Глава 3
Мешки времени
Если уж говорить начистоту, Джонни и сам не любил больницы. В большинстве своем люди, которых он приходил навещать, попадали в эти заведения, чтобы остаться там до конца дней своих. И несмотря на все картинки на стенах и растения в горшочках, в больницах все равно было неуютно. В конце концов, никто не оказывается здесь по своей воле.
Но Керсти знала, как быстро найти дорогу. Она приставала к людям в больнице с вопросами и не отвязывалась от них до тех пор, пока не получала ответ. В результате у них с Джонни ушло не так уж много времени, чтобы отыскать палату миссис Тахион.
— Это она, да? — спросила Керсти, кивнув на длинный ряд больничных коек. Рядом с одной или двумя из них не было посетителей, но определить, которая принадлежит миссис Тахион, не составляло никакого труда.
Миссис Тахион сидела на кровати в больничной пижаме и черной фетровой шляпе, поверх которой она нацепила пару больничных же наушников.
Старая леди напряженно таращилась в пространство прямо перед собой и восторженно подпрыгивала на заваленной подушками койке.
— На вид она вполне довольна жизнью, — заметила Кассандра. — Что она слушает?
— Не могу вам точно сказать, — ответила медсестра. — Знаю только, что наушники ни к чему не подключены. Вы ее родственники?
— Нет, мы… — начала Кассандра.
— Это нам в школе поручили, — вмешался Джонни. — Ну, знаете, помогать старикам, помогать им ухаживать за садом и все в таком роде…
Медсестра посмотрела на него удивленно, но волшебное «в школе поручили», как всегда, безотказно сработало.
Она принюхалась.
— Это уксус?
Кассандра осуждающе посмотрела на Джонни. Он изо всех сил старался выглядеть невинной овечкой.
— Мы принесли апельсины, — сказал он, продемонстрировав медсестре свой пакет.
Когда Джонни и Кассандра принесли стулья и сели у кровати миссис Тахион, та никак не отреагировала.
Джонни никогда раньше не разговаривал с ней, если не считать короткого «извините», когда она бодала его своей тележкой. И теперь он не знал толком, с чего начать.
Кассандра подалась вперед и освободила одно ухо старухи от наушника.
— Здравствуйте, миссис Тахион!
Миссис Тахион перестала подпрыгивать на кровати и поочередно осмотрела маленьким глазом-бусинкой сперва Кассандру, потом Джонни. Глаз был черный, а обесцвеченная перекисью челка, похоже, побывала на бигуди, но все равно было в миссис Тахион что-то от неуклонно надвигающейся горной лавины.
— Да-а? Это ты так думаешь! — сказала она. — Булочник, перезвони завтра. Мы возьмем поподжаристей, чтобы с корочкой! Бедная старая склочница, да? Это ты так думаешь! Десница тысячелетия и моллюск? Зубы и корсеты даром? Может, кому-то это и по вкусу, но меня увольте, спасибочки! Шо, бананов нема? У меня есть дом, еще какой, но сейчас там кишмя кишат черные. Шляподарю.
— С вами хорошо обращаются? — спросила Кассандра.
— Да не волнуйся ты! Прямо как дождь и вдвое против девятицентовика! Ха! Тик-так-бум! Пусть попробуют, а я посмотрю. Пудинг на сладкое. Конечно, я помню, когда вокруг были сплошь луга, но меня будут слушать или нет?
Кассандра в замешательстве посмотрела на Джонни.
— По-моему, она немного… ей немного не по себе. Она не понимает ни слова из того, что я говорю.
— Но мы ведь тоже не понимаем ни слова из того, что говорит она, — возразил Джонни. Лично ему было не по себе всегда и всюду.
Миссис Тахион снова нацепила наушники и принялась скакать на постели.
— Просто не верится, — сказала Кассандра. — Простите. — Она сняла наушники с черной фетровой шляпы и приложила к уху. — Медсестра говорила правду. Ничегошеньки.
Миссис Тахион счастливо подпрыгивала на больничной койке.
— Каждую минуту кто-нибудь рождается! — продекламировала она.
