь разные там химикалии, смешиваешь — и получается синтетика. Проще простого.
— Камуфляжной расцветки, — добавил капитан.
Бигмак нервно облизал губы. Он понимал, что влип по уши, так что притворяться паинькой без толку.
— Это чтобы казаться крутым, — признался он.
— Крутым. Ясно, — проговорил капитан, но по нему совершенно нельзя было понять, ясно ли ему на самом деле. Он повернул куртку так, чтобы стали видны два слова, довольно коряво намалеванные шариковой ручкой у нее на спинке. — Кто такие «СПЛИНБЕРИЙСКИЕ СКИНЫ»? — спросил он.
— Э-э… Ну, это я, Базза и Сказз. М-м-м. Скинхеды мы. Ну, тусуемся… типа мы одна команда…
— Команда, — повторил капитан.
— Э-э. Типа да.
— Скинхеды?
— Э-э-э… стрижка такая.
— А по мне так самая обычная стрижка военного образца, — сказал сержант-полицейский.
— А это, — продолжал капитан, указывая на свастики по обе стороны от надписи, — значки вашей команды, верно? Чтобы казаться… крутыми?
— Э-э… ну это просто… типа Адольф Гитлер и все такое…
Все в комнате уставились на Бигмака.
— Это ж просто выпендреж! — кинулся объяснять он. — Ну, типа… как его… отличительный знак, вот!
Капитан очень медленно положил куртку на стол.
— И нечего на меня так смотреть! — не выдержал Бигмак. — Да у нас этими значками на рынке торгуют, там что хошь можно купить, хоть гестаповский нож, хоть…
— Довольно! — рявкнул капитан. — А теперь послушай меня. Тебе же будет лучше, если ты прямо сейчас расскажешь мне все как есть. Твое имя, имена твоих связных, явки — все! Мы позвонили в штаб, они уже едут, а эти ребята не будут с тобой так цацкаться, как я, ты понял?
Он встал и принялся складывать оснащенное бирками Бигмаково имущество в большой мешок.
— Эй, это ж мое барахло!.. — заикнулся было Бигмак.
— В камеру его.
— Вы не можете меня посадить только за то, что я взял покататься какую-то старую тачку!..
— Зато за шпионаж — можем! — сказал капитан Харрис— И еще как.
И он широким шагом направился вон из комнаты.
— За шпионаж? — пролепетал Бигмак. — Меня?
— Разве ты не из «Гитлер югенда»? — притворно удивился сержант. — Видел я вашу братию в новостях, когда в кино ходил. Такие ребята, размахивающие факелами. Я еще тогда подумал: «Ну что за уродство! Вроде бойскаутов наоборот».
— Да не шпионил я ни для кого! — заорал Бигмак. — Я и шпионить-то не умею! И вообще Германию терпеть не могу, если хотите знать! Моего брата из Мюнхена выперли только за то, что он отделал ихнего футбольного фана подвернувшейся деревяшкой, а братан вообще был ни при чем!
Это железобетонное доказательство антигерманских настроений Бигмака сержанта почему-то совершенно не впечатлило.
— Не отчаивайся, может статься, тебя просто расстреляют, — сказал он. — По первости и малолетству.
Дверь была открыта. Из коридора до ушей Бигмака доносился шум. Где-то в отдалении кто-то говорил по телефону.
Бигмак не мог похвастаться атлетическими способностями. Вот если бы добычу освобождений от физкультуры признали олимпийским видом спорта — его без разговоров зачислили бы в сборную Великобритании. Он был чемпионом по стометровой отмазке «У меня астма», по затяжному прикидыванию ветошью в раздевалке и по отпрашиваниям в медпункт вольным стилем.
Однако после слов про расстрел его ботинки ударили в пол, и Бигмак стартовал со стула как ракета. Его подошвы коснулись стола, и в то же мгновение Бигмак вновь взвился в воздух. Еще пролетая над плечом сержанта, он начал перебирать ногами, как будто бежит. Страх придал ему такое ускорение, что Бигмак превзошел человеческие возможности. Мисс Куропатридж могла бросаться язвительными замечаниями, но, к ее величайшему сожалению, пули ей все же использовать не разрешалось.
Бигмак приземлился на пороге, нагнул голову и метнулся наобум. Голова у него была крепкая. Она угодила кому-то в область поясного ремня. Раздался крик и грохот падающего тела. Бигмак увидел в сутолоке просвет и рванулся в ту сторону. Снова грохот и дребезг разбившегося о пол телефона. Кто-то пронзительно закричал: «Стой, стрелять буду!»
Бигмак не стал останавливаться и смотреть, что из этого выйдет. Он просто понадеялся, что пара высоких «как-бы-десантных» ботинок производства 1990 года, которые его брат совершенно законно приобрел у мужика на фуре, битком набитой подобным добром, — так вот, что пара этих «мартенсов» лучше приспособлена для бега и лавирования на большой скорости, чем сапожищи полицейских.
Тот, кто кричал: «Стой, стрелять буду!», выстрелил.
Над головой Бигмака что-то треснуло и лязгнуло, но он не остановился. На полной скорости он завернул за угол коридора, поднырнул под руку очередного полицейского и выскочил во двор.
Во дворе обнаружился еще один полицейский, он стоял рядом с юрским велосипедом — огромной неуклюжей махиной, которую будто сварганили из водосточных труб.