А потом она вдруг подмигнула Джонни. Это было обнадеживающее такое подмигивание, с хитрецой. Планета Тахион подмигнула планете Джонни.
— Мы принесли вам апельсинов, миссис Тахион, — сказал он.
— Это ты так думаешь.
— Апельсины, — твердо сказал Джонни и показал миссис Тахион, что лежит у него в пакете: завернутая в восковую бумагу жареная рыба с картошкой. От свертка поднимался пар.
Глаза старухи радостно распахнулись. Из-под одеяла выпросталась костлявая лапка, метнулась к пакету, схватила сверток и снова скрылась под одеялом.
— Он и его плащ, — сообщила миссис Тахион.
— Не стоит благодарности. Гм. Я забрал вашу тележку, чтобы с ней ничего не случилось, пока вы не поправитесь. С Позором все хорошо, хотя, по-моему, ел он очень мало: только немного жареной картошки и мою руку.
— Наш ответ Чемберлену! — заявила миссис Тахион.
Раздался звонок.
— О-дорогуша-время-посещений-подошло-к-концу-как-время-летит-правда-какая-жа-лость, — протараторила Кассандра, вскочив со стула. — Было-очень-приятно-познакомиться-миссис-Тахион-нам-пора-пойдем-Джонни!
— Леди Дрянь, — сказала миссис Тахион и кивнула Джонни: — Какое слово на улице?
Джонни попытался думать в манере миссис Тахион.
— Э… «Стоянка запрещена»? — предположил он.
— Это ты так думаешь. Эт-та мешки времени, мистер. Голова как велик. Куда голова, туда и все остальное. В сегодня, а потом — раз! — во вчера. Фокус-покус, а?
Джонни уставился на нее во все глаза. Как будто сквозь сплошные помехи по радио на пару секунд вдруг прорвался неискаженный голос.
Но миссис Тахион уже вернулась в обычное свое состояние.
— Он мешает сахар с песком, этот мистер Макфи. Это ты так думаешь!
— Зачем ты ей это притащил? — шепотом выговаривала ему Кассандра, когда они шли к выходу из палаты. — Ей нужна сбалансированная диета, а не рыба с картошкой. Зачем ты ей дал рыбу?
— Ну, я подумал, что для человека, который привык есть жареную картошку остывшей, горячая жареная картошка — самое то, что нужно. И вообще, она же так и не поужинала вчера вечером. Слушай, тебе не показалось странным…
— Она очень странная.
— Тебе миссис Тахион не слишком-то понравилась, да?
— Ну… она ведь даже спасибо не сказала.
— А я-то думал, что она — несчастная жертва несправедливой политической системы… — сказал Джонни. — Помнишь, что ты говорила, когда мы шли сюда?
— Да, но, в конце концов, что ей стоило быть повежливее? Пойдем отсюда.
— Простите? — окликнул их кто-то из-за спины.
— Рыба нашлась, — прошипела Керсти. Они с Джонни обернулись, но их догоняла вовсе не медсестра. Если только в больнице не было подразделения медсестер в штатском. Это была молодая женщина в очках и с прической в стиле крайнего волнения. Еще на ней были ботинки, которым позавидовал бы Бигмак. В руках женщина держала папку.
— Э… вы знаете миссис… м-м… Тахион — кажется, так ее зовут?
— Наверное, — ответил Джонни. — В смысле, ее все так зовут.
— Очень странная фамилия, — сказала женщина. — Должно быть, иностранная.
— На самом деле мы ее совсем не знаем, — вмешалась Кассандра. — Мы просто навещали ее в порядке дополнительной социальной помощи.
Женщина посмотрела на нее, сказала: «Какая досада!», потом заглянула в свою папку.
— Вам хоть что-нибудь о ней известно? — спросила она.
— В каком смысле? — уточнил Джонни.
— Все, что угодно. Где она живет? Откуда приехала? Сколько ей лет? Хоть что-то.
— Не знаю… — сказал Джонни. — Она просто болтается по городу. Ну, сами понимаете…
— Но должна же она где-то ночевать!
— Не знаю.
— О ней нет никаких записей. Нигде. Вообще ни слова о ком-либо по фамилии Тахион, — сказала женщина таким тоном, будто загадочность миссис Тахион была тяжелым преступлением.
— Вы социальный работник? — спросила Кассандра.
— Да. Меня зовут мисс Куропатридж.
— Кажется, я видел, как вы говорили с Бигмаком.
— Бигмак? Кто это?
— Э… Саймон… Ригли, кажется.
— Ах да, — угрюмо кивнула мисс Куропатридж. — Саймон. Он еще интересовался, сколько машин ему нужно угнать, чтобы заслужить бесплатную поездку в Африку на каникулы.
— Он сказал, вы ответили ему, что отправите его в Африку, только если выяснится, что там все еще сохранились канниба…
— Да-да, — поспешно перебила его мисс Куропатридж.
Меньше года назад, когда она только поступила на эту работу, она была твердо убеждена, что во всех бедах в мире виноваты Воротилы Бизнеса и Правительство. Теперь же она была даже более твердо убеждена, что во всем виноват Бигмак.
— Он сказал, что был потрясен до глубины…
— Но вы ничего не знаете о миссис Тахион, да? — сказала социальный работник. — У нее была тележка, битком набитая всяким хламом, и, похоже, никто со вчерашнего вечера этой тележки не видел…
— На самом деле… — начала Кассандра.
— Я тоже не знаю, где тележка, — твердо сказал Джонни.
— Нам бы очень помогло, если бы мы смогли ее осмотреть, — сказала мисс Куропатридж. — Уму непостижимо, что они только с собой таскают. Когда я работала в Болтоне, там был один старик, который подбирал каждую…
— Мы на автобус опаздываем, — вмешалась Кассандра. — Извините, но ничем не можем вам помочь, мисс Куропатридж. Идем, Джонни. — И она потащила его прочь из больницы.
— Ты же говорил, что тележка у тебя, — сказала она, когда они очутились на улице.
— Да, но не понимаю, зачем забирать ее у миссис Тахион, копаться там. Тебе бы понравилось, чтобы кто-то совал нос в твои личные вещи?
— Мама говорит, миссис Тахион была замужем за летчиком, во время Второй мировой он не вернулся с задания, и с тех пор она малость не в себе.
— А мой дедушка говорит, что, когда он был подростком, они с дружками частенько опрокидывали ее тележку. Говорит, просто чтобы послушать, как старуха ругается.
Кассандра замедлила шаг.
— Что? Сколько лет твоему дедушке?
— Не знаю. Лет шестьдесят пять или около того.
— А сколько, по-твоему, миссис Тахион?
— Из-за морщин и не разобрать. Шестьдесят?
— Тебе это странным не кажется?
— Что?
— Ты что, совсем тупой? Она же моложе твоего дедушки!
— Э… ну, может, во времена его детства была другая миссис Тахион.
— Не очень-то вероятное совпадение, правда?
— Так ты хочешь сказать, что ей сто лет?
— Конечно нет! Этому должно быть рациональное объяснение. Как у твоего дедушки с памятью?
— Гм. Ну, то, что видел по телику, он хорошо помнит. Сидишь себе, смотришь ящик, а дед вдруг: «Э, да это же… ну, вон тот в костюме… он играл полицейского в этом, как его… ну, там еще такой кудрявый тип был… года два назад, помнишь?» А если я что-нибудь покупаю, он всегда говорит, что во времена его молодости эту штуку можно было купить за шесть пенсов и еще и сдача бы осталась.
— Все дедушки так говорят, — наставительным тоном заявила Кассандра.
— Ну, извини.
— Ты заглядывал в мешки?
— Нет, но… там всякий странный хлам, в этой тележке.
— В смысле?
— Ну… там были банки с пикулями.
— Что в этом странного? Все старичье любит пикули.
— Да, но эти… они как бы одновременно и старые, и нет. И рыба с картошкой, завернутые в газету.
— И что?
— Ну, в наше время уже никто не заворачивает жареную рыбу в газету. Я развернул ее, потому что думал отдать коту, и увидел, что газета…
Джонни умолк.