Бигмак неразборчивым вихрем промчался мимо служителя порядка, схватил руль, взлетел в седло и ударил по педалям.
— Эй, какого…
Окончание фразы Бигмака догнать не сумело.
Он вывернул в переулок позади полицейского участка.
Мостовая была булыжная. Седло — из жесткой кожи. Штаны у Бигмака — очень тонкие.
«Неудивительно, что тут все в депрессии», — подумал он, пытаясь удержаться в седле.
— Шпиён, шпиён!
— Заткнись ты! — прошипел Холодец. — И чего ты в Лондон-то не бежишь?
— А я передумал! Тут куда интереснее. Тут можно шпиёнов ловить!
Они снова вышли к центру города. Мальчуган хвостом тащился следом за Холодцом и тыкал в него пальцем, стараясь привлечь внимание прохожих. Пока вроде бы никто не собирался арестовывать «шпиёна», но уже начинали настороженно поглядывать.
— Мой брат Рон — полицейский! — твердил свое малец. — Он приедет и застрелит тебя из пистолета.
— Отвали!
— А фиг тебе!
У поворота на Парадайз-стрит стояла маленькая церквушка. Если верить Ноу Йоу — нонконформистская часовня. Она казалась закрытой наглухо ввиду дождливого воскресенья. По разным сторонам от двери росли два вечнозеленых дерева преклонного возраста. Выглядели они так, будто понадобилась бы лопата, чтобы счистить сажу с их листьев.
Троица сидела на ступеньках у входа и смотрела на Парадайз-стрит.
Какая-то женщина вышла на крыльцо своего дома и принялась усердно драить ступеньки.
— Эту часовню разбомбили? — спросила Керсти.
— Хочешь сказать — разбомбят? Нет, вряд ли.
— Жаль.
— Она до сих пор стоит. В смысле, в девяносто шестом она еще цела, — сказал Ноу Йоу. — Только тут теперь не церковь, а общественное помещение. Ну, всякая там гимнастика «Будь в форме» и тому подобное. Я хожу сюда по средам — в кружок народных танцев. В смысле, буду ходить.
— Ты?! — поразилась Керсти. — В кружок народных танцев? Где все эти робингудовские костюмы, палки и кружевные платочки?
— Да, а что? — холодно поинтересовался Ноу Йоу.
— Э-э… да нет, все нормально, просто… просто это… довольно необычное увлечение для человека с твоим… твоего… — Она замялась и умолкла.
Hoy Йоу выдержал небольшую паузу, дав Керсти помучаться от неловкости, и обронил:
— Роста?
Оброненное слово тяжело шлепнулось между ними. Керсти спохватилась и закрыла рот.
— Да, — сказала она.
Хозяйка по-прежнему надраивала свое крыльцо. Дверь соседнего дома отворилась, оттуда появилась еще одна женщина и тоже принялась драить крыльцо.
— И что мы будем делать? — спросила Керсти.
— Я думаю, — ответил Ноу Йоу. Откуда-то издалека донесся шум. Шум не смолкал.
— Я тоже думаю, — сказал Джонни. — Я думаю: что-то давно не видно Бигмака.
— Да, это радует, — сказала Керсти.
— Я хотел сказать — может быть, он во что-нибудь влип?
— А что ты хотел сказать этим «может быть»? — поинтересовался Ноу Йоу.
— И Холодца тоже давно не видно, — продолжал Джонни.
— Ну, Холодец есть Холодец. Наверное, прячется где-нибудь.
На другой стороне улицы еще одна хозяйка присоединилась к соревнованию по надраиванию крыльца.
Керсти вскочила.
— Ну почему мы заседаем тут, совершенно беспомощные? Ведь мы — люди девяностых! Неужели мы не способны ничего придумать? Мы могли бы… могли бы…
— Мы могли бы позвонить Адольфу Гитлеру, — предложил Ноу Йоу. — К сожалению, у меня что-то вылетел из головы его номер, но в любом немецком телефонном справочнике он обязательно найдется.
Джонни хмуро таращился на тележку. Раньше он и подумать не мог, что путешествия во времени — такое трудное дело. Почему, ну почему на уроках талдычат о чем угодно, только не о том, что делать, если сумасшедшая нищенка оставит тебе магазинную тележку, битком набитую временем? Школа вообще никогда не дает ничего, что бы помогло в жизни. Вполне возможно, ни в одном учебнике даже не говорится, как быть, если твой сосед — Элвис Пресли.
Он посмотрел вдоль Парадайз-стрит и почувствовал, как время стремительно несется сквозь него. Керсти и Ноу Йоу стали далекими и размытыми. Он все еще чувствовал их присутствие, но они были теперь словно невидимки во сне. А над городом смеркалось, и юные футболисты отправились по домам, поднялся ветер и нагнал с юго-запада облака, и город погрузился в сон, и тогда с востока явились бомбардировщики, и огненный дождь пролился на дома, сады, людей, нарисованные мелом футбольные ворота и прелестные, надраенные, белые крылечки…
Капитан Харрис вертел в руках часы Бигмака.
— Впечатляет. И тут написано «Сделано в Японии».
— Дьявольская уловка, — сказал сержант полиции.
Капитан отложил часы и взял в руки приемник.
— Опять Япония. Зачем? Зачем они пишут это на задней крышке? Вот, смотрите: «Сделано в Японии».
— Наверное, это все из-за риса, — сказал сержант. — Так мой папаша говорил. А он был там.
Капитан Харрис вставил в ухо крошечный наушник и включил радио. Некоторое время он слушал шипение и треск на частоте, которую через сорок восемь лет будет использовать «Радио Сплинбери». Потом задумчиво кивнул:
— Что-то оно определенно делает, но что? — Он случайно задел большим пальцем колесико настройки и удивленно заморгал. — Это полицейские переговоры! И слышно очень четко!
— Можно отковырять заднюю крышку, — предложил сержант. — В два счета.
— Нет, надо отправить эти штучки в министерство. Пусть на них взглянут ребята в белых халатах. Это ж какие микроскопические должны быть лампы в этом радио! И где антенна?
— Ножки у них малюсенькие.
— Простите, сержант?
— Мой папаша рассказывал. Японки. Ножки у них совсем крошечные, он говорил. Так может, у них и ручки тоже очень маленькие? Я просто подумал, — попытался развить свою мысль сержант, — может, маленькими ручками удобно делать маленькие вещицы? Ну, знаете, вроде корабликов в бутылках?
Капитан убрал миниатюрный приемник обратно в коробку с вещдоками.
— Я видел, как это делается, — продолжал сержант, который по-прежнему жаждал помочь следствию. — Берете бутылку и много очень тонких ниток…
— Одно могу сказать точно: этот парень — лучший актер, что я когда-либо видел, — заявил капитан. — Посмотришь на него — тупица, и ничего больше. Но его вещи… Не знаю, что и думать. Все это очень… странно.
— Мы всех наших людей бросили на его поиски. И позвонили в часть, что стоит в Западном Андертоне, их человек уже едет. Мы сцапаем этого парнишку в два счета.
Капитан закрыл коробку с уликами и оклеил ее скотчем.
— Необходимо поместить это в надежно охраняемое место.
— Что ж, можно оставить в участке, я присмотрю…
— Нет. Это должно быть по-настоящему надежное место.
— У нас есть свободная камера. Вернее, сейчас она занята, но скоро освободится.
— Еще более надежное.
Сержант почесал в затылке.
— Тогда остается только шкаф для хранения находок. Но он сейчас забит всякими нужными вещами…
— Шкаф для находок! У вас что, нет сейфа?
— Нет.
— А что вы будете делать, если в сточной канаве обнаружатся сокровища короны?
— Положим их в шкаф находок, — с готовностью ответил сержант. — А потом позвоним королю. Если, конечно, на находках будет значиться его имя. Слушайте, в этом шкафу добротная крепкая дверь, а ключ только один, и он всегда при мне.
— Ладно. Уберите из вашего шкафа все, что там валяется, и сложите в свободную камеру. А это заприте в шкафу, — приказал капитан.
— Главному инспектору это не понравится. Находки — это очень важно.
— Скажите ему, что он может пойти на сотрудничество сейчас, к взаимному нашему удовольствию, или через две минуты, когда ему позвонит начальник полиции. — Капитан положил руку на телефонную трубку. — Как по-вашему, что он выберет?
Сержант встревожился.
— Вы серьезно, сэр?
— О да.
— А эти улики — они не рванут?
— Не могу сказать. Скорее нет, чем да.
Пять минут спустя сержант уже шел к камерам, отягощенный содержимым шкафа для находок и фальшивым выражением лица. Добравшись до нужной двери, он сгрузил находки на скамью в коридоре, выудил из кармана ключи и, повозившись с замком, отодвинул в сторону решетку камеры.
— Ну как, голубушка, все хорошо?
— Это ты так думаешь. Скажи ему о синих чернилах! Парень-то, похоже, лихач, верно, мистер Шедуэлл?
— Да-да. — Сержант открыл дверь.
Старая леди сидела на топчане. Она была такая низенькая, что не доставала ногами до пола. А на коленях у нее устроился кот. Завидев сержанта, кот зарычал. Это был низкий горловой рык, который прозрачно намекал, что любая попытка тронуть кота или согнать его с насиженного места будет пресечена когтями.
Сержант давно устал ломать голову над тем, каким образом кот попадает в камеру. Это происходило всякий раз. В окно он пролезть не мог, войти через дверь — тем более, и вот поди ж ты: когда старая леди ночевала в камере, наутро кот неизменно оказывался при ней.
— Позавтракали уже, да?
— Десница тысячелетия и моллюск! — радостно отрапортовала миссис Тахион.
— Вот и хорошо. Тогда пойдемте со мной. Погода нынче чудесная.
— Веди же меня, Скотти!
Миссис Тахион встала и покорно пошаркала вслед за сержантом. Полицейский печально покачал головой.
Они вышли во двор, где, заботливо укрытая куском брезента (опять же сержант постарался), стояла проволочная тележка, доверху нагруженная пакетами.
— Никто ничего не стибрил? — спросила миссис Тахион.
Вот так с ней всегда, подумал сержант. Безумна, как шляпник, но порой как скажет… будто в мотке сахарной ваты натыкаешься на бритвенное лезвие.
Он улыбнулся и как мог ласково заверил старуху:
— Ей-богу, милая, ее никто и пальцем не тронул.
— Один-ноль в нашу пользу! — заявила миссис Тахион. — Шляподарю.