Что он мог сказать? Что первая полоса этой газеты была ему отлично знакома? Он знал ее до последнего слова. Точно такую же передовицу он нашел в библиотеке, в виде микрофильма, и библиотекарь тогда распечатала ему копию, потому что он писал реферат по истории. Раньше он видел эту газету только на микропленке и на распечатке, а теперь она лежала перед ним, пропитанная жиром и уксусом, но, несомненно…
Свежая.
— Тогда давай хотя бы взглянем, что там. Вреда от этого не будет.
В этом вся Кассандра. Когда все остальные варианты не прокатили, она пытается напирать на логику.
По шоссе двигалась большая черная машина. Два мотоциклиста ехали перед ней, и два — позади, а замыкала процессию еще одна легковая машина, в которой сидели люди с серьезными лицами и в костюмах, каждый из них прижимал к уху крошечную рацию и не доверял даже собственной матери.
Сэр Джон был единственным пассажиром черной машины. Он сидел на заднем сиденье, положив руки на серебряный набалдашник трости, а подбородок — на руки.
На двух экранах перед ним мелькали факты и цифры о состоянии принадлежащих ему компаний. Информация поступала со спутника, который тоже принадлежал сэру Джону.
Еще в машине были два факса и три телефона.
Сэр Джон сидел и смотрел на них.
Потом протянул руку и нажал кнопку интеркома, чтобы поговорить с шофером.
Хиксон ему никогда особенно не нравился. Человек с красной шеей. Но, с другой стороны, в данный момент больше сэру Джону поговорить было не с кем.
— Хиксон, вы верите в путешествия во времени?
— Трудно сказать, сэр, — отозвался шофер, не оборачиваясь.
— Они имели место, знаете ли.
— Если вы так говорите, сэр.
— Время стало другим.
— Да, сэр.
— Конечно, вы не можете об этом знать, потому что живете в новом, измененном времени.
— Ничего не имею против, сэр.
— А вы знаете, что, когда вмешиваешься в прошлое, время раздваивается? Два потока текут параллельно друг другу?
— Наверное, я болел, когда мы проходили это в школе, сэр.
— Это похоже на штаны.
— Тут определенно есть над чем поразмыслить, сэр Джон.
Сэр Джон тяжелым взглядом уставился на шею шофера. Шея была багровая, с омерзительными кустиками волос. Конечно, сэр Джон не нанимал Хиксона лично. У сэра Джона был человек, вернее несколько человек, у которых были люди, у которых были люди, которые занимались подобными мелочами. И этим людям людей никогда в голову бы не пришло взять на работу шофера, которого интересовало бы хоть что-нибудь, кроме происходящего за ветровым стеклом.
— На следующем перекрестке налево.
— До Сплинбери еще двадцать миль, сэр.
— Делай, что тебе говорят! Живо!
Завизжали тормоза, автомобиль с заносом вписался в поворот и съехал с главной автотрассы. Шины его дымились.
— Налево!
— Но там же машины по встречной едут, сэр Джон!
— Если у них плохие тормоза, им нечего делать на дороге! Так, отлично! Теперь направо!
— Это же просто проселок! Я потеряю работу, сэр Джон!
Сэр Джон тяжело вздохнул.
— Хиксон, я бы хотел, чтобы все наши маленькие помощники от нас отстали. Если ты сможешь доставить меня в Сплинбери без свиты, я лично заплачу тебе миллион фунтов. Серьезно.
Шофер посмотрел в салонное зеркало и расплылся в улыбке.
— Что ж вы сразу не сказали, сэр! Держитесь за что-нибудь, сэр!
И машина рванулась по узкой, идущей под уклон дороге между двумя заборами. Все три телефона подняли трезвон.
Некоторое время сэр Джон с отвращением смотрел на них. Потом нажатием кнопки опустил стекло ближайшего окна и один за другим выбросил телефоны на дорогу.
Следом вылетел факс.
С телевизорами пришлось повозиться, но в конце концов сэру Джону удалось выкорчевать их, и дисплеи отправились вслед за факсом. Громкий звон, с которым они разбились, пролился бальзамом на душу сэра Джона.
Теперь он чувствовал себя гораздо лучше.