Сержант наклонился и вытащил из-под тележки пару ботинок.
— Это боты моей мамы. Она собиралась их выбросить, но я сказал, что кожа тут добротная, их вполне еще можно носить…
Миссис Тахион молниеносным движением выхватила подарок у него из рук. Через мгновение ботинки без следа исчезли под грудой пакетов.
— Маленький шаг для человека!
— Да, они шестого размера, — кивнул сержант.
— Ах, Бисто! Жизнь прекрасна, если никто не вставляет палки в колеса, но мост навести необходимо!
Сержант посмотрел на тележку.
— И где вы только все это берете, а? Из чего эти мешки, голубушка? С виду похоже на резину.
— Буль-буль-буу! — отвечала миссис Тахион. — Я им говорила, да чайника никто не слушает! Блеск!
Сержант выудил из кармана шестипенсовик.
— Вот. Выпейте чаю, скушайте булочку.
— Шляподарю. Это ты так думаешь! — сказала старая леди, взяв монетку.
— Не стоит благодарности.
Сержант зашагал обратно в участок.
Он привык к миссис Тахион. Иногда холодными вечерами дежурный слышал звон молочной бутылки, которая с размаху разбивалась о крыльцо. Формально это было правонарушение, и оно означало, что миссис Тахион хочет провести ночь в тепле.
Хотя такое случалось не всякой холодной ночью. Загадка, да и только. В прошлую зиму довольно долго держались суровые морозы и в участке уже начали беспокоиться. Но в один прекрасный день, ко всеобщему облегчению, снова раздались звон стекла и крики: «А я им говорила! Это ты так думаешь!» Миссис Тахион то появлялась, то исчезала, и никто не знал, откуда она приходит и куда уходит.
«Веди же меня, Скотти!» Да, безумна как шляпник, безумна как шляпник…
И все же… Вот странно: стоит дать что-нибудь миссис Тахион, потом неизменно возникает чувство, будто она сделала тебе одолжение, приняв подарок.
За спиной сержанта раздался скрип тележки, потом вдруг резко наступила тишина — как отрезало.
Он обернулся. Миссис Тахион с тележкой исчезли.
Джонни всем своим существом ощущал Парадайз-стрит. Она — здесь. И все происходит — здесь, тут, на этом самом месте. Не где-нибудь в далекой-далекой стране, где все названия чудные, где иностранцы с густыми усами скандируют лозунги.
Здесь. Здесь, где публичные библиотеки, и пешеходные «зебры», и ставки в футболе.
Бомбы пробьют крыши и перекрытия до самых подвалов, и мир окрасится ослепительно-белым.
И это произойдет, потому что Ноу Йоу говорит, что это уже произошло. Беда неотвратимо надвигается, и он, Джонни, никак не может этому помешать. Потому что если ему удастся помешать, тогда почему он сейчас знает, что на Парадайз-стрит произошло то, что произошло?
Может быть, миссис Тахион собирает Время, как другие собирают марки. Джонни не мог толком объяснить словами, но чувствовал, что время — это не просто та штука, которую отмеряют часы и календари, что оно живет и в головах людей тоже. Ничего удивительного, что она чокнутая: если думать о времени в подобной манере, запросто свихнешься.
— Эй, с тобой все в порядке? — донесся из далекого далека чей-то голос.
И произошло чудо. Развалины вновь превратились в чистенькие домики, вспыхнул свет, мяч со стуком ударился о нарисованные футбольные ворота — гол.
Керсти махала ладонью перед носом Джонни.
— Ты здоров?
— Я просто… задумался.
— Терпеть не могу, когда ты вот так отрубаешься.
— Извини. — Джонни встал. — Мы не случайно попали именно в этот день, — сказал он. — Я много думал о том, что случится сегодня вечером, и нас занесло сюда. — Не знаю почему. Но мы должны что-то сделать, даже если на самом деле мы ничего сделать не можем. Так что я сейчас…
Из-за угла вывернул велосипед. Он так отчаянно подпрыгивал на булыжниках, что силуэт его наездника казался немного расплывчатым. Велосипед остановился прямо перед Джонни, Керсти и Ноу Йоу.
Они уставились на велосипедиста. Он трясся так, что хотелось навести резкость.
— Бигмак?
— Я-я-я-я-аааааааа…. — отстучал зубами Бигмак.
— Сколько пальцев я показываю? — спросила Керсти.
— Д-д-д-д-д-девятнадцать? Спрячьте велик!
— Почему? — спросила Керсти.
— Я ничего не сделал!
— А-а, — понимающе протянул Ноу Йоу. — Опять, да?
Он взял велосипед и закатил его в густые, покрытые черным налетом сажи кусты.
— Что опять? — не поняла Керсти.
— Бигмак всегда ничего не делает, — пояснил Джонни.
— Верно, — авторитетно подтвердил Ноу Йоу. — Во всем мире не сыскать второго человека, который бы столько раз попадал в неприятности из-за того, что ничего не сделал там, где он не был, и вообще совершенно ни при чем.
— В-в-в меня с-с-с-стреляли!
— Ух ты! — присвистнул Ноу Йоу. — На этот раз ты, должно быть, не сделал что-то по-настоящему серьезное!
— М-м-машина! — выдавил Бигмак.
Сирена, которую Джонни слышал раньше, взвыла снова, где-то на параллельной улице.
— П-п-полицейская машина! — сказал Бигмак. — Я хотел уйти от них по проезду Гарольда Вильсона, а там нет никакого проезда! А один из них в меня стрелял! Из настоящей пушки! Подлость, солдаты не должны стрелять в людей!
Джонни затащил трясущегося Бигмака в жуткие заросли закопченных кустов. Керсти пожертвовала свой плащ, чтоб только Бигмак прекратил дрожать.
— Все, с меня хватит! — хныкал Бигмак. — Хватит, слышите! Завязываем, ладно? Я хочу домой!
— Я думаю, мы должны попытаться предупредить людей, — сказал Джонни. — Может, кто-то и прислушается.
— А если тебя спросят, откуда ты знаешь, ты ответишь, что прибыл из девяносто шестого года, да?
— Может быть, стоит попробовать… ну… написать записку, что ли, — неуверенно предложил Ноу Йоу. — И бросить кому-нибудь в почтовый ящик.
— Да? И что мы там напишем? — поинтересовалась Керсти. — «Идите погуляйте где-нибудь подальше»? Или «Наденьте очень-очень прочную шляпу»? — Она увидела, какое у Джонни сделалось лицо, и умолкла. — Извини. Я не хотела…
— Холодец! — вдруг воскликнул Ноу Йоу. Все посмотрели туда, куда он показывал. По улице действительно пылил Холодец. Перейти на бег было для Холодца нелегко, но уж если ему это удавалось, еще труднее для него было остановиться. Было что-то неотвратимое в его приближении.
Он заметил друзей и изменил курс.
— Хорошо, что я вас нашел! — пропыхтел он. — Давайте убираться отсюда. Ко мне еще на холме привязался один пацан и никак не отстает. И всю дорогу кричал, что я шпион.
— Он в тебя стрелял? — спросил Бигмак.
— Он кидался камнями!
— Ха, а в меня стреляли! — похвастался Бигмак.
— Так, все собрались, — вмешалась Керсти. — Отлично. Пора возвращаться.
— Ты же знаешь, что я не знаю как! — сказал Джонни.
Мешки смирно лежали в тележке. К ее проволочному передку была прикреплена табличка: «Сеть универсамов Теско». «Наверное, мистер Теско сейчас держит маленькую бакалейную лавочку, — ни к селу ни к городу подумал Джонни. — Или вообще еще не родился на свет».
— Эта штука слушается мысленных команд, — заявила Керсти. — Иначе и быть не может. Ты отправляешься в то время, в какое хочешь.
— Чепуха, — сказал Ноу Йоу. — Волшебством попахивает.
Джонни снова уставился на тележку.
— Я… попытаюсь, — сказал он.
По параллельной улице, всего в одном квартале от часовни, проехала полицейская машина.
— Только давайте куда-нибудь спрячемся, — предложил Ноу Йоу.
— Вот-вот, — горячо поддержал его Бигмак.
Часовню огибала тропинка, такая же закопченная, как кусты и деревья. Она вывела их на задворки церквушки, где стоял мусорный бак с охапкой сухих цветов. И еще там была маленькая зеленая дверь. Она легко отворилась.
— В те… в эти времена церкви не запирали, — сказал Ноу Йоу.
— Но там же куча всякого ценного барахла вроде серебряных подсвечников, верно? — оживился Бигмак. — Кто угодно мог запросто войти и стибрить их.
— Не смей, — сказал Джонни.
Кое-как они втащили тележку в комнату за алтарем. На грубо сколоченном столе стоял электрический чайник, тут же лежали несколько потрепанных сборников церковных гимнов. Больше в комнатушке ничего не оказалось — разве что запах: запах старой вышивки, полироли для мебели и того особого спертого воздуха, который принято называть духом благочестия. И никаких признаков серебряных подсвечников.
— Бигмак! Кончай рыться в буфете, — строго сказал Ноу Йоу.
— Я только смотрел…
Джонни уставился на полиэтиленовые мешки. Ладно, будем считать, что они и впрямь набиты временем. Хотя мысль бредовая. Ведь, кроме всего прочего, это не такие уж и большие пакеты. Но, с другой стороны, кто знает, сколько места занимает время? Может, оно хранится там в сжатом виде… или свернуто в трубочку…
Неужели миссис Тахион и вправду коллекционирует время, как другие старушки коллекционируют бусы?
Бред.
И все же…
В часовне уже некоторое время раздавалось басовитое урчание. Позор восседал на тележке и довольно мурлыкал.
Джонни осторожно взял в руки один из пакетов — за то место, где полиэтилен был перетянут веревочкой. Пакет был теплый, и Джонни готов был поклясться, что он слегка шевелится.
— А вдруг ничего не получится? — сказал Джонни.
— Может, нам всем надо держаться за тележку? — предположил Ноу Йоу.
— Не стоит, наверное. Да не знаю я! Слушайте, может, не надо, а? Я ведь правда понятия не имею, что делаю!
— Да, но ты никогда толком не знаешь, что делаешь, разве не так? — возразила Керсти.
— Верно, — поддержал ее Ноу Йоу. — Значит, у тебя большой опыт.
Джонни закрыл глаза и стал напряженно думать о… 1996 году.
«Это не время, — словно бы шепнул ему кто-то. — Это место».
Это — там, где модель шаттла висит под потолком на единственном обрывке красной шерстяной нитки, потому что леска у тебя закончилась. На пластмассовых стыках видны потеки клея, потому что ты никогда ничего не можешь сделать как следует.
Это — там, где мама курит сигарету за сигаретой, отрешенно глядя в окно.
Это — там, где дедушка днями напролет смотрит телевизор.
Это — место, где ты хочешь быть.
У Джонни голова пошла кругом от напряжения, мысли стали путаться. Он думал об обоях с Паровозиком Томасом и лампе с телепузиками, пока ему не начало чудиться, что он чует их запах. Он слышал, как звучит то место на стене, где дедушка не состыковал рисунок обоев и получился гибрид Томаса и Джеймса. Комната, словно путеводный маяк, висела перед его внутренним взором.
Джонни открыл глаза. Образы места, куда он хотел попасть, не исчезли. Керсти, Бигмак, Ноу Йоу и Холодец казались привидениями. Они напряженно смотрели на него.
Джонни чуть-чуть распустил веревку на мешке времени.
Холодец огляделся по сторонам. Сглотнул. Робко окликнул: «Эй…». Потом, просто на всякий случай, заглянул под стол.
— Э… народ? Джонни! Бигмак! Ноу Йоу!.. — Он снова напряженно вздохнул, но все же нашел в себе силы посмотреть в глаза действительности (бывают в жизни минуты, когда это неизбежно) и отважно добавил: — Керсти!
Ему никто не ответил. Не было вокруг никого.
Холодец остался один на один с электрочайником.
— Эй, я ведь даже держался за тележку! Ой-ой, я тут застрял! Очень смешно, ха-ха-ха, пошутили — и будет, хорошо? Ребята! Джонни! Меня забыли! Хватит, а? Ладно, признаю, вы меня напугали! Шутка удалась, ха-ха! А теперь хватит, ладно? Ну пожалуйста!
Он приоткрыл дверь и выглянул во двор.
— Вы мне голову морочите, как всегда! Но меня не проведешь! — прохныкал он.
Холодец вернулся в часовню и сел, сложив руки на коленях.
Так он и сидел какое-то время, потом выудил из кармана неряшливый носовой платок и высморкался. Холодец уже хотел его выбросить, как его осенило: вполне возможно, в 1941 году это единственный бумажный носовой платок в мире.
— Эй, думаете, я не вижу вас? Хватит прятаться! — крикнул он без особой надежды. — Сидите там и думаете, когда бы лучше выпрыгнуть! Знаю я вас. Только у вас ничего вышло, видите? Я не испугался! Слушайте, ребята, давайте-ка отправимся домой и съедим по бургеру, а? Правда я здорово придумал? Я вам больше скажу: у меня тут заначка в кармане завалялась и я не прочь ее прокутить! Или можно взять в китайском ресторане еду навынос…
Холодец осекся и потрясенно уставился в пространство. В точности как человек, который только что понял, что в этом мире днем с огнем не найти чипсов. Или бургеров, если на то пошло. И вполне возможно, единственная еда здесь — это мясо, рыба и тому подобная ерунда.
— Ну ладно, хватит, можете выходить.
С подоконника взлетела муха и принялась с тупым усердием биться о стекло.
— Слушайте, это уже н-не… не смешно.
За спиной произошло какое-то неуловимое шевеление воздуха, и у Холодца появилось стойкое ощущение, что там, где только что никого не было, теперь кто-то есть.
Холодец медленно обернулся. По лицу его расплылась широченная ухмылка облегчения.
— Ха, готов поспорить, вы-то думали, что я тут… что?!
Секция гимнастики «Будь в форме» для тех, кому за пятьдесят, дружно пыхтела. Тренер давно уже поняла: бессмысленно ждать от подопечных, что они будут успевать за ней. Пускай уж пожилые физкультурники выполняют упражнения в рамках своих возможностей, и, может быть, никто не скончается в процессе.
— И-и — наклонились! Два, три! Как можно ниже, мисс Виндекс! И-и — шаг, и-и — два, и-и… что?!
Она удивленно заморгала.
Джонни огляделся по сторонам.
После десяти минут аэробики престарелые желающие быть в форме не отличались особой наблюдательностью. Двое из них даже подвинулись, чтобы дать место новоприбывшим.
Тренер пребывала в растерянности. Ее с детства учили, что в здоровом теле — здоровый дух. В том, что тело у нее здоровое, она не сомневалась. Следовательно, рассуждала она, совершенно невозможно, чтобы несколько подростков и нагруженная с горой магазинная тележка вдруг взяли и появились из ничего в дальнем конце помещения бывшей часовни. Из чего, в свою очередь, следует, что они каким-то образом вошли. Правда, двери там никакой нет, но люди же не конденсируются из воздуха!
— Где мы? — тихо спросила Керсти.
— На том же месте, — шепотом ответил Ноу Йоу. — Но в другом времени.
К тому времени даже некоторые из самых медлительных поклонников фитнесса закончили упражнение. Почти вся секция с интересом таращилась на новоприбывших.
— Скажите же что-нибудь! — прошипела Керсти. — На нас все смотрят!
— Э… Это кружок керамики? — подал голос Джонни.
— Что? — переспросила тренер.
— Мы ищем кружок керамики для начинающих.
Идея была отчаянная, но могло и получиться. Дело в том, что чуть ли не каждое муниципальное помещение в Сплинбери имело предельно плотное расписание занятий различных кружков и секций, где люди предавались причудливым хобби или усердно штудировали русский.
В глазах тренера засветилось облегчение. Она вцепилась в знакомое словосочетание, как певец в микрофон.
— Керамика — по четвергам. В помещении Красного Креста, — сказала она.
— Правда? Черт. Вечно мы все путаем.
— Значит, зря мы притащили сюда столько глины, — подхватил Ноу Йоу. — Правда, Бигмак?
— Не смотри на меня так! В меня стреляли!
— Э… да. В «Керамике для начинающих» жуткие порядки, — сказал Джонни. — Пойдем, ребята.
Все схватились за ручку тележки. Физкультурники в спортивных костюмах вежливо посторонились. Тележка скрипуче проехала через зал бывшей церкви, прогромыхала по крыльцу и вывалилась в мокрый двор.
Джонни толкнул дверь. Прежде чем она закрылась, до него донеслось:
— Итак… И-и — наклон, и-и — потянулись, и-и — пыхтим, и-и — наклон…
Он только покачал головой. С ума сойти, как легко заставить людей поверить, что ничего необычного не произошло. Десятиногие инопланетяне вполне могли бы сойти в Сплинбери за своих, если бы догадались спросить дорогу на почту и пожаловаться на погоду. Люди имеют обыкновение в упор не замечать того, что, по уверениям так называемого здравого смысла, невозможно.
— Что-то не так. Зуб даю, — сказал Бигмак.
— Э… — высказался Ноу Йоу.
— Нет, это определенно девяностые годы, — заявила Керсти. — Это единственный исторический период, когда за ношение фиолетово-зеленого спортивного костюма не сжигали на костре. Разве я не права?
Прямо по курсу маячила грузная громада спортцентра. Пять минут назад, думал Джонни, пять моих минут назад там была просто улица. Голова кругом идет.
— Э… — повторил Ноу Йоу.
— В меня стреляли! — заладил свое Бигмак. — Настоящей пулей! Я слышал, как она попала в настоящую стену!
— Э… — сказал Ноу Йоу.
— Да что с тобой такое? — повернулась к нему Керсти.
— Э… а где Холодец?
Все огляделись.
— О нет… — застонал Джонни.
У них наблюдался острый дефицит Холодца.
— Эй, я обратно не сунусь! — Бигмак попятился. — Меня там пристрелят!
— А может, он опять… заблудился? — предположила Керсти.
— Нет. Он остался там, — сказал Джонни.
— Успокойся. Все не так уж и страшно, — сказала Керсти. — Ты же сам говорил, что часовню не разбомбили, верно? С ним все будет хорошо!
— Да, но… с ним все будет хорошо в сорок первом году!
— Думаешь, что-то пошло наперекосяк? — спросил Бигмак. — Он не вернулся, теперь мы отправимся за ним и застрянем все вместе? В меня стреляли!!!
— Думаешь, тебе было плохо в сорок первом? — саркастически усмехнулся Ноу Йоу. — Если я там застряну, мне придется учиться играть на банджо!
— Слушайте, вы можете прекратить истерику и хоть немного подумать? — вмешалась Керсти. — Мы имеем дело с путешествиями во времени! Значит, мы можем вернуться в ту минуту когда угодно! Конечно, мы вернемся. Но спешить совершенно ни к чему.
Конечно, с этим не поспоришь, думал Джонни. Холодец никуда не денется. Можно отправиться обратно спустя десять лет и все равно застать его в часовне, в ту самую минуту. Совсем как запись на кассете: ее можно проигрывать и отматывать вперед-назад и все равно она никуда не денется. И та ночь, когда бомбы падают на Парадайз-стрит, — она тоже никуда не денется. Она осталась там навсегда. Каждая ее секунда осталась навсегда. Как мошки в янтаре.
Керсти решительно вытолкала тележку на тротуар.
— Холодцовы родители будут волноваться, — неуверенно сказал Ноу Йоу.
— Нет, не будут, — отрезала Керсти. — Потому что мы вернем его в это самое «сейчас».
— Правда? Тогда почему мы не видим самих себя, счастливо возвратившихся с Холодцом? — спросил Ноу Йоу. — Или ты думаешь, что тут в любой момент можем из воздуха возникнуть мы плюс Холодец и махнуть ручкой: «Привет, мы, а вот и Холодец, до скорого»?
— Черт, — поморщилась Керсти. — Об этом я не подумала. Логическое мышление не приспособлено для того, чтобы думать о путешествиях во времени.
Ноу Йоу оглянулся и посмотрел на Джонни.
— О нет. Он опять отключился.
Ничто не исчезает, думал Джонни. Оно остается в своем времени и ждет. Вот в чем штука. Не важно, когда изобретут машину времени. Может, мы все вымрем и эволюция начнется заново с каких-нибудь кротов или еще кого-то. Может, пройдет миллион лет, прежде чем ее придумают. И даже не обязательно это будет именно машина. Возможно, достаточно просто понимания, что такое время. Ведь когда-то, в далеком прошлом, люди боялись молнии, а потом кто-то сказал: «Эй, смотрите, ее же можно засадить в бутылку, и тогда это просто-напросто электричество, и ничего страшного!» Но это все не важно, потому что, как только выяснится, как обращаться со временем, прошлое перестанет быть чем-то далеким и никого не касающимся. Оно будет маячить за спиной, такое же реальное, как настоящее. Если когда-нибудь, пусть в самом отдаленном будущем Вселенной, изобретут способ перемещаться во времени, значит, прошлое уже рядом.
А потом он снова подумал о бомбардировщиках, слепо тычущихся в облаках, об однотипных домиках, о ребятишках, что гоняют мяч, о чистеньких крылечках…
— А, что? — сказал Джонни.
— Ты в порядке? — спросил Ноу Йоу.
— Давайте для начала купим что-нибудь попить, — сказала Керсти, целеустремленно толкая тележку в направлении центра.
И тут она вдруг затормозила.
Джонни еще никогда не видел Керсти такой растерянной. Обычно она легко справлялась со всем нежелательным и неожиданным, предварительно как следует разъярившись. Но она остановилась и побледнела.
— О нет, — прошептала она.
Улица шла под горку и внизу, у подножия холма, пересекалась с другой, запруженной машинами. Магазинная тележка, доверху нагруженная черными пакетами, мчалась по той, другой улице. В тележке, отчаянно цепляясь за проволочные борта, сидели мальчик и девочка.
На глазах у Джонни и компании тележка накренилась, как яхта при встречном ветре, и вошла в поворот, направляясь к парковке у пассажа Нила Армстронга.
Большая черная машина последовала за ней.
О машине Джонни успел забыть напрочь. Может быть, в ней сидели члены тайного общества. Может быть, Люди В Черном и вправду разъезжают на огромных черных автомобилях и являются по душу всякого, кого угораздит вляпаться во что-нибудь оккультное. И при этом твердят: «Истина где-то рядом».
В голове Джонни четко сложилась мысленная карта. Только не места, а времени.
Они с Керсти в первый раз переместились во времени у него дома. Но, как и говорил Ноу Йоу, время — это что-то вроде железной дороги. И когда ты совершаешь скачок во времени, ты на самом деле перепрыгиваешь в другую, параллельную колею, только чуть дальше. То есть на самом деле ты перемещаешься еще и в пространстве.
А потом, когда их с Керсти чуть не задавили на перекрестке, они снова совершили скачок. И черная машина исчезла… потому что в том времени, куда они перенеслись, ее не существовало. Джонни точно помнил, что не увидел ее, когда обернулся.
А теперь они попали в колею времени, где она существует.
Черный автомобиль остановился у пассажа.
На Джонни накатило ощущение железной уверенности. Он знал ответ. Как-нибудь потом, если повезет, он выяснит и вопрос, но ответ он уже знал наверняка.
He бывает никаких тайных обществ. Не бывает никаких полицейских времени. Полицейские мыслят рационально, а чтобы договориться со временем, надо рассуждать так, как рассуждает миссис Тахион.
Зато был кое-кто, кто точно знал, где они окажутся сегодня. И этого кого-то с ними не было…
Потому что… А вдруг мы не смогли вернуться? А вдруг мы вернулись, но в чем-то ошиблись?
Джонни бросился бегом.
Он перебежал дорогу перед носом у какой-то машины, сердито бибикнувшей на него. На парковке у пассажа из-за руля черного автомобиля вышел человек в черном костюме, черных солнцезащитных очках и черной шляпе. Вышел и торопливо зашагал к пассажу.
Джонни перескочил низкое ограждение парковки, ужом проскользнул между покупателями с нагруженными тележками… и остановился как вкопанный перед машиной.
Она стояла прямо напротив входа, там, где никому парковаться не разрешается.
В ярком солнечном свете она казалась даже еще более черной, чем запомнилась Джонни. Двигатель слабо потрескивал, остывая. На капоте красовалось серебряное украшение.
Оно здорово смахивало на гамбургер.
Присмотревшись, Джонни удалось разглядеть пассажира, сидевшего на заднем сиденье: темный силуэт за чернотой тонировки.
Джонни обежал автомобиль и рывком распахнул дверцу.
— Эй, я знаю, что вы там! Кто вы такой, в конце концов?
Пассажир остался в тени, только кисти рук, лежащие на серебряном набалдашнике черной трости, попали в полосу света.
Темный силуэт шевельнулся. Он выдвигался из машины по частям: сперва в асфальт твердо уперлись обе ноги и только потом пассажир извлек из салона свое грузное тело. Его огромное пальто было скорее чем-то средним между пальто и плащом. Он был высок. Достаточно высок, чтобы казаться не столько жирным, сколько большим. Он носил черную шляпу и короткую седую бородку.
Он улыбнулся Джонни и кивнул подоспевшим Керсти, Бигмаку и Ноу Йоу.
— Кто я? Попробуй догадаться сам. Ты всегда хорошо соображал в подобных делах.
Джонни посмотрел на него, потом на машину, потом — на старую церквушку на вершине холма.
— Думаю… — проговорил он.
— Да?.. Продолжай, — сказал старик.
— Я думаю, что… то есть я не знаю… но знаю, что узнаю… В смысле, я думаю, что знаю, почему вы приехали к нам…
— И?
Джонни нервно сглотнул.
— Но мы были… — начал он. Старик похлопал его по плечу.
— Зови меня сэр Джон, — сказал он.
